ИСТОРИЯ РУССКОГО ПРАВА

Желябужский и Посошков о состоянии русского общества при царе Петре 1 Первом

Таковые и подобные поступки в высшем сословии, между дворянами и князьями, служат лучшим свидетельством того, как низко пало тогдашнее общество вследствие интриг и мятежей, и чего, конечно, можно было ожидать от такого общества, когда высший слой его, который должен бы был идти впереди, руководить и поддерживать других, погряз в таких пороках, которые нетерпимы и отвратительны и в низшем слое общества.

Среди этого-то общества явился Петр, и на восемнадцатом году от рождения сделался полновластным я ничем не ограниченным государем, а с ним и партия Нарышкиных и всех тех боярских фамилий, которые Софьей, Голицыным и стрельцами были сбиты на задний план и у которых, естественно, не могло быть никакого другого чувства к противникам, кроме крайней ненависти и кровавой вражды. Партия же, в сущности уже проигравшая свое дело с переходом правления в руки Петра, еще не думала отсгуплться, сойти со сцены мирно и покориться своей участи.

Отсюда начало мятежей, настоящих и мнимых, и рядом с мятежами страшное преследование: вешают чуть не тысячами, колесуют, четвертуют, в Преображенском, в застенках, страшные, невыносимые пытки: кнут, виска, раскаленное железо, костры, на которых поджаривают живых, чтобы они сами обвинили себя в том, в чем их обвиняют доносчики и следователи. С одной стороны, доносчики, шпионь; и по службе, и по собственной охоте, а с другой — заговорщики, подкупные тайные убийцы, явные бунтовщики с ружьями и пушками; та и другая сторона ничем не пренебрегают, взаимное ожесточение доходит до крайностей, и обе стороны падают: одна быстро вымирает на виселицах, на колесах, на плахах под топором налача и в застенках, а другая вымирает нравственно, делается слепым орудием, какой-то стихийной силой,

Из этой темной пучины всплывает наверх царь Петр 1 со своим обширным умом и железной волей, находит для себя людей и в рядах дворянства, и в торговых лавках, и на площадях, и между заезжими иноземцами, и даже между боярскими холопами и монастырскими служками, и создает для себя общество, ведет его по новому пути, созидает новые требования, новые нужды и производит всеобщую реформу, начиная с бороды и русского платья, которые оставил только низшему классу, да и то неохотно, в кончая переустройством всего государственного механизма. А теперь опять обратимся к тогдашнему русскому обществу.

Все современники единогласно свидетельствуют, что русское тогдашнее общество, ослабленное раздорами и подавленное централизацией и приказной администрацией, но удерживаемое военной силой, было в крайнем упадке и не только утратило все свои права, но и нравственно сильно пошатнулось.

Мы имеем среди многих других двух наиболее достоверных и беспристрастных современных свидетелей о русском обществе за петровское время: окольничего Желябужского и крестьянина Посошкова. Первый писал о первой половине царствования Петра, второй — о последней. По свидетельству Желябужского, в 1694 году пытаны и биты батогами: Леонтий Кривцов, Федор Перхуров, дьяк Иван Шапкин, Григорий Языков, Федор Замыкий и дьяки Иван Харламов и Петр Вязмитин, что воровали по приказам, делая подчистки и подделки в делах. В следующем году пытаны в воровстве по язычной молвке: стольники Владимир и Василий Шереметевы, князь Иван Ухтомский, Лев и Григорий Колзаковы; а языки с пытки на них говорили, что на Москве они приезжали среди бела дня к посадским женкам, и домы их грабили; и смертнoe убийство чинили и назывались большими. В том же году, по свидетельству того же Желябужского, мы встречаем начальником 3-й роты гвардейского Преображенского полка князя Якова Лобанова-Ростовского, того самого, который в 1687 году по суду был бит кнутом за денной разбой и убийство на большой дороге.

