2. ТРИУМФ ЛЕДНИКОВОЙ ТЕОРИИ

Смотрите также:

ДРЕВНЕЕ ОЛЕДЕНЕНИЕ И ЖИЗНЬ

Великое оледенение

Как часто были ледниковые эпохи в истории Земли...

Люди эпохи великого оледенения - Рисское

Климатические условия ледниковых эпох

Где были ледники на территории России

Сколько длилась ледниковая эпоха

Ледниковые периоды. Причины оледенений

История оледенений Евразии ...

Климаты Четвертичного периода, плейстоцена

Агассису, с его замечательным воображением, смелостью в постановке вопросов и энергичным стилем изложения, было нетрудно овладевать вниманием широкой публики. Читатель любого возраста не мог оставаться равнодушным, читая такие строки:

«Появление чудовищных ледниковых покровов означало уничтожение всей органической жизни на земной поверхности. Территория Европы, которая перед тем была покрыта тропической растительностью и населена огромными слонами и гиппопотамами, внезапно исчезла под бескрайними массами льда, погребавшего все-равнины, озера, моря, возвышенности. Наступило безмолвие смерти... Источники иссякли, течение рек прекратилось, и лучи солнца, встававшего над этими застывшими просторами, ...слышали лишь завывание северных ветров да сухой треск, с которым поверхность ледяного океана вдруг рассекалась змеящимися трещинами».

Сама мысль о чудовищных катастрофах, раз за разом стиравших жизнь с лица планеты, не была новой. Наоборот, во времена Агассиса большинство ученых верили, что история Земли подразделялась на несколько эпох и каждая из них завершалась мощной катастрофой. Считалось, что именно на этапах таких катастроф происходило смятие и дробление горных пород, воздымание горных хребтов; все это сопровождалось мощными потопами, вносившими свою лепту в уничтожение всей растительной и животной жизни на планете. А с началом каждой новой эпохи жизнь заново вдыхалась в опустошенный мирно только затем, чтобы просуществовать до следующего катаклизма.

Концепция катастрофизма доминировала в теоретической геологии 18 и 19 веков, и для этого были веские причины: как-никак, а она прекрасно объясняла окаменелые останки странных животных, которые извлекались из земли геологами.

 К тому же объяснение геологической летописи, которое давала концепция катастроф, не подрывало веру в мудрость слова божьего, записанного в Ветхом завете, а это и вовсем делало ее позиции непоколебимыми.

Не только дилетанты, но и ученые того времени считали очевидным, что Всемирный потоп, уничтоживший все живое, за исключением лишь Ноя с его набитым животными ковчегом, был не чем иным, как очередной катастрофой, которая завершила предшествующую эпоху и расчистила место для новой, современной. Например, когда в 1706 году в торфянике у Олбани, в штате Нью-Йррк, был найден огромный зуб вымершего мастодонта, то сразу же последовало уверенное заключение о его принадлежности человеку-конечно же, представителю того «несчастного и грешного племени», которое населяло Землю до потопа. Лично обследовав зуб, губернатор Массачусетса Дадли отправил его бостонскому пастору Коттону Мазеру со следующим письмом:

«Я думаю, зуб видели все врачи города, и я совершенно уверен, что он принадлежал человеку. Я провел измерения: в вертикальном положении его высота равна 6 дюймам без осьмушки, окружность-13 дюймам, также без осьмушки, и вес-2 фунта 4 унции (в системе Троя)... Не сомневаюсь, что зуб соответствует только телу человека и что этот последний стал жертвой потопа. Столь Же несомненно, что несчастное создание бродило по глубокой воде, пока могло держать голову над ее поверхностью, и только потом, как и все ему подобные, потеряло волю к сопротивлению. Глубина, на которой найден зуб, дает представление о толщине молодых слоев, отложенных после потопа».

