Вдовствующая Императрица Мария Федоровна. Великая княгиня Ольга Александровна Романова

  

Вся библиотека >>>

Великая княгиня Ольга >>>

 

Русская история. Романовы

великая княгиня Ольга Александровна Великая княгиня

Ольга Александровна


Русская история и культура

Рефераты по истории России

Династия Романовых

 

Горький хлеб изгнания

 

 

     Данию Великая княгиня  любила  с  детства.  Фреденсборг  и

Копенгаген  запомнились ей еще с тех давних лет, когда там, под

кровом ее гостеприимного деда, короля Христиана IX,  собирались

чуть ли не все королевские семьи Европы.

     Но  все  это  осталось  в прошлом. Теперь же шел 1920 год.

Вдовствующая  Императрица  Мария  Федоровна  жила  в  одном  из

флигелей  королевского  дворца  Амалиенборг  в непосредственной

близости  от  собственного  племянника,  короля  Христиана   X,

который    не    скрывал   неприязни   к   своим   обездоленным

родственникам.

     - К счастью, другие представители королевской  фамилии  и

датский  народ  не  разделяли  его  отношения к нам, - заявила

Великая княгиня, - иначе я даже не представляю себе, как бы мы

смогли все это вынести. Я и сама  не  понимаю,  как  мы  сумели

перенести все эти уничижения. Помню, как королева Александрина,

которую мы звали Адин, даже расплакалась: так ей было стыдно за

своего мужа.

     Ольга  Александровна  вспомнила,  как  однажды вечером они

сидели в гостиной дворца вместе с матерью  и  спокойно  вязали.

Тут  дверь  открылась, и вошел королевский слуга. Ему явно было

не  по  себе.  Смущаясь,  он  едва  слышно  пробормотал:   "Его

величество  прислали  меня затем, чтобы попросить вас выключить

яркое  освещение.  Он  хочет  уведомить  вас,   что   счет   за

электричество,  который ему пришлось оплатить недавно, оказался

слишком велик.". Императрица Мария  Федоровна  побледнела,  как

полотно, но ничего не ответила. С царственным видом она вызвала

одного  из  собственных  лакеев  и  в  присутствии королевского

посыльного велела ему осветить дворец от подвала до чердака!

     - Доходило до того, что король прогуливался по  комнатам,

где,  естественно,  каждый  предмет  обстановки и большая часть

декоративного убранства принадлежали ему. Помню, как он во  все

глаза   глядел   вокруг   себя,   -  свидетельствовала  Ольга

Александровна.  - Если  ему  вдруг  казалось,  что  недостает

какой-нибудь   безделушки  или  миниатюры,  он,  не  стесняясь,

спрашивал у Мама, уж не заложила ли она ее.  Было  так  обидно,

что нет слов.

     Финансовое  положение  беглецов  находилось в расстроенном

состоянии.  Дело  ухудшалось   благодаря   бездумной   щедрости

Императрицы  Марии  Федоровны. Тысячи русских эмигрантов писали

ей со всех концов света  и  просили  о  помощи,  и  Императрица

считала своим долгом удовлетворять все их просьбы.

     - Мама не приходило в голову, что средств едва хватает на

то, чтобы  содержать  собственную  семью,  - продолжала  свой

рассказ Ольга Александровна, - но винить ее я не вправе.  Всех

эмигрантов, к каким бы классам они ни принадлежали, она считала

одной  семьей.  К  тому  же,  никто  из  нас, в том числе Папа,

никогда не были практичными.

     Однако   финансовая   помощь,   которую   Императрица-Мать

направляла  во  все  уголки  света, не была пределом ее щедрот.

Несколько знатных эмигрантов приехали в Данию. Мало-помалу  они

каким-то образом прилепились к крохотному двору в Амалиенборге.

Императрица  не  пожелала  никому  из  них  указать на дверь. В

течение   какого-то   времени   многие   состоятельные   друзья

Императрицы Марии Федоровны оказывали ей денежную поддержку, но

ситуация  с каждым днем ухудшалась, и в конце концов один из ее

друзей, американец датского  происхождения,  откровенно  заявил

Императрице, что долго так продолжаться не может.

     После  того,  как  королю  Христиану  X  стало  известно о

бедственном положении его тетки, он заявил,  что  она  в  любое

время  может  продать  свои  драгоценности.  Дело  в  том,  что

Вдовствующей Императрице удалось вывезти в Данию свою  шкатулку

с  драгоценностями.  В  Амалиенборге  она держала ее у себя под

кроватью. Время от времени, когда на нее  нападала  тоска,  она

открывала  какие-нибудь  футляры  и  трогала все эти жемчужины,

бриллианты,  рубины,  сапфиры  и   изумруды.   За   исключением

бриллиантовой броши, которую подарил ей Александр III в день их

бракосочетания,  старая  Императрица больше не надевала на себя

драгоценности. Это невероятное сокровище, переливавшееся  всеми

цветами  радуги,  было  последней  связью  с  былой  роскошью и

блеском семьи  Романовых,  и  Мария  Федоровна  не  могла  даже

подумать   о  том,  чтобы  расстаться  с  самой  незначительной

безделушкой.

     Дело кончилось тем, что на  помощь  пришел  ее  английский

племянник,  назначив  "дорогой тетушке Минни" ежегодную ренту в

десять тысяч фунтов стерлингов. Король Георг V также  обратился

с  просьбой к сэру Фредерику Понсонби принять какие-нибудь меры

к тому, чтобы  двор  его  тетушки  оставался  платежеспособным.

Понсонби, в свою очередь, попросил отставного датского адмирала

Андрупа,  давнего  друга Императрицы, попытаться убедить старую

даму соразмерять свои расходы с  теми  средствами,  какими  она

располагает.  Задача  была не из легких, но адмирал превосходно

справился с нею.

     Одна  из  первых  мер  к  этому,  которые   порекомендовал

адмирал,   заключалась   в   том,   чтобы  сменить  резиденцию.

Императрица  Мария  Федоровна  вместе  со  своим  двором  - к

несказанной  радости короля Христиана X, да и ее собственной -

переехала во дворец Видере. Места там было достаточно для того,

чтобы   сохранить   престиж   Вдовствующей   Императрицы,   но,

разумеется  содержание  дворца  стоило гораздо дешевле, чем это

было  в  Амалиенборге.  Видере  был  построен  тремя   дочерьми

Христиана   IX  и  являлся  их  совместной  собственностью,  но

королева Александра и  герцогиня  Кемберлендская  уступили  его

своей менее удачливой сестре.

     Все  картины,  обстановка  и убранство дворца рассказывали

Императрице о дорогом ей прошлом. Оказавшись  в  Видере,  Мария

Федоровна  все больше погружалась в тот мир, где суровые реалии

жизни не имели  для  нее  значения.  В  ее  воображении  "Ники"

по-прежнему   оставался   властелином  Империи.  Она  намеренно

держалась в  стороне  от  соперничающих  партий  оказавшихся  в

изгнании  Романовых.  В  качастве  возможных преемников ее сына

Вдовствующей Императрице поочередно назывались  имена  Великого

князя Николая Николаевича, Великого князя Кирилла Владимировича

и  даже  Димитрия  Павловича  [Двоюродный  брат  Николая  II  и

единственный  сын  В.к.  Павла  Александровича  (расстрелянного

большевиками  в  1919  г.),  В.к.  Димитрий  Павлович  принимал

непосредственное участие в убийстве Распутина  в  декабре  1916

года.  Император отправил его в ссылку на юго-восточную границу

России, рядом с Персией. Благодаря этой  ссылке  В.к.  Димитрий

уцелел.],  причем  сторонники  каждой из партий писали в Данию,

умоляя Императрицу-Мать признать того или другого из  них.  Все

эти просьбы Императрица Мария Федоровна оставляла без внимания.

Ее  упорное нежелание глядеть правде в лицо не было поколеблено

даже  после  того,  как  доставлены  были  печальные  реликвии,

привезенные  с  пожарища  в  урочище  Четыре  Брата  в лесу под

Екатеринбургом - обгорелые кусочки одежды, несколько  пуговиц,

обломки  драгоценных  украшений и подобные предметы. Обе дочери

Императрицы всплакнули над  небольшой  шкатулкой  с  реликвиями

прежде, чем ее отправили во Францию и погребли вместе с другими

предметами на русском кладбище в предместье Парижа.

     Императрица-Мать  продолжала думать и говорить так, словно

ее сын и его семья все еще живы.

     - Однако я  убеждена,  что  за  несколько  лет  до  своей

кончины  Мама,  скрепя сердце, смирилась с жестокой правдой, -

заявила Великая княгиня.

