БОРИС ГОДУНОВ. «ЗАПОВЕДНЫЕ» И «УРОЧНЫЕ» ГОДЫ Юрьев день

  

Вся библиотека >>>

Содержание книги >>>

 

БИБЛИОТЕКА «СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВА»

ДАЛЕКИЙ ВЕК:

Иван Грозный. Борис Годунов. Ермак


Исторические повествования

 

БОРИС ГОДУНОВ

«ЗАПОВЕДНЫЕ» И «УРОЧНЫЕ» ГОДЫ

 

Образование единого государства в XV—XVI веках создало более благоприятные условия для его экономического и культурного роста. Но, опираясь на возросшую мощь страны, феодальные землевладельцы ввели Юрьев день, стеснивший свободу крестьянских переходов.

В середине XVI века крестьянин мог уйти от землевладельца в течение двух недель после 20 ноября, предварительно заплатив особую пошлину за выход — рубль пожилого — большую по тем временам сумму.

В конце XVI века в жизни русских крестьян наступили драматические перемены. Они утратили ту ограниченную свободу, которую гарантировал им Юрьев день. На страну опустилась мгла крепостничества.

Как и при каких обстоятельствах сформировался крепостнический режим в конце XVI века? Для русской истории этот вопрос имеет первостепенное значение. Феодальные архивы сохранили важнейшие крестьянские законы, изданные в правление Ивана Грозного, Бориса Годунова и первых Романовых. В длинной цепи недостает лишь одного, но зато самого важного звена — закона об отмене Юрьева дня, покончившего с крестьянской свободой.

Ученые ищут решения проблемы закрепощения уже более 200 лет. В ходе дискуссии были выдвинуты две основные- концепции. Одна воплотилась в теории «указного» закрепощения крестьян, другая — в теории «безуказного» закрепощения.

Известный русский историк В. Н. Татищев считал, что крестьян закрепостил Годунов специальным законом 1592 года. После смерти злосчастного Бориса текст его закона был затерян, да так основательно, что никто не смог его разыскать.

Слабость «указной» теории заключалась в том, что она опиралась не на строго проверенные факты, а на догадки. Отметив это обстоятельство, В. О. Ключевский назвал исторической сказкой мнение об установлении крепостной неволи Годуновым. Не правительственные распоряжения, утверждал он, а реальные условия жизни, задолженность крестьян положили конец крестьянским переходам. Талант Ключевского доставил его концепции общее признание. Но это признание было поколеблено, когда в архивах обнаружились документы о «заповедных летах».

Известный французский источниковед Ш. Ланглуа заметил, что историкам по необходимости приходится пользоваться такими материалами, от которых с презрением отвернулся бы любой исследователь в области точных наук. Скудные источники, повествующие о «заповедных летах», служат, пожалуй, лучшей иллюстрацией этого замечания.

Под «заповедью» в Древней Руси подразумевали всякого рода запреты. Власти воспрещали торговать заповедным товаром, охотиться в заповедном лесу. Несколько найденных в архиве помещичьих грамот свидетельствовали о том, что в «заповедные лета» власти возвращали помещикам ушедших от них крестьян. Проанализировав эти грамоты, историки высказали предположение, что, возможно, именно указ о «заповеди» аннулировал Юрьев день. Такая догадка неизбежно привела к пересмотру всех возникших ранее концепций.

Новая теория закрепощения обрела стройность и законченность формы в исследованиях академика Б. Д. Грекова, обобщившего историю крестьянства в книге «Крестьяне на Руси». Вместе с академиком С. Б. Веселовским Б. Д. Греков всесторонне аргументировал мнение о том, что Иван IV воспретил крестьянские переходы в 1581 году за три года до своей смерти. С. Б. Веселовский считал, что при жизни Грозного его указ действовал лишь в отдельных небольших районах. По мнению Б. Д.. Грекова, вся страна разом оказалась под пятой крепостного режима. Его взгляд стал преобладающим в науке.

Последующие годы принесли новые архивные находки. Советский ученый В. И. Корецкий впервые обнаружил не косвенные (как в документах о «заповедных летах»), а прямые указания на тот самый закон, который тщетно разыскивался в течение 200 лет. В правление царя Федора Ивановича монахи одного из новгородских монастырей обратились к нему с такими словами: «Ныне по твоему царскому указу крестьянам и бобылем выходу нет».

