Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль»

Чарльз Дарвин

Вся группа — вулканического происхождения

Обилие кратеров

Безлиственные кустарники

Колония на острове Чарлз.

Остров Джемс

Соляное озеро в кратере

Естественная история архипелага

Орнитология, своеобразные вьюрки

Пресмыкающиеся.

Образ жизни исполинских черепах

Морская ящерица, питающаяся водорослями

Травоядная наземная ящерица, роющая норы

Важное место пресмыкающихся на архипелаге

Рыбы, моллюски, насекомые

Растительность

Американский тип организации

Различия между видами или расами на различных островах

Доверчивость птиц

Страх перед человеком — инстинкт приобретаемый

15 сентября. — Этот архипелаг состоит из десяти главных островов, пять из которых особенно велики. Они расположены на самом эква­торе, на расстоянии от 500 до 600 миль к западу от побережья Америки. Все они образованы вулканическими породами: немного­численные обломки гранита, замечательно отполированные и изме­ненные под действием высокой температуры, вряд ли можно считать исключением. Некоторые кратеры, возвышающиеся над более круп­ными островами, имеют громадные размеры и достигают высоты от 3 до 4 тысяч футов. Склоны их усеяны бесчисленными более мелкими отверстиями. Можно смело утверждать, что на всем архипе­лаге имеется по крайней мере две тысячи кратеров. Кратеры состоят либо из лавы и шлаков, либо из тонко наслоившегося вулканиче­ского туфа, похожего на песчаник. Эти последние большей частью имеют красивую симметричную форму и своим происхождением обя­заны извержениям вулканической грязи, а не лавы; замечательно то обстоятельство, что на каждом из осмотренных нами туфовых крате­ров южные склоны были или много ниже остальных, или же вовсе обломаны и снесены. Поскольку все эти кратеры образовались, оче­видно, в водах моря, а волны, возбуждаемые пассатом, и зыбь со стороны Тихого океана соединяют здесь свои силы на южных берегах всех островов, то эта поразительная однородность изломов на кратерах, состоящих из мягкого и податливого туфа, легко находит себе объяснение. -

Если принять во внимание, что острова эти лежат под самым экватором, то климат их, надо сказать, отнюдь не особенно жаркий;

главной причиной этого является, по-видимому, чрезвычайно низкая температура окружающих вод, приносимых сюда Великим южнопо­лярным течением. Дожди редки, за исключением одного короткого периода в году, но и тогда они выпадают нерегулярно; впрочем, облака обыкновенно нависают низко. Вследствие всего этого низ­менные места на островах крайне бесплодны, тогда как возвышен­ные, лежащие на высоте тысячи футов и выше, имеют влажный климат и довольно пышную растительность. Особенно это относится к подветренной стороне островов, которая первая получает и конден­сирует влагу из воздуха.

Утром (17-го) мы высадились на острове Чатам [Чатем], который, как и другие острова, рисуется все теми же округленными очер­таниями, нарушаемыми разбросанными холмиками — остатками прежних кратеров. Первое впечатление было самое непривлекательное. Изломанное поле черной базальтовой лавы, застывшей самыми причудливыми волнами и пересеченной громадными трещинами, повсюду покрыто чахлым, выжженным солнцем кустарником, обна­руживающим мало признаков жизни. Сухая, раскаленная полуден­ным солнцем поверхность делает воздух душным и знойным, точно он выходит из печи; нам казалось даже, будто кустарник неприятно пахнет. Хотя я усердно старался собрать как можно больше расте­ний, мне удалось набрать их лишь очень немного, да и эти жалкие растеньица были бы больше под стать арктической, нежели эквато­риальной, флоре. Даже на близком расстоянии кустарник кажется таким же безлиственным, как наши деревья зимой, и лишь через некоторое время я обнаружил, что почти все растения не только были полностью одеты листвой, но даже большей частью цвели. Из кустарников чаще всего встречается один вид Euphorbiaceae3; акация и большой, странного вида, кактус — единственные деревья, дающие хоть какую-нибудь тень. После периода сильных дождей острова, как говорят, местами покрываются на короткое время зеле­нью. Растительность хотя сколько-нибудь похожую на ту, что покры­вает Галапагосские острова, я видел еще только на вулканическом острове Фернанду-ди-Норонья, во многих отношениях находящемся в приблизительно сходных условиях.

