Моряков тогда считали последними бродягами

Кормовыми гостями были также командир отряда корабельных солдат и старший трубач. Квартирмейстеры (их было четверо) офицерами уже не считались. И грозный профос, правивший суд, и его еще более грозный ассистент, чинивший  расправу  своей печально знаменитой   «девятихвостовой кошкой», тоже не были офицерами. Ассистент профоса в открытом море был одним из самых занятых на корабле людей, поскольку на линейных кораблях и фрегатах господствовала суровейшая дисциплина.

Нередко на суда нанимались разного рода преступники, у которых земная твердь начинала уже гореть под ногами. Выбирать капитанам не приходилось: матросов всегда   не  хватало.

Чтобы обеспечить матросами свои военные корабли, французский министр финансов Кольбер приказал войскам перекрыть и прочесать все гавани. Схваченных моряков отправляли служить на военный флот. Понятно, все это поднятию престижа флота отнюдь не способствовало. Флот считался своего рода жупелом, которым отцы семейства пугали своих трудновоспитуемых сыновей. Во Франции на матроса смотрели в те времени, как на иодонка. Да и не только во Франции.

На военных кораблях матросы и солдаты спали и ели, как правило, прямо в батарейных помещениях, где при большом экипаже на долю каждого приходилась площадь всего около квадратного метра. Нередко не хватало места даже для того, чтобы подвесить койку. Бывали случаи, когда сорвавшаяся со стопоров пушка носилась по перенаселенной палубе, как разъяренное чудовище, давя и сметая на своем пути все живое. Поскольку на 1200 человек экипажа на линейном корабле был гальюн всего на 12 мест, в казематах стояла невыносимая вонь, особенно когда при штормовом море приходилось задраивать пушечные порты. К тому же еще и пища на кораблях готовилась весьма однообразная, зачастую из испорченных продуктов. Особенно мрачной славой пользовался так называемый потаж — дикое варево из остатков еды, скопившихся за несколько дней, для приготовления которого в общий котел валили все разом — от обглоданных костей и селедочных хвостов до огрызков сыра и хлебных корок» Поскольку посуда была почти всегда либо перебита либо припрятана коком, матросы вынуждены были довольствоваться одним большим кухонным котлом, вокруг которого они, тесня друг друга, рассаживались с ложками в руках и выуживали кусочки мяса.

Нечто более удобоваримое удавалось перехватить лишь после борьбы со штормом или отражения налета пиратов — так называемый послештормовой завтрак, состоящий из мясной похлебки, пудинга и стакана рома.

Не удивительно, что при столь антисанитарных условиях на кораблях зачастую вспыхивали эпидемии, уносившие добрую часть экипажа вперед ногами прямо через релинги.

Глухое недовольство нередко перерастало в открытый мятеж. После одного такого мятежа на корабле Баунти, мятежники, чтобы избежать кары Британского адмиралтейства, укрылись на затерявшемся в Тихом океане необитаемом островке и утопили свой корабль. Еще более значительным было восстание из-за притеснений, чинимых офицерами на английской военной эскадре в 1797 г., однако предательство и ложные посулы начальства довольно быстро сломили волю восставших.

Действия пиратов во времена парусников облегчались тем, что они прекрасно знали о напряженности во взаимоотношениях между ютом и баком, а сами команды нередко только и ждали пиратского удара, чтобы присоединиться к вольным морским разбойникам. Для офицеров же это почти всегда кончалось плохо.

В наши дни кажется парадоксальным, что, несмотря на строжайшую дисциплину, царившую на парусниках, уставной формы одежды у военных моряков не было, тогда как в сухопутных войсках почти всех держав она была введена уже в конце XVII в. Французские морские офицеры выглядели щеголями в своих светло-желтых кожаных штанах, заправленных в низкие сапоги с отворотами, и шляпах с полями шириной в хорошее тележное колесо.

Простой матрос носил немного не достающие до колен штаны, светлые чулки и короткий синий сюртук. Такими же непрактичными, как огромные шляпы офицеров, были и высокие клеенчатые цилиндры парней с бака. Матросы в цилиндрах! Каково? А тогда это казалось само собой разумеющимся. . .

Как уже говорилось, никакой обязательной формы не существовало. Относительная одинаковость одежды объяснялась просто данью моде. Надолго задерживалось лишь то, что было целесообразным, как, например, очень широкие снизу брюки, сшитые так, чтобы во время приборки палубы или карабканья по вантам их можно было завертывать выше колен. Кроме того, янмааты долгое время носили удобные куртки «дантоновскими» воротниками и широкополые бобриковые шляпы с высоко приподнятым с одной стороны полем. Из-под шляпы болталась косичка, а в ухе поблескивала серьга. Многое из этого специфического гардероба удержалось вплоть до начала   XIX  в.