     Стремление   Вдовствующей   Императрицы   сохранить   свое

достоинство   имело,   по   крайней   мере,  один  благотворный

результат.  Родственники  ею  не   пренебрегали   и   все,   за

исключением  короля  Христиана  X, относились к ней с любовью и

почтением. Великая княгиня  вспомнила  визит  Королевы  Эллинов

Ольги  Константиновны,  которая  сама  находилась  в изгнании в

Италии  и  приехала  в  Видере,  чтобы  повидаться   со   своей

крестницей   Ольгой   Александровной   и   Императрицей  Марией

Федоровной. Греческая королева привезла с собой принца  Филиппа

- ее шестилетнего внука.

     - Я помню принца Филиппа мальчуганом с большими голубыми

смеющимися глазами, в которых проглядывала натура шалуна.  Даже

в  том  юном  возрасте  он  обладал  независимым  умом,  хотя в

присутствии  Мама  чувствовал  себя  несколько  подавленным.  Я

угощала  его  чаем  и  печеньем,  с  которым  он расправлялся в

считанные доли секунды. Могла ли я представить себе тогда,  что

этот  миловидный  ребенок  станет  однажды  супругом английской

королевы.

     Король Христиан X продолжал унижать свою тетку. Однако его

грубость подчас наталкивалась на ее спокойствие и  достоинство.

Один  подобный  инцидент  произошел  во  время государственного

визита короля  и  королевы  Италии.  Христиан  X  не  собирался

приглашать  своих  бедных  родственников  ни на банкет, который

должен был состояться во дворце, ни на другие  празднества.  Он

только  позвонил по телефону и сообщил, что в один из ближайших

дней приедет в Видере  вместе  со  своими  гостями  из  Италии.

Приехав  во  дворец, гости были встречены не гофмейстером, даже

не управляющим или дворецким, а простым лакеем, который заявил:

     - Ее Императорское величество искренне сожалеет,  но,  по

причине недомогания, никого не принимает сегодня.

     Король  Христиан  был  взбешен.  Выходка  его  тетки  была

отчасти ответом на его собственное  недостойное  поведение,  но

главным  образом объяснялась тем, что незадолго до этого Италия

признала советское правительство.

     - Эпизод этот не слишком-то обрадовал нас, - с  грустью

проговорила  Великая княгиня. - Нам так хотелось увидеться еще

раз с королевой Еленой. Она родилась в  Черногории,  выросла  и

получила  воспитание  в  России,  и  мы  все ее любили, но Мама

осталась   непреклонной.   Признаться,   она   была   настолько

откровенной  в своих выражениях, что мы находились в постоянном

страхе, что ее могут похитить красные.  Кажется,  в  1925  году

большевики  заявили,  будто  русская  православная  церковь при

посольстве  Императорской  России  в  Копенгагене  является  их

собственностью.    Датское   правительство   удовлетворило   их

претензию, и большевики заняли помещение церкви  и  сделали  из

нее  пристройку  к  своему  консульству.  Все эмигранты страшно

расстроились, но Мама не захотела смириться с  поражением.  Она

воспользовалась  услугами  одного  из лучших адвокатов в Дании,

добилась пересмотра дела в верховном суде и выиграла его. В это

время она тяжело страдала от люмбаго и  артрита,  но  ничто  не

смогло  помешать  ей  присутствовать  на  первой  же  литургии,

которую отслужили в храме после его повторного открытия.

     Великая  княгиня  не  могла  не  восхищаться   несгибаемым

характером  своей  родительницы.  И  тем  не  менее первые годы

изгнания  оказались   для   Ольги   Александровны   чрезвычайно

трудными.   Сестра  ее,  Ксения,  муж  которой,  Великий  князь

Александр Михайлович, жил теперь во Франции, не  желала  больше

оставаться в Дании. Хотя они с Александром Михайловичем не были

разведены,  но  расстались навсегда, и британское правительство

не давало Великому князю разрешения на въезд в Англию. В  конце

концов Ксения Александровна вместе со своими детьми перебралась

из  Дании  в  Англию.  Ольга  же  всецело  находилась во власти

родительницы, являясь для  нее  подругой,  сестрой  милосердия,

горничной  и  секретарем. В Видере было достаточно прислуги, не

говоря  уже  о  фрейлинах  Императрицы-Матери,  но  царственная

старая  дама  настаивала на том, чтобы младшая дочь всегда была

под рукой. А  у  младшей  дочери  был  муж  и  двое  сорванцов.

Заставить  детей держаться подальше от Вдовствующей Императрицы

было невозможно. Они были непоседливы, шумны и  довольно  часто

становились невыносимы для посторонних.

     "Неужели  ты не можешь призвать этих мальчиков к порядку?"

- сердилась бабушка,  если  мальчуганы  затевали  шумные  игры

недалеко  от  ее окон. Ольга раздраженно отвечала родительнице,

что может сделать это только тогда, когда они спят.

     Ничуть не облегчало жизнь Великой  княгине  и  подчеркнуто

официальное  отношение Императрицы к своему зятю. До конца дней

своих Мария федоровна относилась к полковнику Куликовскому, как

к самозванцу и простолюдину.  Когда  приходили  гости  и  Ольгу

приглашали на обед или чай в апартаменты ее родительницы, на ее

мужа  приглашение  не  распространялось.  Если  же  Императрице

изредка  приходилось  присутствовать  на  какой-то  официальной

встрече  или приеме в Амалиенборге или где-то еще, пожилая дама

давала недвусмысленно понять, что сопровождать ее  должна  одна

только Ольга.

     - Муж мой был золотой человек. Он никогда не жаловался -

ни мне,  ни  кому-то  еще.  Но  могло  быть  гораздо хуже, и мы

старались, как могли, воспитать своих сыновей  и  привыкнуть  в

большей или меньшей степени к странной жизни изгнанников.

 

В 1925 году Великая княгиня уехала из Дании и провела в

Берлине четыре весьма памятных для нее дня. Как

Императрица-Мать, так и полковник Куликовский были против

этой поездки. Они полагали, что цель ее бессмысленна, и

впоследствии Ольге Александровне пришлось признать, что

мать и муж оказались правы. По правде говоря, она бы и не

поехала в Берлин, если бы не настойчивая просьба ее тетки,

герцогини Кемберлендской, повидаться с женщиной, которая

будто бы осталась в живых после Екатеринбургского

злодеяния.

     - Просто  для  того,  чтобы  раз  и навсегда решить этот

вопрос,   -  убеждала   ее   герцогиня.   Несомненно,   Ольга

Александровна  в  большей  степени,  чем  кто-либо  другой  мог

опознать свою горячо любимую племянницу и крестницу  Анастасию,

младшую дочь Императора Николая II.

     - Разумеется, вряд ли кто-нибудь обращал внимание на то,

что я вынуждена была сказать, вернувшись в Видере, - сетовала

Великая  княгиня  в разговоре со мной. - Теперь я понимаю, что

мне совсем незачем было ездить тогда в Берлин.

     Но разве могла она не  поехать?  Дело  было  не  только  в

настойчивости  ее  тетки,  герцогини  Кемберлендской,  и  дяди,

принца   Датского   Вальдемара.   Ольга   и   сама   испытывала

непреодолимое желание приблизиться к тайне и разгадать ее, если

только это будет возможно.

 

     Всему  миру  теперь  известна  история  о том, как молодая

женщина, - ныне известная, как миссис Анна Андерсон,  а  в  то

время  личность  ее  не  была установлена, - была извлечена из

канала в Берлине в 1920 году. То была попытка  самоубийства,  с

которой и началась легенда об Анастасии.

     - Именно в ту ночь началась эта сага, - криво улыбнулась

Великая  княгиня.  - Пожалуй, единственный достоверный факт во

всей этой истории - это попытка утопиться.

     Несостоявшуюся  утопленницу  отвезли  в  больницу.  Вскоре

одной  из  соседок ее по палате, некогда работавшей портнихой в

Петербурге, показалось, будто она "узнала" в пациентке больницы

черты, характерные для Романовых.

     - Женщина  эта  не   была   придворной   портнихой,   -

прокомментировала  это обстоятельство Ольга Александровна. - Я

очень  сомневаюсь,  чтобы  она  видела  хоть  кого-то  из  моих

племянниц.

     Постепенно  история  о  чудесном  спасении  стала известна

всему Берлину. Некоторые ей поверили,  в  их  числе  и  Датский

посол.  Молодая  женщина  назвалась  госпожой  Чайковской.  Она

утверждала, будто ее спасли два брата, за одного из которых она

вышла замуж и который был впоследствии убит. Другой якобы исчез

бесследно. В истории было много невероятного и  несуразного.  И

тем  не  менее,  некоторые  из  русских  эмигрантов,  живших  в

Берлине, утверждали, будто  они  узнали  в  этой  женщине  дочь

своего  Императора.  Число  сторонников  этой  версии постоянно

увеличивалось.

     В 1922 году в Берлин  поехала  старшая  сестра  Государыни

Императрицы   Александры  Федоровны,  принцесса  Ирэн,  супруга

принца Генриха Прусского.

