Детство Людмилы Гурченко. Шиповник. Была у меня до Петера еще одна влюбленность. Первый бантик. Лара и Юра были близнецами

  Вся электронная библиотека >>>

 Аплодисменты >>

 

 

 

Людмила ГурченкоАплодисменты


Людмила Марковна Гурченко 

 

ШИПОВНИК

 

 Была у  меня до  Петера еще одна влюбленность.  Но  влюбленность другого

рода -  "братская" или "сестринская"...  Была потребность кого-то  опекать,

постоянно кем-то восхищаться. Маме было не до меня. Жива, здорова, не болею

- это главное.  А что там у меня внутри - этим никто не интересовался. Маме

я была непонятна.  А если и понятна,  то сильной схожестью с папой, которая

ее раздражала.  "Оба идиоты",  - вырывалось у нее. Я искала себе объект, на

который могла бы  обрушить шквал чувств.  Они мне раздирали душу и  рвались

наружу.  Тетя Валя не  выдержала моей любви,  мама ей ближе.  Мои друзья по

базару нашли уже  другую девочку.  А  единственного человека,  который меня

понимал,  интересовался всем  во  мне  и  испытывал  еще  большую,  чем  я,

потребность себя отдавать и заставлять себя любить,  - моего папы - со мной

не было.

   И вот в начале лета 1943 года, а может, и весной я отправилась по улицам

в поисках "объекта счастья"! На мне было новое платье - первое платье с тех

пор,  как  началась война.  Мама купила на  базаре большую кофту из  тонкой

шерсти -  бордовую с мелкими черными полосками.  Из нее тетя Валя сшила мне

платье к  маминому дню  рождения.  День  рождения мамы  отметили моим новым

платьем.  А  я  сама сделала из  папиного довоенного галстука -  голубого с

желтыми цветочками -  три бантика! И пришила их на месте пуговиц. Сразу три

бантика! 18 мая 1943 года моей маме исполнилось двадцать шесть лет.

   Значит,  это было весной.  Я  шла в  новом платье,  в старых ботинках по

Рымарской,  по Бурсацкому,  по Клочковской и от счастья,  как говорил папа,

"света божжага не видела".

   Тогда были первые бантики...  Ничего с собой не могу поделать и сейчас -

вижу платье,  не нужное в данный момент,  но вдруг замечаю на нем бантик...

"Я куплю.  Спасибо." -  И заплатив за покупку,  не торгуясь,  прижимая ее к

сердцу, счастливая, бегу скорей домой.

   Никого не встретив,  но вполне довольная своим видом,  я уже подходила к

нашему парадному,  как вдруг прямо напротив нашего дома,  во дворе, увидела

просто сказочную картинку.  Девочка моего возраста держала в  руке красивую

деревянную стрелочку с  изогнутой рукояткой и  бросала  мальчику деревянные

кружочки-кольца.  Он  их ловил на такую же стрелочку и  опять бросал кольца

девочке.  Двигались они уверенно,  и видно было, что эта игра ("серсо") для

них привычна.

   Кто это?  Я  вроде всех знаю.  Как я  могла их просмотреть?  Кто же это?

Тихонько перешла улицу и подкралась к кирпичной тумбе. Недавно в этот забор

попал снаряд. Доски разнесли на топливо. Остались кирпичные полуразрушенные

тумбы. Двор оголился, и с улицы было видно все, что происходило во дворе.

   Я  стала пристально разглядывать и  изучать незнакомую пару.  На девочке

было легкое розовое платье.  Юбка пышная,  в сборку.  А под ней - еще одна,

более  темного  розового цвета.  Рукав  фонариком.  Пояс  завязывался сзади

большим бантом.  Лицо замечательное!  Оно казалось бледно-розовым. Наверное

от  того,  что  в  косах,  завернутых  бубликами,  были  огромные  банты  -

ярко-малиновые!  Бублики были продолговатые и все время колотили девочку по

плечам.  Каждый удар их отдавался у  меня в сердце...  Все,  все!  Отпускаю

косы.  Хватит подчиняться маме!  Перестаю стричь голову под машинку. Да еще

как стригут... полосами...

   Такая красивая девочка. Кто она? Как ее зовут?

   Да,  еще мальчик. Мальчик в синей матроске, в коротких штанишках, колено

аккуратно перебинтовано. Наверное, просто царапина, ведь он же бегает...

