Биография ботаника Навашина - Сергей Гаврилович Навашин ботаник, эмбриолог и цитолог - учении о клетке высших растений

Вся электронная библиотека      Поиск по сайту

БИОГРАФИИ РУССКИХ УЧЁНЫХ

медицина, биология, ботаника

 

Сергей Гаврилович Навашин

 

 

 ботаник Сергей Гаврилович Навашин

 

Смотрите также:

 

История науки

 

История медицины

 

Медицина в зеркале истории

 

Биология

 

Медицинская библиотека

 

Медицинская энциклопедия

 

Судебная медицина

 

Микробиология

 

Физиология человека

 

Биогеронтология – старение и долголетие

 

Биология продолжительности жизни

 

Внутренние болезни

 

Внутренние болезни

 

Болезни желудка и кишечника

 

Болезни кровообращения

 

Болезни нервной системы

 

Инфекционные болезни

 

Палеопатология – болезни древних людей

 

Психология

 

Общая биология

 

Паразитология

 

Ботаника

 

Необычные растения

 

Жизнь зелёного растения

 

Защита растений от вредителей

 

Справочник по защите растений

 

Лекарственные растения

 

Необычные деревья

 

Мхи

 

Лишайники

 

Древние растения

 

Палеоботаника

 

Пособие по биологии

 

Валеология

 

Естествознание

 

Происхождение жизни

 

Развитие животного мира

 

Эволюция жизни

 

1857-1930

 

Один из блестящих представителей плеяды русских и советских ботаников, эмбриолог и цитолог Сергей Гавриилович Навашин родился 14 декабря 1857 г. в селе Царевщине Саратовской губернии в семье врача.

 

Его научная и педагогическая деятельность, начавшаяся в конце восьмидесятых годов прошлого столетия, продолжалась почти пятьдесят лет. Жизнь его, не богатая внешними событиями, была насыщена глубоким внутренним содержанием и освещена огнем подлинного научного творчества. Глубокий интерес к изучаемой проблеме всегда у него был связан с чувством эстетического наслаждения, возбуждаемом самим процессом научного исследования.

 

Обучаясь в гимназии, он «не утруждал» себя погоней за высокими оценками. Его успехи в аттестате зрелости были оценены «тройками» почти по всем предметам. Исключение составляла лишь «четверка» по русскому языку. Если судить по отметкам — это был ученик с посредственными успехами, а по мнению учителей, возможно, и с посредственными способностями.

 

Система обучения, господствовавшая в классических гимназиях в 60—70-х годах XIX в., с ее пренебрежением к изучению естественных наук, не могла удовлетворить будущего естествоиспытателя. Его интересы вели его в природу. Он совершал много экскурсий, собирал коллекции, охотился, ловил рыбу и мастерил самодельные приборы.

 

По окончании гимназии, в 1879 г., видимо, под влиянием семейных традиций, С. Г. Навашин поступает в Медико-хирургическую академию в Петербурге. И здесь, в Академии, пользуясь тем, что по существовавшей тогда системе преподавания посещение лекций и работа в ряде лабораторий были необязательными, он посещает лишь те лекции и лаборатории, которые возбуждали его интерес. Он слушает лекции проф. Губерта и Ланцерта по анатомии человека и много времени проводит в химической лаборатории, работа в которой считалась необязательной. Благодаря этому он основательно ознакомился с этим разделом науки и приобрел серьезные навыки в практической работе по химии.

 

Работая в химической лаборатории, он близко познакомился с руководителем этой лаборатории проф. химии А. П. Бородиным — автором одной из лучших русских опер «Князь Игорь», Это знакомство, вскоре перешедшее в дружбу, не прерывалось до самой смерти композитора.

 

Под влиянием А. П. Бородина Сергей Гаврилович Навашин пришел к выводу, что работа практического врача — не его путь. Будучи уже студентом четвертого курса, он порывает с медициной и переезжает в Москву, где поступает на второй курс естественного отделения Московского университета. В университете он продолжает работать по химии у проф. В. В. Марков- никова, но, как он сам замечает в автобиографии, «не особенно счастливо, несмотря на большое усердие». Его карьера как химика была закончена представлением «кандидатского рассуждения» «О конституции соляных растворов». Эта единственная работа С. Г. Навашина по химии научной ценности не представляла, и сам ее автор упоминает о ней как о малозначительном эпизоде своей биографии.

