Олеся. Повесть Александра Куприна

 

Вся библиотека >>>

Александр Куприн >>>

 


Олеся

Русская классическая литература

Александр Иванович

Куприн


 

Олеся

 

 

      8

 

 

   Было серенькое теплое утро. Уже несколько раз принимался идти  крупный,

короткий, благодатный дождь, после которого на глазах растет молодая трава

и вытягиваются новые побеги. После дождя на  минутку  выглядывало  солнце,

обливая радостным сверканием облитую дождем  молодую,  еще  нежную  зелень

сиреней, сплошь наполнявших мой  палисадник;  громче  становился  задорный

крик воробьев на рыхлых  огородных  грядках;  сильнее  благоухали  клейкие

коричневые почки тополя. Я сидел у стола и чертил план лесной дачи,  когда

в комнату вошел Ярмола.

   - Есть врядник, - проговорил он мрачно.

   У меня в эту минуту совсем вылетело из головы  отданное  мною  два  дня

тому назад приказание уведомить меня в случае приезда урядника, и я  никак

не мог сразу сообразить, какое отношение имеет в настоящую минуту  ко  мне

этот представитель власти.

   - Что такое? - спросил я в недоумении.

   - Говорю, что врядник приехал, -  повторил  Ярмола  тем  же  враждебным

тоном, который он вообще принял со мною за последние дни. - Сейчас я видел

его на плотине. Сюда едет.

   На улице послышалось тарахтение колес. Я поспешно  бросился  к  окну  и

отворил его. Длинный, худой, шоколадного цвета мерин,  с  отвислой  нижней

губой и обиженной мордой, степенной рысцой влек высокую тряскую  плетушку,

с которой он был соединен при помощи одной лишь оглобли, - другую  оглоблю

заменяла толстая веревка (злые уездные языки уверяли, что урядник  нарочно

завел этот печальный "выезд"  для  пресечения  всевозможных  нежелательных

толкований). Урядник сам правил лошадью, занимая своим  чудовищным  телом,

облеченным в серую шинель щегольского офицерского сукна, оба сиденья.

   - Мое почтение, Евпсихий  Африканович!  -  крикнул  я,  высовываясь  из

окошка.

   - А-а,  мое  почтенье-с!  Как  здоровьице?  -  отозвался  он  любезным,

раскатистым начальническим баритоном.

   Он сдержал мерина и, прикоснувшись выпрямленной ладонью к  козырьку,  с

тяжеловесной грацией наклонил вперед туловище.

   - Зайдите на минуточку. У меня к вам делишко одно есть.

   Урядник широко развел руками и затряс головой.

   - Не могу-с! При исполнении служебных обязанностей.  Еду  в  Волошу  на

мертвое тело - утопленник-с.

   Но я уже знал слабые стороны Евпсихия Африкановича и  потому  сказал  с

деланным равнодушием:

   - Жаль, жаль...  А  я  из  экономии  графа  Ворпеля  добыл  пару  таких

бутылочек...

   - Не могу-с. Долг службы...

   - Мне буфетчик по знакомству продал. Он их в погребе, как детей родных,

воспитывал... Зашли бы... А я вашему коньку овса прикажу дать.

   - Ведь вот вы какой, право, - с упреком  сказал  урядник.  -  Разве  не

знаете, что служба прежде всего?.. А они с чем, эти бутылки-то? Сливянка?

   - Какое сливянка! - махнул я рукой. - Старка, батюшка, вот что!

   - Мы, признаться, уж подзакусили, - с сожалением почесал щеку  урядник,

невероятно сморщив при этом лицо.

   Я продолжал с прежним спокойствием:

   - Не знаю, правда ли, но буфетчик божился, что ей двести лет.  Запах  -

прямо как коньяк, и самой янтарной желтизны.

   - Эх! Что вы со  мной  делаете!  -  воскликнул  в  комическом  отчаянии

урядник. - Кто же у меня лошадь-то примет?

   Старки у меня действительно оказалось  несколько  бутылок,  хотя  и  не

такой древней, как я  хвастался,  но  я  рассчитывал,  что  сила  внушения

прибавит ей несколько десятков лет... Во всяком случае, это была подлинная

домашняя, ошеломляющая старка,  гордость  погреба  разорившегося  магната.

