Культура застолья 19 века

Пушкинская пора

Лаврентьева Е.В.

Изданный в 1845 году «Карманный словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка» содержит следующее толкование слова «гастроном»: «Так называют человека, отличающего все тонкости вкуса в кушаньях и весьма много заботящегося о том, чтобы хорошо поесть».

История сохранила немало имен знаменитых гастрономов пушкинской поры. Многие из них занимали высокие государственные посты.

«Первым гастрономом в Петербурге» по праву называли министра финансов графа ДА. Гурьева. Истинным шедевром кулинарного искусства была гурьевская манная каша, приготовляемая на сливочных пенках с грецкими орехами, персиками, ананасами и другими фруктами, которую граф Гурьев будто бы изобрел в честь победы над Наполеоном.

Многие блюда XIX века носили имя министра иностранных дел К.В. Нессельроде: суп Нессельроде из репы, пудинг из каштанов, суфле из бекасов и др.

«Из разных сведений, необходимых для хорошего дипломата, — писал Ф.Ф. Вигель, — усовершенствовал он себя только по одной части: познаниями в поваренном искусстве доходил он до изящества. Вот чем умел он тронуть сердце первого гастронома в Петербурге, министра финансов Гурьева».

Первый секретарь французского посольства граф Рейзет рассказывает о встрече с К. Нессельроде в 1852 году: «6-го (18-го) ноября мы были вместе с генералом на большом официальном обеде у графа Нессельроде.

Его приемные комнаты, стены которых увешаны старинными картинами итальянской школы, были великолепны, тонкий обед был прекрасно сервирован. Шесть метрдотелей в коричневых сюртуках французского покроя со стального цвета пуговицами, в белых атласных жилетах и больших жабо, при шпаге, руководили лакеями, одетыми в пунцовых ливреях. В борльшом красном зале, против среднего окна, стояла огромная фарфоровая ваза, подаренная графу Нессельроде королем прусским.

Стр. 56

Канцлер был старичок небольшого роста, очень живой и веселый, в сущности очень эгоистичный и очень походил на Тьера[i]. Он был весьма воздержан, хотя любил хорошо поесть; до обеда, который был всегда весьма изысканный, он ничего не ел, только выпивал по утру и в три часа дня по рюмке малаги с бисквитом. Он сам заказывал обед и знал, из чего делается каждое кушанье.

Однажды на маленьком интимном обеде у датского посланника барона Плессена, на котором я был вместе с графом Нессельроде, он обратил внимание на пюре из дичи и тотчас записал карандашом в свою записную книжку способ его приготовления. Этот рецепт был послан его повару, который хранил, как драгоценность, этот любопытный автограф».

Известными гастрономами были братья Нарышкины. «Александр Львович жил открыто: дом его называли Афинами, — писал Ф. Булгарин. — Тут собиралось все умное и талантливое в столице <...>. Дмитрий Львович, муж первой красавицы в столице, изобиловавшей красавицами, жил также барином, но в другом роде. Балы его и праздники имели более официяльности и менее той благородной свободы, которая составляет всю прелесть общества. Дмитрий Львович приглашал гостей, а у Александра Львовича дом всегда был полон друзей и приверженцев».

По утверждению А.О. Смирновой-Россет, изысканные обеды в Петербурге давал богач граф С. Потоцкий, который осмелился сказать Николаю I: «Нет, государь, ваши обеды и ужины очень вкусны, но они не изысканны».

«Эпикурейскими обедами» в Петербурге славился дом генерала К.Ф. Левенштерна. «Я часто посещал <...> известного генерала барона Карла Федоровича Левенштерна, человека доброго, знаменитого гастронома, отживавшего свой век на покое в звании члена военного совета, — пишет в своих воспоминаниях A.M. Фадеев. — К нему ездила лакомиться на эпикурейские обеды вся петербургская знать, объедала его и вместе с тем трунила над его слабостями, из коих, после обжорства, преобладающей была непомерное честолюбие.

