Отечественная война 1812 года

Генерал Ермолов

Записки о 1812 году

Русская история и культура 

История С.Соловьёва История Войн

Рефераты по истории

Князь  Кутузов дал  повеление корпусу  графа Остермана  идти туда

поспешнее и соединиться с  корпусом Багговута, незадолго пред сим

посланным;   отправлены  полки   гвардейской   пехотной  дивизии.

Генералу от инфантерии  Дохтурову поручил начальство над войсками

2-й  армии  и  всеми  вообще  находящимися на  левом  крыле.  Мне

приказал отправиться немедленно во 2-ю армию, снабдить артиллерию

снарядами,   в   которых  оказался   недостаток.  Удостоил   меня

доверенности представить ему замечания мои, если усмотрю средства

полезные   в    местных   обстоятельствах   настоящего   времени.

Известно мне  было, что  начальник главного штаба  2-й армии граф

Сен-При ранен, и немногих  весьма имея знакомых между заменившими

прежних  начальников, ожидал  я встретить большие  затруднения, и

чтобы  не  появиться  вполне  бесполезным,  предложил  начальнику

артиллерии 1-й армии графу Кутайсову назначить в распоряжение мое

три конноартиллерийские  роты с  полковником Никитиным, известным

отличной  своей  храбростию.  Во  весь  карьер  неслись  роты  из

резерва, и Никитин уже при мне за приказанием.

Между  тем  генерал  Тучков,  видя совершенное  расстройство  2-й

армии, потерявшей главного и важнейших частных начальников, и что

невозможно  рассчитывать на  твердое  сопротивление раздробленных

частей ее [45], велел III-му его  корпусу немедленно войти в бой,

занял конечность  левого крыла армии 1-ю  гренадерскою дивизиею и

успел стать на Можайской старой почтовой дороге, где близ селения

Утицы   находились  уже   польские  войска,   предводимые  князем

Понятовским.  Началась  канонада  против  слабой  нашей  батареи,

стоявшей  на кургане,  и  остановлены быстрые  шаги неприятеля  к

успехам. Допустить  его утвердиться  на этом пункте  было для нас

опасно.   Генерал  Тучков   1-й,  лично  указывая   путь  храбрым

гренадерам  1-й  дивизии  под  картечным  огнем,  удержал  место,

охранил укрепление,  но тяжелая нанесенная ему  рана не допустила

подвига более  прочного. При селении Утице  3-я пехотная дивизия,

опрокинув стрелков,  долго боролась с  подкреплявшими их массами.

Мужество  генерала Коновницына  явилось в  сей день в  полном его

блеске.  Под  начальство  его  поступил  III-й  пехотный  корпус.

Генерал  Багговут  со II-м  корпусом  вышел  на старую  Можайскую

дорогу.

Когда послан  я был во 2-ю  армию, граф Кутайсов желал непременно

быть со мною. Дружески убеждал я его возвратиться к своему месту,

напомнил ему замечание князя Кутузова, с негодованием выраженное,

за то, что не  бывает при нем, когда наиболее ему надобен[46]: не

принял он моего совета и остался со мною.

Приближаясь ко 2-й армии, увидел я правое крыло ее на возвышении,

которое  входило в  корпус генерала  Раевского. Оно  было покрыто

дымом и охранявшие его  войска рассеянные. Многим из нас известно

было  и  слишком  очевидно,  что  важный пункт  этот,  по  мнению

генерала Беннингсена,  невозможно оставить  во власти неприятеля,

не  подвергаясь самым  гибельным последствиям. Я  немедленно туда

обратился.  Гибельна  была  потеря   времени,  и  я  приказал  из

ближайшего VI-гo корпуса Уфимского пехотного полка 3-му баталиону

майора   Демидова  идти   за  мною  развернутым   фронтом,  думая

остановить отступающих.