Еще через двадцать лет часть скелета неведомого животного была обнаружена Иоганном Якобом Шейхцером в осадках древнего озера в Швейцарии. Знаменитый естествоиспытатель также решил, что имеет дело с костями древнего человека, погибшего в водах Всемирного потопа. После этого Шейхцер опубликовал книгу, названную "Homo diluvii testis", что значит «Человек, видевший потоп». И лишь через столетие крупнейший французский анатом Жорж Кювье подверг эти кости повторному изучению и доказал, что они принадлежали особи гигантской, ныне вымершей, саламандры.

Сам Агассис немало способствовал развитию учения катастрофизма. Этому послужили его удивительно детальные зарисовки ископаемых рыб и других вымерших животных, которые, как предполагалось, жили в более ранние эпохи. Поставив на место потопа великое оледенение, Агассис, конечно же, бросил вызов общепринятой точке зрения на природу последней всемирной катастрофы, однако сама вера в такие катастрофы при этом сохранялась незыблемой.

Одним из самых авторитетных сторонников теории потопа в то время был англичанин Уильям Бакленд. Заняв в 1820 году должность профессора минералогии и геологии в Оксфордском университете, он быстро стал наиболее уважаемым геологом Англии, к голосу которого прислушивались. Поэтому было ясно, что, переубедив его, Агассис мог бы получить важнейшего союзника. Как и Агассис, Бакленд имел талант замечательного лектора, своими выступлениями он умел буквально всколыхнуть аудиторию. Даже в Оксфорде, казалось собравшем незаурядных людей всей Англии, Бакленд выделялся силой и неповторимостью своей личности, а также эксцентричностью поведения. Знаменитые на весь университет кабинеты Бакленда ломились от коллекций горных пород, черепов и скелетов. И тем не менее он твердо верил, что подлинная школа геолога-не кабинет, а поле, и использовал любую возможность для демонстрации естественных геологических разрезов. Причем, отправляясь на экскурсии, он всегда облачался в свою «академическую» пелерину и надевал высокий цилиндр, что, надо думать, еще более повышало его популярность среди студентов. Но все это не могло заслонить одного несомненного факта: Бакленд был глубоко предан науке и пользовался заслуженным уважением. Большинство ведущих геологов Англии, включая Чарлза Лайеля, считали себя его учениками.

Бакленд был убежденным катастрофистом. В своей торжественной лекции, открывавшей его курс в Оксфорде и названной «Объяснение связи между геологией и религией», он выразил убежденность, что главная цель геологической науки сводится к тому, чтобы «...подтвердить данные религии и показать, что известные ей факты согласуются с описанием сотворения мира и потопа, которые мы находим в заповедях Моисея». Наряду с этим он стал первым геологом, сделавшим главным предметом своих исследований эрратические валуны и беспорядочные скопления песча- но-щебнистого и суглинистого материала, который выстилает почти всю поверхность Британских островов. Бакленд поставил перед собой задачу выяснить, как образовались эти скопления. И хотя у него не было сомнений, что они обязаны своим происхождением Всемирному потопу, все же оставалось много вопросов, еще требовавших решения.

И прежде всего, мог ли потоп-и если мог, то как-перенести и отложить столь колоссальные массы обломков горных пород? Бакленд верил, что одного лишь движения водных масс, связанных с потопом, было достаточно для перемещения этбго материала и формирования «дилювия», как называли покров рыхлых поверхностных отложений приверженцы идеи потопа, или дилювиалисты. Причем верил не только потому, что такое объяснение соответствовало библейской легенде; ему казалось, что последняя находит подтверждение и в той истории, которая «записана» в самих отложениях.

В 1821 году Бакленд исследовал кости, найденные в Йоркшире, в пещере у Пикеринга, и установил, что в своем большинстве они принадлежали гиенам, но среди них присутствуют также разрозненные остатки скелетов двадцати трех других видов, в том числе львов, тигров, слонов, носорогов, гиппопотамов и разных птиц.