Итак, если искомый крепостной закон исходил от Федора, за которого фактически правил Годунов, как быть с гипотезой о «заповедном» указе Ивана IV? Пересмотр теории «заповедных лет» казался неизбежным. Но он не был осуществлен из-за новых архивных открытий. Найденная В. И. Корецким летописная заметка XVII века не упоминала о «заповедных летах», однако из нее следовало, что Юрьев день был уничтожен не царем Федором, а его отцом, «благочестивым государем» Иваном Васильевичем.

Пока подлинный текст царского указа не разыскан, любые суждения о нем останутся не более чем гипотезами. Научное же значение каждой гипотезы будет зависеть от того, насколько она согласуется со всеми имеющимися фактами и источниками.

Случается так, что источники находятся в очевидном противоречии между собой. Тогда историк ищет пути к наилучшему их истолкованию и объяснению. Его труд начинает напоминать кропотливый труд следователя. И тот и другой не должны верить на слово своим свидетелям. Легко сбиться с пути при излишней доверчивости. И тот и другой не должны быть излишне скептичными. Расследование может зайти в тупик. Учитывая все это, попробуем заново выслушать речи немногих уцелевших свидетелей введения в России крепостного права. Эти речи невнятны и противоречивы, но иных данных у нас нет.

Чем значительнее историческое явление, тем больше вероятность того, что оно отразится в источниках и в памяти современников. Утрата, быть может, самого значительного из указов Грозного удивительна сама по себе. Отсутствие каких бы то ни было ссылок на него в документах последних лет царствования Ивана совсем необъяснимо.

Первые упоминания о «заповедных летах» появляются в документах периода правления Годунова. Число их ограниченно. Это грамоты нескольких помещиков, живших близ Новгорода, в так называемой Деревской пятине.

Через пять лет после смерти Грозного трое помещиков обратились в суд с требованием вернуть беглых крестьян. Большая часть крестьян ушла от них при царе Федоре, несколько человек — еще в последние три года правления Ивана IV. Эти годы (как и последующие) названы в помещичьих исках «заповедными».

Что скрывалось за помещичьими претензиями, помимо алчности? На какие законы они ориентировались? В источнике нет материала для решения этих вопросов. Время пощадило лишь отдельные, наименее важные фрагменты из деревских судных дел о крестьянах. Пропали и дворянские челобитные, и решения приказных судей. Остались одни «обыски» — письменные показания населения, затребованные судом для проверки исков. Добились ли деревские помещики возврата крестьян? Какими нормами руководствовался суд в решении их дел? Об этом можно лишь догадываться.

Прежде чем принимать претензии трех помещиков за доказательство чего бы то ни было, их следовало подвергнуть всесторонней проверке. Поиски необходимого для проверки материала оказались длительными, но в конце концов, они увенчались успехом. Архивы сохранили описания деревских поместий, составленные в те самые годы, которые позже были названы «заповедными». Авторитетность этих описаний не подлежит сомнению. Писцовые книги XVI века принадлежали к разряду основной юридической документации, подтверждавшей права помещиков на землю и крестьян.

Владельцем одного из трех поместий Деревской пятины был сын боярский Иван Непейцын. В 1588 году он хлопотал о возвращении ему двух крестьян, братьев Гав-риловых, сбежавших от него, по его словам, в «заповедные» — 1581 — 1582 годы, когда сам он находился «на государеве службе в Лялицах». Бой со шведами у деревни Лялицы произошел в феврале 1582 года. Очевидно, именно в это время Гавриловы и покинули помещичью деревню Крутцы. Через несколько месяцев в поместье прибыли государевы «большие» писцы. Они описали барскую усадьбу и пустые крестьянские дворы, но ни словом не обмолвились о беглых Гавриловых. Кажется, они сами не подозревали о том, что проводят описание в «заповедном» году. (Предположительно царь Иван издал закон против выходов незадолго до того, как писцы приступили к делу.) Явившись в поместье Непейцына, писцы обязаны были записать имена по крайней мере тех крестьян, которые покинули помещика буквально у них под носом, грубо нарушив только что изданный государев указ. Если писцы не сделали этого, значит, у них не было инструкций насчет «заповедных лет» в деревских поместьях.

Из двух противоречивых показаний предпочтение следует отдать более раннему и более авторитетному показанию — писцовым книгам. Запоздалые «речи» Непейцына, очевидно, отразили реальность более позднего времени. Использовать их для характеристики времени Ивана IV было бы опрометчиво.