 

Однако основательное практическое знание химии оказало значительное влияние на его мировоззрение и послужило поводом к сближению его с молодым тогда К. А. Тимирязевым. Блестящие лекции К. А. Тимирязева по физиологии растений, его беседы со студентами во время перерывов и практических занятий, его рассказы о состоянии науки и сельского хозяйства в Западной Европе, о крупных ученых — классиках науки, у которых учился или работал Климент Аркадьевич,— Гофмейстере, Бунзене, Клоде Бернаре и др.— привлекали к себе студентов. Среди постоянных слушателей был и С. Г. Навашин. Он выгодно отличался от сокурсников своими основательными познаниями в химии., и К. А. Тимирязев предложил ему место ассистента, вначале в Московском университете (в 1881 г.), а затем в Петровской, ныне Тимирязевской, сельскохозяйственной академии (1884 г.).

 

По окончании университетского курса С. Г. Навашин не был оставлен при университете и впоследствии он неоднократно выражал удовлетворение таким исходом дела, считая, что лучший метод подготовки молодого специалиста — это непосредственная практическая работа у хорошего учителя. Таким учителем для него и был К. А. Тимирязев. К. А. Тимирязев еще раньше заметил в С. Г. Навашине-студенте незаурядные способности, серьезные познания в химии, острый глаз наблюдателя и искусные руки экспериментатора. К. А. Тимирязев являл пример ученого, беспокойного и страстного, блестящего экспериментатора и человека, всегда творчески работавшего. С. Г. Навашин с благодарностью вспоминал К. А. Тимирязева за то, что тот никогда не стеснял его инициативы и не навязывал ему своих идей и методов. Эти свойства в руководителе молодежи С. Г. Навашин всегда ставил очень высоко и сам был примером в этом отношении. Он никогда не стеснял своих учеников в выборе направления и тем работы, предоставляя им в этом отношении полную свободу, но всегда умел натолкнуть на интересные факты и темы для исследования. С большим интересом он относился к работам своих учеников даже в том случае, если результаты их работ противоречили его собственным взглядам и высказываниям.

 

Для преподавания в университете, и особенно в Петровской академии, требовались познания в анатомии и систематике растений и навыки в определении растений. В связи с этим С. Г. Навашин опять совершает много экскурсий, на этот раз под Москвой, собирает и определяет растения.

 

Ради проверки своих определений он нередко обращается к известному знатоку русской флоры, автору «Сборника сведений по флоре Средней России», математику-геометру Василию Яковлевичу Цингеру, этому крестному отцу многих известных ботаников, заражавшему своим энтузиазмом и любовью к природе всех окружавших его и встречавшихся с ним.

 

Наряду с этим Сергей Навашин прилежно собирает и изучает мхи. Результатом были несколько бриологических статей и опубликованный им один выпуск первой в России бриологической флоры «Мхи Средней России», вышедший в 1897 г. Наибольший интерес из этих статей представляют те, в которых разъясняется истинная природа описанных Шимпером так называемых «микроспор» у одного из видов торфяного мха — Sphagnum, в действительности представляющих собой споры гриба, паразитирующего на мхе. Этим опровергалась теория Шимпера о том, что у Sphagnum образуются два вида спор, более мелкие из которых — «микроспоры» — развиваются в мужские, а крупные — «макроспоры» — в женские растения мха.

 

Исследования грибов, паразитирующих на мхах, привели С. Г. Навашина к более широкому и углубленному изучению грибов, что дало ему возможность осуществить чтение курсов «Патологии растений» в Петровской земледельческой академии и «Введение в систематику грибов» в университете. Позднее этот интерес к изучению грибов свел С. Г. Навашина с крупным микологом М. С. Ворониным, совместная работа и дружба с которым оказали большое влияние на всю его дальнейшую жизнь и деятельность.

 

Примечательно, однако, что несмотря на встречи и близкое общение с очень крупными людьми, влияние которых на С. Г. Навашина было несомненным, он никогда не поддавался этому влиянию до конца и всегда оставался самим собой. Общение с А. П. Бородиным, крупным химиком и музыкантом, не сделало его химиком. Встреча и длительное общение с К. А. Тимирязевым не сделали из него физиолога. Это лишь подвинуло его к изучению живой природы, но скорее в разрезе морфологическом. Точно так же и встречи с В. Я. Цингером, вдохнув в него любовь к изучению живой природы, не сделали его флористом и систематиком цветковых растений.