     - Встреча ничего не  дала,  но  сторонники  Лже-Анастасии

заявили,  что  принцесса  Ирэн  недостаточно  хорошо знала свою

племянницу и остальное в том же  духе,  - вспоминала  Великая

княгиня.

     Пьер  Жильяр,  в  течение тринадцати лет служивший Царской

семье в качестве наставника Царских детей  и  женатый  на  Шуре

Теглевой,  няне  Великой  княжны  Анастасии  Николаевны,  также

посетил берлинскую больницу. Пациентка не узнала ни  одного  из

них.   Баронесса   Буксгевден,   бывшая   фрейлина  Императрицы

Александры Федоровны, приехала в Берлин  из  Англии.  Результат

встречи   оказался   также   отрицательным.  Однако  сторонники

лже-Анастасии утверждали, что они правы. По их мнению, "Великая

княжна" не всегда могла "узнать" своих гостей из-за провалов  в

памяти.

     - К сожалению, - отметила Ольга Александровна, - эту же

отговорку  приводили  и  некоторые  из наших родственников. Мой

дядя Вальдемар стал посылать деньги в Берлин - ведь  женщина,

судя   по   всему,  крайне  нуждалась.  Герцог  Лейхтенбергский

пригласил ее погостить в его замке в  Баварии  [См.  Приложение

А.], а княгиня Ксения пригласила ее в Америку, но это произошло

какое-то время спустя после моего посещения больницы.

     Полковник  Куликовский  и  его  жена отправились в датское

посольство в Берлине.  Посол,  господин  Цале,  был  ревностным

сторонником самозванки.

     - Он никогда не встречался с моей племянницей, но он был

ученым,  а  вся  эта  история  представлялась  ему   величайшей

загадкой  века,  и  он  был  полон  решимости  разгадать ее, -

сказала Великая княгиня.

     В Берлине Великую княгиню встретила чета  Жильяр,  которая

проводила  ее  в  пансионат Моммсена. Когда Ольга Александровна

вошла в  палату,  то  женщина,  лежавшая  в  постели,  спросила

сиделку: "Ist das die Tante?" [Это тетушка? (нем.)]

     - Вопрос  тотчас  поставил  меня  в тупик, - призналась

Ольга Александровна. - Но в следующее мгновение я  сообразила,

что,  прожив пять лет в Германии, молодая женщина, естественно,

выучила бы немецкий язык, но затем  я  узнала,  что,  когда  ее

вытащили из канала в 1920 году, она говорила только по-немецки,

когда вообще была в состоянии разговаривать. Я готова признать,

что  страшное  потрясение,  пережитое в юности, может натворить

немало бед  с  памятью.  Но  я  еще  не  слышала,  чтобы  после

страшного  потрясения  человек  оказывался наделенным знаниями,

которых у него не было до этого события. Дело в  том,  что  мои

племянницы  совсем н знали немецкого. Похоже на то, что госпожа

Андерсон не понимала ни слова ни по-русски, ни по-английски  -

то  есть  на  тех  языках, на которых все четыре мои племянницы

разговаривали с младенческих лет. Французский они стали изучать

позднее, но по-немецки в семье не говорил никто.

     Почти четыре дня Великая княгиня провела у постели госпожи

Андерсон. Час за часом Ольга  Александровна  пыталась  отыскать

хоть какой-то ключ к разгадке личности пациентки больницы.

     - Когда я видела свою любимицу Анастасию летом 1916 года

в последний раз, ей исполнилось  пятнадцать.  В  1925  году  ей

должно   было   исполниться   двадцать   четыре  года.  Мне  же

показалось, что госпожа Андерсон  гораздо  старше.  Разумеется,

следовало  учесть  ее  продолжительную  болезнь  и общее плохое

состояние здоровья. И все же не могли же черты моей  племянницы

измениться до неузнаваемости. И нос, и рот, и глаза - все было

другое.

     Великая княгиня призналась, что беседы с госпожой Андерсон

особенно  осложнялись отношением к ней со стороны этой женщины.

Она не желала отвечать на некоторые вопросы и сердилась,  когда

их   повторяли.  Ей  показали  несколько  фотографий  семейства

Романовых, и по глазам лже-Анастасии было видно, что она никого

не узнает. Она совершенно недолюбливала господина Жильяра, в то

время как маленькая  Анастасия  его  обожала.  Великая  княгиня

принесла  с  собой  небольшой  образ  св. Николая-Чудотворца -

небесного покровителя  Императорской  семьи.  Госпожа  Андерсон

взглянула на него с таким равнодушием, что стало понятно: образ

этот для нее ничего не значит.

     - Естественно,  все  это  можно  было  оправдать сильным

потрясением нервной системы, - заметила Великая княгиня. - И

все-таки  невозможно  было  оьъяснить  все  провалами в памяти.

Слишком уж многое не увязывалось между собой. я слышала историю

о мнимом путешествии из  Екатеринбурга  в  Бухарест.  Начнем  с

того,  что  госпожа  Андерсон  утверждала,  будто она старалась

держаться подальше от ее  "кузины  Марии"  [Румынская  королева

Мария, дочь герцога и герцогини Эдинбургских, двоюродная сестра

Императора  Николая  II.]  потому что была беременной и боялась

попасться на глаза королеве. А теперь  вспомним,  что  все  это

происходило  в  1918  или  1919  году. Если бы госпожа Андерсон

действительно была Анастасией,  то  королева  Мария  тотчас  же

узнала  бы ее. Все мои племянницы были знакомы со своей кузиной

с самого детства. Обе наши семьи были очень близки друг  другу.

Марию  ничто  бы  не  шокировало, и моей племяннице это было бы

известно. Но вся история шита белыми нитками.  В  этом  я  была

убеждена  тогда,  как  и  сейчас.  А что можно сказать о мнимых

спасителях, которые словно растворились в воздухе! Если бы дочь

Ники была действительно спасена ими, то эти люди знали бы,  что

бы  это означало для них. Все королевские дома Европы озолотили

бы их. Да я уверена, что Мама, не колеблясь, отдала бы  им  все

содержимое  своей  шкатулки  с  драгоценностями.  Во  всей этой

истории  нет  ни  зерна  истины.  Эта   женщина   прячется   от

родственницы,  которая  первой  бы  узнала  ее,  поняла  бы  ее

бедственное положение и посочувствовала  бы  ей.  Вместо  этого

дама  едет  в  Берлин,  чтобы  обратиться  за  помощью к тетке,

которая   была   одной   из   самых   нетерпимых   в   вопросах

нравственности  женщин  своего поколения. Моя племянница поняла

бы, что положение, в  котором  она  находилась,  шокировало  бы

принцессу  Прусскую  Ирэн.  Нет  и  еще  раз нет, - решительно

повторила  Ольга  Александровна.  - Все  это   нисколько   не

убедительно, я ведь лучше всех знала Анастасию.

     Помолчав,  она  взглянула  на  комод,  в  котором  хранила

скромные подарки своей племянницы.

     - Ребенок этот, - продолжала  она  негромко,  был  дорог

мне,  как  родная  дочь.  Едва  я  села  у постели той женщины,

лежавшей в Моммсеновской лечебнице, я тотчас поняла, что передо

мною чужой человек. Та  духовная  связь,  которая  существовала

между  милой моей Анастасией и мной, была настолько прочна, что

ни время, ни любое,  самое  страшное  испытание  не  смогли  бы

нарушить  ее.  Не  знаю,  какое  определение  можно  дать этому

чувству, но знаю наверняка, что оно совершенно отсутствовало. Я

покинула Данию,  питая  хоть  какую-то  надежду.  Берлин  же  я

покинула, потеряв всякую надежду.

     Великая  княгиня  не  поверила  истории,  рассказанной той

женщиной, но ей было искренно жаль бедняжку.

     - Не знаю почему, но она не произвела на меня впечатления

явной  мошенницы.  Свидетельством  тому  была  ее  грубость   и

резкость.  Лукавая  обманщица  сделала  бы все возможное, чтобы

войти в доверие к таким людям, как принцесса Прусская Ирэн  или

я.  Но  манерами своими госпожа Андерсон отталкивала от себя. Я

убеждена, что  все  это  затеяли  беспринципные  люди,  которые

надеялись  нагреть  руки,  заполучив  хотя  бы  долю сказочного

несуществующего богатства семьи Романовых. В 1925 году  женщина

выглядела  очень  больной. Ну, а в 1920 году состояние ее было,

по-видимому, и того хуже. У меня было такое чувство, что с  нею

провели  своего  рода  инструктаж,  но  далеко  не досконально.

Ошибки, которые она совершала, нельзя  было  целиком  приписать

провалам  в  памяти.  Например,  на  одном пальце у нее остался

шрам, и она всех уверяла, что она повредила  его,  когда  лакей

слишком  поспешно захлопнул дверцу ландо. Я вспомнила, как было

на самом деле. Руку поранила,  и  довольно  сильно,  ее  сестра

Мария.  И  произошло это не в карете, а в Императорском поезде.

