ИСТОРИЯ РУССКОГО ПРАВА. ОТ ИЗДАНИЯ СУДЕБНИКОВ ДО ИЗДАНИЯ УЛОЖЕНИЯ 1497-1649

Князь Василий Иванович и сын его Иван Васильевич 4 Грозный. Князь Овчина-Телепнёв-Оболенский. Сильвестр и Адашев. Опричнина

Сын и преемник Ивана Васильевича, Василий Иванович уничтожил последние независимые владения на Руси — Рязань и Псков, и присоединил их к Москве, кроме того, завоевал у литовцев Смоленск. Основная мысль о княжеской власти у него первоначально была та же, которой следовал отец его, Иоанн; он хотел, чтобы все государственное устройство проистекало из его власти, чтобы все старое и новое утверждалось его пожалованием, но он в развитии этой мысли пошел дальше отца, чему, конечно, много способствовало, с одной стороны, воспитание его, на которое, конечно, имела большое влияние мать era Софья Фоминична, отрасль императоров византийских, а с другой — сосредоточение большей силы и сознание своего могущества. В первые дни своего правления он еще следовал методе отца, не касался боярских прав, призывал на совет и братьев своих, и бояр.

Так, например, в начале его правления летопись говорит о нем: «Князь великий, посмотря в шертныя грамоты Менгли-Гиреевы царевы, что были с отцем его, да приговорив с братьею своею и с бояры, и послал в Крым ближняго человека своего Василья Наумова» (Ник. V. 173). Но скоро он оставил этот старый и уже ненужный гго обстоятельствам обычай и, как свидетельствует Берсень, перестал приглашать бояр на совет, особенно со времени завоевания Смоленска, и всеми делами стал распоряжаться при помощи двух или трех советников, приближенных и преданных себе людей, и не в определенном месте — в Боярской Думе, а около своей постели.

Лучшими свидетелями сильного развития власти при Василии Ивановиче служат следственные и розыскные дела о князе Михаиле Глинском, о князе Василии Ивановиче Шемякине, знаменитом полководце и верном слуге великого князя Ивана Васильевича, о бегстве из Москвы рязанского князя Ивана Ивановича, о разводе великого князя с супругой своей Соломонией Юрьевной, а также поручные и клятвенные записи знаменитейших бояр: князя Василия Васильевича Шуйского, князей Дмитрия и Ивана Федоровичей Вельских, поручная запись князей Ростовских о боярах, ручавшихся за князей Ивана и Андрея Михайловичей Шуйских, и многие другие, частью дошедшие до нас, частью недошедшие. Все эти подлинные официальные акты вполне оправдывают показание Береня, что великий князь Иван Васильевич сильно изменил старые обычаи и порядки в высшем управлении государством и потеснил старые московские права бояр; вместо держателей земли, какими они названы в завещании Дмитрия Донского, сделал их почти своими слугами, вполне зависящими от его воли. Конечно, такому развитию княжеской власти способствовали сами обстоятельства, а не личный характер великого князя. Бояре по своему составу и по положению тогдашнего общества давно уже перестали быть держателями земли, слитие дружины с земщиной, совершившееся постепенно во втором периоде, уничтожило прежнее значение бояр и их притязания, их неудовольствия на великого князя были только бесплодным воплем отжившей старины. Лучшим доказательством тому служит царствование Ивана Васильевича IV, к которому мы теперь и обратимся.

Кончина великого князя Василия Ивановича и малолетство его преемника, Ивана Васильевича 4, продолжавшееся 14 лет, в продолжение которых государством управляли разные боярские партии, действительно, так сказать, развязали боярам руки и дали простор всем боярским притязаниям. Но бояре в эти 14 лет самовластного управления государством ничего не могли сделать iпользу своих отживших притязаний; они по-прежнему остались слугами московского государя, лишь только вырос их природный повелитель. Все четырнадцать лег боярского управления прошли в смутах и спорах партий, бояре не только не успели приобрести доверенности ндрода, но возбудили всеобщую ненависть и явились перед народом не заступниками и защитниками его прав, но грабителями и кровопийцами (поел, царя И. В. к Курбскому-, стр. 183). Оно и не могло быть иначе по составу тогдашнего московского боярства, в которое в продолжение последних ста лет перед тем вошли самые разнородные элементы, нередко враждебные друг другу; его составляли и древние боярские роды государей московских, вынесшие Москву на своих плечах из всех превратностей: судьбы, и прожившиеся удельные князья, поступившие на службу к московским государям, и бояре других княжеств, поглощенных Москвой, и новые выходцы из Литвы, Орды и других стран. Все это составляло самый обильный матерн&л для образования партий, а посему, лишь только умер Василий Иванович, как бояре, составлявшие его двор, разделились на партии и стали враждовать друг против друга.