 

В 1888 г. С. Г. Навашин сдал магистерский экзамен в Петербургском университете. Практически ему пришлось сдавать экзамен лишь по химии (у профессора, в дальнейшем академика, Д. П. Коновалова), а два других экзаменатора — проф. А. Н. Бекетов и X. Я. Гоби — удовлетворились представленными конспектами и статьями.

 

После известного в истории русской высшей школы разгрома Петровской земледельческой и лесной академии (1888 г.) ряд профессоров и преподавателей покинули академию. В их числе были К. А. Тимирязев и С. Г. Навашин. В связи с этими событиями он принимает предложение проф. ботаники И. П. Бородина (однофамильца композитора) и переходит ассистентом в Петербургский университет.

 

Как пишет сам Сергей Гаврилович Навашин в автобиографии, в Петербурге судьба свела его с тремя светлыми личностями — И. П. Бородиным, А. Н. Бекетовым и М. С. Ворониным. Из них наибольшее влияние на него оказал выдающийся русский миколог М. С. Воронин. М. С. Воронин был значительно старше С. Г. Навашина, но несмотря на эту разницу в возрасте между ними установились тесные дружеские отношения. С. Г. Навашин всегда отмечал, что в своей разносторонней деятельности он не имел учителей. Единственное исключение он делал для М. С. Воронина, которого считал не только близким другом, но и учителем в области изучения истории развития грибов.

 

С. Г. Навашин к этому времени был уже изощренным микроскопистом и микротехником, следившим за всеми новостями в этой области исследования. Он хорошо владел микротомной техникой, новинкой, незадолго до этого введенной в ботаническую практику другим крупнейшим русским морфологом — В. И. Беляевым. Он также прекрасно знал микроскоп не только как микроскопист-практик, ему была хорошо знакома и теория этого инструмента. Его перу принадлежит первый и мастерски написанный очерк, излагавший теорию возникновения микроскопического изображения незадолго до того выдвинутую немецким физиком Карлом Аббе.

 

Совместно с М. С. Ворониным им было выполнено исследование о Sclerotinia heteroica. Ворониным же была предложена и тема магистерской диссертации—«Склеротиния у березы»,— которую С. Г. Навашин защитил в 1894 г. Она была посвящена изучению гриба Sclerotinia betulae, паразитирующего на березе. Влиянию М. С. Воронина наука обязана и прекрасным, очень тонким исследованием истории развития слизистого гриба, осуществленным С. Г. Навашиным (этот гриб — Plasmodiophora brassicae был открыт и описан М. С. Ворониным). Это исследование — непревзойденный до сих пор образец тщательности и мастерства микро- скописта — было выполнено и опубликовано позднее, уже тогда, когда С. Г. Навашин был профессором в Киеве.

 

Работа по изучению гриба, паразитирующего в завязях березы, весьма знаменательна не только потому, что в ней была тщательно прослежена история развития гриба, вызывающего невсхожесть семян березы, и не потому, что она положила начало ряду работ по склеротиниям плодов еще некоторых растений. Главное ее значение в том, что она оказалась отправным пунктом нового направления в работе С. Г. Навашина —- эмбриологического, приведшего его к ряду неожиданных блестящих открытий, составляющих славу русской морфологии растений и доставивших автору их широкую и почетную известность в научном мире всех стран.

 