Он признавал себя вполне государственным человеком и злобился на графа Киселева за то, что тот перебил у него министерство государственных имуществ, на которое он почему-то рассчитывал.

Разочаровавшись в своих честолюбивых помыслах, он предался окончательно страсти к еде, что вскоре и свело его в могилу.

Он часто приглашал меня к себе обедать, объявляя при-

Стр. 57

том непремерно о каком-нибудь особом кушанье, которым намеревался меня, а главное — себя, угощать, как, например, о вестфальском окороке, сваренном в мадере, или фазане, фаршированном трюфелями, и т.д. <...>.

Левенштерн иногда не доверял своим поварам и сам ходил на базар выбирать провизию и проверять цены, причем надевал какую-нибудь старую шинель, принимал меры, чтобы его не узнали.

Но раз с ним случилось приключение, только, кажется, не в Петербурге, а где-то в провинции.

Пошел он на рынок, замаскировав по возможности свою генеральскую форму, и купил двух жирных, откормленных живых гусей, взял их обоих себе под руки и понес домой кратчайшим путем, забыв, что на пути гауптвахта. Как только поровнялся он с нею, караульный часовой его узнал и вызвал караул.

Испуганный генерал, желая остановить часового, второпях махнул рукою, и один из гусей в то же мгновение вырвался и побежал. Левенштерн бросился его ловить, а тут и другой гусь выскочил из-под руки и последовал за товарищем. В это же время вызванный караул под ружьем уже отдавал честь генералу от ариллерии барону Левенштерну и безмолвно созерцал, как генерал в смятении кидался от одного гуся к другому, а гуси, махая крыльями, с громким кряканием отбивались от его высокопревосходительства.

После такого казуса Левенштерн больше никогда не ходил на рынок покупать гусей».

В начале XIX века модным увлечением петербургской знати было посещение «рынка замороженного мяса».

«Существует обыкновение устраивать на Неве, когда она совсем замерзла, аллеи из елок, втыкая их на небольшом расстоянии одна от другой в лед. Как съестные припасы из южных частей империи прибывают зимою, то они все заморожены и прекрасно сохраняются в продолжение нескольких месяцев.

Так как к этому времени кончается один из русских постов, которых народ свято держится, то и стараются вознаградить себя за скудное питание.

Вот в этих-то аллеях, устроенных на льду, и располагаются съестные припасы. Возможные животные размещены в большом порядке; количество быков, свиней, птицы, дичи, баранов, коз весьма значительно. Их ставят в этом своеобразном парке на ноги, и они производят странное зрелище.

Так как это место служит прогулкою, то вереницею тянутся богатые сани с роскошными меховыми полостями и даже в шесть лошадей.

Самые знатные сановники любят делать покупки на этом рынке, и довольно часто можно видеть, как они возвращают-

Стр. 58

ся, поместив замороженного быка или свинью на запятках саней в виде лакея или на верхушке кареты» (из «Записок» Л. Фюзиль).

Петербургские гастрономы отдавали должное кулинарному искусству москвичей. «Великим хлебосолом и мастером выдумывать и готовить кушанье» был князь Д.Е. Цицианов, которого называли «поэтом лжи» и «русским Мюнхаузеном». «Он всех смешил своими рассказами, уверял, что варит прекрасный соус из куриных перьев», — вспоминала А.О. Смирнова-Россет. По словам С.П. Жихарева, «Александр Львович Нарышкин, первый гастроном своего времени, когда ни приезжает в Москву, ежедневно почти у него обедает».

Восхищался А.Л. Нарышкин и кухней Я.П. Лабата, бывшего кастелана Михайловского замка, жившего после отставки в Москве: «Он, сверх страсти своей к гостеприимству, — отмечает С.П. Жихарев, — имеет еще и другое качество — быть отличным знатоком поваренного искусства. Все кушанья приготовляются у него по его приказаниям, от которых повар не смеет отступить ни на волос. Эти кушанья так просты, но так вкусны, что нельзя не есть, хотя бы и не хотелось».

