Мартын Матвеевич Тереховский

Смотрите также:

1740- 1796

Мартын Матвеевич Тереховский — выдающийся русский врач и биолог восемнадцатого столетия, первый русский ученый, применивший — и притом с исключительным успехом — экспериментальный метод для решения одной из важнейших биологических проблем — вопроса о самопроизвольном зарождении тех микроскопических организмов, которые в настоящее время относят к так называемым «простейшим» или одноклеточным животным и растениям (Protozoa и Protophyta).

Блестящий труд М. М. Тереховского в свое время обратил на себя внимание всего ученого мира, но на протяжении дальнейших полутора столетий был прочно забыт. Во всех иностранных и русских дореволюционных исторических обзорах того ряда исследований, в результате которых биологическая наука отметала одно за другим вековые заблуждения относительно возможности самопроизвольного возникновения из неорганической, мертвой материи высокоорганизованных в морфологическом и физиологическом отношениях живых существ, всегда упоминаются имена Реди и Спалланцани, Шванна и Пастера, но никогда и нигде не встретить имени Тереховского, который одновременно со Спалланцани и независимо от него разрешил эту проблему наиболее убедительно для своего времени. Только в настоящее время, в результате исследований ряда советских историков науки, на замечательный труд Тереховского вновь обращено внимание и показано, что Тереховскому принадлежит крупнейшее место как в истории данной проблемы, так и более широко — в истории русской материалистической мысли.

Мартын Матвеевич Тереховский был сыном священника казачьего полка в маленьком городке Гадяч под Полтавой. Родился он в 1740 г. Для получения образования отец определил его в Киевскую духовную академию. Киево-Могилянская и Московская славяно-греко-латинская духовные академии были в XVIII в. единственными высшими научно- учебными центрами на Руси. Помимо богословских предметов, которым, разумеется, уделялось главное внимание, в них преподавались философия. физика, классическая литература, риторика, древние и новые языки. Предметы эти преподносились, однако, в чисто средневековом, схоластическом духе, особенно философия и физика, изложение которых велось по канонизированному церковью средневековому «Аристотелю». Замечательно, однако, что уже начиная с первой половины XVIII в. из рядов воспитанников этих академий и других духовных школ и училищ вышло немало талантливых молодых людей, обнаруживших стремление к продолжению своего светского образования в противовес схоластическому духу и богословскому миропониманию, которые им навязывала школа. Многие из этих юношей стали впоследствии выдающимися деятелями молодой русской науки. Здесь следует вспомнить Ломоносова и Крашенинникова, окончивших Московскую академию, Максимовича- Амбодика, Самойловича, Шумлянского, Загорского, которые, как и очень многие другие видные врачи и биологи XVIII в., были воспитанниками Киевской академии.

Подобно многим другим своим товарищам, М. М. Тереховский, окончив в 1763 г. Киевскую академию, решил стать врачом. Он поступил в Петербургский генеральный (т. е. учебный) сухопутный госпиталь, который успешно окончил в 1765 г., и был произведен в лекари. Ввиду проявленного им интереса к ботанике он был определен на работу в Ботаническом саду на Аптекарском острове в Петербурге. Оба отделения Сада — аптекарский (т. е. медицинский) сад, или огород, и отделение «прозябословия» (т. е. ботаники), помимо производственных задач, использовались для преподавания ботаники и фармации слушателям Сухопутного госпиталя. Проработав здесь до 1770 г., М. М. Тереховский добился разрешения поехать за границу для обучения за собственный счет «медицинским наукам, чтобы через то снискать совершеннейшее в оных знание и потом большую отечеству пользу приносить». Неизвестно, на какие средства жил и учился М. М. Тереховский четыре с половиною года в Страсбурге, который он выбрал как место своего обучения. По ряду данных можно во всяком случае думать, что жилось ему в Страсбурге в материальном отношении очень тяжело.

Во второй половине XVIII в. Сграсбургский университет славился своей медицинской школой, и поэтому там стремились получить образование не только французские (Страсбург принадлежал тогда Франции), но и иностранные студенты. В Страсбурге учились и получили докторскую степень и очень многие русские врачи и ученые.

