Русская классическая литература

Александр Иванович

Куприн

2. Макрель

   Идет осень.  Вода  холодеет.  Пока  ловится  только  маленькая  рыба  в

мережки, в эти большие вазы из сетки, которые прямо с  лодки  сбрасываются

на дно. Но вот раздается слух о том, что Юра Паратино оснастил свой баркас

и отправил его на место между мысом Айя  и  Ласпи,  туда,  где  стоит  его

макрельный завод.

   Конечно, Юра Паратино - не германский император, не знаменитый бас,  не

модный писатель, не исполнительница цыганских романсов, но когда я думаю о

том, каким весом и уважением окружено его имя на  всем  побережье  Черного

моря, - я с удовольствием и с гордостью вспоминаю его дружбу ко мне.

   Юра  Паратино  вот  каков:  это  невысокий,  крепкий,   просоленный   и

просмоленный грек, лет сорока. У  него  бычачья  шея,  темный  цвет  лица,

курчавые  черные  волосы,  усы,  бритый  подбородок  квадратной  формы,  с

животным угибом посредине, -  подбородок,  говорящий  о  страшной  воле  и

большой жестокости, тонкие, твердые, энергично  опускающиеся  углами  вниз

губы. Нет ни одного человека  среди  рыбаков  ловчее,  хитрее,  сильнее  и

смелее Юры Паратино. Никто еще не мог перепить Юру, и никто не  видал  его

пьяным. Никто не сравнится с Юрой удачливостью - даже сам знаменитый Федор

из Олеиза.

   Ни в ком так сильно не  развито,  как  в  нем,  то  специально  морское

рыбачье равнодушие к несправедливым  ударам  судьбы,  которое  так  высоко

ценится этими солеными людьми.

   Когда Юре говорят о том, что  буря  порвала  его  снасти  или  что  его

баркас, наполненный доверху дорогой рыбой, захлестнуло волной и  он  пошел

ко дну, Юра только заметит вскользь:

   - А туда его, к чертовой матери! - и тотчас же точно забудет об этом.

   Про Юру рыбаки говорят так:

   - Еще макрель только думает из Керчи идти сюда, а уже  Юра  знает,  где

поставить завод.

   Завод - это сделанная из сети западня в десять сажен длиною  и  саженей

пять в ширину. Подробности мало кому интересны. Достаточно только сказать,

что рыба, идущая ночью большой массой вдоль  берега,  попадает,  благодаря

наклону сети, в эту западню и выбраться оттуда уже  не  может  без  помощи

рыбаков, которые поднимают завод  из  воды  и  выпрастывают  рыбу  в  свои

баркасы.  Важно  только  вовремя  заметить  тот  момент,  когда  вода   на

поверхности завода начнет кипеть, как каша в  котле.  Если  упустить  этот

момент, рыба прорвет сеть и уйдет.

   И  вот,  когда  таинственное  предчувствие  уведомило  Юру   о   рыбьих

намерениях,  вся  Балаклава  переживает  несколько  тревожных,  томительно

напряженных дней. Дежурные мальчики день и ночь следят  с  высоты  гор  за

заводами, баркасы держатся  наготове.  Из  Севастополя  приехали  скупщики

рыбы. Местный завод консервов приготовляет сараи для огромных партий.

   Однажды ранним утром повсюду - по  домам,  по  кофейным,  по  улицам  -

разносится, как молния, слух:

   - Рыба пошла, рыба идет! Макрель зашла в заводы к  Ивану  Егоровичу,  к

Коте, к Христо, к Спиро и к Капитанаки. И уж конечно, к Юре Паратино.

   Все артели уходят на своих баркасах в море.

   Остальные жители поголовно на берегу: старики,  женщины,  дети,  и  оба

толстых трактирщика, и седой кофейщик Иван Адамович, и  аптекарь,  занятой

человек, прибежавший впопыхах на минутку,  и  добродушный  фельдшер  Евсей

Маркович, и оба местных доктора.

   Особенно важно то обстоятельство, что первый баркас, пришедший в залив,

продает свою добычу по самой дорогой пене, - таким образом, для дожидающих

на берегу соединяются вместе и интерес, и спорт, и самолюбие, и расчет.

   Наконец в том месте, где горло бухты сужается за горами,  показывается,

круто огибая берег, первая лодка.

   - Это Юра.

   - Нет, Коля.

   - Конечно, это Генали.