«Великим гастрономом и любителем вкусно покушать» называет современник П.А. Кологривова. Он был отчимом В.Ф. Вяземской, жены поэта. Биографы П.А. Вяземского пишут о Кологривове как о человеке недалеком и необразованном.

Пора изменить к нему отношение! Ибо, как говорил В.Ф. Одоевский, «тонкий вкус в кухне есть признак тонкого вкуса и в других вещах».

Любил задавать гастрономические обеды и Ф.И. Толстой-Американец, которого Вяземский называл «обжор, властитель, друг и бог».

«Не знаю, есть ли подобный гастроном в Европе <...>, — писал про него Булгарин. — Он не предлагал своим гостям большого числа блюд, но каждое его блюдо было верх поваренного искусства.

Столовые припасы он всегда закупал сам. Несколько раз он брал меня с собою, при этом говоря, что первый признак образованности — выбор кухонных припасов и что хорошая пища облагораживает животную оболочку человека, из которой испаряется разум.

Например, он покупал только ту рыбу в садке, которая сильно бьется, т.е. в которой больше жизни. Достоинства мяса он узнавал по цвету и т.д.».

Среди друзей и близких знакомых А.С. Пушкина Ф.И. Толстой-Американец был не единственным знатоком поваренного искусства.

Стр. 59

Нельзя, мой толстый Аристип,

Хоть я люблю твои беседы,

Твой милый нрав, твой милый хрип,

Твой вкус и мирные обеды,

Но не могу с тобою плыть...

Это стихотворение Пушкин посвятил своему приятелю А.Л. Давыдову. «Ни один историк литературно-общественных течений XIX столетия не обойдет молчанием фигуры этого типичного русского барина, сочетавшего в своем образе жизни размах и ширь вельможи екатерининских времен с либерально-просветительными стремлениями своей эпохи», — читаем о нем в «Сборнике биографий кавалергардов».

Отказываясь от совместной с ним поездки в Крым, Пушкин пишет:

Но льстивых од я не пишу; Ты не в чахотке, слава Богу; У неба я тебе прошу Лишь аппетита на дорогу.

Аппетит у Александра Львовича был, действительно, замечательный. Отличавшийся громадным ростом, непомерной толщиной, необыкновенной физической силой, Александр Львович «очень любил покушать и постоянно изощрялся в придумывании блюд».

Командуя в 1815 году во Франции отдельным отрядом, «он всегда составлял свой маршрут таким образом, чтобы иметь возможность проходить и останавливаться во всех тех местностях, которые славились или приготовлением какого-нибудь особенного кушанья, или производством редких фрукт и овощей, или, наконец, искусным откармливанием птиц». По его словам, он первый составил гастрономическую карту Франции.

Почетным гастрономом в Петербурге слыл М.Ю. Виельгорский, композитор, музыкант, литературно-музыкальный салон которого охотно посещал А.С. Пушкин. По словам современника, его обеды состояли из «блюд самой утонченной гастрономии, в которой граф Виельгорский считался первостепенным знатоком». О нем говорили в обществе: «Нельзя быть любезнее его, но за дурным обедом он становится свирепым».

Взыскательным гастрономом был и Г.А. Римский-Корсаков, с которым А.С. Пушкин часто встречался в московских литературных кругах, а также в доме его матери, знаменитой хлебосолки М.И. Римской-Корсаковой.

«В Английском клубе, — вспоминает П.А. Вяземский, — часто раздавался его сильный и повелительный голос. Стар-

Стр. 60

шины побаивались его. Взыскательный гастроном, он не спускал им, когда за обедом подавали худо изготовленное блюдо или вино, которое достоинством не отвечало цене, ему назначенной. Помню забавный случай. Вечером в газетную комнату вбежал с тарелкою в руке один из старшин и представил на суд Ив. Ив. Дмитриева котлету, которую Корсаков опорочивал. Можно представить себе удивление Дмитриева, когда был призван он на третейский суд по этому вопросу, и общий смех нас, зрителей этой комической сцены».