Долго  при неравных  средствах  слабое укрепление  наше держалось

против сосредоточенного  огня сильных  неприятельских батарей, но

при находящихся в нем  восьмнадцати орудиях не было уже ни одного

заряда,  и угасший  огонь их  облегчил приближение  французов. По

тесноте  укрепления  весьма  мало  пехоты  помещалось  в  нем  во

внутренности   его;  стоявшая  снаружи,   истребляемая  картечью,

рассеяна.  Недостаточны были  способы  для защиты  местности, при

всех  усилиях известного неустрашимого  генерал-майора Паскевича,

командующего  дивизиею. Позицию  осматривал генерал  Раевский, но

лично не находился во время атаки, которая произведена совершенно

внезапным образом.

Подойдя  к   небольшой  углубленной  долине,  отделяющей  занятое

неприятелем возвышение, нашел я егерские полки 11-й, 19-й и 40-й,

служившие  резервом.  Несмотря на  крутизну  восхода, приказал  я

егерским  полкам  и  3-му  баталиону  Уфимского  полка  атаковать

штыками, любимым оружием русского солдата. Бой яростный и ужасный

не продолжался более получаса: сопротивление встречено отчаянное,

возвышение отнято, орудия возвращены,  и не было слышно ни одного

ружейного выстрела.

Израненный штыками,  можно сказать снятый  со штыков неустрашимый

бригадный генерал  Бонами получил пощаду[47] ; пленных не было ни

одного,  из   всей  бригады  спаслись  бегством   немногие [48] .

Признательность   генерала   за  оказанное   ему  уважение   была

совершенна.  Урон   со  стороны  нашей  весьма   велик  и  далеко

несоразмерный  численности   атаковавших  баталионов  [49] .  Три

конноартиллерийские роты  прибывшего со  мною полковника Никитина

много  содействовали успеху.  Расположенные  по левую  сторону от

возвышения,  долго  обращали  они  на себя  огонь  неприятельских

батарей сильнейшего калибра.

Граф  Кутайсов   расстался  со   мною  при  самом   начале  атаки

возвышения, и  я уже не видал его более.  Не встретился со мною и

генерал  Паскевич,  которого  разбросанная  дивизия  по  сторонам

возвышения толпами нестройными  погналась за спасающимися, и, как

слышно было, их видели  вместе среди толпы. По занятии возвышения

я приказал бить сбор, и ко мне явился раненый полковник Савоини с

малым числом  офицеров и нижних чинов.  Опасаясь, что опрокинутые

толпы наши приведут за  собою сильного неприятеля, и он лишит нас

приобретенных  успехов,   послал  я  адъютантов   моих  и  других

офицеров, дабы  поспешнее возвратить их и  тем обнаружить лежащую

впереди местность[50].  После жестокой схватки баталионы мои были

малочисленны,  при  орудиях   в  укреплениях  ни  одного  заряда,

нападение угрожало очевидно. Всюду, где есть опасность, находился

главнокомандующий   военный  министр.  Внимательно   наблюдая  за

действиями,  он  видел  положение  мое, и  не  ожидая  требования

помощи, прислал  немедленно батарейную  роту и два  полка пехоты,

так что  под руками  у меня было  все готово и  все в излишестве.

Сосредоточив   достаточные    силы,   он   предотвратил   попытки

Италианской армии.

Ставши  довольно   твердою  ногою  и   заменив  свежими  войсками

утомленные, я отправил их  в резерв; три конноартиллерийские роты

с полковником Никитиным, понесшие  урон в неравном бою, обратил в

прежнее их место.

На левом нашем крыле  прибыла из резерва 2-я гренадерская дивизия

принца  Карла  Мекленбургского,  служившая  большою  помощию,  но

вскоре он ранен.