По заключению Бакленда, эта пещера была логовом древних гиен, которое впоследствии оказалось затопленным и уничтоженным Всемирным потопом. Положение костей и их соотношение с перекрывающим суглинком, писал Бакленд, доказывают, что допотопные животные действительно утонули. А изучив сталагмиты, покрывающие пол пещеры, он сделал вывод, что возраст потопа-пять или шесть тысяч лет, что, как было отмечено с немалым торжеством, полностью соответствует свидетельству Библии.

Результаты своих исследований Бакленд изложил в книге, которую посвятил епископу Дургамскому и назвал «Реликвии потопа, или Изучение органических остатков из пещер, трещин и дилювиальных отложений, а также анализ других геологических явлений, подтверждающих действие Всемирного потопа» (1823 год). В эту монументальную работу были включены также итоги исследований, проведенных Баклен- дом в еще двадцати пещерах, разбросанных по территориям Англии и континентальной Европы. Книга была удостоена специальной медали Королевского общества, она сделала имя своего автора известным в европейских геологических кругах.

Ни в одной из допотопных пещер Бакленд не встретил человеческих костей, и поэтому он решил, что сотворение человека относится к очень недавнему времени. Можно себе представить его потрясение, когда вскоре после того в пещерных отложениях у Пэви- ленда, на южном берегу Уэлса, был найден скелет женщины, окрашенный в ржаво-красный цвет и убранный кусочками мамонтовой кости. Многим показалось, что этой находкой опровергалась одна из основ концепции потопа. Однако Бакленд и здесь сумел найти выход из затруднения. Обратив внимание на такие факты, как положение находки в самых верхних слоях отложений пещеры и ее близость к остаткам британского военного лагеря времен римлян, сделав затем ряд простых сопоставлений и поборов в себе моральные табу, связанные с викторианским воспитанием, он пришел к заключению:

«Ситуация с британским лагерем, расположенным на холме прямо над самой пещерой, разъясняет многое-и то, что это за женщина, и то, что это было за время. Что же касается ее профессии, то близость лагеря, дающая мотив пребывания, и положение пещеры, намекающее на откровенное и манящее уединение, явно сами говорят за себя».

Однако остальные особенности дилювиальных наносов столь легкому объяснению не поддавались. Главную проблему составляло происхождение эрратических валунов. Некоторые из них достигали размеров небольших домов и, судя по составу пород, испытали перенос на сотни километров от своих коренных источников (). Не менее удивительными казались царапины и борозды на отшлифованных скальных выходах, вскрывающиеся под плащом из валунов и глины.

Катастрофисты считали, что подобные царапины и борозды могли образоваться в результате действия гигантских волн, которые возникали лишь при потопе и в настоящее время не наблюдаются. Возможная динамика этих волн-так называемых «волн трансляции»-стала предметом тщательного анализа; расчеты, выполненные математиками Кембриджского университета, дали точные характеристики глубин и скоростей течения водных масс потопа; их выводы публиковались в серьезных научных журналах.

Однако были и геологи, не верившие, что потоки воды могли переносить огромные валуны. Им более импонировал вариант теории, предложенный Лайелем в «Основах геологии», увидевших свет в 1833 году. По его идее, сформулированной в 1833 году, валуны транспортировались дрейфующими айсбергами и отлагались по мере таяния плавучих ледяных гор. Сторонники айсберговой теории, которая, как мы уже говорили, неплохо вписывалась в концепцию Всемирного потопа, стали обозначать такие отложения термином «дрифт» (по-русски-«дрейф»); им казалось, что этот термин наиболее точно отражает происхождение плаща несортированного обломочного материала.

Важное подкрепление точки зрения сторонников дрифтовой теории многие видели в наблюдениях исследователей северной и южной полярных областей. Ведь еще не кто иной, как Чарлз Дарвин, в своем отчете о плавании на «Бигле» писал, что некоторые айсберги, с которыми он встречался в Южном океане, несли с собой валуны.