«Бигль» обошел вокруг острова Чатам и бросал якорь в нескольких бухтах. Однажды я ночевал на берегу; в этом месте острова было чрезвычайно много черных усеченных конусов, — с одного небольшого возвышения я насчитал их шестьдесят, — и все они были увенчаны более или менее сохранившимися кратерами. Большей частью они представляли собой кольцо красной перегорев­шей лавы или шлаков, сцементированных в одно целое; высота их над равниной лавы не превышала 50—100 футов; ни один из кратеров в последнее время не действовал. По-видимому, сквозь всю поверхность этой части острова, как сквозь сито, проникали подзем­ные пары; там и сям лава, пока была еще мягка, вздулась крупными пузырями; кое-где верхушки образовавшихся таким образом пустот провалились, так что остались круглые ямы с крутыми стенками. Правильная форма многих кратеров придавала местности какой-то искусственный вид, который живо напомнил мне те места Стаффор­дшира, где чугунолитейные печи особенно многочисленны. День был очень жаркий, и карабкаться по неровной поверхности, пробираясь сквозь труднопроходимые заросли, было весьма утомительно, но я был вполне вознагражден развернувшимся передо мной необыкно­венным циклопическим пейзажем. По дороге я встретил двух боль­ших черепах, каждая из которых должна была весить по меньшей мере фунтов двести; одна ела кусок кактуса, и, когда я подошел, она, пристально взглянув на меня, медленно поползла прочь, другая испустила глубокий свист и втянула голову. Эти огромные пресмыкающиеся посреди черной лавы, безлиственных кустарников и боль­ших кактусов показались мне какими-то допотопными живот­ными. Немногочисленные птицы со скромно окрашенным опере­нием обращали на меня не больше внимания, чем на громадных черепах.

23 сентября. — «Бигль» направился к острову Чарлз. Этот архи­пелаг посещался уже давно, сперва буканьерами, потом китоловами, но всего шесть лет назад тут была основана маленькая колония. Обитателей здесь от двухсот до трехсот; почти все это цветные, изгнанные за политические преступления из республики Эквадор, столица которой Кито. Поселение расположено милях в четырех с половиной от берега, на высоте, должно быть, тысячи футов. В на­чале пути мы ехали через безлиственные заросли, как те, что были на острове Чатам. Выше леса постепенно зеленели, и вскоре, когда мы перевалили через самый высокий гребень острова, на нас повеял прохладный южный ветерок, а взор наш отдохнул на буйной зеленой растительности. Эта верхняя область изобилует грубыми травами и папоротниками, но древовидных папоротников здесь нет; нигде тут я не встречал ни одного представителя семейства пальм— особен­ность тем более замечательная, что за 360 миль к северу остров Коко­совый получил свое название от множества растущих там кокосовых пальм5. Дома неправильно разбросаны по плоскому пространству земли, на которой посажены бататы6 и бананы. Трудно представить себе, как приятен был вид черной почвы после ставшего уже привы­чным для нас вида выжженной почвы Перу и северного Чили. Жители, хотя и жаловались на бедность, без большого труда добы­вали средства к существованию. В лесах водится много диких свиней и коз, но главный вид животной пищи — черепахи. Число их на этом острове, конечно, сичьно уменьшилось, но народ тут все же считает, что два дня охоты за ними дают запас пищи на всю остальную неделю. В прошлом, говорят, одно судно увозило их семьсот штук, а несколько лет назад команда одного фрегата снесла к берегу за один день двести черепах.

29 сентября. — Мы обогнули юго-западную оконечность острова Альбемарль [Албермарл], а на следующий день чуть не попали в штиль между Альбемарлем и островом Нарборо. Оба острова затоп­лены потоками черной обнаженной лавы, которые либо перелились через края громадных котловин, точно смола через край котла, в котором она кипит, либо вырвались из меньших отверстий по скло­нам; стекая вниз, они разлились на целые мили по берегу моря. Известно, что на обоих островах происходят извержения; на Альбе-марле мы видели струйку дыма, вившуюся над вершиной одного из крупных кратеров. Вечером мы бросили якорь в бухте Банкса на острове Альбемарль. На следующее утро я отправился на прогулку. К югу от разбитого туфового кратера, в котором бросил якорь «Бигль», находился другой красивый симметричный кратер эллип­тической формы; большая ось этого эллипса была немногим меньше мили, а глубина кратера составляла около 500 футов. На дне его находилось мелкое озеро, посредине которого поднимался остров­ком еще один совсем маленький кратер. День был чрезвычайно жаркий, и озеро казалось прозрачным и синим; я поспешил вниз по покрытому пеплом склону и, задыхаясь от пыли, с жадностью припал к воде, но, к моему огорчению, вода оказалась соленой, как рассол.