   У рыбаков есть свой особенный шик. Когда улов особенно богат,  надо  не

войти в залив, а прямо влететь на веслах, и трое гребцов  мерно  и  часто,

все как один, напрягая  спину  и  мышцы  рук,  нагнув  сильно  шеи,  почти

запрокидываясь  назад,  заставляют  лодку  быстрыми,  короткими   толчками

мчаться по тихой глади залива.  Атаман,  лицом  к  нам,  гребет  стоя;  он

руководит направлением баркаса.

   Конечно, это Юра Паратино!

   До самых бортов лодка наполнена белой, серебряной рыбой, так  что  ноги

гребцов лежат на ней вытянутыми прямо и попирают ее. Небрежно, на ходу,  в

то  время  когда  гребцы  почти  еще  не  замедляют  разгона  лодки,   Юра

соскакивает на деревянную пристань.

   Тотчас начинается торг со скупщиками.

   - Тридцать! -  говорит  Юра  и  хлопает  с  размаху  о  ладонь  длинной

костлявой руки высокого грека.

   Это значит, что он хочет отдать рыбу по тридцать рублей за тысячу.

   - Пятнадцать! - кричит грек и, в свою очередь, высвободив  руку  из-под

низу, хлопает Юру по ладони.

   - Двадцать восемь!

   - Восемнадцать!

   Хлоп-хлоп...

   - Двадцать шесть!

   - Двадцать!

   - Двадцать пять! - говорит хрипло Юра. - И у меня  там  еще  идет  один

баркас.

   А в это время из-за горла бухты показывается еще один  баркас,  другой,

третий, еще два сразу. Они стараются перегнать друг друга, потому что цены

на рыбу все падают и падают. Через полчаса за тысячу уже платят пятнадцать

рублей, через час - десять и, наконец, пять и даже три рубля.

   К вечеру вся Балаклава нестерпимо воняет рыбой. В каждом  доме  жарится

или  маринуется  скумбрия.  Широкие  устья  печей  в  булочных  заставлены

глиняной черепицей, на  которой  рыба  жарится  в  собственном  соку.  Это

называется:  макрель  на  шкаре  -  самое   изысканное   кушанье   местных

гастрономов. И все кофейные и трактиры наполнены дымом и  запахом  жареной

рыбы.

   А Юра Паратино - самый широкий человек во всей Балаклаве  -  заходит  в

кофейную, где сгрудились в табачном дыму и рыбьем  чаду  все  балаклавские

рыбаки, и, покрывая общий гам, кричит повелительно кофейщику:

   - Всем по чашке кофе!

   Момент всеобщего молчания, изумления и восторга.

   - С сахаром или без сахару? - спрашивает  почтительно  хозяин  кофейни,

огромный, черномазый Иван Юрьич.

   Юра в продолжение  одной  секунды  колеблется:  чашка  кофе  стоит  три

копейки, а с сахаром пять... Но  он  чужд  мелочности.  Сегодня  последний

пайщик на его баркасе заработал не меньше  десяти  рублей.  И  он  бросает

пренебрежительно:

   - С сахаром. И музыку!..

   Появляется музыка: кларнет и бубен. Они бубнят и дудят до самой поздней

ночи однообразные, унылые татарские песни. На  столах  появляется  молодое

вино -  розовое  вино,  пахнущее  свежераздавленным  виноградом;  от  него

страшно скоро пьянеешь и на другой день болит голова.

   А на пристани в  это  время  до  поздней  ночи  разгружаются  последние

баркасы. Присев на корточки в  лодке,  двое  или  трое  греков  быстро,  с

привычной ловкостью хватают правой рукой две, а левой три рыбы  и  швыряют

их в корзину, ведя точный, скорый, ни на секунду не прекращающийся счет.

   И на другой день еще приходят баркасы с моря.

   Кажется, вся Балаклава переполнилась рыбой.

   Ленивые,  объевшиеся  рыбой  коты  с  распухнувшими  животами  валяются

поперек тротуаров, и когда их толкнешь ногой, то они  нехотя  приоткрывают

один глаз и  опять  засыпают.  И  домашние  гуси,  тоже  сонные,  качаются

посредине залива, и из клювов у них торчат хвосты недоеденной рыбы.

   В воздухе еще много дней стоит крепкий запах свежей рыбы и чадный запах

жареной рыбы. И легкой, клейкой рыбьей чешуей осыпаны деревянные пристани,

и камни мостовой, и руки и платья счастливых хозяек, и синие воды  залива,

лениво колышущегося под осенним солнцем.