Очевидно, кто-то, узнав об этом случае,  передал  этот  рассказ

госпоже Андерсон, но в искаженном виде. мне стало известно, что

во  время  одного  приема  в  Берлине,  когда  госпоже Андерсон

предложили водки, она заявила: "Как славно! Это напоминает  мне

о  днях,  проведенных  в  Царском  селе!" Если бы она была моей

племянницей, то водка не пробудила  бы  в  ней  подобного  рода

воспоминаний,  - довольно сухо проговорила Великая княгиня. -

мои племянницы не  притрагивались  ни  к  вину,  ни  к  крепким

напиткам.  Да и как могли они это делать - в их-то возрасте! В

молодости Алики пила только воду, а затем лишь изредка выпивала

рюмку портвейна за обедом. Водку и закуски подавали перед супом

лишь в том случае, когда к обеду приглашались гости, но дети  с

родителями  не  обедали.  Что же касается Ники, то он был самый

воздержанный из всех Романовых в истории.

     встречи в лечебнице  начинались  на  довольно  напряженной

ноте,   но   на   третий  день  госпожа  Андерсон  стала  более

дружелюбной и начала говорить более непринужденно.

     - У меня создалось такое впечатление, словно  ей  надоело

играть  роль,  которую  ей  кто-то  навязал.  Она, по существу,

призналась, что  какие-то  люди  всегда  учили  ее,  что  нужно

говорить  в  определенных  обстоятельствах. Она призналась, что

шрам,  якобы  оставшийся  у  нее  после  ударов  по  голове   в

Екатеринбурге,  на самом деле - результат старой травмы. Когда

я расставалась с этой женщиной, я испытывала  к  ней  искреннюю

жалость.  До  чего  же  было  неразумно с моей стороны ездить в

Берлин! Мама была права. Каких  только  историй  не  насочиняли

некоторые беспринципные люди в связи с моей поездкой - всего и

не  перескажешь. Мое нежелание признать в госпоже Андерсон свою

племянницу объясняли телеграммой, которую я будто  бы  получила

из  Англии  от моей сестры Ксении, которая наставляла меня ни в

коем случае не  признавать  в  ней  родственницу.  Такого  рода

телеграммы  я  не  получала.  Потом за дело принялись с другого

конца,  стали  утверждать,  что  я  все-таки  признала  в   ней

племянницу, потому что написала ей несколько писем и послала ей

шарф  из  Дании. понимаю, что мне не следовало этого делать, но

сделала я это из жалости. Вы представить себе не можете,  какой

несчастной выглядела эта женщина!

     Успев прочесть автобиографию госпожи Андерсон, я спросил у

Великой княгини, совпадает ли описание ее визита в книге с тем,

что произошло  на  самом  деле.  Госпожа  Андерсон  пишет,  что

Великая княгиня, на которой было красное пальто,  взволнованная

и  радостная,  вошла  в  палату и сразу же обняла и расцеловала

госпожу Андерсон.

     - сплошная  выдумка,   -  решительно   заявила   Ольга

Александровна.  - Во-первых,  у меня никогда не было красного

пальто. Во-вторых эту женщину я и не обнимала, и  не  целовала.

Более  того,  разговаривала я с ней очень официально, все время

обращаясь к ней "Sie" (Вы). Неужели бы я  стала  говорить  "du"

(ты) незнакомому человеку?

     Когда  я  ее  спросил,  какова, по ее мнению, причина этой

аферы, она, не колеблясь, ответила, что,  вероятно,  кто-то  из

тех,  кто  с  самого  начала  был "спонсором" госпожи Андерсон,

положили глаз на значительное состояние Романовых,  хранившееся

в зарубежных банках, в частности, в Англии. [См. приложение Б.]

Но  легенда  не  имела  под  собой  никакого  основания.  Ольга

Александровна заявила, что все Романовы сняли все свои средства

со счетов в зарубежных банках для того, чтобы помочь  России  в

ее  военных усилиях. К примеру, хранившиеся в зарубежных банках

средства  Государь  использовал  для   финансирования   закупок

оборудования  для  госпиталей и лазаретов. Нельзя было получить

лишь суммы, хранившиеся  в  Берлинском  банке.  Они  составляли

несколько  миллионов, но после поражения Германии и обесценения

марки на эти миллионы можно было купить разве пачку сигарет.

     - По этой причине никто из нас, кому удалось спастись, не

располагал средствами, которые позволили бы нам сносно  жить  в

изгнании.  Слухи об этом "состоянии" стали повторяться особенно

настойчиво вскоре после появления госпожи Андерсон в Берлине  в

1920  году.  Назывались  астрономические цифры. Все это звучало

нелепо и ужасно вульгарно. Неужели Мама  приняла  бы  ренту  от

короля  Георга  V, если бы у нас были какие-то деньги в Англии?

Концы с концами не сходятся.

 

     В  конце  1928  года  в  Сандрингеме  скончалась  королева

Александра. Обе сестры были словно близнецы, если бы не разница

в  возрасте.  Смерть  сестры  явилась  непоправимым  ударом для

Императрицы Марии Федоровны. Сначала новость  просто  ошеломила

ее.  Но  после  того,  как  она  оправилась  от  потрясения,  у

Императрицы был такой вид, словно она  заблудилась  в  дремучем

лесу.  Чуть ли не на следующий день она сдала под бременем лет.

Стала немощной. Утратила вкус к  жизни.  Перестала  выезжать  в

свет, и последние три года жизни Императрица, по существу, была

узником Видере.

     Три эти года оказались очень трудными для Великой княгини.

Ее родительница,   несмотря   на   многочисленные  недомогания,

отказывалась от всякой медицинской помощи. Стала с  подозрением

относиться  к  своим  фрейлинам  и всей прислуге и требовала от

дочери, чтобы та постоянно находилась  при  ней  в  спальне.  У

Ольги  Александровны  почти  не  оставалось  времени  на мужа и

детей.  С  каждой  неделей,  с   каждым   месяцем   престарелая

Императрица все больше погружалась в прошлое.

     - Мама  никогда  не говорила ни о Ники, ни о детях, хотя

целыми часами разглядывала их фотографии, находившиеся во  всех

уголках ее спальни. Затем стала беспокоиться о своей шкатулке с

драгоценностями.   Она  была  убеждена,  что  за  ней  охотятся

злоумышленники, и велела выдвинуть ее из-под  кровати,  с  тем,

чтобы   могла  видеть  ее,  когда  пожелает.  Иногда  ненадолго

приезжала из Англии Ксения, и мы обе просили Мама подарить  нам

что-нибудь на память, но она всякий раз отказывала. Полагаю, ей

было  отлично  известно,  что ни одна из ее дочерей не обладает

практической сметкой. Она лишь неизменно повторяла: "Когда меня

не  станет,  вы  получите  все".  Разумеется,  никакого  золота

Романовых  в  английских  банках не было, зато в спальне Мама в

Видере хранилось целое состояние. Я нередко замечала,  с  какой

тревогой  она  смотрит на эту шкатулку. Мама словно предвидела,

сколько неприятностей будет связано с нею.

     Императрица  Мария  Федоровна  была   права.   Разумеется,

Романовых никак нельзя было назвать практичными людьми. У Ольги

Александровны   не   сохранилось   бы  ни  одного  драгоценного

украшения,  если  бы  не  находчивость  и  смелость  ее  верной

горничной. Великой княгине Ксении Александровне удалось вывезти

из  России большую часть своих сокровищ. В коллекцию входили ее

знаменитые черные  жемчужины,  однако,  судя  по  словам  Ольги

Александровны,  ее сестра лишилась почти всего, доверив продажу

этих  бесценных  сокровищ  посторонним  лицам,  которые  что-то

напутали и провалили сделку.

     Последние  годы  жизни  Императрицы  Марии  Федоровны были

омрачены ее родственниками, которые настаивали  на  том,  чтобы

она рассталась со своей знаменитой коллекцией. И действительно,

в   ее   распоряжении  был  поистине  клад,  ценность  которого

многократно   возросла   благодаря   нескольким    великолепным

ювелирным  изделиям,  доставшимся  Марии  Федоровне от покойной

сестры, королевы Александры. Вскоре  весьма  прозрачные  намеки

стал  делать  король  Христиан  X, рассчитывавший получить свою

долю от стоимости проданных драгоценностей. Не отставал от него

и Великий князь Александр Михайлович, с комфортом  устроившийся

во   Франции.   В   своих  письмах  он  постоянно  требовал  от

Вдовствующей Императрицы, чтобы та  если  не  продала,  то,  по

крайней  мере, заложила бы свои драгоценности. Это позволило бы

семейству открыть бумажную фабрику, которая, по словам Великого

князя,  принесла  бы  баснословные  прибыли   всем   Романовым.

Находившаяся  в  Англии  Великая  княгиня  Ксения Александровна

оказалась в бедственном положении, выход из которого она видела

лишь в  продаже  ее  доли  сокровищ.  Короче  говоря,  шкатулка

Императрицы  Марии  Федоровны  привлекала  к себе взоры всех -

кроме Ольги.

