Шесть коллежских регистраторов  и  один  не  имеющий  чина  сидели  в

пригородной роще и пьянствовали.

     Пьянство было шумное, но печальное  и  грустное.  Не  видно  было  ни

улыбок, ни радостных телодвижений; не слышно было ни  смеха,  ни  веселого

говора... Пахло чем-то похоронным...

     Не далее как неделю  тому  назад  коллежский  регистратор  Канифолев,

явившись в присутствие в пьяном виде,  поскользнулся  на  чьем-то  плевке,

упал на стеклянный шкаф, разбил его и сам  разбился.  На  другой  же  день

после этого грехопадения он  потерял  две  бумаги  из  дела  № 2423.  Мало

этого... Он приходил в присутствие, имея в кармане порох и пистоны. Вообще

же он ведет жизнь нетрезвую и буйную. Всё было  принято  во  внимание.  Он

слетел и теперь кушал прощальный обед.

     — Вечная  тебе  память,  Алеша! —  говорили  чиновники  перед  каждой

рюмкой, обращаясь к Канифолеву. — Аминь тебе!

     Канифолев, маленький человечек с  длинным  заплаканным  лицом,  после

каждого подобного  приветствия  всхлипывал,  стучал  кулаком  по  столу  и

говорил:

     — Всё одно погибать!

     И изгнанник с ожесточением выпивал свою рюмку,  громко  всхлипывал  и

лез лобызать своих приятелей.

     — Меня прогнали! — говорил он, трагически мотая  головой. —  Прогнали

за то, что я выпивохом! А не понимают того, что я пил с горя, с досады!

     — С какого горя?

     — А с такого, что я не мог ихней неправды видеть!  Меня  их  неправда

подлая за сердце ела! Видеть я не мог равнодушно всех их  пакостей!  Этого

они не хотели понять... Ладно же! Я им покажу, где раки зимуют!  Покажу  я

им! Пойду и прямо в глаза наплюю! Всю сущую правду им выскажу! Всю правду!

     — Не выскажешь... Одно хвастовство только... Все мы мастера в  пьяном

виде глотку драть, а чуть что, так и хвост поджал... И ты такой...

     — Ты думаешь, не выскажу?  Ты  думаешь?  Аааа...  ты  так  думаешь...

Ладно... Хорошо, посмотрим... Будь я трижды анафема...  лопни...  Подлецом

меня в глаза обзови, плюнь тогда, ежели не выскажу!

     Канифолев стукнул кулаком по столу и побагровел.

     — Всё одно погибать! Сейчас же пойду и выскажу! Сию  минуту!  Он  тут

недалеко с женой сидит! Пропадать так пропадать, шут возьми, а я им открою

глаза! Всё на чистую воду выведу! Узнают, что значит Алешка Канифолев!

     Канифолев рванулся с места и, покачиваясь, побежал... Когда  приятели

протянули за ним руки, чтобы удержать его за фалды, он был уже  далеко.  А

когда они надумали побежать за ним и удержать  его,  он  стоял  уже  перед

столом, за которым сидело начальство, и говорил:

     — Я, ваше-ство, ворвался к вам в дом без доклада, но всё  это  я  как

честный человек, а потому извините... Я, ваше-ство, выпивши, это  верно, —

говорил он, — но я в памяти-и! Что у трезвого на душе,  то  у  пьяного  на

языке, и я  вам  всю  сущую  правду  выскажу!  Да-с,  ваше-ство!  Довольно

терпеть! Почему, например, у нас в канцелярии полы давно не крашены? Зачем

вы дозволяете бухгалтеру спать до одиннадцати  часов?  Отчего  вы  Митяеву

позволяете брать на дом газеты из присутствия, а другим не позволяете? Всё

одно мне погибать, и я вам всю сущую...

     И эту сущую правду говорил Канифолев с дрожью в голосе, со слезами на

глазах, стуча кулаком по груди.

     Начальство смотрело на него, выпуча глаза, и не понимало, в чем дело.