Однако Бакленд был первым, кто понял, что, несмотря на все это, ни лайелевская дрифтовая теория, ни классическая концепция потопа не способны дать правдоподобного толкования всех известных фактов. Так, например, для объяснения с их точки зрения «дрифтовых» наносов, известных в целом ряде горных районов, необходимо допустить, что уровень морей и океанов некогда повышался более чем на 1500 метров. Но откуда бралась эта вода? И куда она затем делась? Пытаясь ответить на эти и подобные им вопросы, некоторые дилювиалисты, что называется, давали волю воображению, мало затрудняя себя объяснением неудобных им фактов. Массы воды изливались из колоссальных подземных резервуаров, утверждали они, а потом внезапно поглощались неведомыми нам пустотами. Или: Земля испытывала резкие колебания относительно своей оси, чем создавались чудовищные приливные волны, которые должны были перехлестывать даже через высочайшие горы. Или: гигантская комета задела земную поверхность, вызвав невиданные по силе вихри в гидросфере.

Теория Лайеля в своем первоначальном виде действительно уперлась в проблему уровней океана, однако при некоторой модификации и она смогла дать объяснение находок «дрифта» в горах. Так, например, присутствие эрратических глыб в горах Юры Лайель предложил связывать не с айсбергами, дрейфовавшими в океане, а с плавучим льдом, разносившим валуны по обширным озерам. Последние же могли подпру- живаться завалами, возникавшими вследствие землетрясений или схода лавин.

Судя по дневникам Бакленда, его не удовлетворяли ни ответы, которые предлагались сторонниками потопа, ни ответы, которые давала теория айсберго- вого разноса. Поэтому он продолжал поиск новых подходов к проблеме, способных помочь в объяснении всех известных ему особенностей поверхностных отложений Англии. Случилось так, что именно тогда, в сентябре 1838 года, он принял участие в конференции немецких натуралистов во Фрайберге и оказался свидетелем доклада своего друга, Луи Агассиса, в котором последний вновь, как и год назад в Невшателе, изложил доводы в пользу ледниковой теории. Слухи об этой теории уже успели дойти до Бакленда, и главной целью его поездки во Фрайберг, собственно, и было встретить Агассиса и самому разобраться в его фактических данных и соображениях.

После конференции Бакленд с женой отправились в Невшатель-в горы, которые незадолго до того убедили самого Агассиса в правильности ледниковой теории. В этой поездке участвовали еще двое-Агассис, горевший желанием сделать влиятельного Бакленда своим единомышленником, и Шарль Люсьен Бонапарт, брат прежнего императора Франции Наполеона. Шарль был богатым человеком со страстным интересом к естественной истории и уймой свободного времени; он оставался не у дел с самого 1815 года, со времени поражения Наполеона у Ватерлоо.

Бакленд решил погостить у Агассиса, исходя из личных и из научных соображений. Он и его жена познакомились, а затем и подружились со швейцарским ученым еще несколько лет назад в Англии, куда Агассис приезжал для знакомства с коллекциями ископаемых рыб. Теперь Бакленд намеревался отдать ответный визит, а заодно и познакомиться с молодой супругой Агассиса, которая оставалась в Невшателе.

Можно себе представить, что на всем долгом пути через горы мысли Бакленда вновь и вновь возвращались к ледниковой теории. Что же за доводы предъявит ему Агассис, чтобы убедить в ее обоснованности? Ждать пришлось недолго-едва прибыв в Невшатель, маленькая партия тотчас же отправилась в окрестные горы. Агассис шагал впереди, время от времени указывая на следы воздействия древнего оледенения: он был уверен, что геология района окажется красноречивее словесных объяснений. Однако упрямому Бакленду все это показалось неубедительным. Тогда Агассис организовал экскурсию в Альпы, к языкам современных ледников; он надеялся, что вид свежих следов их движения и эрозионной работы сломает наконец лед неверия его английского коллеги. И цель в конце концов была достигнута-Бакленд с ним согласился. Но, как показало будущее, лишь временно.

Письмо из Англии, в котором супруга Бакленда благодарила Агассиса за гостеприимство, содержало приписку: «Однако доктор Бакленд остался столь же далеким от согласия с Вами, как и был прежде». По-видимому, стоило Бакленду избавиться от прямого влияния Агассиса и удалиться от альпийских ледников, как к нему вернулись прежний скепсис и сомнения.