Скалы на берегу изобиловали большими черными ящерицами, длиной от трех до четырех футов, а на холмах так же часто встре­чался другой вид, безобразный и желтовато-бурого цвета. Мы видели много ящериц этого последнего вида: одни неуклюже убе­гали с дороги при нашем появлении, другие укрывались в свои норы. Ниже я еще опишу нравы обоих этих пресмыкающихся. Вся эта северная часть острова Альбемарль крайне бесплодна.

8 октября. — Мы прибыли на остров Джемс, названный так в старину, как и остров Чарлз, по имени английских королей из дина­стии Стюартов7. М-р Байно, я и наши слуги остались здесь на неделю с провизией и палаткой, пока «Бигль» уходил за пресной водой. Мы нашли здесь группу испанцев, присланных сюда с острова Чарлз вялить рыбу и солить черепашье мясо. На расстоянии около шести миль от берега, на высоте почти 2 000 футов, была выстроена избушка, в которой жили два человека, занимавшиеся ловлей чере­пах, пока остальные удили рыбу на берегу. Я дважды посещал этих людей и провел у них одну ночь. Как и на других островах, низменные места были покрыты почти безлиственными кустарника­ми, но деревья тут были больше, чем на остальных островах, — неко­торые имели 2 фута, а то и 2 фута 9 дюймов в диаметре. На возвы­шенных местах, увлажненных облаками, пышно развивается зеленая растительность. Почва была до того влажной, что на ней образова­лись обширные заросли грубой сыти8, в которых жили и размножа­лись огромные количества маленьких водяных пастушков9. Во время нашего пребывания в верхней области мы питались одним только черепашьим мясом; грудной щит, изжаренный вместе с мясом на нем (подобно тому, как гаучосы приготовляют (carne con cuero), очень вкусен, а из молодых черепах варится превосходный суп; но в других видах это мясо, на мой взгляд, безвкусно.

Однажды мы сопровождали испанцев на их вельботе к салине — озеру, из которого добывается соль. После того как мы высадились, нам пришлось идти по неровному, изрезанному полю недавно излив­шейся лавы, почти окружающему туфовый кратер, на дне которого лежит соленое озеро. Глубина озера всего три или четыре дюйма, а лежит оно на слое прекрасно кристаллизованной белой соли. Озеро круглое и окаймлено ярко-зелеными суккулентными растениями; почти отвесные стены кратера одеты лесом, и все вместе являло картину живописную и вместе с тем любопытную. Несколько лет назад матросы тюленепромышленного судна убили в этом глухом месте своего капитана, и мы видели его череп, валявшийся в кустах.

В продолжение большей части той недели, которую мы пробыли здесь, небо было безоблачно, и стоило пассату на часок стихнуть, как жара становилась нестерпимой. Два дня термометр в палатке пока­зывал в продолжение нескольких часов 34°, но на открытом воздухе, под ветром р солнцем, было только 29°. Песок был сильно накален: термометр, помещенный в коричневый песок, немедленно поднялся до 58°, и я не знаю, насколько выше была действительная температура, потому что дальше термометр не был проградуирован. Черный песок был на ощупь еще горячее, и ходить по нему было довольно неприятно даже в толстых ботинках.

Естественная история этих островов в высшей степени интересна и вполне заслуживает внимания. Большинство органических произве­дений — создания аборигенные, нигде в других местах не встреча­ющиеся; даже между обитателями отдельных островов существует разница; впрочем, все они обнаруживают явное родство с обитате­лями Америки, хотя острова отделены от этого материка простран­ством открытого океана шириной от 500 до 600 миль. Архипелаг представляет собой замкнутый мирок, вернее, это спутник Америки, откуда он получил несколько случайных колонистов и позаимствовал общие черты своих местных произведений. Принимая во внимание малые размеры этих островов, мы тем более изумляемся многочисленности этих аборигенов и ограниченности их распространения. При виде кратеров, венчающих каждую вершину, и еще отчетливых границ у большинства лавовых потоков нам приходится заключить, что еще в геологически недавний период тут расстилался совершенно пустынный океан. Итак, и во времени, и в пространстве мы подходим тут, по-видимому, несколько ближе к великому факту — этой тайне из тайн — первому появлению новых существ на нашей земле.