     Полковник Куликовский, неизменно державшийся в стороне  от

всех  семейных  планов,  интриг  и  стычек, не мог не заметить,

насколько редко - если это вообще происходило - считались  с

мнением   его   жены.  В  конце  концов  он  посоветовал  Ольге

позаботиться и о собственных интересах, однако, как я понял  из

слов Великой княгини, она не предприняла ничего в этом плане.

     -  Все   это  было  так  неприятно,  - заметила  Ольга

Александровна.

     В своем письме  английский  король  Георг  V  рекомендовал

"дорогой тетушке Минни" поместить ее драгоценности в банковский

сейф в Лондоне. Он также обещал лично проследить за подготовкой

и  соблюдением  условий продажи. Однако "дорогая тетушка Минни"

упорно отказывалась расстаться со своей шкатулкой  несмотря  на

все  аргументы, приводившиеся ее английским племянником и всеми

родственниками,   принадлежавшими   к   семейству    Романовых.

Знаменитая шкатулка продолжала оставаться в ее спальне до самой

смерти хозяйки.

 

     В  октябре  1928  года Императрица Мария Федоровна впала в

коматозное состояние. Приехавшая из Англии за неделю  до  этого

дочь  Ксения и ольга трое суток не смыкали глаз, дежуря у нее в

комнате.  13  октября  Императрица  скончалась,  не  приходя  в

сознание.

     Прах  ее  отвезли  во  дворец  Амалиенборг.  Окончательное

решение относительно похорон  оставалось  за  королем,  который

сначала  заявил,  что  нет  необходимости устраивать его тетке,

бывшей Императрице, торжественные похороны. Сам  по  себе  факт

этот  не  имел  большого  значения  для  ее дочерей, однако они

оскорбились за мать, положение и достоинство которой попирались

столь недостойным образом.

     - В конечном счете, - сообщила мне Ольга  Александровна,

- кузену  пришлось  изменить  свое  решение,  уступив  мнению

общества.

     Однако, неохотно дав разрешение на торжественные похороны,

король обставил его  рядом  неприятных  условий.  Одно  из  них

заключалось  в том, чтобы отец Леонид Колчев, духовник покойной

Императрицы,  не  смел  появляться   в   соборе   в   облачении

православного   священника,   иначе,   дескать,   и  сторонники

римско-католической религии потребуют для себя права  совершать

богослужения    в    соборе,    принадлежащем   преимущественно

протестантам. Это, однако, не  смутило  преданного  священника.

Отец  Колчев  сумел  проникнуть  в  собор,  надев поверх своего

облачения длинное пальто, и отслужил панихиду по  православному

обряду у гроба почившей в Бозе Императрицы.

     Гроб,  задрапированный  пурпуром,  был  доставлен  в собор

Роскилде,  традиционное   место   погребения   членов   датской

королевской  фамилии.  На  непродолжительное  время вновь ожили

блеск и величие Императорской России, когда воздавались почести

последней   русской   Императрице.   Были   представлены    все

владетельные  дома Европы; сотни русских эмигрантов, в их числе

многие представители Дома Романовых устремились в Данию,  чтобы

отдать последний долг Вдовствующей Императрице.

     - Я с иронией наблюдала за ними, - многие из них даже не

вспоминали  о  Мама,  когда она жила в изгнании. Однако все они

поспешили на ее похороны - даже  мой  кузен  Кирилл,  которому

следовало  бы  держаться  подальше  от  нас, - угрюмо заметила

Ольга Александровна. [В эпилоге отмечается роль, которую сыграл

Великий  князь  Кирилл  Владимирович   во   время   февральской

революции 1917 года. Великая княгиня Ольга Александровна, как и

многие  другие  члены  Императорской  фамилии,  не простили ему

опрометчивого признания временного правительства.]

     Каких-то два  или  три  дня  спустя  после  похорон  Ольгу

навестил   король   Христиан   X   с   единственной   целью  -

удостовериться, что драгоценности ее  родительницы  по-прежнему

находятся  в  Видере.  Великая  княгиня,  не  веря  своим ушам,

ответила, что не  знает  этого  наверняка.  Она  полагала,  что

шкатулка находится на пути в Лондон.

     В   своих   мемуарах   покойный   сэр   Фредерик  Понсонби

рассказывал,  что  от  короля  Георга  V  он  получил  указание

доставить  драгоценности  в Англию для их сохранности. Понсонби

обратился с просьбой к сэру Питеру Барку отправиться  в  Данию.

[Русский  министр финансов (1914-17). После революции поселился

в Англии, где был пригрет королем, а затем возведен в рыцарское

достоинство.] Понсонби в своей книге сообщает о приезде Барка в

Копенгаген и встрече с обеими Великими княгинями. Барк объяснил

им,  что  прибыл   по   поручению   короля,   который   находит

целесообразным  отвезти  драгоценности  в Лондон, где они будут

храниться в банковском сейфе до тех пор, пока сестры не  решат,

как   ими   распорядиться.   По  словам  Понсонби,  обе  сестры

согласились с этим  предложением.  Шкатулка  с  драгоценностями

была  опечатана  в  их  присутствии,  доставлена  в  британское

посольство в Копенгагене, а затем тотчас отвезена в Англию.

     Но Великая княгиня Ольга Александровна поведала мне о том,

что эпизод,   описанный   сэром    Понсонби,    расходится    с

действительностью.  На  самом деле с Барком она не встречалась,

шкатулка в ее присутствии не опечатывалась и  не  увозилась.  О

договоренности знала лишь ее сестра Ксения.

 

     - Я совсем ничего не знала, пока на следующий день Ксения

не сообщила  мне,  что  шкатулку  уже  увезли  из Дании. План я

одобрила и испытала благодарность к Джорджи, который так о  нас

заботится.  В  том,  что произошло в Копенгагене, его вины нет.

Ксения сама занялась сделкой. Мне дали  понять:  меня  все  это

мало  касается,  поскольку я замужем за простолюдином. Это было

жестоко и несправедливо, - добавила  Ольга  Александровна.  Я

понял,  что  история  со  шкатулкой проложила глубокую пропасть

между сестрами.

     Поставив Ольгу в еще более унизительное положение,  Ксения

оставила сестру в Дании, а сама поспешила в Англию почти тотчас

же.  Она  присутствовала  при  вскрытии шкатулки в Букингемском

дворце, когда Понсонби  имел  первую  и  последнюю  возможность

оценить   сказочное   богатство  прежде,  чем  оно  рассеялось.

Драгоценности оказались еще более великолепными, чем он вначале

предполагал. "Были извлечены целые нитки  самых  восхитительных

жемчужин, все в соответствии с их размерами. Самые крупные были

величиной с вишню... - писал он в мемуарах. - Затем разложили

изумруды, крупные рубины и сапфиры..."

     Оценку  произвела  фирма Хеннель и сыновья, которая тотчас

же готова была выдать в виде аванса сумму в  сто  тысяч  фунтов

стерлингов под заклад содержимого шкатулки. По словам Понсонби,

"впоследствии   эти   драгоценности  принесли  доход  в  триста

пятьдесят тысяч фунтов".

     Король  Георг  V  обратился   к   сэру   Эдварду   Пикоку,

родившемуся  в Канаде директору Английского банка, позаботиться

о финансовом положении его обеих кузин из Дома Романовых. После

смерти Великой княгини Ольги Александровны сэр  Эдвард  сообщил

мне,  что  сумма,  доверенная ему в 1929 году, составляла около

100 000 фунтов стерлингов, из  которой  приблизительно  60  000

получила  Ксения,  а  остальное - Ольга Александровна. Однако,

судя по мемуарам сэра Понсонби, разница  между  этой  суммой  и

той, которую принесли драгоценности, составляла 250 000 фунтов.

Я  указал  на  это несоответствие сэру Эдварду Пикоку, но он не

смог дать толкового объяснения, заявив, что, возможно, в данном

случае сэру Понсонби изменила память.

     Вряд ли следует согласиться с Пикоком.  Сэр  Понсонби  мог

ошибиться  в  каких-то  мелких  деталях,  но  едва ли это могло

касаться общей стоимости Романовских сокровищ. Кроме  того,  ни

для  кого  не секрет, что коллекция стоила во много раз дороже,

чем 100 000 фунтов. Некоторые знатоки, в  их  числе  сэр  Питер

Барк, оценивали ее в полмиллиона фунтов стерлингов. Сомневаться

относительно  суммы,  выплаченной  обеим  сестрам,  указанной в

заявлении сэра Эдварда Пикока,  нет  оснований.  Поэтому  тайна

исчезнувших   250  000  фунтов  стерлингов  и  поныне  остается

неразгаданной.

