АДАМ ОЛЕАРИЙ

ОПИСАНИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ В МОСКОВИЮ

О черемисских татарах

Здесь появляются другого рода татары, а именно черемисы. Они тянутся далеко за Казань, живут по обе стороны Волги, большею частью без домов, в простых избах, питаются скотоводством, медом и дичью, являются превосходными стрелками из луков и даже детей приучают заблаговременно к этому. Это вероломный, разбойничий и чародействующий народ. Те из них, что живут направо от Волги, именуются «нагорными», так как они живут на высоте: на горах или между горами. Это наименование происходит от русских слов «на» и «гора». Живущие слева именуются «луговыми» от «лугового сена», т. е. зеленых лугов и сенокосов: ведь здесь, ввиду низкой и сырой почвы, много прекрасных лугов и полей, где собирается в большом количестве сено, которым «нагорные» питают свои стада. Гвагнин говорит, что эта нация частью языческой, частью магометанской веры. Живущие вокруг Казани все, насколько я мог узнать, язычники, так как их и не обрезают, и не крестят. Когда ребенку у них исполняется полгода, они определяют особый день, когда ребенок должен бы получить имя. Кто в этот день раньше всего зайдет к ним или пройдет хотя бы мимо, того имя и получит дитя. Большинство из них верит, что имеется бессмертный бог, который делает людям на земле добро и которого поэтому нужно призывать. Однако, что он собою представляет и как он желает быть почитаем, этого они не знают. Они не верят в воскресение мертвых или в новую жизнь после здешней. Они полагают, что со смертью человека, как и со смертью скотины, все кончено. В Казани, в доме моего хозяина, жил черемис, человек лет 45-ти. Услышав, что я говорил с хозяином о религии и, между прочим, упомянул о воскресении мертвых, он начал смеяться, всплеснул руками и сказал: «Кто раз помер, тот мертв и для черта. Или разве покойники восстанут, а с ними и мои лошади и коровы, околевшие несколько лет тому назад?» Когда я его спросил, знает ли он, кто создал небо и землю, он насмешливо ответил: «Черт знает». Хотя они не верят в существование ада, все-таки, по их мнению, существуют черти, которых они называют духами-мучителями; они полагают, что эти черти при жизни могут мучить людей и доставлять им другие неприятности; поэтому они и стараются умилостивить их жертвами.

Говорят, что в казанской области, к югу от Казани миль на 40, в болотистой местности имеется река, именуемая [427] у них Немдою. Сюда они направляются со своими паломничествами и жертвами. Они говорят: «Кто сюда придет и ничего не принесет в жертву, тот зачахнет или засохнет». Они полагают, что черт имеет резиденцию свою там или, точнее, у реки Шожшем, лежащей в 10 верстах от Немды, Говорят, что эта река не глубже 2 локтей, течет между двух гор и никогда не замерзает! Ее черемисы очень боятся. Они полагают, что если кто-либо из их нации прядет к этой реке, то он тотчас и помрет; русские же без опасности могут приходить к ней и уходить от нее. Иногда они приносят жертвы и богу, режут для этой цели лошадей, козлов и овец, натягивают шкуры на колья, варят рядам с ними мясо, берут блюдо, полное мяса, в одну руку, а чашку с медом или другим напитком в другую руку и бросают все это против шкуры в огонь, говорят «Иди, передай мое желание богу». Также: «О боже, я охотно жертвую тебе это, прими это от меня и дай мне скота» и т. д., смотря по тому, что они охотно желали бы. Так как они не верят в иную, чем здешняя, жизнь, то все их просьбы и молитвы устремлены на мирское. Они молятся также солнцу и месяцу, так как замечают, что их действие благоприятно для земли и скота. Особенно же во время урожая высоко чтится ими солнце. Нам даже сообщали, что они в течение дня почитают и иногда обожают все то, что они видели во сне, будь но корова, лошадь, огонь или вода. Когда я и хозяин меж иногда из-за этого укоряли черемисина, что неправильно чтить скот и другие твари, как бога, и молиться им, — он давал-такого рода ответ: что же такое представляют собою боги русских, вешаемые на стенку? Ведь в них нет ничего, кроме дерева и краски, и он поэтому не желает им поклоняться; гораздо, лучше и разумнее обожать солнце и то, что имеет жизнь. У них нет ни письмен, ни попов, ни церквей. Их язык также своеобразен и имеет мало родства с обыкновенным татарским или турецким: Те, кто в этих местах живут среди русских, пользуются обыкновенно русским языком.

Когда у них помирает состоятельный человек, то закалывают его лучшую лошадь и ее у реки (все свои жертвоприношения и тому подобные торжества совершают они у рек) съедают оставшиеся друзья и слуги его; покойника же зарывают в землю, а одежду его вешают на дерево.