М. М. Тереховский окончил Страсбургский университет и защитил там диссертацию на степень доктора в 1775 г. По возвращении в Петербург он для получения звания врача и права практики в России был подвергнут экзамену при Медицинской коллегии. Однако ни успешная сдача экзамена, ни блестяще защищенная диссертация, о которой стало очень скоро известно, как об исследовании выдающегося научного значения, не помогли М. М. Тереховскому. Лишь через полтора года, в 1777 г., он был назначен Медицинской коллегией преподавателем Кронштадтской госпитальной школы, а в 1779 г. был переведен на работу в ту Петербургскую госпитальную школу, где когда-то учился сам и где теперь занял кафедру анатомии.

Немецкое большинство Медицинской коллегии с явной неохотой пошло на это и решило все же устранить М. М. Тереховского от преподавания в Петербурге какими угодно методами. Пользуясь как своим агентом врачом-немцем Диобольдтом, который служил в той же школе в качестве младшего лекаря, Коллегия создала в Госпитале совершенно невыносимую обстановку, не дававшую М. М. Тереховскому возможности работать. Клевета, интриги, натравливание подлекарей и прозекторов Госпиталя приняли такие размеры, что он решил отказаться от дальнейшей борьбы и в конце 1780 г. подал в отставку. На его место был назначен Диобольдт. Уверенный в своей полной безнаказанности, Диобольдт начал держать себя грубо и заносчиво и по отношению к главному врачу Госпиталя Ф. А. Тихорскому, который, однако, пользовался в Медицинской коллегии большим влиянием. Он добился увольнения Диобольдта и восстановления М. М. Тереховского, который с февраля 1782 г. снова приступил к чтению лекций по анатомии. В 1783 г. М. М. Тереховский, получивший звание профессора, начал читать также и ботанику и был назначен директором Ботанического сада. Благодаря его энергичной деятельности коллекции живых растений и семян Ботанического сада значительно увеличились.

М. М. Тереховский неустанно вел борьбу за создание русских кадров квалифицированных врачей и ученых медиков. Он стремился повысить роль и удельный вес русских врачей во всем деле народного здравоохранения, которое прочно держали в своих руках, при поддержке феодально-абсолютистского онемеченного правительства Екатерины II, немецкие врачи-бюрократы. Последние держали себя в России словно в завоеванной стране, и патриотическое стремление русских врачей занять подобающее им место в народном здравоохранении и создать русские кадры врачей-практиков, ученых и педагогов рассматривали как «посягательство» на их якобы «законные права». Очень ярко характеризует положение, создавшееся в те годы в России, откровенный рассказ гофмедика Екатерины II Вейкардта, опубликованный им уже в начале XIX в. по его возвращении в Германию. Тяжкие условия, в которых приходилось работать и бороться за свои права русским врачам, выступают здесь во всей своей безобразной неприглядности.

В 1784 г. группа влиятельных при императорском дворе врачей-нем- пев, стремясь и на будущие времена удержать за собой господствующее положение в медицинском деле в России, выдвинула проект создания в Петербурге высшего хирургического училища («Института»), преподавание в котором должно было вестись на немецком языке, а учащиеся и педагоги — набираться исключительно из немцев. Приглашенный графом Завадовским на заседание Комиссии по рассмотрению проекта училища М. М. Тереховский решительно выступил против этого проекта и выдвинул свой проект, который, по словам Вейкардта, был «направлен исключительно на то, чтобы из института, предназначенного для немцев, сделать чисто русское учреждение». М. М, Тереховский, рассказывает Вей- кардт, заключил свой доклад словами: «Таким образом, мы будем в состоянии на будущее время обходиться без иностранцев, которые, если не все, но, наверно, многие, суть отменные невежды и возвышают себя болтливостью либо притязательностью».

Несмотря на ярость, вызванную смелым и прямым выступлением М. М. Тереховского, Вейкардт вынужден был признать, что по существу Тереховский был прав. «Собственно говоря,— пишет он,— я не мог вполне винить малоросса, который в предложенном проекте высказал нам столь горькие вещи; ибо действительно невероятно, какие прохвосты из иностранцев иной раз возвышаются в России, между тем как лучшие люди из своего народа должны оставаться назади. И надо заметить, что подобные примеры случаются в большей части значительных городов. Я знал русских врачей и хирургов, действительно заслуживающих лучшей участи».

