Гранатовый браслет. Куприн

 

Вся библиотека >>>

Александр Куприн >>>

 


Гранатовый браслет

Русская классическая литература

Александр Иванович

Куприн


 

      Гранатовый браслет

 

 

      8

 

 

   Анна с Бахтинским шли впереди, а сзади их, шагов на двадцать, комендант

под руку с Верой. Ночь была так черна, что в первые минуты, пока глаза  не

притерпелись после света к темноте, приходилось ощупью  ногами  отыскивать

дорогу. Аносов, сохранивший,  несмотря  на  годы,  удивительную  зоркость,

должен был помогать своей спутнице. Время от времени он ласково поглаживал

своей большой холодной рукой  руку  Веры,  легко  лежавшую  на  сгибе  его

рукава.

   - Смешная  эта  Людмила  Львовна,  -  вдруг  заговорил  генерал,  точно

продолжая вслух течение своих мыслей. - Сколько раз я  в  жизни  наблюдал:

как только стукнет даме под пятьдесят, а в особенности если она вдова  или

старая девка, то так и  тянет  ее  около  чужой  любви  покрутиться.  Либо

шпионит, злорадствует и сплетничает, либо лезет устраивать чужое  счастье,

либо разводит словесный гуммиарабик насчет возвышенной  любви.  А  я  хочу

сказать, что люди в наше время разучились любить. Не вижу настоящей любви.

Да и в мое время не видел!

   - Ну как же это так, дедушка? - мягко возразила  Вера,  пожимая  слегка

его-руку. - Зачем клеветать? Вы ведь сами были  женаты.  Значит,  все-таки

любили?

   - Ровно ничего не значит, дорогая Верочка. Знаешь, как  женился?  Вижу,

сидит около меня свежая девчонка. Дышит - грудь так и ходит под кофточкой.

Опустит ресницы, длинные-длинные такие, и вся вдруг вспыхнет.  И  кожа  на

щеках нежная, шейка белая такая, невинная, и руки  мяконькие,  тепленькие.

Ах ты, черт! А тут папа-мама ходят вокруг, за дверями подслушивают, глядят

на тебя грустными такими, собачьими, преданными глазами. А когда уходишь -

за дверями этакие быстрые поцелуйчики... За чаем ножка тебя под столом как

будто нечаянно тронет... Ну и готово. "Дорогой Никита Антоныч, я пришел  к

вам просить руки вашей дочери. Поверьте, что это святое существо..."  А  у

папы уже и  глаза  мокрые,  и  уж  целоваться  лезет...  "Милый!  Я  давно

догадывался... Ну, дай вам бог... Смотри только береги это сокровище..." И

вот через три месяца святое сокровище ходит в затрепанном капоте, туфли на

босу ногу, волосенки жиденькие,  нечесаные,  в  папильотках,  с  денщиками

собачится,  как  кухарка,  с  молодыми   офицерами   ломается,   сюсюкает,

взвизгивает, закатывает глаза. Мужа почему-то  на  людях  называет  Жаком.

Знаешь, этак в нос, с  растяжкой,  томно:  "Ж-а-а-ак".  Мотовка,  актриса,

неряха,  жадная.  И  глаза  всегда  лживые-лживые...  Теперь  все  прошло,

улеглось, утряслось. Я даже этому актеришке  в  душе  благодарен...  Слава

богу, что детей не было...

   - Вы простили им, дедушка?

   - Простил - это не то слово, Верочка. Первое  время  был  как  бешеный.

Если бы тогда увидел их, конечно, убил бы обоих. А потом понемногу  отошло

и отошло, и ничего не осталось, кроме презрения. И хорошо. Избавил бог  от

лишнего пролития крови. И кроме того, избежал я общей  участи  большинства

мужей. Что бы я был  такое,  если  бы  не  этот  мерзкий  случай?  Вьючный

верблюд, позорный потатчик, укрыватель,  дойная  корова,  ширма,  какая-то

домашняя необходимая вещь... Нет! Все к лучшему, Верочка.

   - Нет, нет, дедушка, в вас все-таки,  простите  меня,  говорит  прежняя

обида... А  вы  свой  несчастный  опыт  переносите  на  все  человечество.

Возьмите хоть нас с Васей. Разве можно назвать наш брак несчастливым?