Они одновременно вступают в брак с 4, 5 и более женами и не обращают внимания на то, если бы даже 2 или 3 жены оказались родными сестрами.[428]

Женщины и девицы ходят окутанные грубою белою холщовою матернею и закутываются вплоть до лица. Невесты носят спереди на головах своих украшение, почти вроде рога; оно с локоть длиною и направлено кверху; на конце его в пестрой кисточке висит небольшой колокольчик. Мужчины ходят в длинных холщовых кафтанах, под которыми носят брюки; головы свои они стригут наголо. Парни, неженатые еще, дают вверху у темени расти длинной косе, которую они иногда завязывают в узел; иногда же дают ей свисать наподобие женской косы. Мы многих из них встречали не только здесь, но и в Казани.

Когда они в первый раз увидели на Волге нас в столь необычной одежде и на корабле, то они испугались и некоторые из них стали убегать с берега, а часть осталась стоять, но, несмотря на наши кивки, не хотела подняться на судно. К вечеру один из них собрался с духом и у реки Ветлуги, л., против Юнгского монастыря, поднялся на наш корабль; он принес для продажи большого свежего осетра, за которого запросил 20 алтын, или 60 копеек, отдав его, однако, за 5 алтын.

Как мы прошли мимо Козмодемьянска, Чебоксар, Кокшли и Свияжска

7 августа мы прибыли к городу Козмодемьянску, лежащему в 40 верстах от предыдущего города, также на правом берегу Волги. И этот город имеет своего наместника, или воеводу. В этой местности растет очень много— даже целые леса — лип, с которых жители дерут лыко и развозят его по всей стране, приготовляя из него сани, посуду или ящики. Дерево они режут [пилят] на цилиндрические части, выдалбливают их и пользуются ими как ушатами, бочками и т. п.; они также выделывают из них целые лодки, челноки и гробы, которые продаются здесь и там на рынках.

8 3 верстах за этим городом у острова Криуши мы стали на якорь, совершили свое богослужение и причастились. Сюда крестьяне опять принесли на продажу свежую провизию. Когда мы прошли с милю вперед, началась сильная буря; поэтому мы опять спустили якорь и здесь расположились на ночевку.

8-го с. м., когда мы получили попутный ветер, мы подняли парус и до полудня легко проехали до острова Туричьего. После обеда мы на всех парусах налетели на песчаную мель у острова Маслова, так что мачты заскрипели; [429] здесь мы оставались на мели 4 часа, пока не сдвинулись при помощи трех якорей.

Здесь по правую руку на берегу мы видели очень много черемисов, конных и пеших, бывших на своих сенокосах. К вечеру мы прибыли к городу Чебоксарам, лежащему в 40 верстах от вчера встреченного [поселения] на правом берегу; подобно обоим предыдущим, и этот город построен из дерева: по расположению и по домам он наиболее приятный на вид из них. Когда жители, еще до нашего прибытия, увидели издали наш большой корабль, они недоумевали, что бы он собою представлял. Поэтому воевода прислал нам навстречу лодку со стрельцами за 3 версты от города к острову Мокрице, чтобы справиться и посмотреть, что мы за народ. Солдаты издали объехали кругом корабля и вновь поспешили к городу. Когда наш паспорт был доставлен в город, 300 человек молодых и старых людей выбежали на берег посмотреть на нас. [...]

9-го с. м. мы прибыли к острову Казину, л., в 12 верстах от предыдущего города, потом к деревне Сундырь, пр., и еще в 20 верстах далее к городку Кокшае, на левом берегу Волги, в 25 верстах от предыдущего города. Около этого места Волга на протяжении нескольких миль везде мелка, так что мы едва перешли через мели. Поэтому в течение этого и следующих дней у нас с переходом [при помощи заноса якоря и наматывания якорного каната] было очень много трудов и хлопот, и в течение 10-го с. м. мы подвинулись вперед всего на полмили. На корабле только и раздавалось: «Тяни! Греби! Назад!»

10-го с. м. река, течение которой было тут несколько сильнее, нанесла нас направо на берег, у которого мы застряли на несколько часов. Здесь я с фон Мандельсло вышел на берег и отправился в лес, чтобы развлечься и поискать лесных плодов. Так как, однако, тем временем ветер стал благоприятнее, то подняты были паруса и корабль ушел. Подойдя к берегу и не видя корабля, мы бежали некоторое время по берегу, надеясь догнать корабль. Однако мы корабля не увидели, но зато заметили лодку, которая направлялась в нашу сторону. Сначала мы думали, что это казаки; оказалось, однако, что лодка прислана с нашего корабля к нам навстречу. На ней мы вернулись к кораблю, который стоял в изгибе реки, задержанный ветром.. Так как ветер поднимался все сильнее и сильнее, мы устроили здесь остановку на всю. ночь. [430]

12-го с. м. мы попробовали протащить корабль с помощью маленького якоря вокруг изгиба. Якорь, однако, зацепил за дерево, лежавшее на дне, разорвал канат и остался на дне. Говорят, подобные вещи часто происходят на Волге из-за деревьев, которые во время половодья срываются с берегов в реку и лежат в иле на дне. Русские говорят, что в Волге лежат столько якорей, что они ценою с целое княжество. Бывали случаи, что такой якорь случайно вновь вытаскивался другим.