Проект Мартына Тереховского, разумеется, был отклонен, но Тереховский не сложил оружия. Он сумел убедить графа П. В. Завадовского, состоявшего в то время главой Комиссии об училищах, в необходимости создания в Петербурге высшего медицинского учебного заведения для подготовки русских кадров ученых медиков и квалифицированных врачей. В качестве первого шага к этому было принято решение о посылке за границу комиссии из двух образованных русских медиков для ознакомления с постановкой высшего медицинского образования в Австрии, Германии, Франции и Англии. В состав комиссии были назначены Тереховский и Шумлянский, которые по возвращении на родину должны были на основании собранных материалов составить проект и учебные программы первого русского высшего медицинского научно-учебного заведения. Поездка Тереховского и Шумлянского продолжалась с начала 1785 до осени 1786 г. Задание было ими выполнено блестяще, но практические результаты получились мизерные. Медицинская коллегия, не отклоняя прямо проекта, сумела свести все дело к незначительным полумерам, и Медико- хирургическая академия (это название было предложено Тереховским) была организована лишь в 1799 г.. когда и Тереховского и Шумлянского уже не было в живых.

С 1787 г. М. М. Тереховский, помимо анатомии и ботаники, взял на себя еще и чтение в Петербургском генеральном сухопутном госпитале химии и фармакогнозии. М. М. Тереховский был превосходным лектором и педагогом. Один из его современников ботаник Мартынов писал о нем: «Профессор Медицинского института Мартын Матвеевич Тереховский славился красноречивым преподаванием ботаники», а знаменитый Данила Самойлович дал следующую характеристику Тереховскому в своем письме к членам Дижонской академии (во Франции): «Тереховский — один из самых талантливых моих соотечественников, его таланты как преподавателя Госпитального училища таковы, что почти невозможно найти равного ему, а его выдающиеся достоинства как ученого хорошо известны Страс- бургскому университету, который выделил его из числа многих других».

Подтверждением выдающегося педагогического таланта М. М. Тере- ховского является его латинская диссертация. Замечательной особенностью Тереховского, проявленной им в этой работе, является его уменье с такой логичностью и последовательностью расположить свои доводы и материал, что они усваиваются читателем с исключительной легкостью и действуют на него с невыразимой убедительностью. Целеустремленность работы, отказ от всего лишнего, что может отвлечь внимание от основной темы, умение использовать только такой материал, который необходим для решения поставленного вопроса, и так логически расположить его, что он последовательно и неуклонно ведет к этому решению, каково бы оно ни оказалось,— обнаруживают в М. М. Тереховском черты, впоследствии позволившие ему стать выдающимся педагогом, талантливым воспитателем ряда поколений русских врачей.

К середине 1790-х годов в состоянии здоровья М. М. Тереховского, на котором тяжело отразились полуголодные годы студенчества и оскорбительные преследования в первые годы его педагогической деятельности, наступило резкое ухудшение. Он просил освободить его от чтения сначала анатомии, а затем и химии, оставив за собой лишь излюбленную им ботанику. В июне 1796 г., пятидесяти шести лет от роду, Тереховский умер. Если не считать переводов ряда медицинских сочинений на русский язык и научно-популярной дидактической поэмы «Польза, которую растения смертным приносят» (1796 г., второе издание—1809 г.), значительнейшим трудом М. М. Тереховского является его диссертация «О наливочном хаосе Линнея», изданная на латинском языке в 1775 г. Имеются данные, позволяющие думать, что М. М. Тереховский намерен был расширить и продолжить свои исследования по проблеме самопроизвольного зарождения. Он приобрел даже для этой цели дорогостоящую аппаратуру. Однако неустроенность в первые годы по возвращении в Россию, заграничная командировка и работы по реорганизации медицинского образования, огромная педагогическая нагрузка в годы, последовавшие за командировкой, и, наконец, плохое состояние здоровья,— все это помешало М. М. Тереховскому осуществить свое намерение. Его жизнь, как и жизнь А. М. Шумлянского, является примером того, как в условиях царской России XVIII в. замечательные русские ученые очень часто не получали возможности развернуть свои исследовательские таланты, дать родной науке и народу все то, что они в иных условиях могли бы дать.