Изучая распределение гиф (микроскопически тонких нитей, образующих тело гриба) паразитного гриба в завязи березы, С. Г. Навашин обратил внимание на то, что наряду с гифами, типичными для склеротинии, наблюдается еще совершенно отличная от них необычайно толстая «гифа». При ближайшем рассмотрении эта гифа оказалась пыльцевой трубкой березы, которая, однако, проходила совсем не по тому пути, по которому согласно существовавшим тогда воззрениям она должна была бы проходить. В свое время Гофмейстер описывал у березы пыльцевую трубку вблизи микропиле (отверстие в покровах семяпочки, через которое у многих растений принимает пыльцевая трубка) семяпочки, и это воззрение было в ту пору общепринятым. Из наблюдений же С. Г. Навашина следовало, что пыльцевая трубка растет к зародышевому мешку непосредственно через халазу (основание нуцеллуса семяпочки), пролагая себе путь через нуцеллус (центральная многоклеточная часть семяпочки, где развивается зародышевый мешок) семяпочки. Доселе для покрытосемянных был известен лишь один подобный случай. Это так называемое явление халазогамии, незадолго до того описанное известным голландским ботаником Трейбом у казуарин — представителей группы растений, стоящей несколько особняком, группы, которую пытались рассматривать, как промежуточное звено между покрытосемянными и голосемянными растениями. Особенности строения и чрезвычайно узкий ареал распространения казуарин позволили крупнейшему систематику Веттштейну не только сближать их с голосемянными, но и выводить их непосредственно из растений типа эфедры. Открытие у них халазогамии, неизвестной для остальных покрытосемянных, казалось еще более подтверждало их удаленность и обособленность от остальных покрытосемянных. Основываясь на этом признаке, Трейб предложил разделить покрытосемянные растения на два класса — более древний — халазогамных, куда он относил одни казуарины, и порогамных, или акрогамных, куда относились остальные покрытосемянные. Это деление было тотчас же принято и Энглером — высшим авторитетом в вопросах систематики в то время; таким естественным казалось, что этот необычный способ прохождения пыльцевой трубки должен быть свойствен лишь необычайным, самым древним представителям цветковых растений.

 

Поэтому открытие С. Г. Навашиным халазогамии у березы явилось полной неожиданностью, разрушавшей нацело сложную теорию Трейба об обособленности казуарин и ставило под сомнение существование класса халазогамных вообще. Ряд работ С. Г. Навашина, посвященных березе, появился в 1894—1895 гг., в том числе и основная работа поэтому вопросу — «Об обыкновенной березе и морфологическом значении халазогамии», защищенная им в 1896 г. в Одесском университете как диссертация на степень доктора.

 

Русские ботаники, особенно петербургские, легко могли убедиться в правильности выводов С. Г. Навашина по его докладам и препаратам. В Западной же Европе первые его сосбщения были приняты с некоторым недоверием. Однако прекрасные убедительные иллюстрации, которыми была снабжена его основная работа гю этому вопросу, и результаты попыток ревизии, сделанных некоторыми западноевропейскими учеными, убедили скептиков. Имя С. Г. Навашина с этого момента вошло в ряд имен выдающихся деятелей науки, и каждая новая его работа с этого времени стала событием в ботанической литературе и ожидалась с большим интересом. Работой по халазогамии начинается новый период деятельности С. Г. Навашина, период исследований в области эмбриологии.

 

В 1894 г., после смерти проф. И. Ф. Шмальгаузена, известного автора «Флоры Средней и Южной России», С. Г. Навашин получает кафедру в Киевском университете. В Киеве он выполнил ряд работ по эмбриологии однопокровных, в результате которых становилось ясно, что халазо- гамия распространена среди однопокровных весьма широко. Наряду с этим он обнаружил и случаи, переходные между типичной халазогамией и порогамией, т. е. проникновением пыльцевой трубки в семяпочку через пыльцевход — микропиле.

 

На основании этих работ Энглер пересматривает свою систему и упраздняет деление на халазогамных и порогамных.

 

Исследования над ростом пыльцевой трубки у однопокровных привели С. Г. Навашина к мысли о необходимости пересмотреть наново и самый процесс оплодотворения у покрытосемянных. В то время сведения об этом процессе основывались на работах Страсбургера, Шахта и главным образом Гиньяра. Многочисленные работы последнего, снабженные большим числом хорошо выполненных иллюстраций, были одним из основных источников, по которым составлялось представление об эмбриологии не только лилейных, но и покрытосемянных вообще.

 