13 августа, после того как мы до полудня прошли мимо двух кабаков и деревни Вязовки, пр., мы прибыли под город Свияжск, расположенный по левую руку на приятном с виду холме; здесь имеется кремль с несколькими каменными церквами и монастырями, но окружен город деревянными стеками и башнями. Когда мы против этого города, из-за находившейся перед ним мели, стали на якорь, народ толпами собрался на берегу. Так как между нами и берегом находился длинный песчаный бугор, мешавший им как следует видеть нас, то многие из тех выехали на челноках и лодках или перешли через узкую часть реки, чтобы видеть нас и наш корабль. Остававшиеся отсюда до Казани 20 верст мы плыли мимо многих лежащих с правой стороны меловых и белых песчаных гор.. К вечеру мы прибыли к городу Казани, где стали на якоре. Здесь мы встретили персидские и черкасские караваны, выехавшие из Москвы за несколько дней до нас. При них находился персидский купчина, который был в Москве в качестве посла, как упомянуто выше. Также был здесь черкасский татарский князь по имени Мусал из [города] Терки, получивший после смерти брата своего ленное владение от великого князя.

О городе Казани и о том, как Казань подпала под власть московитов

Город Казань лежит на левом берегу Волги, в 7 верстах от берега, в ровной местности, на небольшом холме; вокруг города протекает река Казанка, от которой и город и вся область получили свое название. Высоту полюса определил я здесь в 55°38'. Этот город, подобно всем расположенным на Волге городам, окружен деревянными стенами, с башнями, и дома в нем также деревянные-, но кремль этого города хорошо защищен толстыми каменными стенами, орудиями и солдатами. Великий князь отрядил в кремль не только воеводу, но назначил [431] в город еще особого наместника, которые должны были управлять жителями и править суд. Город населяют русские и татары [...]

Область казанская, простирающаяся налево от Волги к северу почти до Сибири, а на восток вплоть до страны ногайских татар, была раньше татарским царствен. Так как это царство было очень могущественно и могло выставить в поле до 60000 человек, то оно вело с русскими тяжкие кровавые войны и иногда принуждало их платить себе дань; однако в конце концов татары была покорены царскою державою. Когда и как это сделалось, это я вкратце перескажу здесь, так как история эта стоят упоминания.

Однажды великий князь Василии Иванович, отец тарана, разбил казанских татар в битве наголову и поставил в цари им желанное себе лицо, называвшееся Шиг-Алеем. Хотя этот человек и был татарской нации, однако он все-таки был более люб, привязан и верен московитскому великому князю, чем татарам. С виду это был безобразный мужчина, с длинными отвислыми ушами, большим черным лицом, толстый, с короткими ногами и длинными искривленными ступнями. Вот этому человеку они должны были быть покорны и платить пошлины. Казанским татарам такая вещь была весьма досадна, они послали тайного гонца к крымским татарам, жаловались на свое несчастье, а именно, что покорили их великому князю и теперь ими правит неверный, некрасивый царь. Они просили, чтобы им, так как они с крымцами той же [магометанской] веры, дали возможность свалить с шеи тяжкое иго.

Крымский татарин Менгли-гирей [Магмет-гирей] отнесся к этой просьбе благосклонно, поспешно собрал большое войско, направился к Казани, взял ее и проедал Шиг-Алея, бежавшего с женой и ребенком в Москву. В Казани над татарами Менгли-гирей посадил своего брата Саип-гирея.

После этой победы самомнение татар поднялось, они со своим войском, усиленным людьми, вновь пришедшими из Крыма, направились против великого князя московского, стали нападать, грабить и опустошать все города н деревни, через которые они проходили. Хотя и великий князь собрал теперь, насколько он второпях смог, порядочно большое войско, направил его против татар и дал у реки Оки сражение, все-таки русские потерпели неудачу и поспешили вернуться в Москву. Татары пошли за ними следом, заняли город и осадили [432] Кремль, который великий князь оставил, направившись к Великому Новгороду. Русские держались в Кремле, храбро обороняясь, высылая при этом иногда и подарки врагу. Так как этот последний видел, как они обороняются, и полагал, что со сдачею крепости дело пойдет довольно туго, то он и решил вступить в переговоры с русскими и принял их дары. Русским пришлось согласиться на то, чтобы великий князь подписью и печатью обязался быть татарину подданным и ежегодно платить ему дань; только на этих условиях татарин соглашался оставить Россию и освободить опять всех пленных русских, которых было очень много. Великий князь сначала не хотел согласиться на такой позорный договор, но в конце концов должен был примириться со своим несчастием.