Задача, которую поставил себе М. М. Тереховский в диссертации 1775 г., заключалась в экспериментальном исследовании вопроса о природе и возникновении «инфузорий» или «наливочных анималькулей». Под этими терминами в старину понимали те мельчайшие, микроскопические организмы (латинское слово animalculum уменьшительное от animal — животное), которые появляются в водных настоях (лат. infusum—настой), приготовленных на различных разлагающихся веществах растительного и животного происхождения. Таким образом, термин «инфузории», которым в настоящее время обозначаются только снабженные ресничками одноклеточные простейшие животные, в XVIII в. охватывал самые разнообразные организмы: корненожек (амеб), инфузории в нашем смысле слова, некоторых жгутиковых простейших, одноклеточные зеленые и диатомовые водоросли, и даже микроскопически малых червей и ракообразных. В середине XVIII в. природа этих организмов, их состав и их происхождение оставались еще крайне слабо изученными. Подавляющее большинство ученых полагало, что «наливочные анималькули» — это не более, чем совершенно неорганизованные частицы «живого вещества», возникающие из разлагающейся органической материи под влиянием тепла. Следует иметь в виду, что практически микроскописты того времени не наблюдали бактерий и не учитывали их существования. Правда, бактерии были открыты знаменитым голландским микроскопистом Левенгуком еще в конце XVII в., однако средства микроскопического исследования в XVIII в. оставались столь несовершенными, что увидеть бактерии удавалось только очень изощренным наблюдателям при помощи чрезвычайно сильно увеличивающих луп. Но изготовление таких увеличивающих в 300—400 раз луп было делом величайшего искусства, а производить наблюдения с такими лупами представлялось до того трудным, что большинство даже крупнейших микроскопистов предпочитало пользоваться обычными сложными микроскопами. Предел увеличения последних достигал в то время едва 150 раз, а при таком увеличении увидеть живые бактерии (в те времена средства фиксирования и окрашивания были еще неизвестны) невозможно.

Строение, жизнедеятельность и размножение многоклеточных немикроскопических животных и растений были к тому времени раскрыты уже достаточно обстоятельно для того, чтобы можно было представить себе всю необычайную сложность их организации. Если до изобретения микроскопа, вернее — до того времени, как им стали пользоваться в практике научного исследования, т. е. до 60-х годов XVII в., еще представлялась таинственной и неясной организация мельчайших немикроскопических насекомых, размеры которых (один-два миллиметра) не позволяли проникнуть в их строение невооруженным глазом, то начиная с этого времени исследования первых великих микроскопистов — Реди, Мальпиги, Гука, Грю, Сваммердама и Левенгука — показали, что и эти животные обладают необычайно сложным строением. «Эти животные живут, следовательно, имеют части и сосуды, необходимые для движения, питания, чувствования»,— писал М. В. Ломоносов. Но возможно ли в таком случае допустить, как это делали древние и средневековые ученые и мыслители, чтобы такие животные, а тем более крупные позвоночные животные, такие, например, как мыши, угри, змеи или лягушки, могли возникать из ила, мусора, грязи под действием солнечного тепла, самопроизвольно, а не обычным путем — от себе подобных родителей, так же как все другие известные животные и растения? Наука конца XVII и начала XVIII вв. экспериментально доказала неправомерность такого допущения. Стало очевидным, что домыслы древних о самопроизвольном зарождении многих животных были основаны на полном незнакомстве со строением и ходом развития этих животных. Лозунг «все живое — из яйца», выдвинутый знаменитым английским ученым Гарвеем, получил, казалось, всеобщее признание.

Однако материалистическая идея возникновения живого из неживого, основанная на признании связи между живой и мертвой природой и естественности процессов возникновения жизни в противоположность чуду, вовсе не была сдана в архив. Ее горячо поддерживали французские философы-материалисты, а вслед за ними и ряд крупнейших естествоиспытателей, таких, например, как Бюффон. В поисках этого естественного начала жизни, тех простейших, еще лишенных организации зачатков живых существ, которые могут самопроизвольно возникать из неживой материи, ученые, естественно, обратились к вновь открытому в ту эпоху миру микроскопических организмов. Не будучи в состоянии раскрыть всю сложность их строения, Бюффон рассматривал их как «живые молекулы», которые, определенным образом комбинируясь, дают начало более или менее сложно организованным животным и растениям. Не занимаясь сам микроскопическими исследованиями, Бюффон привлек в помощь себе английского натуралиста Нидгема, который, стремясь объяснить непонятный процесс «превращения» разлагающейся органической материи в настоях в «наливочные анималькули», прибег к мистическому фактору — «жизненной силе». Под действием этой силы, якобы стоящей над организмами и управляющей всеми жизненными процессами, и происходит при определенных условиях температуры превращение неорганической материи или разлагающейся органической материи в «живые молекулы».