Еще в бытность свою в Петровской академии С. Г. Навашин предпринимал попытку исследовать историю развития некоторых лилейных, первоначально лишь для того, чтобы своими глазами увидеть те картины, которые изображал Гиньяр. Это касалось особенно так называемых «центросом» — своеобразных структур, наблюдавшихся при делении ядра у животных объектов. Подобные же образования описывал и изображал и Гиньяр при делении ядер в зародышевом мешке лилии. Не найдя картин, сходных с теми, которые изображал Гиньяр, С. Г. Навашин тогда приписал это недостаточно высокому уровню своей техники как микро- скописта. В 1896 г. он возвращается к изучению истории развития лилейных. Используя опыт предыдущей работы, С. Г. Навашин тщательно исследует завязи лилии и Frilillaria. Как и прежде, он и теперь не находит многих структур, описанных Гиньярсм, и в частности, центросом. Вместе с тем он обнаруживает, что обе мужские гаметы, образующиеся в пыльцевых трубках этих растений, используются в процессе оплодотворения. Одно из мужских ядер, проникая в яйцеклетку, сливается с ее ядром, второе же сливается с центральным ядром зародышевого мешка. Таким образом, оказалось, что у покрытосемянных не только зародыш, но и эндосперм семени развивается из ядер, подвергшихся оплодотворению, причем это ядро представляет собой продукт слияния трех ядер — двух полярных и одного спермия. Это явление получило в дальнейшем название «двойного оплодотворения». Описанный С. Г. Навашиным способ оплодотворения представляет собой характернейшую черту покрытосемянных растений и не имеет аналогий у растений голосемянных.

 

С. Г. Навашин впервые сообщил о сделанном им открытии 24 августа 1898 г. в Киеве на заседании X съезда естествоиспытателей и врачей. Доклад, озаглавленный «Новые наблюдения над оплодотворением у Fritillaria tenella и Lilium Martagon», произвел на присутствующих необычайно большое впечатление. Выступивший по докладу крупнейший русский морфолог В. И. Беляев отметил, что «сообщение проф. Навашина, по скромному мнению автора, „вносящее некоторые частности в вопрос об оплодотворении некоторых семенных", изменяет господствовавшие до сих пор взгляды в самых основных чертах».

 

Уже в своей первой работе по вопросу о двойном оплодотворении С» Г. Навашин указал, что открытые им факты у Liliaceae «обнаружатся и у других явнобрачных, изучение которых, как известно, значительно труднее».

 

Сразу же после первого сообщения на съезде о своем открытии, отчет о котором был опубликован в трудах этого съезда, С. Г. Навашин публикует на эту же тему очень короткое сообщение на немецком языке (без рисунков) в Бюллетенях Академии наук. Это короткое сообщение об открытии «двойного оплодотворения» произвело огромное впечатление как в России, так и за границей. Исследователи, интенсивно изучавшие те же объекты, на своих старых препаратах увидели то, что в течение многих лет ускользало от их внимания и что так ясно можно было видеть даже при весьма скромном оптическом вооружении... после того, как на это было указано русским ученым.

 

Установление сложной природы особой питательной ткани (эндосперма) в семени покрытосемянных сразу же позволило объяснить, бывшее до того времени загадочным, явление так называемых «ксений» (проявления у эндосперма отцовских признаков), хорошо известных уже в то время, особенно на примерах скрещиваний разных сортов кукурузы.

 

Двойное оплодотворение — факт исключительного значения, мимо которого прошли лучшие исследователи того времени. С. Г. Навашин открыл совершенно неизвестный прежде своеобразный тип оплодотворения. Это открытие полностью изменило представление о генезисе эндосперма у покрытосемянных. Оно показало, что эндосперм покрытосемянных и голосемянных растений совершенно различны по происхождению (не гомологичны), хотя выполняют одинаковую функцию, что обусловливает их внешнее сходство.

 

В том же 1898 г., прервав на время свои исследования, С. Г. Навашин уезжает в научную командировку на о. Яву, куда его пригласил (в руководимый им знаменитый ботанический сад в Бейтензорге) проф. Трейб. Средства на эту поездку были предоставлены Академией наук, где имелась специальная стипендия, основанная по ходатайству того же Трейба.

 

Добравшись, через Одессу, Босфор и Суэцкий канал, до Явы, С. Г. Навашин провел там около полугода. Это пребывание в одном из интереснейших в ботаническом отношении уголков земного шара не отразилось заметно на его творчестве. Он сам говорит в автобиографии: «Особой выгоды в научном отношении от этой поездки я не получил, если не считать за необходимость, чтобы натуралист раз в жизни видел океан и тропики». В этом, видимо, сказалось само направление научных устремлений С. Г. Навашина, которому не были особенно близки ботанико- географические интересы.