После этого татарин Менгли-гирей, в доказательство того, что он государь в Москве, велел поставить в, городе свое изображение, перед которым великий князь, при уплате крымским послам ежегодной дани, всякий раз должен был класть земной поклон.

После этого Саип-гирей вступил в Казань и царствовал в ней. Менгли-гирей же, старший брат, царствовавший в Крыму, с войском своим направился на Рязань, осадил здесь кремль и велел сказать воеводе Ивану Ковару [Хабару]: великий князь стал его подданным; пусть он поэтому, без всяких колебаний, сдаст ему крепость. Воевода в ответ сообщил ему, что это обстоятельство представляется ему странным; он не может представить себе, чтобы все было так, разве только ему дали бы поближе ознакомиться с делом, тогда бы он сразу постановил свое решение. После этого татарин прислал к нему в крепость с несколькими офицерами подлинник обязательства великого князя, чтобы показать его ему. Воевода же задержал послов вместе с грамотами и заявил, что будет сопротивляться до последней капли крови. При нем находился опытный итальянский артиллерийский мастер Иоганн Иордан [...]. Вместе с ним воевода так храбро оборонялся, что стрелами, ружьями и пушками побито и ранено было много людей у неприятеля. При этом большое ядро ударило так близко к самому Менгли-гирею, что оторвало кусок его кафтана. Этим татарин так был напуган, что уже требовал только выдачи великокняжеского обязательства. Когда, однако, ив этом ему было в смелых словах отказано, он собрался в путь и вновь вернулся домой. Рязанский воевода вернул великому князю обязательство его обратно; [433] по этому поводу в Москве было сильное ликование, изображение Менгли-гирея было сорвано, разбито и попрано ногами. Вскоре за тем великий князь вывел в поле 25000 человек, предложил Саип-гирею начать открытую войну и велел сказать ему, [что] он со своим братом вторглись неожиданно, как воры и убийцы, в страну; теперь он, государь и самодержец всея России, приходит как честный солдат, сообщает ему открыто о своем прибытии и этим объявляет ему войну. Когда, однако, татарский царь стал возражать насмешками и бранью, великий князь быстро подступил со всей своей армиею под столичный город Казань. Хотя русские здесь и причинили много вреда татарам, все-таки они не могли завоевать крепости, но принуждены были вернуться, ничего не добившись, и постоянно должны были снабжать город Нижний Новгород сильным гарнизоном в защиту от нападений татар. При жизни этого великого князя уже не состоялось более замечательных предприятий против казанцев.

Когда после смерти Василия Ивановича, сын его, Иван Васильевич, тиран, вступил на престол, он не захотел оставить на России понесенного позора. Поэтому он с большой военной силою, в среде которой было много иностранных, особенно немецких, солдат, направился к Казани, где обе стороны жестоко бились и произошло много кровавых сражений. Однако после восьминедельной осады, когда великий князь стал опасаться, как бы в случае продолжения осады крымский татарин не поднялся и не поспешил на помощь своему брату, он предложил осажденным сносные условия мира: Когда казанцы отвергли их, он поспешно велел подкопать стены и вал и взорвать их на воздух. Это татарам показалось явлением очень странным, чудесным и ошеломляющим; оно и послужило к гибели их. Когда мина возымела желанное действие, открыла не только стены и валы, но и убила и ранила многих татар, тогда русские пошли штурмом и вошли в крепость, хотя и не без потери многих людей: в двух местах в крепости, где засели татары и где они храбро оборонялись, им пришлось пробиваться. Наконец, когда татары увидели, что их одолевают и вожди их полегли на месте, они уже не захотели отстаивать город, но направились к одним из ворот, расположенных к востоку, пробились сквозь русских, перешли через реку Казанку и разбежались по разным направлениям. Это случилось 9 июля 1552 года по Р. X. [...].

После этого великий князь велел крепость дополнить [434] строением, укрепить при помощи более сильной каменной стены, башен, круглых бастионов и более толстой стены, прогнать остальных татар и занять город и кремль русскими, которые были выписаны из всяких мест. Татарам, однако, было позволено жить в одиночку поблизости и сохранять свою религию. Таким образом тиран Иван Васильевич подчинил своей власти все царство Казанское. Говорят, что тиран Иван Васильевич после этого в тех случаях, когда во время попоек хотел выказать свое веселье, пел песню о завоевании Казани и Астрахани.

Во время [нашего приезда] воеводою в Казани был брат нижегородского воеводы. И ему послы, как делали они это по отношению к другим, послали свои подарок, а именно прекрасный большой перстень с рубином.