Естественно, что такой поворот не мог не разочаровать Агассиса. Мы уже говорили, что Бакленд пользовался всеобщим уважением, так что, стань этот оксфордский пррфессор гляциалистом, он был бы не менее полезен для ледниковой теории, чем император Константин для развития христианства. В самом деле, однако, ждать Агассису оставалось недолго. Уже к осени 1840 года чаша весов качнулась в его пользу. Критическую роль при этом сыграла новая поездка Агассиса в Англию, предпринятая летом 1840 года все с той же целью изучения ископаемых рыб. В ее ходе, в сентябре, он пршмл участие в годичном собрании Британской ассоциации прогресса науки, состоявшемся в Глазго, и выступил с докладом о ледниковой теории. В нем вновь прозвучал его главный вывод: «Было время, когда весь север Европы, а также Азии и Америки покрывался ледниковыми массами».

Как и следовало ожидать, реакция большинства присутствующих была отрицательной. Причем в потоке критических выступлений особенно громко прозвучал голос Чарлза Лайеля. Что касается Бакленда, то он на сей раз промолчал. Причина этого молчания остается непонятной, так как, судя по дневниковым записям Бакленда, к моменту собрания он уже успел пересмотреть фактический материал и убедиться в правоте Агассиса. Почему вдруг взял и убедился, тоже неясно : то ли семена, брошенные Агассисом два года назад, постепенно проросли, то ли Бакленд испытал внезапное озарение, подобное ослепительной вспышке света, с которой истинная вера пришла к апостолу Павлу. Во всяком случае, вскоре после собрания Бакленд пригласил Агассиса и другого известного геолога, Родрика Мёрчисона, поехать в Шотландию и северную Англию для изучения их поверхностных отложений. Можно считать, что именно во время этой экскурсии Бакленд окончательно убедился в правильности теории, которую так стойко отстаивал его друг и коллега Агассис. Так что он оказался первым крупным английским геологом, который твердо встал на позиции ледниковой теории (чего, впрочем, не случилось с Мёр- чисоном, до конца своих дней отстаивавшим позиции дрифтовой теории).

Одним из первых деяний, осуществленных Баклендом в роли новообращенного гляциалиста, стала его научная «проповедь», адресованная Чарлзу Лайелю. Ее действие было удивительно быстрым, поскольку уже 15 октября торжествующий Бакленд писал Агассису: «Лайель целиком принял Вашу теорию!!! А когда я указал ему премиленький моренный комплекс, лежащий всего лишь в паре миль от дома Лаиеля-отца, он просто обрадовался: еще бы, наше объяснение устранило уйму трудностей, которые мучили Лайеля всю жизнь».

Надо думать, время для признания ледниковой теории наконец наступило. Самый новый ее адепт, Лайель, не теряя времени, подготовил доклад «О геологических доказательствах существования древних ледников в Форфаршире», который и зачитал на ноябрьском заседании Лондонского геологического общества. Здесь же выступил и Агассис, сделавший доклад «Ледники и следы их прежнего существования в Шотландии, Ирландии и Англии». На сей раз не остался в стороне и Бакленд, решительно поддержавший ледниковую теорию в докладе «Доказательства оледенения Шотландии и северной Англии».