Определяя географию «заповедных лет» при Грозном, С. Б. Веселовский указывал на Деревскую пятину и вотчины Иосифо-Волоколамского монастыря как сферу действия ранней «заповеди».

Свидетельства об иоснфо-волоколамских крестьянах бесспорно заслуживают внимания. Историки извлекли их из подлинных приходо-расходных книг монастыря за 70—80-е годы XVI века. Самые ранние книги пестрят записями о выходах монастырских крестьян. На период с 7 апреля 1579 года по 29 марта 1580 года расходные книги зафиксировали 96 крестьянских переходов, на период с 1 мая 1581 года по 18 мая 1582 года — всего один. Итак, к весне 1580 года число «выходных» записей достигло максимума, а с весны 1581 года такие записи (за единичным исключением) навсегда исчезли со страниц монастырских расходных книг. На основании этого факта можно заключить, что нормы выхода крестьян в Юрьев день перестали действовать в пределах волоколамских вотчин по крайней мере с мая 1580 года, то есть с того времени, когда гипотетический указ о «заповедных» годах не был и не мог быть издан.

Можно ли приобщить эту новую улику к делу о «заповедных летах»? Если монахи знали о царском «заповедном» указе, почему они ни разу не упомянули о «заповедных летах» ни в приходных книгах, ни в прочей монастырской документации?

Чтобы оценить достоверность свидетельского показания, надо прежде всего выяснить степень осведомленности свидетеля. Бесполезно спрашивать его о том, чего он не знает. Монахи вели учет крестьянского населения с помощью писцовых книг, которые не сохранились до наших дней. В приходных книгах они фиксировали не крестьянские передвижения, а оборот денег в монастырской казне. По этой причине в их финансовых ведомостях фигурировали лишь те переходы, при которых крестьяне выплачивали монастырю предусмотренную законом рублевую пошлину — «пожилое». Таким образом, исчезновение записей о переходах из приходных книг свидетельствовало не о прекращении крестьянских переходов, а лишь о прекращении денежных операций, связанных с выплатой «пожилого».

Это заключение подтверждают другие документы. Попробуем заглянуть к соседям волоколамских крестьян — тверским крестьянам, жившим в вотчинах Симеона Бекбулатовича Тверского. Обеспокоенный повальным бегством крестьян, служилый хан в 1580 году послал в свои вотчины писцов, чтобы выяснить причины бедствия. Описание обнаружило любопытные факты. Оказалось, что из 200 отсутствовавших крестьян лишь считанные единицы покинули свои деревни с уплатой «пожилого» в Юрьев день. В подавляющем большинстве крестьяне сбежали из вотчины в голодные весенние месяцы, не заплатив пошлины. Многих свезли к себе соседние феодалы, также без соблюдения правил Юрьева дня.

К началу 80-х годов значительная часть сельского населения либо разбежалась, либо вымерла. Деревня напоминала огромный пустырь. Крестьяне пахали лишь малую часть той пашни, которая кормила их прежде. Под тяжестью катастрофы старый порядок перехода в Юрьев день полностью разладился. Этот сдвиг и запечатлелся в документах о волоколамских крестьянах. Никаких следов законодательной отмены Юрьева дня в них не обнаруживается.

При царе Василии Шуйском в 1607 году Поместный приказ издал пространное Уложение о крестьянах, в текст которого была включена своего рода историческая справка. «При царе Иоане Васильевиче,— утверждали дьяки,— крестьяне выход имели вольный, а царь Федор Иоанович по наговору Бориса Годунова, не слушая совета старейших бояр, выход крестьянам заказал, и у кого

колико тогда крестьян где было, книги учинил». Компетентность составителей Уложения не вызывает сомнения. Уложение вышло из стен того самого Поместного приказа, который издавал и хранил все законы о крестьянах. Этот источник имеет первостепенное значение. Он окончательно разрушает представление о том, что крестьяне утратили выход при Грозном. Предполагали, что царь Иван, введя «заповедь», провел перепись земель, чтобы закрепить крестьян за землевладельцами. По Уложению, перепись провел не Иван, а Федор. Факты целиком подтверждают эту версию. При Грозном писцы побывали лишь в Новгороде. Общее описание государства было сделано после его смерти.

Справку Поместного приказа 1607 года можно проверить с помощью более ранних документов.