Против Нидгема и Бюффона выступил итальянский физиолог Спал- ланцани. Он экспериментально показал необоснованность представления о возможности самопроизвольного зарождения в современных условиях. Однако Спалланцани придерживался идеалистического положения о пер- возданности жизни, об абсолютной невозможности превращения неживого в живое. Сторонники самопроизвольного зарождения выдвинули ряд существенных возражений против опытов Спалланцани, и спор остался нерешенным. В это время и выступил со своими опытами М. М. Тереховский.

Мартын Матвеевич Тереховский, в противоположность Спалланцани, ввел весь вопрос в точно определенные рамки. Необходимо прежде всего установить, полагал он, что собственно представляют собою эти таинственные «наливочные анималькули», эти «инфузории». Действительно ли это — неорганизованные частицы живого вещества, «живые молекулы», как полагают Бюффон и некоторые другие натуралисты, или же это организмы, обладающие, быть может, и более простой организацией, чем немикроскопические животные, но все же не являющиеся простыми комочками вещества.

Рядом замечательно тонких и исключительно убедительных экспериментов и наблюдений М. М. Тереховский впервые обосновал в отношении того круга организмов, с которыми практически имели дело микроскопи- сты его времени, что «двигающиеся наливочные существа — это не неодушевленные тельца и не органические молекулы среднего (между неживым и живым) и хаотического царства, а истинные мельчайшие животные». Эти организмы, как он показал, обладают способностью самостоятельного активного движения, реагируют на действие различных ядов, на электрический разряд, на изменения температуры и пр. Так же, как сложно устроенные немикроскопические животные, они дышат, питаются, растут и размножаются, они обладают рядом органов и определенной формой тела, и, несомненно, дальнейшее исследование обнаружит еще большую сложность их строения. М. М. Тереховский впервые в истории науки установил верхний и нижний температурные пределы сохранения жизни у «инфузорий», впервые поставил и правильно истолковал опыты с действием на «инфузорий» электрических разрядов, впервые показал способность «инфузорий» двигаться против тока воды (отрицательный реотаксис), доказал наличие у них особых органов движения — ресничек.

М. М. Тереховский оригинален и в своем подходе к решению вопроса о возможности самопроизвольного возникновения «инфузорий» в водных настоях. В то время как Спалланцани и некоторые другие ученые исходили из гипотетического в те времена допущения, что «инфузории» попадают в настои в условиях эксперимента из воздуха, допущения, которое по состоянию науки того времени невозможно было доказать, чем и объясняется в конечном счете неудача опытов Спалланцани, М. М. Тереховский связал условия появления анималькулей в настоях с естественными условиями их пребывания в природе, установленными наукой того времени. Он показал, что видовой состав анималькулей в настоях в точности соответствует тому их видовому составу, который можно обнаружить в естественной воде, используемой для приготовления настоев. Из этого прямо следовало, что они не возникают из растительного или животного вещества, на котором приготовляется настой.

В этом направлении и были поставлены М. М. Тереховским многообразные опыты, которые с очевидностью доказали полную правоту его взглядов. Но не довольствуясь этим, он поставил и много серий опытов, которые должны были доказать, что в герметически закупоренных сосудах, подвергнутых нагреванию выше жизненного температурного предела «инфузорий», последние не возникают. Те и другие опыты М. М. Тереховского в совокупности опровергли возражение Нидгема, выдвинутое им против Спалланцани, будто нагревание изменяет воздух в сосудах и тем препятствует проявлению деятельности жизненной силы. В результате своих опытов М. М. Тереховский пришел к следующим положениям: 1) анималькули вносятся в настой с водой, взятой в том или ином естественном водоеме для приготовления настоя; 2) между их появлением в настое и растительным или животным субстратом, взятым для приготовления настоя, нет какой-либо обязательной связи; 3) нет также такой связи между их появлением и гниением настоя; 4) увеличение числа анималькулей в чистой воде, постоявшей несколько дней, объясняется размножением тех анималькулей, которые находились в ней с самого начала.