Когда мне сказали, что корабль 15 августа весь день должен будет оставаться на якоре, я с фон Мандельсло отправился в город, чтобы осмотреть его и зачертить, а заодно и купить, вещей, которые бы нам понравились. Мы на рынке ничего не застали, кроме плодов, которых тут продавали большое множество, особенно много дынь, бывших не меньше тыкв. Так же точно имелась здесь соленая старая гнилая рыба, дававшая от себя столь скверный запах, что мы не могли проходить мимо нее, не затыкая носа. Так как, однако, послу Брюг[ге]ману не понравилось, что мы собрались в город, то корабль снялся с якоря и пустился дальше в путь. Когда казанские граждане, смотревшие с берега на корабль, повстречавшись нам на возвратном пути, сообщили нам, что послы уже успели отплыть, мы взяли две подводы и ехали довольно долго по берегу вслед за судном. Наконец мы пересели на лодку нашего пристава и дали себя перевезти на корабль, который мы застали к вечеру в 2 милях за Казанью, где он остановился для ночлега.

Путешествие до города Самары

Волга от Нижнего до Казани большею частью направляется к востоку и юго-востоку, а затем до Астрахани и Каспийского меря обыкновенно к югу. В дальнейшем на Волге находятся много плодородных мест, но, ради казаков и разбойников, встречающихся здесь местами, тут очень мало деревень и немного живет людей.

15 августа мы быстро подвигались вперед по реке, [435] которая здесь, вследствие узости своей, течет быстро, и за деревнею Ключищи, в 26 верстах от Казани, пришли к мели, через которую с трудом тащились на якоре. Когда мы перебрались, маленький якорь опять застрял на дне, так что мы за все послеобеденное время, несмотря на разные попытки, не могли освободить его; поэтому мы всю ночь оставались там. На следующий день до полудня работы продолжались, причем был выброшен и большой якорь. Однако канаты у обоих якорей порвались, и мы с громадным трудом разыскали и вновь подняли наверх большой из них. Что же касается малого, то он застрял так плотно, что его нельзя было достать. Поэтому мы его оставили на месте и .поехали дальше.

Вскоре за тем мы проехали мимо кабака Теньковского, пр., верстах в 30-ти от Казани. За ним опять оказалась мель, а другая встретилась в полумиле отсюда у кабака Кешовского, пр.; через эти мели нам пришлось опять тащиться на якоре.

17-го с. м. мы застряли на весьма большой очень известной главной мели, получившей название Теньковской от вчерашнего старого кабака. На перетаскивание корабля ушло несколько часов. Здесь река довольно широка и везде одинаково мелка. Вскоре затем мы увидали с правой стороны высокий подмытый берег, большая часть которого с месяц назад обвалилась и убила людей, занимавших целую лодку; они хотели проехать под этим берегом к вишням, которых много растет в этой местности. Наш новый лоцман, ехавший из-Астрахани, и нами перехваченный под Казанью и нанятый вновь для обратного шути, сказал нам, что много трупов этих мужчин и женщин повстречались ему плывущими по воде.

Вокруг этой местности, а дольше уже нигде, мы видела очень много вязов; они росли очень высоко и красиво спускались до самого берега. В этот день мы на берегу, по правую сторону, нашли много льду, которым могли освежить наши напитки.

К вечеру мы подошли к большой реке Каме, л.; [ее устье] находится в 60 верстах от Казани. Она течет с С.В, как говорят, беря начало в области Пермь, и впадает с левой стороны в Волгу. Это широкая река, почти такая же, как Везер в Германии, и вода в ней бурая. Находясь близ нее, Пауль Флеминг написал следующий сонет, который можно найти в его «Книге сонетов»:

Царицы дикия пустынных пермских вод,

    Плывите, нимфы, к нам, не замедляясь боле...

    У волжских берегов ваш взор, на дикой воле, [436]

Голштиньи первенца и гордость обретет:

Корабль наш здесь стоит. По всей Руси идет

    Лишь разговор о нем и нашей славной доле.

     Голштинцам удалось безвестное дотоле,

Что в вечности скрижаль их имя занесет.

    Пусть бурых вод своих нам Кам-отец нальет

    Ковшами полными, чтоб сосен наших ход

Замедлить не могли ни суши здесь, ни мели,

    А Волга впереди пусть нам готовит путь,

    Чтоб от опасностей могли мы отдохнуть

И смерть и грабежи нам угрожать не смели.

В устье, или конце, реки находились два возвышения; наибольшее из них называлось Соколом. Напротив, на суше, была красивая деревня Паганщина, л., и в трех верстах за нею другая — Каратаи. Затем в 10 верстах от Камы следовала Киреевская, у которой мы устроили привал на ночь.