     Вскоре после  продажи  Романовских  сокровищ  в  коллекции

королевы   Марии   появились  весьма  примечательные  ювелирные

изделия, как сообщила мне Великая княгиня Ольга  Александровна,

добавив при этом, что леди Барк, жена бывшего русского министра

финансов, также приобрела украшение из Романовской шкатулки.

     Каков   же  может  быть  ответ  на  загадку?  Может  быть,

английские правители полагали, что они вправе удержать  разницу

в  250  000  фунтов стерлингов, чтобы компенсировать содержание

Императрицы Марии Федоровны, ее семьи и ее крохотного  двора  в

Дании? Если дело обстояло таким образом, то английской королеве

следовало  объяснить  это  своим кузинам, которые были уверены,

что зависят от щедрости  своих  английских  родичей!  Моральное

состояние  изгнанников  значительно  улучшилось бы, если бы они

знали, что их долг перед Англией выплачен сполна.

     Как правило, Великая княгиня старалась не  касаться  столь

щекотливого  предмета,  но  в одном случае она изменила обычной

своей сдержанности.

     - Действительно, - проговорила она, - в этом деле  есть

некоторые  стороны, которые я не могла понять. Да я и не думала

об этом слишком  уж  много  и  ни  с  кем  не  делилась  своими

соображениями,  кроме  своего  мужа.  Я знаю, что Мэй [королева

Мария] всегда  обожала  ювелирные  изделия  хорошего  качества.

Помню,  в 1925 году советское правительство, крайне нуждавшееся

в иностранной валюте, отправило для продажи в Англии  множество

драгоценностей,  принадлежавших  фамилии  Романовых, и, как мне

стало известно, Мэй приобрела очень многие из них, в том  числе

коллекцию  пасхальных  яиц  работы Фаберже. Мне также известно,

что среди ювелирных изделий, вывезенных в  Англию  на  продажу,

был  по крайней мере один предмет, похищенный из моего дворца в

Петрограде. Но его цена оказалась слишком высока даже для  Мэй,

и  я полагаю, что предмет этот и поныне находится в Кремле. Это

был один из моих  свадебных  подарков  - изысканный  веер  из

перламутра, усыпанный алмазами и жемчужинами.

     Я   мог  убедиться,  что  Великую  княгиню  не  слишком-то

заботила окончательная судьба сокровищ ее родительницы  и  даже

распределение  средств  от  их продажи. Но она была уязвлена до

глубины души манерой, в какой  производились  все  эти  сделки.

Видя,  как  с  ней обращались в те трудные недели после кончины

матери, ей жить не хотелось.

 

     Дворец Видере, Ольга Александровна вполне  это  сознавала,

не  мог  служить  ей  домашним  очагом. Он был слишком велик, а

содержание его было ей не по карману.

     После отъезда сестры Ксении в Англию  Ольга  Александровна

со  своей  семьей  жили  в  Амалиенборге.  Но оставаться там на

долгое время им не позволили.  Король  Христиан  послал  своего

двоюродного  брата,  принца  Акселя, с настоятельной просьбой к

Великой  княгине  и  ее  домочадцам  незамедлительно   покинуть

дворец.

     На  помощь  Ольге  Александровне пришел датский миллионер,

господин Расмуссен. Неподалеку от Видере у  него  было  крупное

имение,  и  он  нанял  полковника  Куликовского,  превосходного

знатока  лошадей,  на  должность  управляющего  его  конюшнями.

Великая  княгиня  и  ее  супруг  с  радостью  оставили  мрачный

Амалиенборг, где король, взбешенный исчезновением сокровищ  его

тетки, никогда не упускал возможности унизить свою кузину.

     Вскоре  подтвердились юридические права Великой княгини на

дворец Видере. Она смогла продать его и  на  вырученные  деньги

приобрести  усадьбу. Но на все это ушло почти четыре года. Лишь

в 1932 году она и ее  семья  стали  владельцами  крупной  фермы

Кнудсминне в городке под названием Баллеруп, милях в пятнадцати

к северо-западу от Копенгагена.

     - Мы  почувствовали себя словно в раю и хотели прожить в

мире и покое всю оставшуюся жизнь. Даже  не  помышляли  о  том,

чтобы  куда-то  переехать.  Амалиенборг  стал  далеким прошлым.

Кнудсминне принадлежало только нам, мы были там ограждены и  от

дурного  нрава  короля, и от его недоброжелательности. Это была

скромная крестьянская усадьба, которой было  далеко  до  дворца

или замка, но для нас это был семейный очаг. Нас ожидал тяжелый

труд.  но  я была готова ко всему. Я понимала, что в тысячу раз

лучше жить бедным изгнанником среди бедных крестьян, чем  среди

владетельных   богачей   и   аристократов.   Я   полюбила  этих

мужественных, трудолюбивых людей. Думаю, и они  приняли  нас  в

свою  среду  - и  не  за наше происхождение, а за наш упорный

труд, - рассказывала Ольга Александровна.

     Пришлось  нанимать  работников,  но  Великая   княгиня   и

полковник  Куликовский  и  сами  не  отлынивали  от работы. Они

держали лошадей, коров джерсейской породы,  свиней  и  домашнюю

птицу.  Домашнее  хозяйство  вели  неутомимая  Мимка, горничная

Великой княгини, и Татьяна Громова, бывшая няня Великой  княжны

Анастасии,  которая  бежала в Финляндию, а в 1934 году отыскала

Великую княгиню Ольгу Александровну. Приходили помочь и женщины

из соседней деревни.

     Впервые после 1914 года Ольга Александровна почувствовала,

что принадлежит самой себе.  Теперь  у  нее  появилось  немного

свободного  времени,  и она вновь вернулась к живописи, которой

не занималась  столько  лет.  Постепенно  ее  изящные  этюды  с

изображением   цветов   и   деревьев   стали  находить  сбыт  в

Копенгагене и других городах.

     - То были спокойные годы, - призналась Великая  княгиня.

- У меня были муж и сыновья. Никто не вмешивался в нашу жизнь.

Богатыми  мы  не  были,  но  на жизнь нам хватало. Все мы много

трудились, и какое же это было счастье - жить  своей  семьей,

имея собственную крышу над головой.

     Она  упорно  называла  себя  женой  фермера,  но  ведь она

оставалась дочерью и  сестрой  Царей,  и  к  ней  в  Кнудсминне

приезжали  навестить  ее царственные родственники. Иногда Ольга

Александровна ездила в Германию  и  во  Францию.  Ее  любили  и

уважали  все  эмигранты,  но  она  держалась  в стороне от всех

группировок и партий. Раз в  год  на  пароходе  отправлялась  в

Швецию  погостить  у  кронпринца  и  принцессы  в  их  поместье

Софиеру.

     - Я бывала в Софиеру еще в то время, когда королем Швеции

был Оскар II. Тогда мне там не очень  нравилось.  Но  Густав  и

Луиза  все переделали на свой лад. Этот замок из красного камня

превратился  в  уютное  жилище  - так  приветливы  были   его

владельцы.  Я  получала удовольствие от этих поездок. Густав -

известный археолог и ботаник. Всякий раз, когда я  возвращалась

в  Данию,  он  дарил  мне  разные растения. А Луиза была просто

неповторима. Знаете, у себя дома они ввели такое правило, чтобы

гости не давали прислуге на чай. Для такой бедной родственницы,

как я, это было весьма  кстати.  В  Софиеру  было  так  весело.

Возвращаясь  домой,  я  чувствовала  себя  помолодевшей и более

жизнерадостной, - отмечала Великая княгиня.

     Однако, несмотря на всю ее привязанность к своим  шведским

кузенам, Ольга Александровна без всякого сожаления возвращалась

в  Баллеруп.  Кнудсминне  со своими серыми стенами стал для нее

родным. В Ольге пробудилась материнская кровь, и она наконец-то

поняла, что язык, на котором разговаривают в Дании,  отнюдь  не

чужд  ей.  Оба  ее  сына,  Тихон и Гурий, завершив образование,

поступили на службу в датскую королевскую гвардию.  Вскоре  оба

они  женились на девушках-датчанках. Великая княгиня занималась

живописью, гуляла, работала в  саду,  сознавая,  что  заслужила

право мирно окончить свои дни на родине своей матери.

 

     Но  сестре  последнего  русского  монарха,  видно, было не

суждено мирно встретить закат ее жизни. Над Европой  пронеслись

грозы  1939  года,  а  к  концу 1940 года нацисты захватили всю

Данию. Сначала все было относительно спокойно, но затем  король

Христиан   X   был   интернирован   за  его  упорное  нежелание

сотрудничать с захватчиками. Датская армия  была  распущена,  и

сыновья Ольги Александровны несколько месяцев провели в тюрьме.

     - Потом  в Баллерупе была создана база Люфтваффе. Узнав,

что я сестра русского  царя,  пришли  засвидетельствовать  свое

почтение немецкие офицеры. У меня не оставалось иного выбора, и

я их принимала, - рассказывала Ольга Александровна.