   Я  нахально вошла во  двор,  хоть все во мне дрожало от волнения.  Ну не

убьют же они меня,  правда?  А если не захотят общаться,  так не очень-то и

хотелось,  подумаешь,  "паны"...  Они меня увидели,  продолжали еще бросать

свои кольца,  но  уже более скованно и  смущенно,  иногда поглядывая в  мою

сторону.

   А потом пошептались и собрались уходить.

   - Простите, почему я вас раньше не видела?

   - Мы только что переехали. В наш дом попала бомба.

   Девочка  так тепло и по-дружески это сказала, что у меня прошло волнение

и  показалось, что я ее знаю очень давно. Вот он, вот он, "объект"! Нашелся

совсем рядом. А я ходила далеко от дома, искала.

   В  это время я  услышала женский голос:  "Лара!  Юра!  Я  вас жду!"  Они

вежливо кивнули мне и  побежали в  дом.  Парадное было рядом и  я услышала:

"Обедать -  и мертвый час.  Устали,  мои маленькие котята". Вот какая мама:

"обедать",  "котята", "маленькие"... Хоть бы мне так кто-нибудь сказал! А с

чего это "мертвый час" среди бела дня?  А!  Ну  да!  Как до  войны у  нас в

детском саду... после обеда мы спали. Но тогда мы были маленькими. А сейчас

уже восьмой год. Тю!

   Лара и  Юра были близнецами.  Я еще долго пристраивалась к ним во дворе.

Потом они пригласили меня в  дом.  Но сначала я  познакомилась с  их мамой.

Впервые я  увидела ее  во  дворе и  была поражена,  какая она  некрасивая и

старая.  Я не помню ее отчества.  Звали ее Клавдия. Клавдия ходила в очках,

сильно  уменьшающих глаза,  и  все  время,  без  передышки,  курила длинные

папиросы.  Косы такого же цвета,  как у Лары, были закручены прямо на ушах,

как рога у  барана.  Однажды утром я увидела,  как она заплетала свои косы.

Оказалось,  что у нее были огромные уши -  просто как два больших вареника.

Так вот почему она накручивает "барана"...

   Их  папу  я  видела всего несколько раз.  Он  работал где-то  у  немцев.

Возвращался только к комендантскому часу. Он тоже ходил в очках, немолодой,

с неприятным голосом. Ну как же у таких старых и некрасивых родителей могут

быть чудные дети?  Может, ее мама была и не такая старая, но по сравнению с

моей  мамой...  Ведь  моей только-только исполнилось двадцать шесть лет,  а

Клавдии - лет сорок с чем-нибудь.

   У них была двухкомнатная квартира с темной передней. В ней готовили обед

на примусе. Один раз я предложила Лариной маме принести воды. И пока она не

успела отказаться,  я  схватила ведро -  и  на  ближайшую колонку.  А  что?

Подумаешь, мне нетрудно. Зато ближе познакомлюсь с такой интересной семьей.

   И познакомилась. У них было все: и большой стол со множеством стульев, и

зеркальный диван с валиками,  и большой фикус,  и, главное, черное пианино!

Люди,  имеющие фикус и  пианино,  считались богатыми.  А  мне  они казались

самыми счастливыми на свете.

   В  углу,  за  большим  диваном, - детский уголок. До войны мне папа тоже

покупал  игрушки.  Но  таких  у  меня  не  было.  Это была нормальная жилая

комната,  только  игрушечная.  Посередине  столик,  а вокруг чинно сидели в

своих  креслах  куклы  и  мишки разной величины. Стоял настоящий гардероб с

зеркальцем.   На  диванчике  сидел  целлулоидный  пупс  в  сарафане.  А  на

деревянной кровати, покрытой желтым кружевным покрывалом, возлежала кукла с

закрывающимися  глазами.  Таких  игрушек я не видела больше никогда! Что-то

внутри  куклы  испортилось, и если раньше она кричала "а-а-а" после каждого

переворота  вниз  головой,  то  теперь  только  через два на третий. В руки

игрушки  брать не разрешалось. Все можно было смотреть на расстоянии. Куклу

очень редко "демонстрировала" сама Клавдия.