18-го с. м. шли мы на парусах весьма свежо вперед и к полудню с левой стороны снова встретили реку — Чертыг. Она начинается в немногих сушею верстах от Камы, в качестве особого рукава, и здесь в 30 верстах за Камою впадает в Волгу. Около полудня мы встретили город Тетюши, лежащий в 120 верстах от Казани, пр., высоко на горе и по склону ее; он состоит из разбросанных домов и церквей, весь построен из дерева и вместо стены окружен частоколом. Начиная от этого места вплоть до конца Волги уже не видно ни одной деревни. После обеда мы подошли к острову Пролей-Каша, пр., получившему свое имя потому, что здесь несколько слуг, как говорят, убили своего господина и засыпали его труп крупой. За ним нам встретился воевода теркский, с 8 лодками. После трехлетнего управления областью он, по обычаю, был отозван в Москву; при нем находился сильный конвой. Лодка со стрельцами, шедшая впереди, подошла к нам для осмотра нашего корабля. Так как неизвестно было, что это за народ и можно ли им доверять, то им крикнули, чтобы они не подходили слишком близко, иначе в них будут стрелять. Стрельцы рассказали, что около 3000 казаков, распределившись по разным местам, подстерегают нас; иные из них —на Волге, другие — на Каспийском море. Кроме того, по их словам, недалеко отсюда на берегу показались 70 человек конных людей, без сомнения разведчиков, задумавших напасть на нас; говорили еще иное тому подобное. Мы для салюта выстрелили из большого орудия и, поехав дальше, прибыли к реке Утке, л., в 25 верстах от Тетюш, текущей от города, Булгара. В этот день мы прошли [437] 77 верст. Ночью послы сделали проверку, как будет ввести себя народ, если окажется необходимость и дело дойдет до сражения. Под утро устроена была ложная тревога. Часовой сначала, после обычного окрика, выстрелил и закричал: «Казаки!» После этого забили в барабаны, поднят был шум, стреляли из мушкетов и пушек. Большинство людей наших отнеслись вполне серьезно к делу, заняли назначенные места и приготовились отразить нападение. Подобного рода ложная тревога устроена была и в Персии на обратном пути.

19-го с. м. я у острова Старицы, который длиною в 15 верст, определил высоту полюса в 54°31'. За этим островом направо берег суши весь был покрыт круглыми камнями, вроде лимонов и апельсинов с виду; они были тверды и тяжелы и точно железо на ощупь. Когда их разбили, то внутри оказалась как бы фигура звезды цветов серебряного, золотого, коричневого и желтого: они содержали в себе серу и селитру. Мы много этих камней взяли с собою, надеясь применить их в своих орудиях для каменных ядер.

После этого мы пришли к зеленому веселому месту, где в давние времена стоял татарский город по имени Унеровская Гора [Ундоры]. Здесь, говорят, похоронен знатный татарин, которого они считают святым, и к его могиле еще часто отправляются помолиться живущие вокруг татары. До этого места от Тетюш считается 65 верст. Когда мы прибыли к этому месту, то на высоком берегу среди деревьев заметили двух всадников. Мы поэтому поместили в марсе на мачте часового, чтобы обозревать высокий берег, но уже более не видели ни этих людей, ни других каких-либо.

20 августа утром рано несколько рыбаков из Тетюш, ловивших рыбу в этих местах, пришли на судно и доставили 55 штук больших и жирных лещей на продажу за 50 копеек, или 1 рейхсталер. Один из этих рыбаков был столь добросовестен, что не захотел брать переданные ему по ошибке лишние 5 копеек, пока его несколько раз не попросили об этом. Способ рыбной ловли [у этих рыбаков] такого рода: они опускают в воду, на дно, длинную веревку с большим камнем и привязывают верхний конец ее к нескольким связанным вместе толстым деревяшкам, лежащим на воде; к деревяшкам прикрепляют удочки, нацепив на них довольно большие рыбы. Так ловятся большие белуги длиною в 4, 5 и 6 локтей; мясо их очень белое, сладкое и вкусное. Подобного рода рыбу на обратном нашем пути, в другом месте, доставили на [438] лодку посла Крузиуса на продажу за рубль, или 2 талера. Этой рыбою мы не только сразу накормили всех, кто был на корабле, но остатками ее еще засолили целую бочку.

Русские, путешествующие ради дел своих по Волге от города к городу, обыкновенно тащат за собою на тонком канате удочку, к которой прикреплена железная, покрытая толстые слоем олова пластинка в форме рыбы, длиною с ладонь, а то и короче. Когда удочка эта тащится по воде, то, ввиду ширины своей, пластинка по временам поворачивается и бывает похожа на играющую рыбу; на такую удочку удается им за время поездки наловить больше, чем они могут съесть, так как Волга очень богата всякого рода рыбами. Таким образом русские, если только у них имеется при себе хлеб, находят по пути достаточно провизии для путешествия. Ввиду многих своих постных дней, упомянутых выше, они привыкли питаться скорее рыбою, чем мясом, и пить воду.