Можно было ожидать, что после того, как в защиту ледниковой теории выступило это трио всемирно известных геологов, оппозиция к ней рухнет сама собой. Однако ничего подобного не произошло. Общая реакция участников заседания была по-прежнему отрицательной. За докладами гляциалистов последовали горячие споры, в заключение которых вновь выступил Бакленд. Об этом выступлении и обстановке в зале можно судить по таким заметкам очевидца:

«...аудитория была возбуждена, причем не только предвкушением долгожданной чашки чая (время близилось к полудню), но также критическим пафосом и ссылками на археологию, которые источал уважаемый профессор... и вид и тон его были столь победны, что никто из оппонентов не посмел усомниться в достоверности ледниковых шрамов, царапин и полировки 8. Достопочтенный профессор Бакленд в полной экипировке «гля- циалиста». Шарж современника Томаса Сопвича, на котором Бакленд изображен стоящим На изборожденной скальной поверхности. В первоначальном варианте на валунах у его ног были видны бирки, на одной из которых значилось: «Обработано льдом 33 тысячи и 330 лет до сотворения мира», а на второй: «Поцарапано телегой позавчера на мосту Ватерлоо». Настоящий вариант был опубликован А. Гейки (1875), бирки и надписи из уважения к Бакленду сняты.

Известно, что в науке, как и в религии, самая истовая вера живет в неофитах. Ведь еще менее месяца назад, на конференции в Глазго, Бакленд сидел прикусив язык, когда теория Агассиса подвергалась ожесточенным нападкам, а вот теперь он резко сменил фронт и рвется на ее защиту, что, конечно же, не осталось незамеченным. Приобрела известность карикатура, на которой оксфордский профессор был изображен в его пелерине и цилиндре, увешанным предметами геологического снаряжения и попирающим исштрихованную (льдом?) поверхность (рис. 8). У его ног-два образца со следующими надписями: «Обработано льдом 33 тысячи и 330 лет до сотворения мира» и «Поцарапано телегой позавчера на мосту Ватерлоо».

Одно время казалось, что, несмотря на наскоки журналистов и скептицизм членов Лондонского геологического общества, уже близок день, когда все естествоиспытатели Англии перейдут в лагерь гля- циалистов. Один из английских коллег, Эдуард Форбс, писал Агассису: «Вы заставили всех здешних геологов буквально помешаться на ледниках, они теперь превращают добрую Англию в ледяной дом. Лишь один-два псевдоученых еще пытаются противиться Вашим взглядам, но эти потуги смешны и абсурдны». Однако жизнь показала, что Форбс нарисовал слишком оптимистическую картину. Прошло еще двадцать лет, прежде чем большинство британских геологов действительно приняли ледниковую теорию.

Почему же система представлений, ценность которой сейчас совершенно очевидна, тогда столкнулась со столь сильным противодействием? Ответить на это непросто. Скорее всего, здесь проявила себя природа людей, которые вообще не приемлют нового без сопротивления, особенно если это новое-идеи, противоречащие давно устоявшимся научным истинам или религиозным убеждениям. А ведь теория Агассиса бросала вызов и тем и другим. Причина в данном случае-не столько в религии, сколько в приверженности к старым догмам, которую нередко отождествляют с научной ортодоксальностью.

Одна из трудностей борьбы с дилювиализмом была связана с тем, чтб океан в прошлом действительно затоплял области суши и делал это не единожды, а многократно. Достаточно назвать такие свидетельства подобных событий, как ископаемые рыбы и раковины моллюсков, в изобилии встречающиеся в осадочных породах на всех континентах. Многие страницы «Основ геологии» Лайеля посвящены описанию морских трансгрессий, или вторжений океана, и выяснению их географических пределов. Поэтому нельзя не признать, что мысль о связи наносов (дрифта) с особо бурными течениями потопа выглядела как довольно естественное развитие одного из общеизвестных принципов геологии.

Среди самых первых причин, вызвавших сомнение в морском происхождении наносов, было почти полное отсутствие в них остатков морских организмов. Возможно, что, будь это отсутствие совсем полным, победа ледниковой теории наступила бы и раньше. Фактически, однако, наносы областей, которые Агассис и его сторонники считали древнеледниковыми, в ряде случаев все же содержали морские окаменелости. Подобные отложения-так называемый раковинный дрифт в свое время немало омрачили торжество теоретиков ледникового периода. Правда, дрифт этого типа встречался довольно редко; он был известен лишь в береговых районах северо-востока США, на южном побережье Балтийского моря, в Шотландии и северной Англии и, как стало ясно много позже, на приморских низменностях арктической Евразии и Канады. Но как ни мало знали о раковинном дриф- те в середине XIX века, сомнений в его существовании не было, и, следовательно, этот феномен нуждался в объяснении. Первым за него взялись дшповиа- листы, которые уже тогда сделали раковинный дрифт излюбленным объектом своих исследований. Они обстоятельно изучали морскую фауну из валунных суглинков и песков и постоянно ссылались на нее, пытаясь доказать, что эти отложения разнесены не ледниками, а дрейфующими айсбергами.