Из наземных млекопитающих только одно приходится считать туземным, а именно мышь (Мш galapagoensis), да и та ограничена в своем распространении, 'насколько я мог установить, островом Чатам, самым восточным во всей группе. Как сообщил мне м-р Уотерхаус, она принадлежит к тому подразделению семейства мышей, которое характерно для Америки. На острове Джемс водится крыса, отличающаяся от обычной формы настолько, что м-р Уотер­хаус дал ей название и описал ее; но поскольку она относится к тому подразделению семейства, которое свойственно Старому Свету, а остров этот посещается кораблями в течение последних ста пятиде­сяти лет то вряд ли можно сомневаться в том, что эта крыса есть просто разновидность, произведенная новым, особенным климатом, пищей и почвой, влиянию которых она подвергалась. Никто не имеет права строить какие-либо предположения, не опираясь на вполне определенные факты, но даже и в отношении мыши с острова Чатам не следует забывать, что это, возможно, какой-нибудь завезенный сюда американский вид; в одной из самых пустынных областей пампасов я видел туземную мышь, жившую в крыше только что выстроенного домика, а потому весьма вероятно, что мышь была завезена каким-нибудь судном, — аналогичные факты' наблюдались д-ром Ричардсоном в Северной Америке.

Из наземных птиц мне удалось собрать 26 форм; все они свой­ственны этому архипелагу и не встречаются больше нигде, за исклю­чением одного похожего на жаворонка вьюрка из Северной Америки (Dolichonyx oryzivorus), распространенного на этом материке до 54° северной широты и обитающего обыкновенно на болотах10. К остальным 25 птицам относится, во-первых, один дневной хищник, по строению своему любопытная переходная форма между сарычом и американской группой трупоядных Polybori; с этими последними птицами он вполне сходен и всеми своими повадками, и даже звуком голоса. Во-вторых, две совы, представляющие здесь короткоухих и белых сипух Европы. В-третьих, крапивник, три тирана-мухоловки (из них два вида относятся к Pyrocephalus, и один из этих видов или даже оба некоторые орнитологи рассматривают лишь как разновид­ность) и голубь — все виды, аналогичные американским, но отлича­ющиеся от них. В-четвертых, ласточка, которая хоть и отличается от Progne purpurea обеих Америк только несколько более скромной раскраской, меньшими размерами и большей стройностью, но относится м-ром Гульдом к особому виду. В-пятых, здесь имеются три вида дроздов-пересмешников— формы, в высшей степени характерной для Америки. Остальные наземные птицы образуют совершенно своеобразную группу вьюрков, родственных между собой одинако­вым строением клюва, короткими хвостами, одинаковой формой тела и оперением; всего их 13 видов, и м-р Гульд разбил их на четыре подгруппы,11. Все эти виды встречаются только на этом архипелаге; так же обстоит дело и со всей группой, за исключением одного вида подгруппы Cactornis, привезенного недавно с острова Боу в Низмен­ном архипелаге. Два вида Cactornis часто можно увидеть лазящими по цветам большого кактусового дерева, но все прочие виды этой группы вьюрков, смешиваясь в общие стаи, отыскивают себе корм на сухой и бесплодной почве низменных мест. Самцы все или по крайней мере большей частью черны как смоль, а самки (может быть, за одним или двумя исключениями) — коричневого цвета. Самым любопытным обстоятельством является правильное постепенное изменение размеров клюва у различных видов Geospiza, начиная с клюва большого, как у дубоноса, и кончая клювом зяблика и даже славки (если прав м-р Гульд, включив свою подгруппу Certhidea в состав основной группы). Самый большой клюв рода Geospiza пока­зан на рис. 1, самый маленький — на рис. 3; но в промежутке между ними имеется не один вид, размеры клюва которого показаны на рис. 2, а по крайней мере шесть видов, у которых клювы едва заметно постепенно уменьшаются. Клюв птицы из подгруппы Certhidea показан на рис. 4. Клюв Cactornis несколько похож на клюв скворца, а у четвертой подгруппы, Camarhynchus, он слегка напоми­нает по форме клюв попугая. Наблюдая эту постепенность и различие в строении в пределах одной небольшой, связанной тес­ными узами родства группы птиц, можно действительно представить себе, что вследствие первоначальной малочисленности птиц на этом архипелаге был взят один вид и видоизменен в различных целях. Точно так же можно предположить, что птице, которая первона­чально была сарычом, было предназначено взять на себя обязан­ность питающихся падалью Polydori Американского континента.