Генерал   Дохтуров   повсюду   среди   опасности  ободрял   своим

присутствием   войска,    свидетели   его    неустрашимости   и

твердости[51] , но заменить не  мог князя Багратиона, его быстрой

распорядительности, верования  в него приверженных  ему войск. По

свойству местности, сражаясь  частями, кирасирские полки и вообще

конница  наша  быстротою атак  имела  очевидные  выгоды на  своей

стороне,  но   лишалась  их  от   многочисленности  неприятеля  и

возобновляемых    им   свежими   силами    нападений.   Преследуя

опрокинутую, являлся он  пред полками нашей гвардии. Измайловский

и Литовский,  устроенные в каре, стояли  твердо, но не остановили

его залпы, многие нашли смерть на штыках, и значительный урон мог

один  понудить   удалиться.  Тогда  же   полки  -  Преображенский

подвергся  действию   артиллерии.  Семеновский  -  несравненно  с

меньшею   потерею.   Финляндский   рассыпан   был   в   стрелках.

Облегчая  действия  2-й армии,  несколько  прежде приказал  князь

Кутузов   генерал-адъютанту  Уварову   с   гвардейским  резервным

кавалерийским корпусом  и атаману Платову со  всеми казаками и их

артиллериею  действовать  на  левый  фланг неприятеля.  Внезапное

появление  произвело   общее  в   лагере  движение:  стремительно

собиралась  пехота,  выдвигалась  артиллерия,  со многих  позиций

направлены  в помощь  отряды. По  всей линии  действия неприятеля

были   менее  настойчивы,   и  многим   им  казалось   это  время

отдохновением.   Командующий  гвардейскою   легкою  кавалерийскою

дивизиею генерал-адъютант граф Орлов-Денисов, следуя собственному

соображению обстоятельств, не мог  извлечь из них никакой пользы;

остановил полки, открыл батареи далекие и слабые, потерял время и

потом,  хотя  под сильным  огнем,  отважно пошли  полки за  ручей

Войну, протекающий  в крутых берегах в  речку Колочу. Италианская

армия была вся под  ружьем, некоторые части ее устроены в каре, и

в   одном  из   них  находился   вице-король  италианский  [52] .

Атамана  Платова совершенно  одинаковы  были соображения  и более

распорядительности. Войска наши не приобрели успеха, мало нанесли

вреда   и   подверглись   урону.   Генералу   Уварову   приказано

возвратиться.   Атаман   Платов    за   ним   последовал  [53]  .

Временно смягчившийся  бой возгорелся с обеих  сторон; гром более

тысячи  орудий артиллерии  производил непрерывный рев;  не слышны

были  ружейные выстрелы;  повсюду,  где возможно  было, кавалерия

заменяла   пехоту.  На   старой  Можайской  дороге   II-й  корпус

неустрашимого  Багговута  в  борьбе  с  превосходным  неприятелем

удерживался с  твердостию, но слабая наша  батарея против селения

Утицы  была  уже  в его  руках;  чрезвычайная  густота леса  была

единственным препятствием  обойти его с тылу.  Очевидно было, что

не  иначе  мог  он удержаться  в  расположении  своем, разве  при

чрезвычайных пособиях.  Недостаточны были средства  наши, и князь

Кутузов,  пребывающий постоянно  на батарее  у селения  Горки, не

видя  близко мест,  где явно  было, сколько сомнительно  и опасно

положение наше, допускал надежду на благоприятный оборот. Военный

министр,  все обозревая  сам, давал  направление действиям,  и ни

одно    обстоятельство   не    укрывалось   от    его   внимания.

В третьем  часу пополудни,  находясь на занятом  мною возвышении,

обеспеченный  с избытком  всеми средствами  к обороне,  я получил

известие о смерти графа  Кутайсова. Верховая лошадь его прибежала

в  лагерь,  седло  и  чепрак  на  ней  были обрызганы  кровью  и

мозгом [54]  .  Недолго   после  я  получил  рану   и  принужден

удалиться [55]. Но  прежде из  ближайшего VI-го корпуса  вызвал я

командующего дивизиею генерал-майора Лихачева [56], и он заступил

мое место.