По состоянию науки XVIII в. опыты М. М. Тереховского трудно было оспорить. Методически они отвечали всем требованиям правильной постановки опыта, какие можно было предъявить в те времена к экспериментатору. Помимо того, что по своим результатам опыты Тереховского совпадали с наблюдениями и опытами многих других ученых его времени, он привел эти наблюдения и опыты в единую систему и развернул по весьма последовательному плану, который убедительно и неуклонно приводил к обоснованию его концепции. Чрезвычайно существенным было и то, что эта его концепция не нуждалась ни в каких добавочных допущениях и гипотезах, а целиком основывалась на том круге фактических данных, которые в то время — и в известной мере благодаря его опытам— должны были рассматриваться как совершенно бесспорные.

Гипотетической и идеалистической концепции Нидгема М. М. Тереховский противопоставил концепцию, основанную на познании действительной природы наливочных анималькулей. Эта концепция Тереховского была, однако, ограниченной и односторонней, так как, во-первых, ограничивала круг анималькулей только более крупными водными микроскопическими организмами и не учитывала бактерий и, во-вторых, нацело исключала наличие в воздухе цист и спор одноклеточных организмов («зародыши» или «яйца» — по терминологии того времени), которые и обусловливают появление в стерильных настоях отсутствовавших там ранее микроорганизмов. Необходимо, однако, помнить, что оба эти явления в сущности оставались в то время совершенно неизвестными, составляли лишь предмет догадок и предположений и были прочно и окончательно установлены наукой только к середине XIX в. Для своего же времени М. М. Тереховский совершил весьма важный и прогрессивный шаг, переведя простейшие микроскопические организмы из разряда неопределенных комочков живого вещества, из «живых молекул», в разряд организмов, достаточно сложных по своему строению и своей жизнедеятельности, каковыми они в действительности и являются. Доказав несостоятельность представления о самопроизвольном зарождении наливочных анималькулей под действием «жизненной силы» из неорганизованного вещества, М. М. Тереховский осуществил в отношении этой огромной группы организмов то же, что за сто лет до него сделал Реди в отношении насекомых. Это был второй важный этап по пути выведения проблемы самопроизвольного зарождения на строго научный путь.

Отрицал ли Мартын Тереховский нацело возможность возникновения живого из неживого?

В своей диссертации он нигде прямо не говорит об этом, и это понятно, если принять во внимание, что его работа представляет собой вовсе не только академически спокойное изложение результатов его исследования. Наряду с этим она является острополемическим произведением, направленным против сторонников самопроизвольного зарождения, стоящих на позициях витализма, отказывающихся вглядываться в подлинную, реальную природу, подменяющих строгий опыт и научно проверенное наблюдение натурфилософскими догадками и фантастическими домыслами. Это не мешало, однако, М. М. Тереховскому принять, подобно тому, как это несколько позже сделал Радищев, «лестницу природы» Боннэ, но без ее мистико-религиозных элементов. В конце своей работы, как бы указывая путь, ведущий к отысканию «начала» жизни, он пишет: «Пусть теперь откажутся от предрассудков те, кто верил, что природа остановилась на мельчайших животных, видимых простым глазом, и пусть они более не осмеливаются определять, где прекратится эта удивительная лестница природы, постепенно, почти в бесконечной последовательности, ведущая к мельчайшему».

Для него, как и для Радищева, опытное исследование природы является единственно надежным источником познания реального мира, ибо ощущения отражают реально существующий внешний мир. Наши чувства, ощущения позволяют нам познать материальную природу, поэтому и расширение наших чувств, явившееся результатом изобретения микроскопа, позволило установить наличие мира микроскопических существ, т. е. раскрыть такие стороны материальной природы, которые раньше были человеку недоступны. Однако Тереховский совершенно отчетливо понимал, что микроскоп его времени еще слабый, несовершенный инструмент, и невозможно при его помощи увидеть «атомы Эпикура, тончайшую материю Декарта» и т. п. Поэтому необходимо признать, что в природе еще очень много такого, «что недоступно нашим чувствам и что мы вследствие этого, при всем желании, не знаем». Стремление познать это ныне неведомое, раскрыть всю «бесконечную последовательность, ведущую к мельчайшему», и составляет дальнейшую задачу науки. Возможно, что в глубине души М. М. Тереховский имел затаенную мысль продолжить в Петербурге свои исследования, чтобы ближе подойти к решению величайшей загадки происхождения жизни, загадки, увлекшей его на студенческой скамье и приведшей его к осуществлению одного из самых замечательных экспериментальных исследований XVIII в. Вероятно, для этой цели им и были приобретены дорогие приборы: воздушный насос, две электрические машины, лучшие микроскопы конца века, переданные после его смерти Медико-хирургической академии.