(Евпсихий Африканович, который происходил из духовных, немедленно выпросил

у меня бутылку на случай, как он выразился, могущего произойти простудного

заболевания...) И закуска у меня нашлась гастрономическая: молодая редиска

со свежим, только что сбитым маслом.

   - Ну-с, а дельце-то ваше какого сорта?  -  спросил  после  пятой  рюмки

урядник, откинувшись на спинку затрещавшего под ним старого кресла.

   Я принялся излагать ему  положение  бедной  старухи,  упомянул  про  ее

беспомощность и отчаяние, вскользь прошелся насчет  ненужного  формализма.

Урядник слушал меня  с  опущенной  вниз  головой,  методически  очищая  от

корешков красную, упругую, ядреную редиску и пережевывая ее  с  аппетитным

хрустением. Изредка он быстро вскидывал на меня  равнодушные,  мутные,  до

смешного маленькие и голубые глаза, но на его красной огромной  физиономии

я не мог ничего прочесть: ни сочувствия, ни сопротивления. Когда я наконец

замолчал, он только спросил:

   - Ну, так чего же вы от меня хотите?

   - Как  чего?  -  заволновался  я.  -  Вникните  же,  пожалуйста,  в  их

положение. Живут две бедные, беззащитные женщины...

   - И одна из них прямо бутон садовый! - ехидно вставил урядник.

   - Ну уж там бутон или не бутон - это дело девятое. Но почему,  скажите,

вам и не принять в них участия? Будто бы вам уж так к спеху  требуется  их

выселить? Ну хоть подождите немного, покамест я сам у помещика  похлопочу.

Чем вы рискуете, если подождете с месяц?

   - Как чем я рискую-с?! - взвился с кресла урядник. - Помилуйте, да всем

рискую, и прежде всего  службой-с.  Бог  его  знает  каков  этот  господин

Ильяшевич, новый помещик. А может быть, каверзник-с... из таких,  которые,

чуть что, сейчас бумажку, перышко и доносик  в  Петербург-с?  У  нас  ведь

бывают и такие-с!

   Я попробовал успокоить расходившегося урядника:

   - Ну полноте, Евпсихий Африканович. Вы преувеличиваете  все  это  дело.

Наконец что же? Ведь риск риском, а благодарность все-таки благодарностью.

   - Фью-ю-ю! - протяжно свистнул урядник и глубоко засунул руки в карманы

шаровар. - Тоже благодарность называется!  Что  же  вы  думаете,  я  из-за

каких-нибудь  двадцати  пяти  рублей  поставлю  на  карту  свое  служебное

положение? Нет-с, это вы обо мне плохо понимаете.

   - Да что вы горячитесь, Евпсихий Африканович? Здесь вовсе  не  в  сумме

дело, а просто так... Ну хоть по человечеству...

   - По  че-ло-ве-че-ству?  -  иронически  отчеканил  он  каждый  слог.  -

Позвольте-с, да у меня эти человека вот где сидят-с!

   Он энергично  ударил  себя  по  могучему  бронзовому  затылку,  который

свешивался на воротник жирной безволосой складкой.

   - Ну, уж это вы, кажется, слишком, Евпсихий Африканович.

   - Ни капельки не слишком-с. "Это - язва  здешних  мест",  по  выражению

знаменитого баснописца, господина Крылова. Вот кто эти две дамы-с!  Вы  не

изволили читать прекрасное сочинение его  сиятельства  князя  Урусова  под

заглавием "Полицейский урядник"?

   - Нет, не приходилось.

   - И очень напрасно-с.  Прекрасное  и  высоконравственное  произведение.

Советую на досуге ознакомиться...

   - Хорошо, хорошо, я с  удовольствием  ознакомлюсь.  Но  я  все-таки  не

понимаю, какое отношение имеет эта книжка к двум бедным женщинам?

   - Какое? Очень прямое-с.  Пункт  первый  (Евпсихий  Африканович  загнул

толстый, волосатый указательный  палец  на  левой  руке):  "Урядник  имеет

неослабное наблюдение, чтобы все ходили в храм божий с усердием, пребывая,

однако, в оном без усилия..." Позвольте узнать, ходит ли эта... как  ее...

Мануйлиха, что ли?.. Ходит ли она когда-нибудь в церковь?