   Аносов довольно долго молчал. Потом протянул неохотно:

   - Ну, хорошо... скажем - исключение... Но вот в большинстве-то  случаев

почему люди  женятся?  Возьмем  женщину.  Стыдно  оставаться  в  девушках,

особенно когда подруги уже повыходили замуж. Тяжело  быть  лишним  ртом  в

семье. Желание быть хозяйкой, главною в доме, дамой, самостоятельной...  К

тому же потребность, прямо физическая  потребность  материнства,  и  чтобы

начать вить свое гнездо. А у мужчины другие мотивы.  Во-первых,  усталость

от холостой жизни, от беспорядка в  комнатах,  от  трактирных  обедов,  от

грязи,  окурков,  разорванного  и  разрозненного  белья,  от  долгов,   от

бесцеремонных товарищей, и прочее и  прочее.  Во-вторых,  чувствуешь,  что

семьей жить выгоднее, здоровее и экономнее. В-третьих, думаешь: вот пойдут

детишки, - я-то умру, а часть меня все-таки останется  на  свете...  нечто

вроде иллюзии бессмертия. В-четвертых,  соблазн  невинности,  как  в  моем

случае. Кроме того, бывают иногда и мысли о приданом. А где же  любовь-то?

Любовь бескорыстная, самоотверженная, не ждущая награды? Та,  про  которую

сказано - "сильна, как  смерть"?  Понимаешь,  такая  любовь,  для  которой

совершить любой подвиг, отдать жизнь, пойти на мучение - вовсе не труд,  а

одна радость. Постой, постой, Вера, ты мне сейчас опять хочешь про  твоего

Васю? Право же, я его люблю. Он хороший парень. Почем знать,  может  быть,

будущее и покажет его любовь в свете большой красоты. Но ты пойми, о какой

любви я говорю. Любовь должна быть трагедией. Величайшей  тайной  в  мире!

Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны ее касаться.

   - Вы видели когда-нибудь такую любовь, дедушка? - тихо спросила Вера.

   - Нет, - ответил старик  решительно.  -  Я,  правда,  знаю  два  случая

похожих. Но один был продиктован глупостью, а  другой...  так...  какая-то

кислота... одна жалость... Если хочешь, я расскажу. Это недолго.

   - Прошу вас, дедушка.

   - Ну, вот. В одном полку нашей дивизии (только не в  нашем)  была  жена

полкового  командира.  Рожа,  я  тебе  скажу,  Верочка,   преестественная.

Костлявая, рыжая, длинная, худущая, ротастая... Штукатурка  с  нее  так  и

сыпалась, как со старого московского дома. Но, понимаешь, этакая  полковая

Мессалина:  темперамент,  властность,  презрение  к   людям,   страсть   к

разнообразию. Вдобавок - морфинистка.

   И  вот  однажды,  осенью,  присылают  к  ним  в  полк   новоиспеченного

прапорщика, совсем желторотого воробья, только что  из  военного  училища.

Через месяц эта старая лошадь совсем овладела им. Он  паж,  он  слуга,  он

раб, он вечный кавалер ее в танцах,  носит  ее  веер  и  платок,  в  одном

мундирчике выскакивает на мороз звать ее лошадей. Ужасная это штука, когда

свежий и чистый мальчишка положит  свою  первую  любовь  к  ногам  старой,

опытной и властолюбивой развратницы. Если он сейчас  выскочил  невредим  -

все равно в будущем считай его погибшим. Это - штамп на всю жизнь.

   К рождеству он ей уже надоел. Она вернулась к одной из  своих  прежних,

испытанных пассий. А он не мог. Ходит за ней,  как  привидение.  Измучился

весь, исхудал, почернел. Говоря высоким штилем - "смерть уже лежала на его

высоком челе". Ревновал он ее ужасно. Говорят, целые ночи  простаивал  под

ее окнами.