А Посошков говорит о своих современниках по порядку сословий и, во-первых, о духовенстве: «они наши пастыри и отцы, они и вожди, а в книжном учении и разумении весьма не довольны; а архиереи полагаются на слуясебкиков своих в поставле-нии ггоповстем; а сельские попы обременены земледельством. А что Бог взыщет всякие погибший души на них, того не смышляют, и о служении церковном не пекутся». О войске: «военный люд — стена и забрало царства, а командиры и судии военнаго правления не имут попечения, чтобы они ни голодни, ни холодни были; а иным солдатам на месяц и по десяти алтын не приходит, то чем ему прожить, где ему взять шубу и рукавицы и на что харча купить, и в такой скудости живучи, как ему не своровать. И при квартирах солдаты и драгуны так не мирно стоят, и обиды страшные чинят, что и исчислить их не можно, а где офицеры их стоят, то и того горше чинят. А во обидах их суда никак сыскать негде — военный суд аще и жесток учинен, да и жестока доступать до него; не токмо простолюдин доступить по нему, но и военный человек на неравного себе не скоро суд сыщет». О купечестве:« купечество у нас друг друга обманывают, худые товары закрашивают добрыми, друг друга едят и никакого союза между собою не имеют, и тако вен погибают».

Говоря о современном ему суде, Посошков пишет: «Я истинно удивляюсь, что у судей за нрав, что в тюрьму посадя держать лет по пяти, шести и больше. В прошлом 1719 году сыщик Исленьев в Устрине у таможенного целовальника взяд с работы двух человек плотников за то, что у них паспортов не было и отослал их в Новгород, и в Новгороде судья Иван Мякинин кинул их в тюрьму, и один товарищ, год пересидя, умер, а другой два года сидел, да едва его на росписку освободил. На что бодрее и разумнее господинв князи Дмитрия Михайловича Голицына! В прошлом гаду подал я ему челобитную, чтобы мне завод построить винокуренный и водку взять на подряд; и неведомо чего ради велел меня за караул посадить, и я сидел целую неделю, и стало мне скучно быть, что сижу долго, а за что сижу, не знаю. В самое заговенье Госпожинское велел я уряднику доложить о себе; и он КНЯЗЕ. Дмитрий Михайлович сказал: давно ль де он под караулом сидит? Урядник сказал уже де целую неделю сидит; и тотчас велел меня выпустить. И я кажется, и не последний человек, и он, князь Дмитрий Михайлович, меня знает, а лросидел целую неделю ни за что, Кольмиже паче коего мизерного посадят да и забудут».

Далее о повальных обысках пишет: «А что в проклятых повальных обысках, то сам сатана сидит, а Божия правды ни следа нет: всех свидетелей пишут заочно». Или о судебных справках: «Хотя малая какня справка приказная, то не хотят подождать до иного времени, но как вздумают, так и посылают бессрочно; и того отнюдь не чинят, чтобы послать о том, еже взять письменное ведение, но только то у приказных людей вытвержено, что поволоки со всякою от ловедью в город. А ино дел о прямого еще и на алтын нет, а по кого пошлют, то самое легкое дело, что рубли два три убытку сделают, а иному рубле в и десять учинят убытку, н тем людей Божиих весьма убытчат».

О своевольствах дворян и их укрывательстве от службы Посошков рассказывает: «Дворяне так избалованы: в Устрицком стану есть дворянин Федор Макеев сын, Пустошкин, уже состарился, а иа службе никакой и одною ногою не бывал; и какие посылки жестокие по него не бывали, никто взять его не мог: овы£ дарами угобзит, а кого дарами угобзить не мажет, то притворит себе тяжкую болезнь или возлаясит на себя го-родство. И за таким его пронырством инии и с дороги его отпущали; а егда из глаз у посылщиков вьгедвт, то юродство свое отложит, и домой приехав яко лев рыкает. И аще никакие службы великому государю не оказал, а соседы все его боятся; детей у него четыре сына выращены, а меньшему его есть лет семнадцать, а по 1719 год никто их в службу выслать не мог. И не сей токмо Пустошкин, но многое множество дворян веки свои проживают. В Алексинском уезде видел я такого дворянина, именем Ивана Васильева сына, Золотарева. Дома соседям своим страшен, яко к-в, я на службе хуже козы. В Крымском походе не мог он отбыть, чтобы нейтить на службу; то он послал вместо себя убогого дворянина, прозванием Темирязева, и дал ему лошадь, да человека своего, то он его именем и был на службе, а сам он дома был, и по деревням шестериком разъезжал, и соседей своих разорял. А ныне если посмотреть, многое множество у дел таких брызгал, что мог бы один пятерых неприятелей гнать, а он, добившись к какому делу наживочному, да живет себе, да наживает пожитки, ибо овые добившись в комисары, и в четверщики, и в подко-мисарья, и в судьи и в иные управления, и живут в покое, дабогатятся; а убогие дворяне служат, и с службы мало съезжают, иные лет по двадцати и по тридцати служат».