Престав   быть  действующим   очевидцем,  продолжаю   я  описание

происшествий, заимствуя сведения от участвовавших в них лиц, мною

собственно  употребленных для  наблюдений, которые  сообщаемы мне

были до конца сражения. Не одно со стороны моей любопытство могло

быть   побуждением,   успех   был   невозможен;   обстоятельства,

сопровождающие ход дела, указывали на неизбежность пожертвований.

Пехота   наша   на  левом   фланге,  предводимая   Милорадовичем,

Коновницыным   и  графом   Остерманом  -   генералами  испытанной

неустрашимости - при чрезвычайных  усилиях должна была оставить в

руках  неприятеля   потерянные  укрепления,  и  большие  встречая

затруднения в  действии, не  взирая на все  то, успела твердостию

своею  оборону  нашу  сделать  менее сомнительною.  VII-й  корпус

генерал-лейтенанта Раевского  при малочисленности своей удерживал

свое место и сообщение  обеих армий с примерною непоколебимостию.

В  четвертом  часу  пополудни  почти повсюду  прекратились  атаки

пехоты  или  ничего  не  обнаруживали решительного.  Их  заменили

действия  кавалерии. Местоположение не  представляло пространства

для больших масс. Частные  атаки давали нам большое преимущество,

которое  могла преодолевать  одна многочисленность  и возможность

заменять   свежими   войсками  утомленные.   Не  могли   французы

сравниться с нами в  стремительности атак легкой нашей кавалерии.

Полки  лейб-гвардии   кавалергардский  и   конный,  также  прочие

кирасирские    полки   действовали    с    особенным   мужеством.

В  пять  часов пополудни,  после  жестокой борьбы  неприятельской

кавалерии  с нашею,  отрезанный от  сообщения с  прочими войсками

люнет,  который  защищал  генарал-майор  Лихачев с  слабою  своею

дивизиею,  отовсюду  окруженный  большими  силами, не  мог  долго

противиться  и впал  во власть неприятеля.  Генерал-майор Лихачев

взят в плен и потеряно несколько пушек. Опасаясь со стороны нашей

усилий  возвратить  люнет, неприятель  не  решился занять  высоты

артиллериею,  которая  могла нанести  величайший  вред, и  потому

только войска  наши остались в прежнем  расположении. II-й корпус

генерал-лейтенанта Багговута употреблен был на оконечности левого

нашего  крыла, дабы  не  допустить неприятеля  обойти нас  старою

почтовою    дорогою.    Много    способствовало   нам    лесистое

местоположение,  ибо неприятель  встречал  затруднение употребить

большие  силы. В конце  дня однако  же II-й корпус  потерял много

расстояния и  мог бы даже лишиться  связи с прочими войсками, что

по темноте ночи не тотчас было замечено.

По окончании Крымской кампании, князь Меншиков, проезжая через Москву, посетил А. П. Ермолова и,

Записки партизана Дениса Давыдова. о польской войне 1831 года. Генерал Ермолов.

К числу провидцев относят генерала Ермолова, который предсказал войну 1812 года. ... Естественно, Ермолов задал ему вопрос

Памятные заметки Василия Денисовича Давыдова. Император Александр 1 по наущению врагов Ермолова.

генералу Ермолову; у него на дворе юнкер мой и гусар ... непосредственным начальством; Ермолов спросил меня, для чего я

6 августа Аббас-Мирза обложил крепость Шушу На помощь гарнизону главнокомандующий на Кавказе генерал Ермолов

Генерал Ермолов находился в то время в Костроме. В своих воспоминаниях он пишет следующее: «В то время проживал в Костроме

генерала Ермолова известие, что против России враждебные ... время, нужное для присылки подкреплений Ермолову

... возглавлял командующий Отдельным Кавказским корпусом генерал Ермолов, а позднее — генерал Паскевич. Ермолов