Здесь мы оттолкнули от себя кашу баржу для провизии, взятую нами из Нижнего и теперь опорожненную; чтобы она не послужила казакам, мы зажгли ее и пустили плыть. К полудню прибыли мы к острову Ботемскому, л., длиною в 3 версты; он лежит против мыса суши, называемого Поливным [Врагом]. Когда ветер сильно стал дуть вам навстречу, мы стали на якорь за мысом, у реки Ботьмы, л., будто бы также являющейся рукавом великой реки Камы, и всю ночь оставались здесь.

21-го с.м. мы оставили по правую сторону от нас два веселых места, на которых будто бы раньше находились города; наиболее дальний из них называется Симбирская гора. Говорят, их разрушил Тамерлан. 22-го мы прошли через 3 сухих места, или мели, из которых одна лежит впереди, а две другие позади горы Арбухим, стоящей по правую сторону реки. Эта гора получила свое название от города, находившегося здесь. Здесь с реки, между двумя холмами, виден на суше большой камень, длиною с 10 локтей, но несколько более низкий. [...]

Вокруг этой местности страна с правой стороны не очень высока и безлесна, но имеет хорошую, тучную почву. Она повсюду поросла толстою, длинною травою, но трава эта ни на что не идет, и область здесь не заселена. Там и сям видны были знаки стоявших здесь некогда городов и деревень, которые все были разрушены во время войн Тамерлана. [439]

23-го с. м. мы у реки Атробы, л., опять встретили сильный противный ветер и должны были бросить якорь. Здесь высота полюса составляла 53°48'. Пополудни, когда ветер поулегся, мы попробовали лавировать, но в течение пяти часов еле сделали полмили.

24-го с. м. противный ветер дважды пригонял нас к берегу, вследствие чего мы в этот день прошли немного.

В течение этих дней, как и во все время путешествия, мели и ветер сильно мешали нашему путешествию. Хотя иногда мы и имели попутный ветер, но зато усаживались на мели; а когда попадали на глубокий и удобный фарватер, то ветер дул нам сильно навстречу, в какие бы мы извилины ни входили и из каких бы ни выходили. Ближайшие 4 дня ветер всегда поднимался рано, около 9 часов, и вновь ложился после полудня, около 5 часов, так что мы лучшую часть дня или оставались на месте, или же должны были проводить в трудах и хлопотах. Вследствие этого вновь мы упали духом, и стали сильно досадовать, особенно когда мы принимали в расчет предстоящий нам впереди долгий путь и остающееся короткое летнее время. Люди свиты были измучены и обозлены постоянною работою. Те же, кто ночью стояли вместе с солдатами на страже (стражу постоянно составляли 20 человек), должны были днем вместе с русскими браться за весла и за шпиль, причем пищу их составляли, большею частью, черствый хлеб, вяленая рыба и вода; кроме того, много неприятностей и тягот испытывали они еще со стороны посла Бригмана [Брюггемана], о чем, впрочем, много говорить не стоит. Таким образом, заботы, работа и досада были ежедневным нашим угощением за завтраком и ужином.

25-го мы пришли к Соляной горе, яр., где у русских устроены солеварни для соли, добываемой из соседних копей; здесь же сушится и та соль, которая уже выпарена солнцем, и много ластов соли отсюда увозится вверх по Волге к Москве.

Здесь же лежит остров Костоватый, у которого Волга, ввиду низких с обеих сторон берегов, весьма широко разливается. Вскоре за тем справа имеется гора, а под нею река, или, вернее, изливающийся из Волги рукав, который затем, в 60 верстах за Самарою, вновь вливается в Волгу; название этого протока — Уса. Ради густого темного леса, красиво покрывающего берега с обеих сторон, местность здесь приятна на вид, но в то же время она очень опасна для путешественников, ввиду удобств, какие она представляет для разбоя, особенно [440] ввиду высоких стоящих здесь гор, откуда приближающихся людей можно видеть издали и приготовиться к грабежу. Говорят, что обыкновенно казаки находятся около этой реки. Они и в прошлом году захватили здесь принадлежавшую богатейшему купцу в Нижнем лодку с товарами. Перед протоком глубина составляла 60 футов. Вскоре за тем следовала Девичья гора, у которой речка, при той же почти глубине, проходит очень узкое место. Гора лежит по правую руку, она очень высока, крута у берега и очень приятна на вид. Она представляет ряд ступеней, вроде как бы скамеек, одну над другою, из красного, желтого и синего песчаника; они похожи точно на старые стены. На ступенях стояли как бы в строгом порядке рассаженные ели. Что русские рассказывали про эту гору, видно из следующего сонета П[ауля] Фл[еминга]:

Скажите, русские, так весть в устах народа

    Про гору — истинна? Так правда то, что тут

    Премудрый карла жил, как нам передают,

И дева здесь была, из исполинов рода?

И гору дивную хранит с тех пор природа

    И Девичьею все поднесь ее зовут?

    Что сталось с девою? Вестей нам не дадут

О судьбах дочери одризского народа?