   Мое  единственное  платье  с   бантиками  мама  носить  каждый  день  не

разрешала. Платье только "на выход"! А куда выходить? Мы "выходили" лишь на

базар. Платье "на выход", шаровары "на вырост". Вот я и ходила в жару все в

тех же шароварах и курточке на "молнии",  которую мне перешили из немецкого

байкового серого халата.  А молнию заклинило навеки.  Я каждое утро, сцепив

зубы от обиды,  с трудом просовывала голову в узкий ворот.  Да еще шаровары

на  веревке...  Резинки уже  давно  кончились.  Нужно было  уметь виртуозно

завязывать узел  на  шароварах,  а  то  в  экстренней момент его  могло так

"заесть",  что о последствиях лучше и не думать.  Тут же сразу перекошенное

лицо мамы:  "Какой позор!  Все дети как дети,  а ты..." А что у меня все на

веревках,  а  у  других детей,  как у  Лары,  все на  резиночках,  да еще с

кружавчиками,  - попробуй ей скажи. "Дети как дети..." Пусть Лара попробует

так завязать узел!

   Руки у меня вечно были в ссадинах и подозрительных розовых пятнах.  Я их

постоянно прятала за спину или в карманы.  Так что ничего удивительного или

обидного не было в том,  что Клавдия не разрешала мне трогать игрушки. Даже

лучше,  пусть трогает сама, а я буду смотреть. Зато пальцем надавлю клавиши

пианино и, оглянувшись, быстренько его закрою. Вот интересно!...

   А вторая комната была детской. Их дом стоял на самом крутом месте нашего

переулка,  на  "горбе",  и  для  того  чтобы  войти в  детскую,  надо  было

опуститься на  три  ступеньки вниз.  Так  необычно!  Мне  очень  нравилось.

Детская была неудобной,  продолговатой,  как школьный пенал. Одна кровать с

никелированными спинками справа от окна, другая - точно такая же - слева. У

каждого двухэтажная белая тумбочка,  у каждого свой коврик на стене и перед

кроватью. Вся мебель и стены белого цвета.

   Я  влюбилась  в  этот  дом,  во все белое, во все чистое, в Лару; сильно

переживала, когда Лара и Юра дрались. Ну зачем они снова сцепились, им ведь

так хорошо...

   Дома  я  долго  разглядывала себя  в  зеркало.  Намочив водой чубчик,  я

укладывала его то в  одну,  то в другую сторону.  Я фантазировала:  в конце

концов когда-то волосы вырастут,  можно будет их подкрасить, как это делает

тетя Валя, и тогда они будут, как у Лары. Мне так хотелось походить на нее!

И  уж совсем втайне я  мечтала о том,  что если у меня будут дети,  когда я

вырасту,  я  их обязательно назову Юра и Лара.  И хорошо,  если бы они были

тоже близнецами. "Отмучиться" - так сразу!

   Мама как-то  жаловалась тете Вале,  что роды -  это мучение,  что она не

хотела иметь ребенка,  что  это  Марк заставил,  что она хотела учиться,  а

он... Вот так. Если бы не мой. папочка, меня бы сейчас и на свете не было.

   Клавдия говорила,  что,  как  только Ларочка подрастет,  она обязательно

будет учиться музыке.  "Играть на рояле для девочки необходимо. Это красиво

и  благородно".  Ларочка нечисто пела  и  играла  "собачий вальс".  Но  мне

нравилось. Мне все в ней нравилось.

   Я так старалась "быть на уровне",  так следила за собой,  чтобы,  не дай

бог,  не  вырвалось одно из  моих "словечек".  Тогда мне запретят дружить с

Ларой.  Я  готова была носить воду,  мыть посуду,  выносить мусор,  лишь бы

смотреть  на  Лару,  на  игрушечную  комнату,  слушать  "собачий  вальс"...

Близнецы были  старше меня  на  полгода,  но  мне  они  казались маленькими

детьми... Действительно, "маленькие котята". И мне нужно было их "опекать"!

Постепенно я теряла свою индивидуальность.

   И один раз я сказала,  что слышала, как "вы Клавдия, напевали "Осень", и

если вам нравится...  это моя мама тоже любит...  можно ли,  я спою для вас

"Осень"?

   - С удовольствием послушаю тебя, голубушка...

   Из всего моего репертуара "Осень" -  самое подходящее, что прозвучало бы

достойно в этом доме.  Меня прорвало! Как будто джина выпустили из бутылки!

Я  пела "Осень" с  разнообразными оттенками осенней уходящей любви.  "Глаза

распростерты",  руки за спиной.  Все, как говорил папа, - "дую свое и ни на

кого не обращаю внимания...".

   Клавдия смотрела на  меня с  нескрываемым интересом.  Она первый раз так

смотрела,  будто раньше и  не видела меня.  Это я заметила и еще изощреннее

модулировала голосом.