Находки раковинного дрифта ставили в тупик даже самых стойких приверженцев ледниковой теории. Но так продолжалось только до 1865 года, когда шотландец по имени Джеймс Кролль сумел объяснить эти находки действием ледниковых покровов, надвигавшихся из районов, которые ныне заняты мелководными морями. При этом лед сдирал ил и раковины с морского дна, ассимилировал их, а затем отлагал в местах, где мы их находим теперь. Таким образом, по мысли Кролля, проделавшие такой путь раковины-это не что иное, как миниатюрные эрратические валуны, принесенные льдом с их подводной родины.

Другим фактором, тормозившим признание теории Агассиса, было общее невежество геологов в вопросах, касающихся ледников. Современники Агассиса и Бакленда с великим трудом воспринимали идеи о движении и геологической роли горных ледников и уж совсем не могли представить себе ледниковые покровы равнин, да еще столь огромные, какими они рисовались в смелой гипотезе первых гляциалистов. И их можно понять: ведь до исследований 1852 года никто, например, не знал, что современное оледенение Гренландии, ранее наблюдавшееся лишь в его краевых частях, имеет общую форму выпуклого щита. А уж что касается истинных размеров и формы ледникового покрова Антарктиды, то они были установлены еще позже, в последней четверти столетия (). Но положение менялось: исследования полярных областей расширялись, маршруты геологов все чаще проходили через горы, и осведомленность о ледниках и их работе росла. Вместе с тем менялась и психология научной общественности; мысль о ледниковом покрове, подобном гренландскому или антарктическому и некогда покрывавшем Европу, которая еще недавно казалась нелепой, теперь стала представляться более приемлемой. Впрочем, и раньше гляциалистские идеи гораздо легче-воспринимались геологами Швейцарии, Скандинавских стран и Шотландии, работавшими в горах, чем их коллегами, вся деятельность которых проходила на равнинах и приморских низменностях. Зато последней категории геологов казалось вполне естественным, когда рассматриваемые наносы объяснялись вторжениями океана и айсберговым разносом.

Дополнительным фактором, работавшим против ледниковой теории, была крайняя экстравагантность некоторых утверждений Агассиса. Фантазия и горячая увлеченность заносили Агассиса, и он нередко писал о гораздо более широком распространении древне- ледниковых покровов, чем это следовало из геологических данных. Так, в докладе 1837 года Агассис утверждал, что ледниковый покров Европы доходил до Средиземного моря, хотя на его берегах никто не находил ледниковых отложений или иных следов деятельности льда. Понятно, что необоснованность подобных выводов компрометировала всю теорию, облегчая задачу скептиков, которые пытались опровергнуть и рациональную часть концепции Агассиса.

Со временем взгляды швейцарского натуралиста на географическое распространение древнего оледенения стали еще более крайними. Стоило ему, например, в 1865 году во время экспедиции в Южную Америку обнаружить следы прошлого разрастания ледников Анд, как тут же последовал вывод, что древне- ледниковый покров, занимавший Европу и Северную Америку, погребал под собой и материк Южной Америки. Никаких доказательств этого вывода Агассис представить не мог, поэтому его публикация достигла лишь одной цели: вызвала ярость геологов. Лайель после того писал: «Агассис... просто помешался на оледенении... Подумать только: вся долина великой Амазонки, до самого ее устья, заполнялась льдом...