    С забвеньем время все с собою унесло,

    Добро минувшего погибло, как и зло!

Мне страшен вид горы: столь дико и столь властно,

    Я вижу, вверх она стремится к облакам,

    Как варвар дерзостный противится богам,

С Олимпа на него взирающим бесстрастно.

Там, где эта гора кончается, начинаются новые горы, которые на несколько миль провожают реку. Долина между ними называется Яблочный Квас, так как там много падает на землю дикорастущих яблок, из которых приготовляют напиток.

Здесь опять догнал нас гонец, посланный из Москвы нашим фактором. Он привез нам из Нижнего письма, сообщавшие, что у нас среди русских рабочих и гребцов на судне имеются четыре настоящих казака. Далее сообщалось, что от двух до трех сотен казаков, наверное, собрались где-то и подстерегают нас. Хотя мы и раньше были очень бдительны, но тут стали еще бдительнее.

Когда мы в этот день, вечером, в сумерки, увидели на берегу по правую сторону два зажженных больших огня, мы предположили, что это казаки, и послали поэтому тотчас на лодке нашего пристава нескольких солдат для разведок. Когда наша лодка; находившаяся невдалеке от берега, тремя выстрелами подала лозунг, то бывшие [441] на берегу отвечали также тремя выстрелами и рассказали, что они стрельцы, посланные для конвоирования персидского каравана. Наши высланные вперед солдаты несколько замешкались с получением известия с берега, а послу Брюг[ге]ману это показалось подозрительным. Когда на пистолетный выстрел, данный с корабля, и на окрик Брюг[ге]мана наши ответили, но ветер не дал возможности разобрать их слова, то посол хотел, чтобы в русских выстрелили из большой пушки. На это, однако, посол Крузиус не дал согласия, так как нам не подобало биться иначе, как лишь при обороне.

26-го с. м. ночью два человека в небольшой лодке совершенно тихо проехали вниз по реке мимо нашего корабля; когда часовой их увидел, они должны были пристать к кораблю и взобраться на палубу. Здесь они заявили, что они рыбаки и что у них в обычае, не задумываясь, близко проезжать днем и ночью мимо судов их братьев русских. Так как, однако, нам сообщили, что в подобном роде подплывают разбойники, отрубающие якорные канаты, и к тому же эти люди, когда их стали поодиночке расспрашивать, показывали несогласно (один говорил, что на острове у Саратова нас поджидают 500 казаков, а другой отрицал это), то их и продержали всю ночь на корабле под арестом, а на следующее утро с нашим приставом их послали вперед в Самару, лежавшую близко от нас.

27-го с. м. мы с левой стороны, недалеко от берега, увидели голый песчаный холм, лежащий в плоской равнине. Называли его Царев курган. Нам рассказали, что в нем похоронен татарский государь по имени Момаон [Мамай?], который с 7 царями из Татарии собирался пойти вверх по Волге и опустошить всю Россию, но помер в этом месте и погребен здесь. Рассказывают, что солдаты его, которых было бесчисленное количество, шлемами и щитами собрали столько земли для погребения, что возникла эта гора. Это известие П[ауль] Ф[леминг] изложил в следующих строках с прекрасным заключительным изречением:

Песчаный холм, едва дающий тощим травам,

    Чем корни укрепить, блестящею главой

    Своей возносится один в степи пустой.

Момаон в нем лежит. Когда семи державам

Законы он давал, стремился пылким нравом

    Рутению себе он покорить войной...

    Теперь безмолвно здесь стоит курган степной,

А хан забыт. Конец воинственным забавам!

    О суета сует! Так вот каков удел [442]

    Столь многих тысяч! Он зачем же так хотел

Все покорить себе, так всех пожрать стремился!

    Орда кишела здесь. Теперь тут все молчит.

    Не то же ль вообще история гласит,

Забвенье ждет нас всех, как кто бы ни кичился!

Через милю после этой горы на той же стороне, а именно по левую руку, начинается гора Соковская, которая тянется на 15 верст до Самары; она высока, скалиста и одета в густой лес. Посередине горы, приблизительно в 8 верстах от города, широкая белая скала образует большое голое место; перед ним посередине Волги — мелкий скалистый грунт, которого русские опасаются. Когда мы к полудню приблизились к этому месту, ветер сильно подул нам навстречу, так что нам пришлось бросить якорь и до вечера оставаться на месте. Тем временем две красно-пестрые змеи приползли на наш якорь, свисавший до самой воды, обвились вокруг него и поднялись по нему на корабль. Когда наши русские гребцы увидели их, они обрадовались и сказали, что змей беспрепятственно следует пустить наверх, охранять и кормить, так как это не злые и вредные, но доброкачественные змеи, принесшие весть, что св. Николай доставит попутный ветер и на некоторое время освободит их, гребцов, от гребли и работы.