   Когда  я   спела,   лицо  Клавдии  сразу  приняло  прежнее  бесстрастное

выражение.  А Лара вдруг расплакалась. Это было так неожиданно и непонятно,

что я сделала? Чем я могла ее обидеть?

   - Доченька,  котеночек,  не плачь. Ты тоже скоро будешь учиться играть и

тоже будешь петь...

   Ах,  вот в  чем дело!  Ну конечно!  Я ведь ее могу научить многим-многим

песням...

   - Ларочка! Я тебя научу петь, не плачь. Я знаю такие песни... Столько!

   Пришел с работы их папа.

   - Почему плачет Лариса?

   Клавдия быстро его отвела в сторону,  что-то зашептала,  но он еще более

громким, ледяным тоном продолжал:

   - Я же вас просил не пускать в дом посторонних. Я этого терпеть не могу.

Я вас просил.

   Меня он видел второй раз. Но было ясно, что еще тогда, с первого раза он

запретил меня пускать в дом. Было неловко. Все смотрели в пол. Я ушла.

   Я понимала,  что это плохой отец. Разве бы мой папа так сделал? Разве он

мог обидеть ребенка,  девочку? Он бы согрел, накормил... ой, да что об этом

говорить, это ведь мой папа!

   А  Лара хорошая.  И я ее обязательно научу петь.  И мама у нее неплохая.

Ведь у нее глаза сияли,  когда я пела.  Но я решила какое-то время к ним не

ходить. "Надо людям дать передых".

   Вскоре около моего дома меня поджидал Юра. Он сообщил, что у них с Ларой

день  рождения.  Они  меня  приглашают.  "Только мама  просила тебя  прийти

пораньше".  Все-таки я молодец!  Терпение -  великое дело! Значит, они меня

любят. Значит, я им нужна.

   Теперь - что надеть? Ну, надеть надо платье с бантиками. А вот на голове

у  меня будет точно такой же  малиновый бант из  парашютного шелка,  как  у

Лары.  А что подарить?  Я обшарила всю нашу квартиру,  перерыла все ящики с

тряпками -  ничего нет!  Можно попросить у  тети Вали перо или веер...  Но,

во-первых,  она не  даст,  а  во-вторых,  зачем он  Ларе и  Юре?  Они же не

собираются быть артистами.

 

 

   И  тут я увидела, как мы шли с папой и мамой по желтой песочной дорожке,

а  вокруг  много-много  цветов...  Это  было перед войной. Но где? Мы тогда

гуляли  в Ботаническом саду. Он идет параллельно Клочковской и вниз от сада

Шевченко.  Папа восхищался цветами, мечтал о собственных розах, о земельке.

Он бы выращивал виноград и делал свое вино... а еще лучше бы развести пчел!

Папа  всегда  мечтал  по-крупному.  А  мама  напевала  песню, которую она с

публикой  пела  на  массовках.  Папа  "приставал"  к  маме,  а  она  как бы

отталкивала его... А сама то и дело с удовольствием к нему прижималась.

   Я за ними наблюдала и слушала мамину песню:

 

                   В путь-дорожку дальнюю

                   Я тебя отправлю.

                   Упадет на яблоньку спелый свет зари.

                   Эх! Подари мне, сокол,

                   На прощанье саблю,

                   Вместе с острой саблей

                   Пику подари.

 

   Я вслушивалась в слова песни. Я представляла себе, как сокол - "чернявый

красавец" из папиной сказки - снимает с себя сначала саблю, потом пику, все

оружие отдает своей невесте. И вот так, без всего, едет воевать. А невеста,

с острой саблей и пикой, ждет дома жениха с войны.

   - Папусик,  зачем он  ей  дарит саблю?  Лучше бы  подарил кольцо "усе  у

драгоценных каменнях".

   Пока папа соображал, что мне ответить, мама как рассмеется.

   Она  всегда папе объясняла: про что фильм, хотя смотрели они его вместе,

о  чем  говорили  по радио, хоть слушали одновременно, что пишут в газетах,

потому  что  мама  быстро  их прочитывала - "блысь, и вже усе знаить". Мама

всегда  опережала  папу,  и  ему  это не очень нравилось. Хотя втайне он ею

гордился.  "Не-е,  она  девка  чуковная.  Когда захочить, усе зможить. Тока

лежень большой".

   - А,  действительно,  Марк!  Какой идиотизм!  Спрашивается,  с чем же он

поедет воевать, если все оружие невесте подарил? Хорош соколик! Хи-хи-хи...

   - Да-а...  Так  ета ж  мыя дочурочка разоблачила.  Такой ляпсус у  песни

нашла. Во ребенык! - Самое главное, чтобы последнее слово было за ним.