     Вторжение   гитлеровцев   в   Россию   привело  к  ужасным

осложнениям в жизни  Великой  княгини.  Многие  тысячи  русских

эмигрантов,  поверивших  обещанию  Гитлера освободить Россию от

коммунистов,  встали  под  немецкие  знамена.  Многие  из   них

приезжали  в  Данию  лишь  для  того,  чтобы  увидеть сестру их

умученного Императора. Неподалеку от усадьбы Кнудсминне  возник

временный  лагерь, и Великая княгиня никогда не закрывала двери

перед своими соотечественниками. Но для  датчан,  чувствовавших

себя  униженными  германской  оккупацией,  один вид ненавистной

немецкой формы на тех русских приводил в  состояние  бешенства.

Ольга Александровна разрывалась надвое.

     Между   тем   датское  сопротивление  усиливалось.  Многие

датчане  рисковали  своей  жизнью  и   часто   гибли,   пытаясь

освободиться  от  чужеземного  ига. А рядом с ними жила русская

Великая  княгиня,  дочь  датской  принцессы,  причем  жила  уже

столько  лет,  и  вот теперь она заодно с оккупантами. оказывая

гостеприимство противнику и его пособникам. Датские  фермеры  и

крестьяне  не могли понять точку зрения Ольги Александровны, да

она и не ждала этого от них.

     Всю свою жизнь воздерживаясь от участия в политике,  Ольга

Александровна оказалась втянутой в опасный круговорот интриг. В

качестве  представительницы  рода  Романовых,  она  не могла не

принять сторону  союзников,  сражавшихся  с  Гитлером.  Она  не

забывала  войну, начатую кайзером, сыновья ее служили в датской

армии, да она и сама многим была обязана  Дании.  Но  она  была

русской   и  чувствовала,  что  обязана  оказать  помощь  своим

соотечественникам, надевшим немецкие мундиры в надежде,  что  с

победой  Гитлера  в  России  будет покончено с коммунизмом. Эти

несчастные русские эмигранты жестоко заблуждались. Некоторые из

них прибыли в Европу из самых отдаленных уголков мира,  но  все

они  одинаково  не  представляли  себе условий жизни в России и

тешили себя надеждой, что большевикам  ни  за  что  не  удастся

выстоять  перед  ударами  немецких бронированных полчищ. Победу

Гитлера они представляли себе лишь в радужных  красках.  Никому

из  них  не  приходило  в  голову, что с торжеством нацизма вся

Европа оказалась бы под таким же жестоким и ненавистным гнетом,

как и власть Кремля.

     В конечном счете все надежды русских эмигрантов  потерпели

крушение. В довершение всего, сталинские войска подошли чуть ли

не  к  границам  Дании.  Коммунисты  неоднократно  требовали от

датских властей выдачи Великой княгини, обвиняя ее в  том,  что

она помогала своим землякам укрыться на Западе, а правительство

Дании  в  то время едва ли смогло бы воспротивиться требованиям

Кремля. Обвинение не было совсем необоснованным, хотя в  глазах

других  людей  в  действиях  Великой  княгини  не было никакого

преступления.   После   разгрома   Гитлера   многие    русские,

сражавшиеся  на  его  стороне,  приезжали в Кундсминне, надеясь

получить убежище. Ольга Александровна не могла оказать всем  им

реальную  помощь, хотя в разговоре со мной призналась, что один

из таких людей в течение нескольких недель скрывался у  нее  на

чердаке.  Но эти эмигранты поистине попали из огня да в полымя,

а те из них, кто прибыл из союзных стран, сознавали, что  перед

ними в Европе откроется не всякая дверь.

     Над  жизнью  Великой  княгини и ее близких нависла угроза.

Требования русских были все  более  настойчивыми.  Атмосфера  в

Баллерупе  становилась все более напряженной, и стало очевидно,

что дни семейства Ольги Александровны в Дании сочтены.

     Великой княгине, которой исполнилось шестьдесят шесть лет,

не очень-то легко было срываться с обжитого места. После многих

раздумий и семейных совещаний они решили эмигрировать в Канаду.

Датское правительство понимало, что  семья  Куликовских  должна

покинуть  страну  как  можно  скорее и незаметнее. Существовала

реальная опасность похищения русскими Великой княгини.

     В 1948 году гражданским лицам  было  не  просто  совершать

какие-то   переезды,   поэтому  пришлось  преодолеть  множество

трудностей. Осуществить множество  предварительных  переговоров

помог сэр Эдвард Пикок. В конечном счете семье Куликовских было

позволено  выехать  в  Канаду  в качестве "сельскохозяйственных

иммигрантов". Это значило, что, добравшись до этой страны,  они

должны  были  трудиться  на  ферме.  Продать усадьбу Кнудсминне

оказалось нетрудно, зато они столкнулись с почти непреодолимыми

трудностями, когда следовало получить деньги и вывезти их,  как

и  другие  средства,  которыми располагала Ольга Александровна.

Лишь помощь, которую предложила супруга принца Виго, американка

по  происхождению,  сумела  помочь  беде.  Именно  она  открыла

долларовый  счет  в нью-йоркском банке на имя Великой княгини и

согласилась принять платежи в датской валюте.

     Все  планы  строились  в  глубочайшей  тайне.  И  все-таки

произошла,  по-видимому,  какая-то  утечка  информации. Сначала

семья Куликовских  должна  была  отправиться  в  Англию,  и  за

несколько  дней  до  отплытия  у  них  в доме появился служащий

судоходной конторы с билетами  на  пароход  "Баторий",  где  им

предоставлялись  каюты.  Одним  из директоров конторы был принц

Аксель. Название судна ничего не говорило Великой  княгине,  но

когда  она  упомянула его в разговоре с друзьями в Копенгагене,

те пришли в ужас.

     "Вы не должны подниматься на борт этого  польского  судна,

- заявили они. - это же ловушка".

     - Я  задрожала,  - призналась мне Великая княгиня. - Я

поняла, что, стоило бы нам появиться  на  судне,  принадлежащем

коммунистам, нас всех могли бы схватить коммунистические агенты

и  отправить  в  Москву.  А  там бы нас предали так называемому

суду, обвинив нас  в  государственной  измене.  Я  притворилась

больной, и "Баторий" ушел без нас.

     Лишь в мае 1948 года семья Куликовских покинула Данию, сев

на датский  военный транспорт, направлявшийся в Лондон, однако,

распрощавшись с Данией, Великая княгиня еще не была вне  всякой

опасности.  Насколько  реальной  и  близкой была эта опасность,

можно заключить из следующего  свидетельства,  предоставленного

мне   господином   Дж.С.П.   Армстронгом,  Генеральным  агентом

провинции Онтарио, аккредитованным в Англии. Было очевидно, что

как британское, так  и  канадское  правительства  считали  себя

ответственными  за безопасность Великой княгини и приняли самые

строгие меры для ее защиты.

 

     "После войны, - писал  г-н  Армстронг,  - Скотланд  Ярд

часто вступал со мной в контакт, в целях проверки, относительно

многих  иностранцев,  желающих  эмигрировать в Канаду. Кажется,

где-то в середине апреля  1948  года  сотрудники  Скотланд-Ярда

впервые  связались  со мной по поводу Великой княгини. В данном

случае речь шла  о  том,  чтобы  установить,  желателен  ли  ее

приезд,  будут  ли  ей предоставлены право убежища и надлежащей

защиты,  и  не  приведет  ли  ее  присутствие  к  трудностям  и

осложнениям  для наших властей. Я заявил, что уверен в том, что

приезд ее  будет  приветствоваться,  и  что  как  правительство

Канады,  так  и  правительство провинции Онтарио предоставят ей

всю необходимую защиту.

     Из переговоров можно  было  сделать  вывод,  что  дело  не

терпит  отлагательств, что оно рассматривалось на самом высоком

уровне и что  для  безопасности  Великой  княгини  и  ее  семьи

необходимо, чтобы они покинули Великобританию как можно скорее.

Впоследствии  я узнал, что семейству серьезно угрожали в Дании,

и что это вынудило их спешно оставить эту страну. Какие-то люди

пытались установить местонахождение семейства и в Англии. Я был

приведен к  присяге  и  ко  мне  обратились  с  просьбой  всеми

способами  помочь  переезду  семьи в Канаду, если будет принято

окончательное решение по этому поводу.  Я  согласился  помогать

всяческими способами.

     Приблизительно неделю спустя сэр Эдвард Пикок обратился ко

мне с    просьбой    принять    его    по   вопросу,   носящему

конфиденциальный характер. Он хотел выяснить у меня, считаю  ли

я, что провинция Онтарио будет подходящим местом для проживания

Великой  княгини  и хорошо ли она будет встречена. Он рассказал

мне историю семьи,  поведал  об  ее  бедственном  положении,  и

выразил  надежду,  что  семье  будет  оказано  гостеприимство и

всяческая помощь.