   И вот однажды весной устроили они в полку какую-то маевку или пикник. Я

и ее и его знал лично, но при этом происшествии не был.  Как  и  всегда  в

этих случаях, было много выпито.  Обратно  возвращались  ночью  пешком  по

полотну железной дороги. Вдруг навстречу  им  идет  товарный  поезд.  Идет

очень медленно вверх, по довольно крутому подъему. Дает  свистки.  И  вот,

только что паровозные огни поравнялись с компанией, она  вдруг  шепчет  на

ухо прапорщику: "Вы все говорите, что любите меня.  А  ведь,  если  я  вам

прикажу - вы, наверно, под поезд не броситесь". А он, ни слова не ответив,

бегом - и под поезд.  Он-то,  говорят,  верно  рассчитал,  как  раз  между

передними и задними колесами: так бы его аккуратно пополам  и  перерезало.

Но какой-то идиот вздумал его удерживать  и  отталкивать.  Да  не  осилил.

Прапорщик как уцепился руками за рельсы, так ему обе кисти и оттяпало.

   - Ох, какой ужас! - воскликнула Вера.

   - Пришлось прапорщику оставить службу. Товарищи собрали  ему  кое-какие

деньжонки на выезд. Оставаться-то в городе ему было неудобно:  живой  укор

перед глазами и ей, и  всему  полку.  И  пропал  человек...  самым  подлым

образом... Стал попрошайкой... замерз где-то на пристани в Петербурге.

   А другой случай был совсем жалкий. И  такая  же  женщина  была,  как  и

первая, только молодая и красивая. Очень и очень нехорошо  себя  вела.  На

что уж мы легко глядели на эти домашние романы, но даже и нас коробило.  А

муж - ничего. Все знал, все видел и молчал.  Друзья  намекали  ему,  а  он

только руками отмахивался. "Оставьте, оставьте...  Не  мое  дело,  не  мое

дело... Пусть только Леночка будет счастлива!.." Такой олух!

   Под конец сошлась она накрепко с поручиком Вишняковым,  субалтерном  из

ихней роты. Так втроем и жили в двумужественном браке -  точно  это  самый

законный вид супружества. А тут ваш  полк  двинули  на  войну.  Наши  дамы

провожали нас, провожала и она, и, право,  даже  смотреть  было  совестно:

хотя бы для приличия взглянула разок на мужа, - нет, повесилась  на  своем

поручике, как черт на сухой вербе, и не отходит. На прощанье, когда мы уже

уселись в вагоны и поезд тронулся, так она еще  мужу  вслед,  бесстыдница,

крикнула: "Помни же, береги Володю! Если что-нибудь с ним случится -  уйду

из дому и никогда не вернусь. И детей заберу".

   Ты, может быть, думаешь, что  этот  капитан  был  какая-нибудь  тряпка?

размазня? стрекозиная душа? Ничуть. Он был храбрым солдатом. Под  Зелеными

Горами он шесть раз водил свою роту на турецкий редут, и у него от двухсот

человек осталось только четырнадцать. Дважды раненный - он отказался  идти

на перевязочный пункт. Вот он был какой. Солдаты на него богу молились.

   Но _она_ велела... Его Леночка ему велела!

   И он ухаживал за этим трусом и  лодырем  Вишняковым,  за  этим  трутнем

безмедовым, - как нянька, как мать. На ночлегах под дождем,  в  грязи,  он

укутывал его своей шинелью. Ходил вместо него на саперные  работы,  а  тот

отлеживался в землянке или  играл  в  штос.  По  ночам  проверял  за  него

сторожевые посты. А это, заметь, Веруня, было в то время, когда башибузуки

вырезывали наши пикеты так же просто,  как  ярославская  баба  на  огороде

срезает  капустные  кочни.  Ей-богу,  хотя  и  грех  вспоминать,  но   все

обрадовались, когда узнали, что Вишняков скончался в госпитале от тифа...

   - Ну, а женщин, дедушка, женщин вы встречали любящих?

   - О, конечно, Верочка. Я даже больше скажу: я уверен, что почти  каждая

женщина способна в любви на самый  высокий  героизм.  Пойми,  она  целует,

обнимает, отдается - и она _уже_ мать. Для нее,  если  она  любит,  любовь

заключает весь смысл жизни - всю вселенную! Но вовсе  не  она  виновата  в

том, что любовь у людей приняла такие пошлые формы и  снизошла  просто  до

какого-то  житейского  удобства,  до  маленького   развлечения.   Виноваты

мужчины, в двадцать  лет  пресыщенные,  с  цыплячьими  телами  и  заячьими

душами,  неспособные  к  сильным  желаниям,  к  героическим  поступкам,  к

нежности и обожанию перед любовью. Говорят, что раньше все это  бывало.  А

если и не бывало, то разве не мечтали и не тосковали об этом лучшие умы  и

души человечества - поэты, романисты,  музыканты,  художники?  Я  на  днях

читал историю Машеньки Леско и кавалера  де  Грие...  Веришь  ли,  слезами

обливался... Ну скажи же, моя милая, по совести, разве  каждая  женщина  в

глубине своего сердца не мечтает о такой любви - единой, всепрощающей,  на

все готовой, скромной и самоотверженной?