   Я  часто во  время войны видела эту нашу прогулку по Ботаническому саду;

слышала запах цветов... И когда в "Осени" я пою:

 

                  Наш уголок нам никогда не тесен,

                  Когда ты в нем, то в нем цветет весна.

                  Не уходи, еще не спето столько песен,

                  Еще звенит в гитаре каждая струна... -

 

   я представляю нас троих на желтой песчаной дорожке, а вокруг много-много

цветов. И весна!

 

 

   Рано утром я  отправилась в  тот Ботанический сад за цветами.  Наверное,

это  и  есть детство:  город разрушен,  а  Ботанический сад  так  и  должен

благоухать розами и сиренью.  Когда я добежала до сада, мне показалось, что

я  попала совсем не  туда.  Вся территория была изрыта окопами,  траншеями,

рвами и лунками от бомб и снарядов.  Всюду валялись осколки, каски, колеса,

дула орудий, патроны...

   Одни патроны мне очень понравились.  Я давно их заприметила.  Длинные, с

зелеными,  малиновыми и  желтыми головками.  Если  цветную головку обвязать

платочком, то получится матрешка.

   Но  сейчас мне нужны были цветы.  Только их нигде не было.  Одна зелень,

одни  уродливые кусты.  Я  обошла чудом  уцелевший красный кирпичный дом  -

бывший административный корпус сада,  а может, лабораторию, и увидела около

ограды куст шиповника с еще сохранившимися розовыми цветочками. Искололась,

но обобрала весь куст -  до единого цветочка! Дома поставила цветы в ведро.

Мамы, к счастью, не было - и к Ларе и Юре.

   Они еще спали. Клавдия суетилась в прихожей около керосинки. Задумывался

фруктовый торт.  Я принесла воду,  почистила яблоки. Потом проснулись дети.

На  тумбочках их  ждали  подарки,  обвязанные ленточками.  Но  было  решено

развернуть сюрпризы при гостях,  к двум часам.  Все таинственно, загадочно,

все так ново и интересно...

   Я к ним относилась так искренне и преданно,  что ни разу ничего у них не

попросила,  ничего не украла,  хотя очень хотелось и попросить,  и было что

украсть... Нет! Нет, и все!

   Клавдия пошла приводить себя в порядок.  Лара и Юра, с бантами на груди,

расставляли на столе тарелки,  раскладывали по две вилки,  по два ножа и по

одной  большой ложке  поперек тарелок.  Каждому по  бокалу и  по  салфетке,

продернутой через колечко.  У  нас в  доме такого никогда не  было.  Я  все

"мотала на  ус".  Когда  вырасту и  буду  зарабатывать деньги,  обязательно

папочку буду кормить за столом вот так красиво -  с  салфетками,  бокалами,

колечками.

   Я  тоже  побежала  домой.  Быстро  помыла  руки,  ноги,  надела платье с

бантиками.  Заскочила  к  тете  Вале. Она завязала мне малиновый бант прямо

надо  лбом - там были самые длинные волосы, и он крепко "сидел". Когда тетя

Валя отвернулась, я быстренько попудрилась ее голубой пуховкой. Взяла букет

шиповника  и  осторожно понесла его через дорогу, чтобы не осыпался. Первый

раз в жизни я шла к кому-то на день рождения!

   Уже в парадном я почувствовала, что все в сборе, так как услышала голоса

и  дружный  одобрительный  смех.   Ясно,   Клавдия  демонстрирует  куклу  с

закрывающимися глазами.  Потом я зашла в темную переднюю. Кто-то на пианино

играл чудесный вальс.  Потом я его узнала...  После войны,  когда папа этот

вальс разучивал.

   Я  стояла с  букетом,  в  красивом платье,  с  бантом на голове.  Я была

счастливая,   была  уверена,   что  сегодня  "выделюсь",  буду  петь,  всем

понравлюсь...

   - Молодец,  Сереженька,  умница!  А  теперь для меня "Жаворонка" Глинки,

пожалуйста!

   Мне хотелось посмотреть на  Сереженьку,  и  я  заглянула в  комнату.  Из

гостей было двое взрослых,  мальчик лет десяти и "Сереженька" -  детина лет

четырнадцати. Целый Сергей, а не "Сереженька".

   Клавдия меня  увидела,  вскочила и  быстро вышла в  переднюю,  закрыв за

собой дверь.

   - Какая умница, детка, что пришла...