 

На Яве С. Г. Навашин провел исследования над некоторыми из тропических орхидей (Phajus и Arundina), в которых показал, что явления, описанные им для лилии и фритиллярии, свойственны также и этим орхидеям. Вместе с этим он указал также и на некоторые отличия, свойственные этим растениям. Сообщение об этих исследованиях, вместе с результатами исследования процесса оплодотворения у подсолнечника и Rudbeckia, было опубликовано в виде короткой статьи в Известиях Академии наук в 1900 г. В этой статье, опираясь на свои данные, полученные при изучении таких весьма далеких друг другу растений, как лилейные, сложноцветные и орхидеи, он мог уже утверждать, что «во-первых, „двойное оплодотворение" представляет нормальное явление для покрытосемянных» и, «во-вторых, если окажутся исключения из общего правила, они найдут себе объяснение вроде данного мною для случая у Orchidaceae».

 

Обратный путь с о. Явы в Россию С. Г. Навашин проделал через Марсель и, возвращаясь в Киев, заезжал в Вену. Это был первый выезд С. Г. Навашина за границу. Уместно отметить, что по традиции того времени молодые исследователи, подчас прямо с университетской скамьи, отправлялись за границу, где работали в прославленных научных учреждениях. Там они делали или по крайней мере начинали делать свои диссертации. Пастеровский институт, лаборатория Ф. Ван Тигема в Париже, лаборатория Э. Страсбургера в Бонне, А. де Бари в Страсбурге, лаборатории Сакса, Пфеффера, Гебеля — вот те места, куда устремлялись молодые русские ботаники. С. Г. Навашин же впервые выезжает за границу уже известным ученым, в полном расцвете творческих сил не как ученик, а как почетный гость любого зарубежного ученого, как бы знаменит и прославлен он ни был. Его научный авторитет в это время уже стоял на очень большой высоте. Лаборатория С. Г. Навашина в Киеве, так же как впоследствии (с 1923 г.) и его лаборатория в Москве, сделалась местом паломничества для многих русских и зарубежных ученых.

 

Характерной чертой эмбриологических работ С. Г. Навашина, отличавших их от работ его современников, как, впрочем, и от работ большинства зарубежных эмбриологов нашего времени, было то, что в них результатам чисто эмбриологического характера всегда сопутствуют тонкие цитологические наблюдения.

 

Эмбриологические и цитологические стороны процессов в его работах существуют в неразрывном единстве, что позволяет характеризовать их как исследования цито-эмбриологические. Этот цито-эмбриологический стиль работы после исследований С. Г. Навашина стал достоянием его учеников и всей русской эмбриологической школы, связанной с его именем. У самого С. Г. Навашина эта характерная черта особенно ярко выявилась в его известной работе, посвященной развитию мужских гамет у лилии. Это исследование выгодно отличается от работ на ту же тему его современников — Гииьяра, Срасбургера и Кернике тонкостью наблюдений и обилием цитологических деталей. В ней С. Г. Навашин впервые обращает внимание на хромосомы, их структуру при делении генеративного ядра. Картины поведения тонких извитых четковидных хромосом в пыльцевой трубке направили его внимание на изучение хромосом вообще. Если при этом принять во внимание, что при изучении оплодотворения ему неоднократно доводилось видеть картины деления ядра в клетках семяпочек лилии и Fritillaria, становится ясно, что переход от эмбриологических исследований к цитологическим так же закономерен и последователен, как и переход от исследований микологических (склеротиния у березы) к эмбриологическим (халазогамия у березы и других однопокровных и двойное оплодотворение).

 

При изучении фигур деления у капского гиацинта (Galtonia candicans), а также в клетках семяпочек лилии и Fritiliaria С. Г. Навашин устанавливает, что помимо определенного числа и некоторых различий в размерах, хромосомам свойственны определенные черты строения. Это находит свое выражение в том, что каждая хромосома состоит из двух частей или плеч, в месте соединения которых имеется перетяжка, или перерыв. На месте сочленения двух плеч он, а впоследствии и ряд других авторов, отметил присутствие особых образований — «ведущих» или «кинетических» телец или «центромер», играющих большую роль в ориентировке хромосом в ме- тафазе и расхождении их в анафазе деления ядра. Кроме этого, первичного расчленения хромосом, С. Г. Навашиным были описаны так называемые «спутники» — небольшие тельца, связанные с плечом хромосомы тонкой нитью. Присутствие этих образований представляет собой одну из черт вторичного расчленения тела хромосомы.