Материализм М. М. Тереховского привел его к решительной борьбе с различного рода идеалистическими теориями, в первую очередь — с витализмом. Он решительно отвергал идею о том, что «наливочные анималь- кули создаются какой-то творческой силой из определенной смеси неодушевленных частиц», и отказывался признать разновидность этой творческой силы, постулированной Нидгемом, эту, как он писал, «неведомую вегетативную или творческую способность». Но вместе с тем он относился отрицательно и к попыткам истолковать сущность жизненных явлений в духе механического материализма Декарта. В его понимании микроскопические организмы — это именно организмы, во всех своих проявлениях подчиняющиеся «закону общему для всех доселе известных животных». М. М. Тереховский в конце своей работы подчеркивает, что сделанные им открытия и выводы должны быть широко использованы в медицине и сельском хозяйстве. Он указывает, что, поскольку микроскопические организмы не возникают самопроизвольно в настоях, а широко распространены в природе, постоянно находясь в различного рода водах, в том числе, как ему удалось доказать, и в питьевой колодезной воде, «патологи и диететики должны увидеть некоторый свет во мраке». Он обращает внимание и сельских хозяев на то, что распространенное мнение, будто головня растений вызывается анималькулями, явно ошибочно, ибо анималь- кули, появившиеся в настое, сделанном на растениях, которые были заражены головней, внесены в настой с той водой, которая использовалась для приготовления настоя; поэтому необходимо искать источник этой болезни растений в чем-то другом.

При жизни М. М. Тереховского работа его получила широкую известность как на Западе, так и в России. Автор популярного в конце века университетского курса зоологии лейпцигский профессор Леске излагал опыты и выводы Тереховского, принимал их полностью и считал работу Тереховского наиболее значительной работой по данному вопросу.

Не вполне был забыт Тереховский и в XIX в. Известный немецкий зоолог Бючли в своем большом историческом обзоре исследований по простейшим подробно излагает открытия и выводы Тереховского. И хотя в дальнейшем замечательное исследование М. М. Тереховского было забыто, справедливость требует признать его важным этапом на пути решения длившегося несколько веков спора о самопроизвольном зарождении организмов, спора, имевшего огромное по своим последствиям научное и методологическое значение.

Главный труд М. М. Тереховского: Dissertatio inauguralis zoologico-physiologica de Chao infusorio Linnaei, в Страсбурге, 1775; на русском языке под названием: «Зоолого-физиологическая инавгуральная диссертация о Chao infusorio Линнея» (см. в кн.: Соболь С. Л., «История микроскопа и микроскопических исследований в России в XVIII веке», М., 1949).

О М. М. Тереховском: Соболь С. Л., История микроскопа и микроскопических исследований в России в XVIII веке, М., 1949; Соболь С. Л., Мартын Матвеевич Тереховский (1740—1796) и его диссертация о природе наливочных анималькулей, «Микробиология», т. XVII, вып. IV, 1948; Со боль С. Л., Экспериментальное исследование русского ученого XVIII века по проблеме самопроизвольного зарождения. «Труды Института истории естествознания АН СССР», т. HI М., 1949; Ново- грудский Д. М., Первый русский микробиолог — профессор М. М. Тереховский, «Вестник АН Казахской ССР», № 5 (38), 1948; Чистович Я., История первых медицинских школ в России, СПб., 1883; Липский И. И., СПб., Ботанический сад за 200 лет его существования, ч. I и ч. III, СПб., 1913—1915.

К содержанию книги: ЛЮДИ РУССКОЙ НАУКИ: биологи, зоологи, медики, ботаники, биохимики

Последние добавления:

Внешняя политика Ивана 4 Грозного Гоголь - Мёртвые души Книги по русской истории Император Пётр Первый

БИОГРАФИИ РУССКИХ УЧЁНЫХ

Мартын Матвеевич Тереховский

Отрицал ли Мартын Тереховский нацело возможность возникновения живого из неживого?