При этом он даже не пытается скрыть, что не видел там ни единого штрихованного валуна, ни одной обработанной льдом скалы». Хорошо хоть, что и в Великобритании, и в континентальной Европе к тому времени накопили достаточно данных, чтобы никто- исключая разве что лишь самых завзятых дшповиа- листов-не сомневался в истинности ледниковой теории.

Пока в Европе бушевали научные страсти, сам Агассис отправился в Америку. Его поездка была организована по инициативе Чарлза Лайеля, который незадолго до того побывал в Соединенных Штатах, а теперь хотел, чтобы и его швейцарский коллега увидел Новый Свет собственными глазами. В сентябре 1846 года в порту Ливерпуля Лайель пожелал ему счастливого пути, будучи уверенным, что не пройдет и года, как они увидятся вновь.

После трудного плавания через океан и краткого захода в Галифакс судно Агассиса прибыло в Бостон. Агассис сразу поспешил на берег, горя нетерпением и здесь найти подтверждение своей теории. И он не ошибся. «Выскочив на берег,-писал он впоследствии - я поспешил к высоткам, обрамляющим гавань... и немедленно встретился со знакомыми следами-полированными скалами, бороздами и царапинами, которые я столько раз видел в ледниковых районах Европы... Это убедило: здесь также работал великий ледниковый покров».

В Бостоне Агассис был тепло принят Джоном Эмо- ри Ловеллом, который предложил ему остановиться в своем удобном доме на Пембертон-сквер. Как и многие до него, Ловелл очень скоро подпал под влияние обаятельной личности Агассиса. Будучи преуспевающим текстильным фабрикантом и членом правления Гарвардского университета, Ловелл оказался как раз тем человеком, который смог обеспечить выдающемуся ученому из Европы достойное место в Массачусетсе. Уже в начале следующего года в Гарварде была введена новая профессорская должность, предназначенная специально для Агассиса. Последний к тому времени начал испытывать финансовые трудности, так что предложение оказалось как нельзя кстати. Оно было с благодарностью принято, и Америка становится второй родиной Агассиса: он остается здесь навсегда, вплоть до своей кончины в 1873 году.

Агассис много путешествовал по Новому Свету, и его радовало, что популярность ледниковой теории нередко явно опережала ее создателя. Его теория к тому времени была принята на вооружение многими американскими учеными. А еще в 1839 году, спустя всего лишь два года после оглашения Невшательско- го трактата, американский палеонтолог Тимоти Конрад опубликовал краткую статью, в которой писал: «Мистер Агассис связывает отшлифованные скалы и так называемые дилювиальные шрамы, известные в Швейцарии, с воздействием льда, точнее - включенных в лед песка и щебня, которые он влечет в ходе своего безостановочного движения. Я думаю, что так же следует объяснять и полированные поверхности скал западной части штата Нью-Йорк». Через два года, в 1841 году, Эдуард Хичкок, бывший тогда геологом штата Массачусетс, посвятил теории Агассиса свой приветственный адрес, обращенный к только что учрежденной Ассоциации американских геологов.

В общем, к середине 1860-х годов, через тридцать лет после знаменитого доклада Агассиса в Невшателе, ледниковая теория прочно утвердилась на обеих сторонах Атлантического океана. Причем она получила признание не только в странах Западной Европы и Америки, но и в огромной России, где ее успехи были связаны с именами Федора Богдановича Шмидта, Петра Алексеевича Кропоткина, а также профессоров Московского университета К. Ф. Рулье и Г. Е. Щуровско- го. Правда, отдельные выступления представителей оппозиции не прекращались еще долго. Одна из последних контратак дшповиализма состоялась в 1905 году, воплотившись в тысячестраничном трактате, который был опубликован эксцентричным эрудитом сэром Генри Ховартом. Тем не менее было вполне очевидно: никто не мог представить фактов, способных поколебать ледниковую теорию. Существование ледникового периода стало восприниматься как нечто само собой разумеющееся. Наступило время всерьез заняться изучением природы этого периода.

К содержанию книги: Джон Имбри - Тайны ледниковых эпох