   - О, конечно, конечно, дедушка...

   - А раз ее нет, женщины мстят. Пройдет еще лет тридцать... я не  увижу,

но ты, может быть, увидишь, Верочка.  Помяни  мое  слово,  что  лет  через

тридцать женщины займут в мире неслыханную власть.  Они  будут  одеваться,

как индийские идолы. Они  будут  попирать  нас,  мужчин,  как  презренных,

низкопоклонных рабов. Их сумасбродные прихоти и  капризы  станут  для  нас

мучительными законами. И все оттого, что мы целыми  поколениями  не  умели

преклоняться и благоговеть перед любовью. Это будет месть.  Знаешь  закон:

сила действия равна силе противодействия.

   Немного помолчав, он вдруг спросил:

   - Скажи мне, Верочка, если только тебе не трудно, что это за история  с

телеграфистом, о котором рассказывал  сегодня  князь  Василий?  Что  здесь

правда и что выдумка, по его обычаю?

   - Разве вам интересно, дедушка?

   - Как хочешь, как хочешь, Вера. Если тебе почему-либо неприятно...

   - Да вовсе нет. Я с удовольствием расскажу.

   И она рассказала коменданту со всеми подробностями о каком-то  безумце,

который начал преследовать  ее  своею  любовью  еще  за  два  года  до  ее

замужества.

   Она ни разу не видела его и не знает его фамилии. Он только писал ей  и

в письмах подписывался Г.С.Ж. Однажды он обмолвился, что служит в каком-то

казенном учреждении маленьким чиновником, - о телеграфе он не упоминал  ни

слова. Очевидно, он постоянно следил за ней, потому что  в  своих  письмах

весьма точно указывал, где она бывала на вечерах, в каком обществе  и  как

была одета.  Сначала  письма  его  носили  вульгарный  и  курьезно  пылкий

характер, хотя и были  вполне  целомудренны.  Но  однажды  Вера  письменно

(кстати, не проболтайтесь, дедушка, об этом нашим: никто из них не  знает)

попросила его не утруждать ее больше своими любовными  излияниями.  С  тех

пор он замолчал о любви и стал писать лишь изредка: на пасху, на Новый год

и в день ее именин. Княгиня Вера рассказала также и о сегодняшней  посылке

и даже  почти  дословно  передала  странное  письмо  своего  таинственного

обожателя...

   -  Да-а,  -  протянул  генерал  наконец.  -  Может  быть,  это   просто

ненормальный малый, маниак, а - почем знать? - может быть, твой  жизненный

путь, Верочка, пересекла именно такая любовь, о которой грезят  женщины  и

на которую больше не способны мужчины. Постой-ка. Видишь, впереди движутся

фонари? Наверно, мой экипаж.

   В то же время сзади послышалось зычное рявканье автомобиля,  и  дорога,

изрытая колесами,  засияла  белым  ацетиленовым  светом.  Подъехал  Густав

Иванович.

   -  Анночка,  я  захватил  твои  вещи.  Садись,  -  сказал  он.  -  Ваше

превосходительство, не позволите ли довезти вас?

   - Нет уж, спасибо, мой милый, - ответил генерал.  -  Не  люблю  я  этой

машины. Только дрожит и воняет, а радости никакой.  Ну,  прощай,  Верочка.

Теперь я буду часто приезжать, - говорил он, целуя у Веры лоб и руки.

   Все распрощались. Фриессе довез Веру Николаевну до  ворот  ее  дачи  и,

быстро  описав  круг,  исчез  в  темноте  со  своим  ревущим  и   пыхтящим

автомобилем.

  

Куприн. Рассказы и повести           «Гранатовый браслет» - следующая глава >>>