Первой на поприще государственной деятельности партия старинных бояр московского княжеского дома под предводительством конюшего, князя Овчины-Телепнева-Оболенского (Ник. V. 211). Сторону этой партии, как благоразумнейшей и опытнейшей, приняла и мать государя, великая княгиня Елена, тогдашняя правительница государства. Но с кончиной правительницы пала московская партия, и прежние удельные, прожившиеся князья, предводительствуемые князем Василием Васильевичем Шуйским, стали во главе правления. Они, как бы воображая себя возвратившими удельные права, начали грабить великокняжескую казну и угнетать народ, чем и возбудили против себя общее неудовольствие. Московские старинные бояре, соединясь с позднейшими литовскими выезжяяами, воспользовались этим неудовольствием и под предводительством государева родственника, князя Ивана Вельского, опять захватили на три года правление.

 Но удельная партия была еще сильна; ее новый предводитель, князь Иван Шуйский, управляя Владимиром и начальствуя сильным войском, в 1542 г. произвел мятеж и, силой заняв Москву, снова передал правление своей партии, и снова начались прежние беспорядки, угнетение народа и наглое оскорбление других бояр, не принадлежавших к партии удельных, и даже явное неуважение к государю, которому тогда было уже тринадцать лет. В 1543 году партии литовских выезжая, предводительствуемых государевыми дядями, князьями Глинскими, удалось свергнуть удельную партию. Но Глинские были плохими правителями, они начали свое дело жестоким преследованием пораженной партии удельных; сторонники и слуги Глинских стали теснить народ. Всеобщая ненависть к Глинским была следствием такого порядка дел. Наконец, народный бунт в Москве в 1547 году, подготовленный московской и удельной партиями, ниспроверг Глинских и их сторонников. Великий князь Иван Васильевич, которому тогда уже было 17 лет, сам принял правление под руководством московской партии, приблизившейся к государю в лице молодого и прекрасного Алексея Федоровича Адашева и умного почтенного священника Сильвестра.

Московская партия, не успев восстановить прежних боярских прав во время малолетства Ивана Грозного, думала успеть в этом при помощи самого Иоанна, а посему окружила его лучшими мужами, влиянию которых молодой Иоанн совершенно подчинился, так что, по словам Курбского, без их совета ничего не устраивал и не мыслил. Так прошло пять лет, Иоанн во все это время был самым исправным учеником своих наставников-бояр; но он уже тяготился такой продолжительной опекой, ему уже давно хотелось быть таким же державным государем, какими были его отец и дед, о чем, конечно, ему уже успели передать недоброжелатели московской партии. К сожалению, московская партия этого не замечала, не думала отступаться от присвоенной власти; она смотрела на 22-летнего Иоанна, как он сам говорит в письме к Курбскому, как на младенца, не давала ему свободы ни в самых малейших делах, даже относительно пищи и одежды; не обращала никакого внимания на его голос в совете.

А между тем эта партия сама начала возвращать вотчины, отобранные у бояр при деде и отце Иоанна Грозного и на которые было уже уложение, чтобы не отчуждать от имений государя; сама стала жаловать высшими почестями, даже дерзко осмеливалась наряжать следствия и хотела судить царя, как частного человека, в деле Курлятева, Прозоровских и Сицкого. Впрочем, умный царь еще переносил все эти стеснения терпеливо, может быть считая, что боярская партия лично привязана к нему и его семейству; но отчаянная болезнь Иоанна, случившаяся через пять месяцев по взятии Казани, открыла ему глаза. Она на смертном одре увидел, что приближеннейшие к нему и довереннейшие бояре не были преданными ему слугами и питали явную холодность к нему и к его семейству, ибо большая часть бояр отказалась исполнить его последнюю волю — присягнуть его сыну, Дмитрию, и явно и упорно высказала свое желание возвести на московский престол удельного князя Владимира Андреевича, вероятно, на условиях, составленных самими боярами.

После такого открытия Иоанн, естественно, должен был охладеть к московской боярской партии и вступить к ней в иные отношения, или, иначе сказать, начать с ней упорную борьбу. В этой борьбе Иоанн принял за правило сначала действовать как можно осторожнее, до времени не раздражать могущественной партии, а между тем незаметно готовить сподручные и надежные средства на случай открытой борьбы. С этой последней целью он начал замещать разные должности по службе людьми, происходящими не из боярского сословия и преимущественно сыновьями священников, оказывая к яим особое доверие; потом старался привлечь к себе стрелецкое войско, составленное из простолюдинов, привел его в лучшее устройство, увеличил в числе и дал ему большие привилегии. Чтобы ослабить влияние боярских родов по городам и областям, старался суд и управу передать городским и сельским общинам, мимо наместников и волостелей. Приготовившись таким обрезом к явной борьбе, Иоанн удалил от двора замечательнейших представителей московской боярской партии — Сильвестра и Адашева и некоторых других, бояр, причем царь потребовал, чтобы все остальные бояре присягнули служить ему верой и правдой и не держаться более партии удаленных. Боярская партия не могла явно бунтовать и на первый раз дала требуемую присягу, тем самым лишив себя всех средств действовать в законных формах, и таким образом подписала себе смертный приговор. Вскоре по вытребовании подобной присяги началось постепенное жестокое преследование боярских родов московской партии, чему, конечно, много способствовали другие боярские роды, не принадлежавшие к ней и старавшиеся выслужиться перед царем на счет своих противников.