О крестьянах пишет:«крестьянское житие скудостно ни от чего иного, токмо от своея их лености, е потом от нерассмотрения правителей и от помещичья насилия. Ксть такие бесчеловечные дворяне, что в работную нору не дают крестьянам своим единого дня, ежебы еиу на себя что сработать. И тако пахотную и сенокосную пору всю и потеряют у них; или что наложено на крестьян оброку, или столовых запасов, и то положенное забрав, и еще требуют с них иалишнего побору и тем излишеством крестьянство в нищету пригоняют; и который крестьянин станет мало мало посытее, то на него и подати прибавляют. И за таким их порядком крестьянин никогда у такого помещика обогатиться не может, и многие дворяне говорят: крестьянину не давай обрости, но стриги его яко овцу догола. И тако творя царство пустошат; понеже так их обирают, что у иного и козы не оставляют. И от таковыя нужды крестьяне домы свои оставляют и бегут иные в понизовые места, иные же и во украинные, а иные и в зарубежные; и тако чужие страны населяют, а свою пусту оставляют».

Наконец, в довершение описания бедственного состояния русского общества Посошков свидетельствует о беспрестанных и повсеместных разбоях. Он говорит: «Оистреблении разбойников много взыскания числится из давних лет, к многие сыщики жестокие посылаемы бывали, якоже: Артемий Огибалов, Евсигней Неелов и прочие подобные тем. Оба-че тем ничтоже утеша, но всегда их множество во всех странах многие разбои чинят, многие деревни и села великие разбивают, и людей до смерти запытывают. И никогда тем разбойникам конца не будет, еще нынешнего судейского правления не изменят, и от чего они родятся, если не пресечь. У нас поймав вора или разбойника, не могут с ним расстаться, -— посадят в тюрьму, да кормят его, будто доброго человека, и держат в тюрьме лет десять и двадцать, и в таком долгом сиденьи много их уходит, а ушед уже пуще старого воруют, И ныне так они умножились: аде кой крестьянин хотя десятков пять шесть наживает, а воры ближние то увидев, пришед на двор, да к совсем его разорят, и допытываясь денег многих и до смерти замучивают, а соседи все слышат и видят, а на выручку к соседу своему нейдут и ворам дают волю».

Но, кроме ночных воров и разбойников по дорогам, в тогдашнем русском обществе были и такие грабители, которые занимали высшие государственные должности и пользовались полной доверенностью государя. Всем известна следовательная комиссия, учрежденная в 1718 году по случаю открывшихся важных злоупотреблений в администрации и расхищения огромных казенных сумм! Суду этой комиссии подверглись знаменитейшие лица в государстве, постоянные и самые близкие сотрудники Петра: Ментиков, Апраксин, Долгорукий и многие другие, из коих только один Долгорукий оправдался, а все другие были уличены в разных злоупотреблениях и расхищениях казны. Но что всего ужаснее, что к концу царствования Петра административная опека, снабженная фискалами, обер-фискалами и разными шпионами и поддерживаемая страшными застенками и военной СИЛОЙ, расставленной для постоянного квартирования почти по всем губерниям, довела общество до такой деморализации, что доносы сделались уже не ремеслом известных людей, а какой-то необходимостью почти для всех; каждый пустой и дельный слух, даже нелепый разговор пьяных в кабаке или у кого в гостях, непременно доносился кем-либо из слышавших, ибо не донести было нельзя, а за каждым доносом непременно следовало путешествие в застенок или каземат с пытками, откуда люди или выходили на свет божий с выломанными руками и другими памятниками своего пребывания в застенке, или прямо отправлялись на виселицу или под кнут, или под топор палача, или делали дальнее путешествие в Сибирь. Рассказ под названием кабачок Мартышка, составленный по официальным бумагам и помещенный в Русском Вестнике в 1861 году, лучше всего свидетельствует об этом состоянии русского общества в царствование Петра.