В 1595 году старцы Пантелеймонова монастыря Де-ревской пятины в своем прошении напомнили царю Федору, что ныне по его царскому указу «крестьяном выходу нет». Поместный приказ, принявший челобитную, не только не опротестовал это заявление монахов, но и процитировал его в своем судном решении. И челобитная, и решение суда сохранились в оригинале, что придает им особую ценность. Подлинные документы 1595 года, таким образом, полностью подтверждают справку Поместного приказа 1607 года и тем самым дают в руки исследователя неопровержимые доказательства того, что у истоков крепостного режима стоял не Грозный, а Годунов.

Но как объяснить тогда другой документ, найденный В. И. Корецким,— краткую летопись, сообщавшую, что «законный и благочестивый царь» Иван Васильевич наложил «заклятие» на крестьянский выход, а узурпатор Борис нарушил его волю и возобновил Юрьев день во время сильного голода в 1601 —1603 годах? Прежде всего попробуем ответить на вопрос: кем был этот новый свидетель, решительно опровергший заявления Поместного приказа? Может быть, это современник Грозного, непосредственный очевидец событий тех лет? Нет, это не так. Летописная заметка появилась на свет в XVII веке, когда и Грозный, и Годунов, и Шуйский давно сошли со сцены. Ее составил безвестный провинциальный дворянин-крепостник, апеллировавший к памяти «благочестивого царя» ради оправдания установившегося режима. Нет и намека на то, что летописец имел под руками подлинные документы о закрепощении: заметка носит чисто литературный характер.

Иски помещиков Деревской пятины и записи монахов Иосифо-Волоколамского монастыря очень невнятно рассказали о «заповедных летах». Значительно больше сведений о новых нормах можно почерпнуть из жалованной грамоты городу Торопцу, составленной Поместным приказом дьяка Андрея Щелкалова в 1590 году. Городские власти получили в то время разрешение вернуть на посад своих тяглецов (людей, плативших государеву подать — тягло), которые ушли на земли помещиков и монастырей «в заповедные лета».

Торопецкая грамота вносит новую поправку в теорию «заповедных лет». Основной «заповедной» нормой считали формальное упразднение Юрьева дня. Однако торо-пецкий документ говорит не о крестьянах, а о посадских людях, никакого отношения к Юрьеву дню не имевших. «Заповедные» меры в отношении городских жителей подчинены были финансовым целям. Казна издавна получала львиную долю денежных доходов с городских налогоплательщиков. В период «великого разорения» горожане искали спасения в деревне. Города опустели. В рамках «заповедных лет» власти добивались возвращения посадских людей в их старые городские дворы в целях возрождения платежеспособной посадской общины. Введение «заповедных лет» в Торопце означало временное прикрепление разбежавшихся из города налогоплательщиков к тяглой посадской общине. Меры по возрождению городского тягла получили наименование «посадского строения». О них подробнее мы будем говорить ниже.

Правительство ратовало за возвращение налогоплательщиков как в городах, так и в деревне. Чтобы вернуть себе тяглых крестьян, деревские помещики в своих исковых заявлениях старались доказать, что «спорные» крестьяне ушли от них «с тяглые пашни», чем нанесли ущерб казенным податям. Другой пример: администрация «черных» (государственных) волостей на Двине пожаловалась на разброд волостных крестьян, и Андрей Щелкалов в 1585 году велел сыскать этих крестьян в вотчинах соседнего монастыря и вернуть их в волость «на государеву землю на тяглое место».

Последняя грамота, упоминавшая о «заповедных летах», была адресована Никольскому монастырю на Двине и имела дату— 1592 год. В то время Никольские монахи обратились в Москву с просьбой помочь им вернуть на старые тяглые наделы двух крестьян. Один крестьянин    покинул    монастырскую    вотчину,    другой

остался в ее пределах, но забросил свой надел и ушел в зятья к соседу. Чтобы подкрепить просьбу, монахи тщательно подсчитали, какой убыток казне причинили вышедшие крестьяне. Дьяк Щелкалов не только удовлетворил иск Никольских монахов, но и включил в текст судного решения особую статью, адресованную «черным» волостям, со всех сторон окружавшим владения Никольского монастыря. Волостям воспрещалось вывозить крестьян из Никольской вотчины «в заповедные лета (впредь) до нашего (государева) указу».

Двинская грамота 1592 года отразила новый этап в становлении «заповедного» режима. Судя по торопецкой грамоте, правительство считало «заповедными» годы, предшествовавшие 1590 году. На основании двинской грамоты 1592 года можно заключить, что творцы нового режима намеревались распространить действие «заповеди» на все обозримое будущее, хотя при этом они и не отказались от взгляда на нее как на меру временную, которую рано или поздно упразднит особый государев указ.