Преследуя боярские роды, Иоанн постоянно имел в виду одну цель — сделаться в отношении к московскому боярству тем же, чем был его дед в отношении к удельным князьям. Он ясно видел, что для лучшего устройства и силы Московского государства преследование этой цели так же необходимо, как для его деда было необходимо преследование удельных князей. Оя собственно преследовал не личности бояр, а боярские права, не сообразные с развитием государства. Лучшим доказательством этому служат те общие меры, которые он постепенно вводил для ограничения старинных боярских прав, напоминавших прежний порядок вещей, явно противоречащий и настоящему положению государства, и правам самодержавия.

Общие меры к ограничению старинных прав боярства, постепенно вводимые царем Иваном Васильевичем, были следующие: во-первых, он устроил строгий надзор аа своевольными отъездами бояр в Литву и другие земли; при малейшем подозрении отъезда с подозреваемого бралась клятвенная запись не оставлять государства, близкие и родственники его обязывались за него поруками со взносом огромных денежных сумм. По свидетельству Курбского, отъезд стал почти невозможен и, что всего важнее, потерял свою прежнюю законность, юридически он уже считался изменой государству. Таким образом, боярство лишилось самого древнейшего и драгоценнейшего права — свободного отъезда.

Потом Иоанн придумал новую меру ограничения, которая еще более обеспечивала его власть и силу. Эта новая мера была — опричнина, учрежденная в 1565 году. В опричнине царь возобновил старые права княжеской дружины; он объявил своей опричной собственностью 27 городов и несколько волостей в Московском и других уездах, сюда же отчислил несколько улиц в самой Москве; все это поступило в непосредственное распоряжение государя и его отдельной дружины, которая содержалась на доходы опричных городов и волостей и там получала себе поместья и вотчины. Все остальное государство осталось при названии земщины и было вверено управлению бояр, названных земскими, которые в важных делах должны были докладывать государю. В опричнине Иоанн приобрел новые силы действовать с большей самостоятельностью и независимостью от упорной партии бояр; опричники самим своим отделением от земщины уже ставились в такое положение, что их интересы делались нераздельными от интересов государя. Опираясь на эту новую, им созданную силу, царь смело приступил к своему задушевному плану — обратить боярство в слуг государевых и уничтожить даже поводы к притязаниям на возобновление или поддержание его древних земских прав, противоречивших современному состоянию государства. Он около 1566 года все боярские роды переименовал в дворян, т. е. слуг государевых, боярскими же детьми, как со времени Василия Васильевича назывались все боярские роды, назвал низших служилых людей, которые прежде назывались дворянами, и таким образом юридически изменил родословное значение боярских родов в служебное.

Меры, придуманные Иоанном против старинных притязаний боярских родов, имели обширное влияние и бояре были так ослаблены и столько потеряли с утратой прежних прав, что не могли уже бороться не только с государем, преемником Иоанна, но даже с его любимцем, своим младшим собратом, боярином Борисом Годуновым. Годунов, при царе Федоре захвативший в свои руки всю власть, пошел по стопам своего державного учителя, Иоанна; при нем Боярская Дума потеряла всякое значение и существовала только по имени, беспрекословно исполняя его приказания, хотя он сидел в ней на четвертом месте, уступая видимый почет старшим по роду.

Все попытки старших бояр сделаться старинными советниками и руководителями государя остались безуспешными; упорнейшие и знаменитейшие из бояр частью были удалены от двора, частью отправлены в ссылку, а частью казнены. Годунов пошел далее Иоанна относительно стеснения бояр; он произвел на них нападение со стороны боярских прав на их частную собственность. С этой целью около 1591 года издан был указ о прикреплении крестьян к земле. Этот указ был принят боярами с явным неудовольствием; в прикреплении крестьян они видели посягательство на право частной собственности, ибо по новому закону они поневоле обязывались держать на своих землях работников, даже и тогда, когда последние нерадиво исполняли свои обязанности в отношении к хозяину земли; притом же с прикреплением крестьян землевладельцы теряли большие выгоды при платеже податей, ибо тогда подати собирались только с жилой или населенной земли; а посему при свободном переходе крестьян землевладельцы могли показывать в писцовых книгах большую часть земель нежилыми, с прикреплением же крестьян этого сделать уже было нельзя; земли, раз показанные жилыми, оставались таковыми навсегда.

В 1596 году был выдан еще указ о мытах и перевозах с новым ограничением прав относительно частной собственности землевладельцев, где опять главные невыгоды пали на бояр как на важнейших поземельных владельцев. В прежнее время каждый землевладелец имел бесслорное право учреждать на своем земле мыты и перевозы и пользоваться ими как доходной статьей; по новому же указу — все мыты и перевозы частных собственников были отобраны в казну и к ним назначены верные целовальники для сбора указных пошлин, из которых только половина предоставлялась владельцам перевозов. Этим же указом многие перевозы и мосты, как ненужные и стеснительные для проезжих, были уничтожены.