   - А как же! У Лары такой праздник!

   - Это нам? - Она взяла букет, поморщившись. - Ай-ай-ай, какие колючие...

Зачем же столько,  деточка?..  -  И тут же положила цветы на кухонный стол.

Она похвалила "мой вид" и попросила немного ее "здесь подождать".

   Клавдия говорила со мной так,  будто мы с  ней сегодня не виделись.  Вот

стоит ведро воды...  Я его сама принесла -  сегодня.  Я ничего не понимала,

только  подкатывало  чувство  чего-то  недоброго.  Вошла  Клавдия  и  опять

прикрыла за собой дверь. В комнате было тихо.

   В руках у нее была тарелка с яблочным тортом, нож и вилка. Она поставила

тарелку на стол,  отодвинула букет шиповника,  потрепала меня по затылку. Я

кивала,  улыбалась,  а  когда увидела нож и вилку,  сказала,  что могу торт

съесть и руками: "Зря вы беспокоитесь". Она вышла к гостям. В передней было

темно.  Свет шел сверху,  из окна в комнате.  Я сидела,  смотрела в стену и

ничего не видела.  Даже запаха торта не чувствовала.  Обыкновенный пирог. Я

вышла... не плакала... все омертвело...

   "Тогда"  начиналось  то,  чего  я  боюсь  и сейчас. Все неестественное и

фальшивое,  вежливые  и красивые слова, в которых нет правды и к которым не

придерешься,  -  эти  слова  расточают каждому, ничего не чувствуя, пока от

тебя  есть  польза, - это все не мое. Я это ненавижу. Если потом на улице я

встречала  кого-то  из этой семьи, то проходила мимо. А они вежливо кивали,

здоровались... А потом перестали.

   Так случилось,  что мы с Ларой учились в одной музыкальной школе, только

у разных педагогов.  Но уже тогда,  в четырнадцать лет,  я точно знала, что

"научить" петь и играть - невозможно. А "божий дар"?

 

К содержанию  Людмила Марковна Гурченко: «Аплодисменты»

 

Смотрите также:

  

Женщина-факир

Но смущение длится недолго, ведь они уже на съемочной площадке: юрии Никулины, Людмилы Гурченко, чарли Чаплины — им нравится смешить. ...
bibliotekar.ru/znak/889-4.htm

 

 Фазы телеинтервью. Три фазы телеинтервью. По определению, данному ...

Если с первых слов с гостем студии начинают говорить на украинском языке (как произошло с Людмилой Гурченко в ток-шоу «СВ») и он отвечает таким же образом, ...
www.bibliotekar.ru/russkiy-yazyk/110.htm

 

 фильм Рязанова Вокзал для двоих

В главных ролях — Людмила Гурченко, Олег Басилашвили. Иносказательно: о том, что предназначено только для двоих.
bibliotekar.ru/encSlov/3/142.htm

 

Очерки кино СССР. Немое кино 1918 – 1934 годы

Книга известного историка кино профессора ВГИКа Николая Алексеевича Лебедева рассказывает о возникновении и развитии кинематографа в СССР...
www.bibliotekar.ru/kino/index.htm

 

 Театр начинается с вешалки. Станиславский

Приписывается одному из основателей Московского Художественного театра Константину Сергеевичу Станиславскому (1863— 1938). Но нигде в его сочинениях это ...
www.bibliotekar.ru/encSlov/18/32.htm

 

 ТЕАТР - первые театры, первые актеры и драматурги, постановки ...

Театр чудес просуществовал до XIX века. Грандиозные спектакли-феерии с городских площадей перекочевали потом в театральные залы. ...
www.bibliotekar.ru/divo/31-96.htm

 

 РУССКИЙ ТЕАТР. Мочалов и Каратыгин. 1898 год

За всё время существования русского театра нельзя указать другого артиста не только равного бессмертному Щепкину, но порой и превосходившего его, ...
www.bibliotekar.ru/reprint-153-mochalov/index.htm

 

 БРОКГАУЗ И ЕФРОН. Театр. Первые театры. Исторя театра

I. Театр у греков и римлян (θέατρον) — как особое сооружение, приспособленное для драматических представлений, получил правильное устройство впервые у ...
bibliotekar.ru/bet/77.htm

 

 Русский театр. Русская драма. История русской драмы

Петр Великий был любителем театра; в 1702 г. он послал в Данциг за актерами некоего Яна Сплавского, который сговорил антрепренера Кунста с труппой. ...
bibliotekar.ru/ber/249.htm