Достоверные источники приказного происхождения 1590—1592 годов позволяют обнаружить наиболее характерные черты «заповедного» режима, находившегося в то время в процессе формирования: «заповедь» имела в виду налогоплательщиков города и деревни; механизм «заповедного» режима приводила в движение инициатива отдельных землевладельцев и феодальных городов; «заповедные лета» функционировали как система временных мер. Можно отметить и еще одну характерную особенность. В большинстве правительственных распоряжений о возвращении тяглых горожан и крестьян на старое место жительства нет термина «заповедные лета». Неизвестно, добились ли удовлетворения своих исков Непей-цын и двое других деревских помещиков. А вот их сосед по поместью Д. Языков выиграл аналогичную тяжбу из-за крестьян год спустя. Оригинал судного дела Языкова сохранился полностью, включая помещичий иск и решение приказного судьи о возвращении крестьян. Однако ни один из этих документов не содержит указания на «заповедные лета».

Источники рисуют картину достаточно неожиданную. В правление Годунова крепостной режим стал впервые приобретать четкие контуры. Но и тогда приказные дельцы неохотно пользовались понятием «заповедные лета» и при решении дел часто обходились без всякой ссылки на «заповедь». Не свидетельствует ли это о том, что «заповедь» не превратилась еще в формулу закона? Если так, то отсюда следует, что механизм «заповедных лет» возник не из законодательного акта, а из практических распоряжений властей. Финансы стали одной из главных пружин этого механизма.

К концу царствования Грозного податные поступления в казну резко сократились, финансовая система пришла в полный упадок. При Федоре власти проводили в отношении податных сословий такую политику, которая определялась в первую очередь необходимостью укрепления финансовой системы. Таким образом, возврат крестьян и посадских людей на тяглые участки был связан поначалу не с законодательной отменой Юрьева дня, а с упорядочением налоговой системы и временным прикреплением налогоплательщиков к государеву тяглу. «Заповедь» рассматривалась как частная, преходящая мера, призванная помочь возрождению расстроенной налоговой системы. Временные меры, преследовавшие узкофинансовые цели, очевидно, не нуждались в развернутом законодательстве. Поначалу едва ли кто-нибудь предвидел, к каким последствиям приведет новая налоговая политика. Система мер по упорядочению налоговой системы не привела к полному прекращению крестьянских выходов. ^Заповедь» распространялась лишь на дворовладельцев, ответственных за подать, но не распространялась на их братьев, детей и племянников. Правительство использовало это, когда того требовали интересы государственной службы. В 1592 году Андрей Щелкалов направил в южные уезды указ о наборе жителей на казачью службу во вновь построенные пограничные крепости. Набору подлежали крестьянские дети и захребетники, не платившие государеву подать. В казаки шли и отдельные тяглые крестьяне, сумевшие приискать и посадить на свой тяглый участок замену. Самый факт их выхода подтверждал сугубо финансовый характер наметившегося прикрепления.

Документы относительно казачьего набора проясняют обстоятельства, при которых произошло рождение нового режима. Крестьянские челобитные рисуют картину подлинного разбоя феодальных землевладельцев. Чтобы помешать крестьянам выйти на государеву службу, помещики били и мучили их, сажали на цепь и в «железа на смерть», ппятали в своих усадьбах крестьянских жен и детей, забирали с крестьянских дворов «животину и рухлядь». Ушедших крестьян феодалы пытались вернуть по суду. Правда, в своих челобитных они не могли сослаться

на закон, воспрещавший выход. Но они настойчиво подчеркивали угрозу опустошения государева тягла. Записавшиеся на службу крестьяне со своей стороны доказывали, что они оставили замену на покинутых наделах, и, таким   образом,  их   выход   не   причинил   ущерба   казне.

Южные помещики буквально завалили Поместный приказ исками о возвращении их крестьян из казаков. В итоге Щелкалов послал воеводам новую инструкцию, строжайше воспрещавшую брать в казаки каких бы то ни было крестьян «с пашни» даже при условии замены. Как видно, дворяне быстро усвоили все выгоды, вытекавшие из новой финансовой политики правительства, и постарались дать им свое истолкование. Помещики южных уездов фактически обращались со своими крестьянами, как с крепостными.