 

Индивидуальные особенности морфологии хромосом в сочетании с постоянством их числа, характерным для каждого вида, С. Г. Навашину представлялось одним из существенных признаков вида. Вследствие этого метафазу деления ядра, в которой особенности хромосомного набора выявляются наиболее ясно, он предлагал называть идиограммой вида.

 

На основе таких представлений возникло сравнительно-кариологиче- ское направление, сущностью которого были попытки применения результатов морфологического изучения ядра, вернее, хромосом, для целей частной систематики.

 

В настоящее время мы знаем, что и индивидуальные черты строения хромосом и их число — это признаки в какой-то степени изменчивые. Их изменчивость связана, с одной стороны, с рядом внешних воздействий, а с другой — с внутренним метаболизмом и дифференцировкой отдельных клеток и их комплексов, и в ряде случаев представляет собой один из примеров эволюции в органическом мире. Кариологические признаки и в настоящее время широко используются в работах по частной систематике.

 

Работая над изучением ядра, и в частности, хромосом, С. Г. Навашин неминуемо должен был выявить свое отношение к хромосомной теории наследственности. Сам он относился весьма сдержанно ко многим положениям этого направления в генетике. Ему, тонкому наблюдателю, исследователю, в работах которого обобщения всегда опирались на факты, не по душе было обилие вспомогательных гипотез, не подтвержденных реальными фактами, свойственное генетике того времени. Однако данные его собственных работ — как эмбриологических, так и цитологических, почти всегда оказывались в числе основных аргументов сторонников хромосомной теории наследственности.

 

В 1915 г. С. Г. Навашин серьезно заболел. Хотя лечившие его врачи и ошиблись, подозревая у него рак, но тем не менее состояние его было тяжелым. По совету врачей он переезжает на юг, в Тбилиси. Здесь он преподавал в Грузинском университете и Политехническом институте, отдавая много времени организаторской и административной работе.

 

В 1923 г. С. Г. Навашин был приглашен в Москву директором Государственного биологического института им. К. А. Тимирязева, помещавшегося в небольшом особняке на Пятницкой улице. Здесь он провел последние годы своей жизни. Он сам уже не делал препаратов, предпочитая исследовать наново некоторые свои старые препараты и препараты, подаренные ему другими. Так, на препаратах, подаренных ему В. Д. Ле- пешкиным, он провел одну из последних сворх работ — «О диминуции хроматина у Ascaris megalocephala», в которой была показана несостоятельность цитологических аргументов гипотезы так называемого «зародышевого пути». На препаратах своего сына М. С. Навашина он сделал работу «О парном сочетании хромосом при делении соматических клеток». Это время для С. Г. Навашина, видимо, было периодом глубокого внутреннего раздумья и подведения итогов большой жизни, посвященной науке. Некоторые из его работ этого периода представляют собой скорее плоды раздумий большого ученого, нежели результаты его экспериментов. Таковы его статьи: «Пол — фактор органической эволюции», «Опыт структурного изображения свойств половых ядер» и «Природа и порядок возбуждения ядерного и клеточного деления в меристеме корешка и „ми- тогенетические" лучи проф. Гурвича».

 

К этому же периоду относится и его «Автобиография».

 

С. Г. Навашин в течение трех десятилетий был связан с учебной работой в университетах, однако преподавать он не любил. В его литературном наследии, за исключением главы об инфекционных болезнях растений в учебнике микробиологии Л. А. Тарасевича, нет ни учебников, ни учебных пособий, хотя, по словам некоторых его учеников киевского периода, его лекции всегда были интересны широтой изложения и обилием общебиологических идей.

 

Вместе с тем он любил учить, и это учение он понимал как живое общение с учениками в процессе непосредственной исследовательской работы. В течение всего времени своей научной деятельности в Киеве, Тбилиси и Москве он был окружен учениками, работавшими с большим энтузиазмом. Блестящий микроскопист, С. Г. Навашин умел научить не только смотреть, но и видеть. Сам прекрасный рисовальщик, он придавал большое значение рисунку не только как способу иллюстрировать виденное, но и как методу исследования. «Рисунок — язык морфологии»,— любил повторять он, и этот язык у него самого был ясен, документален и красив, И этой ясности и правдивости он учил и окружавших его.