   Я молчал, удивленный неожиданным оборотом речи. Он поглядел на  меня  с

торжеством и загнул второй палец.

   -   Пункт   второй:   "Запрещаются   повсеместно   лжепредсказания    и

лжепредзнаменования..." Чувствуете-с? Затем пункт  третий-с:  "Запрещается

выдавать себя за колдуна или чародея и употреблять подобные обманы-с". Что

вы на это скажете? А вдруг все это  обнаружится  или  стороной  дойдет  до

начальства? Кто в ответе? - Я. Кого из службы по шапке?  -  Меня.  Видите,

какая штукенция.

   Он опять уселся в кресло. Глаза его, поднятые кверху, рассеянно бродили

по стенам комнаты, а пальцы громко барабанили по столу.

   - Ну, а если я вас попрошу,  Евпсихий  Африканович?  -  начал  я  опять

умильным тоном. - Конечно, ваши обязанности сложные и хлопотливые, но ведь

сердце у вас, я знаю, предоброе, золотое сердце. Что вам  стоит  пообещать

мне не трогать этих женщин?

   Глаза урядника вдруг остановились поверх моей головы.

   - Хорошенькое у вас ружьишко,  -  небрежно  уронил  он,  не  переставая

барабанить. - Славное ружьишко. Прошлый раз, когда я к вам  заезжал  и  не

застал дома, я все на него любовался... Чудное ружьецо!

   Я тоже повернул голову назад и поглядел на ружье.

   - Да, ружье недурное, - похвалил  я.  -  Ведь  оно  старинное,  фабрики

Гастин-Реннета, я его только в прошлом году на центральное  переделал.  Вы

обратите внимание на стволы.

   - Как же-с, как же-с... я на стволы-то  главным  образом  и  любовался.

Великолепная вещь... Просто, можно сказать, сокровище.

   Наши глаза встретились, и я увидел, как в углах губ  урядника  дрогнула

легкая, но многозначительная улыбка. Я поднялся с  места,  снял  со  стены

ружье и подошел с ним к Евпсихию Африкановичу.

   - У черкесов есть очень милый обычай дарить гостю все, что он похвалит,

- сказал я любезно. - Мы с вами хотя и не черкесы,  Евпсихий  Африканович,

но я прошу вас принять от меня эту вещь на память.

   Урядник для виду застыдился.

   - Помилуйте, такую прелесть! Нет, нет, это уже чересчур щедрый обычай!

   Однако мне не пришлось долго его  уговаривать.  Урядник  принял  ружье,

бережно поставил его между своих  колен  и  любовно  отер  чистым  носовым

платком пыль, осевшую на спусковой скобе. Я  немного  успокоился,  увидев,

что ружье, по крайней мере, перешло  в  руки  любителя  и  знатока.  Почти

тотчас Евпсихий Африканович встал и заторопился ехать.

   - Дело не ждет, а я тут с вами забалакался, - говорил он, громко  стуча

о пол неналезавшими калошами. - Когда будете в наших краях, милости просим

ко мне.

   - Ну, а как же  насчет  Мануйлихи,  господин  начальство?  -  деликатно

напомнил я.

   - Посмотрим, увидим... - неопределенно буркнул Евпсихий Африканович.  -

Я вот вас о чем хотел попросить... Редис у вас замечательный...

   - Сам вырастил.

   - Уд-дивительный редис! А у меня, знаете ли, моя  благоверная  страшная

обожательница всякой овощи. Так если бы, знаете, того, пучочек один.

   - С наслаждением, Евпсихий Африканович. Сочту долгом...  Сегодня  же  с

нарочным отправлю корзиночку. И маслица уж  позвольте  заодно...  Масло  у

меня на редкость.

   - Ну, и маслица... - милостиво разрешил урядник.  -  А  этим  бабам  вы

дайте уж знак, что я их пока что не трону.  Только  пусть  они  ведают,  -

вдруг возвысил он голос, - что одним спасибо  от  меня  не  отделаются.  А

засим желаю здравствовать. Еще раз мерси вам за подарочек и за угощение.

   Он по-военному пристукнул каблуками и грузной походкой  сытого  важного

человека пошел к своему экипажу, около которого в почтительных позах,  без

шапок, уже стояли сотский, сельский староста и Ярмола.

  

«Олеся» - следующая глава >>>