     Сэр Эдвард попросил меня встретиться с Великой княгиней  у

нее  дома  и  рассказать  подробно  о  канадском  образе жизни,

стоимости жизни, жилищных условиях, сельском хозяйстве  и  т.д.

Он организовал мою первую встречу с ней, подчеркивая сохранение

в тайне ее домашнего адреса и дальнейших планов.

 

     Я  хорошо  помню  обстоятельства, при каких происходил мой

визит в апартаменты Хэмптон-корт  пэлис,  которые  предоставила

семейству  королева  Мария в качестве временного прибежища. Они

находились  в  квартале,  представляющем  собой  ряд  невысоких

домов,  расположенных  на  одной  из  улиц города, и я с трудом

отыскал нужный адрес.  Подъезжая  к  указанному  мне  дому,  на

противоположной  стороне улицы я заметил мужчину, стоявшего под

дождем  без  всякой   видимой   необходимости.   Неожиданно   я

сообразил,  что  было  бы  глупо  с  моей  стороны припарковать

большой канадский автомобиль  с  канадскими  номерными  знаками

перед  нужным  мне  домом,  поэтому свернул на боковую улицу и,

проехав  пару  кварталов,  вернулся   назад   пешком.   Мужчина

по-прежнему  стоял  под  проливным дождем. По-видимому, это был

переодетый полицейский.

     Меня провели в похожую  на  столовую  скудно  обставленную

комнату,  расположенную  на  первом  этаже.  Огонь  в камине не

горел, шторы на окнах задернуты. В помещении было так холодно и

сыро, что пальто снимать я  не  стал.  Спустя  несколько  минут

вошла  Великая  княгиня.  Представившись,  она  предложила  мне

раздеться и сесть и поблагодарила за то, что я пришел.  На  ней

был   теплый   костюм  из  плотного  материала  темного  цвета,

закрывавший даму от горла чуть ли не до  щиколоток.  На  плечах

теплый  шерстяной платок. Великая княгиня очень нервничала. Она

оказалась чрезвычайно обаятельной, умной и интересной женщиной.

У нее была царственная осанка, как и у  ее  знаменитой  подруги

королевы  Марии.  Когда я ее увидел, Великая княгиня показалась

мне  усталой,  грустной,  издерганной  и  озабоченной,  однако,

несмотря на все это, в каждой жилке лица, в каждой черте фигуры

этой   женщины  были  видны  решимость  и  отвага.  Она  искала

прибежища, где могла бы жить с семьей  в  мире  и  безопасности

простой  деревенской  жизнью, как можно меньше привлекая к себе

внимание со стороны  общества.  Сама  она  смерти  не  боялась,

главной ее заботой было уберечь от гибели ее детей и внуков.

     Во  время  беседы  она  привела  в  комнату  своего  мужа,

полковника Куликовского, и сыновей, которые стали задавать  мне

вопросы.  Полковник был не вполне здоров и, хотя много вопросов

не задавал, слушал меня внимательно. Мне предложили перекусить,

и Великая княгиня, которая, по-видимому, принимала  все  важные

семейные решения, поручила мне предпринять необходимые меры.

     Говорила  она  очень  быстро  и  четко. Объяснила мне свою

проблему и подчеркнула, как важно, чтобы она  и  ее  семья  как

можно  раньше  уехали из Великобритании. По ее мнению, в Канаде

они будут в большей безопасности, чем в США. Она  поблагодарила

меня  за  предложение  помочь  ей  и  более  часа  осыпала меня

вопросами касательно таких проблем, как иммиграция,  транспорт,

финансы,  стоимость жизни, стоимость фермы, наиболее подходящее

ее расположение и о канадцах вообще. Хотя сыновья ее, очевидно,

были довольны ее быстрым решением, муж не  проявлял  такого  же

энтузиазма   и  полагал,  что  вопрос  следует  обсудить  более

внимательно. Никакого спора не было. Великая  княгиня  заявила,

что они уезжают, и проводила меня до дверей.

     Мы договорились о следующей встрече, чтобы я смог сообщить

о предпринятых  шагах.  По  причинам  безопасности возможен был

лишь личный контакт: ни телефоном,  ни  почтой  воспользоваться

было нельзя.

     В  мае  я  еще два раза нанес визит Великой княгине. Перед

самым отъездом она вместе с мужем и двумя  сыновьями  зашли  ко

мне в "Дом Онтарио", чтобы поблагодарить за помощь".

     Рассказ  господина  Армстронга приводится здесь целиком по

двум причинам. Во-первых, Ольга Александровна  предстает  перед

нами  совсем  не  такой,  какой  хотела бы казаться. Оказавшись

перед  серьезным  выбором,  она,  мечтательница,   непрактичная

художница,  предстает перед нами, как совершенно другой человек

- женщина энергичная, полная сил, несмотря  на  ее  усталость,

быстро  принимающая  важные  решения,  причем,  по существу, не

обращая внимания на реакцию  членов  ее  семьи.  Второй  аспект

имеет большее значение.

     Шел  1948  год.  Минул тридцать один год после октябрьской

революции 1917 года. Казалось бы, что  семейство  Романовых  не

должно   было   больше   тревожить   Кремль,   но   все   факты

свидетельствуют о противоположном. В Дании, недалеко от  границ

которой   стояли   советские   войска,  жизнь  Великой  княгини

находилась  под  угрозой.  Но  тот  факт,  что  то   же   самое

происходило  и  в  Англии,  говорит  сам  за  себя. Магия имени

Романовых все еще была жива, и  угроза,  нависшая  над  Великой

княгиней, отнюдь не существовала в чьем-то воображении.

     В   спешке,  сопровождавшей  отъезд  из  Дании,  никто  не

позаботился  о  том,  чтобы  получить  паспорт  для  верной   и

незаменимой  помощницы  Ольги Александровны - Мимки, которой к

тому времени  исполнилось  уже  восемьдесят  три  года.  Отъезд

пришлось  отложить  на  две недели, пока не выправили документы

для  Эмилии  Тенсо.  Великая  княгиня   часто   отлучалась   из

Хэмптон-корта, что лишь прибавляло забот Скотланд Ярду.

     - Я  обрадовалась  задержке,  - призналась  мне  Ольга

Александровна.  - Мне  нужно  было  повидаться  со  столькими

людьми.  Я даже сумела отыскать родственников моей старой милой

Нана. Надо было увидеться и с Джимми, который, уйдя в отставку,

поселился в Букингемшире. Мы с ним пили чай. На  стене  у  него

висела  одна  из моих картин. Увидев ее, я воскликнула: "Я и не

знала, что умею так хорошо  рисовать".  Мне  было  так  приятно

увидеть   его   и  поговорить  о  прежних  временах.  Потом  мы

праздновали день рождения Мэй - ей исполнился восемьдесят один

год, затем мне надо было нанести ряд совершенно частных визитов

в Марлборо-хаус.

     - Вы не коснулись вопроса о драгоценностях при встрече  с

королевой Марией? - осмелился я спросить.

     Ольга Александровна решительно покачала головой.

     - К чему было обострять отношения?

     2  июня  1948  года Великая княгиня вместе со своей семьей

поднялась на  борт  судна  "Эмпресс  оф  Канада",  стоявшего  в

Ливерпульском  порту. Еще день жизни ушел на грустные прощания.

Кроме   шестидесятишестилетней    Великой    княгини    и    ее

шестидесятисемилетнего  супруга  группу  отъезжающих составляли

двое их сыновей - Тихон,  которому  было  тридцать,  и  Гурий,

который  был  на  год  моложе, вместе с их женами-датчанками -

Агнес и  Рут,  - шестилетней  внучкой  Ксенией  и  пятилетним

Леонидом.

     - После  того,  как  в  тумане скрылись свинцовые берега

Англии, мне показалось, будто опустился некий занавес,  оставив

позади  годы жизни, проведенные в России и Дании, - вспоминала

Ольга Александровна. - Конечно, я твердо  знала,  что  никогда

больше  не  увижу  Европу.  Но я знала и то, что до конца своих

дней сохраню в  своей  памяти  много  дорогих  и  милых  сердцу

воспоминаний.

 

СОДЕРЖАНИЕ РАЗДЕЛА: Великая княгиня Ольга Александровна (дочь императора Александра 3)

 

Смотрите также:

 

Сон Пьера Жильяра

Вчера Пьер получил письмо от великой княгини Ольги Александровны, сестры императора Николая II, живущей в Дании

 

 Александр 3 Третий   Император Александр Третий  Император Александр 3 Александрович

 

Портрет Александра 3  Гравюра. Император Александр Третий

 

 Император Николай Второй  Коронация. Миропомазание Николая 2 в Успенском соборе...

 

Портрет императора Николая 2. Картины Серова  Портрет императора Николая 2 - картина Репина

 

Распутин и Николай II   Из дневника Николая 2 Второго

 

Свержение монархии. Отречение Николая 2 Второго от престола  Николай 2. Расстрел последнего царя