 

Он охотно делился своими мыслями и соображениями и предоставлял ученикам свои препараты, которые, несмотря на давность изготовления, в полной мере сохраняли ясность картин и свежесть окраски. Это привлекало многих. В маленькой лаборатории в Москве очень часто и подологу «гостили» ботаники, работавшие в разных концах Советского Союза. Многие из них делали здесь небольшие исследования, нередко используя препараты самого С. Г. Навашина.

 

В 1929 г., после смерти своей жены Александры Савельевны, С. Г. Навашин покидает пост директора Тимирязевского института и переезжает в Детское Село (ныне г. Пушкин), где ведет небольшую работу в лаборатории, руководимой одним из его старших учеников — Г. А. Левитским.

 

В декабре 1930 г. Сергей Гавриилович Навашин заболел тяжелой формой гриппа и 10 декабря его не стало. Его тело было перевезено в Москву и кремировано.

 

Список научных трудов С. Г. Навашина включает в себя свыше ста работ. За исключением работ по изучению мхов и работ микологических, сыгравших в свое время заметную роль, и немногих других статей, написанных по разным поводам, научное наследие С. Г. Навашина представлено работами по трем основным проблемам. Это — халазогамия, двойное оплодотворение и морфология хромосом.

 

В работе над каждой из этих проблем его исследования приводят к кардинальным открытиям большой общебиологической значимости. Они не только принесли ему мировую известность, но и оставили глубокий след в биологической науке. Факты, открытые им, стали достоянием не только ученых-специалистов, но и широких масс биологов, войдя в учебную литературу. Имя С. Г. Навашина и его заслуги широко известны во всем мире.

 

Его заслуги перед наукой были высоко оценены научной общественностью. В 1901 г. он избирается членом-корреспондентом Академии наук. В 1904 г. Академией наук ему присуждается премия имени К. Бэра. В 1917 г. он становится действительным членом Академии наук, а с 1924 г. и членом Всеукраинской Академии наук. Он был избран почетным членом многих научных обществ и институтов. Академии наук и многие научные общества Чехословакии, Германии, Австрии, Швеции, США и других стран избирают его своим иностранным членом или членом-корреспондентом. На трех международных конгрессах он избирается президентом или вице-президентом конгресса. В 1928 г. ему было присвоено звание заслуженного деятеля науки.

 

Главнейшие труды Сергея Гаврииловича Навашина: О диморфизме ядер в соматических клетках у Galtonia candicans, «Изв. Академии наук», т. 6, № 4, 1912; Принцип преемственности и новые методы в учении о клетке высших растений, «Журнал Русск. ботанич. общ.», т. 1, № 1—2,1916; О некоторых признаках внутренней организации хромосом, сборник, посвященный К. А. Тимирязеву, М., 1916; Zellkerndimorphismus bei Galtonia candicans Des. und einige verwandten Monokotylen. Ber. deut. bot. Ges., т. 35, № 7, 1927; О диминуции хроматина у Ascaris megalacephala, «Биологич. журнал», т. V, вып. 2, 1936; Избранные труды, т. 1, М.—Л., 1951 (в это издание вошли основные статьи разных лет).

Полную библиографию трудов С. Н. Навашина см. ниже в работах Финна В. В. и Транковского Д. А.

 

О С. Г. Навашине Арнольд и В. М., Значение работ русских морфологов в истории науки о клетке, Сборник «Классики естествознания», книга 12, М.—Пг., 1923; Навашин С. Г., Автобиография, «Журнал Русск. ботанич. общ.», т. 18, № 1, 1928; Финн В. В., Сергей Гавриилович Навашин (1857—1930), некролог, «Изв. АН СССР», отд. матем. и естеств. наук, 1931; Левитский Г. А., Сергей Гавриилович Навашин как ученый и учитель, «Труды по прикл. ботанике, генетике и селекции», т. 27, вып. 1, 1931; Транковский Д. А., Академик Сергей Гавриилович Навашин, М., 1947; Мей ер К. И., Сергей Гавриилович Навашин (1857—1930), Выдающиеся отечественные ботаники, М., 1957.

 

 

 

К содержанию книги: ЛЮДИ РУССКОЙ НАУКИ: биологи, зоологи, медики, ботаники, биохимики

 

 

Последние добавления:

 

Внешняя политика Ивана 4 Грозного   Гоголь - Мёртвые души   Книги по русской истории   Император Пётр Первый