Система закрепощения крестьян в рамках «заповедных лет» оказалась недостаточно гибкой. Из года в год число «заповедных лет» неуклонно росло. Вместе с тем множилось количество споров из-за крестьян. Помещики годами ждали решения суда по своим делам. Клубок тяжб запутывался. Разлад внутри феодального сословия усиливался. Государственный аппарат оказался перегруженным. Чтобы разом покончить с нараставшими трудностями, власти принуждены были наконец аннулировать долгие «заповедные» годы и ограничить давность исков о крестьянах.

3 мая 1594 года Андрей Щелкалов решил спор между двумя новгородскими помещиками — Зиновьевым и Мо-левановым. Зиновьев пытался вернуть крестьян, которых Молеванов увез из его поместья в самый последний год жизни Грозного. Щелкалов вынес решение в пользу нового владельца. Препровождая это решение в Новгород, дьяк предписал местным судьям руководствоваться пятилетним сроком давности, «а старее пяти лет суда и управы в крестьянском вывозе и во владенье челобитчиком не давати и им отказывати». Одним росчерком пера главный  дьяк  аннулировал   старые   «заповедные лета».

Многолетняя практика возвращения крестьян старым землевладельцам привела к тому, что временные и преходящие меры стали постепенно превращаться в постоянное узаконение. Сознание современников чутко уловило этот рубеж. В 1595 году новгородские монахи смогли написать: «Ныне по государеву указу крестьянам и бобылем выходу нет». Чтобы верно интерпретировать источник, надо прежде всего уточнить понятия, употребленные в нем. В этой связи уместно будет напомнить, что для со-

временников Годунова понятие «царский указ» не совпадало с понятием «закон». Любое частное решение власть выносила от имени царя посредством формулы «по государеву указу». Отсюда следует, что слова новгородских монахов об «указе» Федора не обязательно имели в виду развернутый законодательный акт против крестьянского выхода. Кстати, их слова очень мало напоминают точную цитату из текста закона.

То, что ученым не удалось отыскать закон об отмене Юрьева дня, нисколько не удивительно. Значительная часть архивов XVI века исчезла бесследно. Необъяснимо . другое. При вступлении на трон Лжедмитрий I (1605— 1606) велел собрать законы своих предшественников и объединить их в Сводный судебник. Его приказ выполняли дьяки, возглавлявшие суды при царях Федоре Ивановиче и Борисе Годунове. В их руках были нетронутые архивы. Тем не менее они не смогли найти и включить в свод законов указ, аннулировавший Юрьев день. Эта странная неудача может иметь лишь одно объяснение: разыскиваемый указ, по-видимому, никогда не был издан.

Своими деяниями царь Иван Грозный снискал недобрую славу. Он обложил народ тяжелыми податями, каких Русь не знала прежде. Царские сборщики пускали крестьян по миру, выколачивая недоимки. В самые голодные годы Грозный не пожелал открыть перед бедствующим народом царские житницы, полные хлеба. Но своим Судебником Иван IV подтвердил Юрьев день, и на его время пришлись последние десятилетня крестьянской «воли».

Сыграть зловещую роль крепостника суждено было Борису Годунову. Авторы исторической справки 1607 года утверждали, будто благочестивый Федор закрепостил крестьян «по наговору» Бориса. В действительности все произошло несколько иначе. Основы крепостнического режима были заложены ведомством дьяка Андрея Щелкалова. Сместив фактического соправителя, Борис присвоил плоды его многолетних усилий. Через три года после отставки дьяка Годунов облек установления Щелкалова о пятилетнем сроке сыска крестьян в форму развернутого законодательного акта. Издание закона 1597 года означало, что система мер по упорядочению финансов окончательно переродилась в систему прикрепления к земле. Таким был механизм закрепощения многомиллионного русского крестьянства.

Крепостной закон 1597 года был издан от имени царя Федора. Но Федор доживал свои последние дни, и современники отлично знали, от кого исходил именной указ. Крепостнический курс доставил Борису широкую поддержку со стороны феодального дворянства.

 

СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ: «Иван Грозный. Борис Годунов. Ермак»

 

Смотрите также:

 

Русская история и культура

 

Карамзин: История государства Российского в 12 томах

 

Ключевский: Полный курс лекций по истории России

 

Татищев: История Российская

 

Справочник Хмырова

 

Повесть временных лет

 

Венчание русских царей

 

Династия Романовых