Из голенастых и водных птиц мне удалось собрать только один­надцать форм, и только три из них (в том числе и водяной пастушок, который водится только на влажных вершинах) — новые виды.

Зная привычку чаек к странствиям, я был удивлен, обнаружив, что вид, живущий на этих островах, — особенный, хотя и родственный одному виду из южных областей Южной Америки. Гораздо большее своеобразие наземных птиц по сравнению с голе­настыми и перепончатолапыми, выражающееся в том, что 25 назем­ных видов из общего числа 26 — новые виды или по крайней мере новые разновидности, находится в соответствии с большей областью распространения отрядов голенастых и перепончатолапых птиц во всех частях света12. Ниже мы увидим, что этот закон, состоящий в том, что водные формы, будь то морские или пресноводные, в любом месте на земном шаре менее своеобразны, чем наземные формы тех же классов, поразительно подтверждается на моллюсках и в меньшей степени на насекомых этого архипелага.

Две голенастые птицы несколько меньше размером, чем те же виды, привозимые из других мест; ласточка также меньше, хотя не установлено, отличается ли она от своего аналога. Две совы, два тирана-мухоловки (Pyrocephalus) и голубь также мельче аналогичных, но иных видов, которым они очень близко родственны; чайка, наобо­рот, несколько крупнее. Две совы, ласточка, все три вида дроздов-пересмешников, голубь (не всем своим оперением, а отдельными цветами), Totanus и чайка окрашены темнее, чем аналогичные им виды, а дрозды-пересмешники и Totanus даже темнее, чем все остальные виды этих двух родов13. За исключением крапивника с красивой желтой грудкой и тирана-мухоловки с алыми хохолком и грудью, ни одна из птиц не отличается ярким оперением, как того можно было бы ожидать в экваториальной области. Поэтому пред­ставляется вероятным, что те же самые причины, которые привели к измельчанию попавших сюда иммигрантов некоторых видов, вызвали и измельчание, а также в общем более темную окраску большей части видов, свойственных только Галапагосскому архипе­лагу. Все здешние растения имеют жалкий, чахлый вид; я не встречал ни одного красивого цветка. Насекомые тоже мелки и скромно окрашены, и, как сообщает мне м-р Уотерхаус, в их общем виде нет ничего такого, на основании чего он мог бы заключить, что они привезены с экватора*. Птицы, растения и насекомые носят такой же характер, как организмы, населяющие пустыню, и цвета их ничуть не ярче, чем у южнопатагонских; поэтому можно сделать вывод, что обычная цветистая раскраска произведений тропической природы связана не с температурой и не с освещением в этих широ­тах, но с какой-то иной причиной, может быть с тем, что условия существования там обыкновенно очень благоприятны для жизни.

Обратимся теперь к отряду пресмыкающихся, сообщающих фауне этих островов наиболее своеобразный характер. Виды сами по себе немногочисленны, но число особей каждого вида чрезвычайно велико. Тут есть одна маленькая ящерица, принадлежащая к южно­американскому роду, и два (а может быть, и больше) вида Amblyrhy-nchus — рода, свойственного только Галапагосским островам. Здесь встречается во множестве одна змея, тождественная, как сообщил мне г-н Биброн, с Psammophis temminckii из Чили**. Морских черепах тут, по-моему, больше одного вида, а прочих черепах, как мы вскоре увидим, — два или три вида или разновидности. Ни жаб, ни лягушек здесь нет вовсе; это удивило меня, потому что я знал, как хорошо подошел бы им умеренный и влажный климат нагорных лесов. Это напомнило мне замечание Бори де Сен-Венсана*** о том, что ни единый представитель этого семейства не встречается ни на одном из вулканических островов посреди океанов. Насколько я мог установить по различным сочинениям, это справедливо, по-видимому, для всего Тихого океана и даже для крупных островов Санд­вичева архипелага [Гавайские острова]. Явное исключение пред­ставляет остров Маврикий, где я видел во множестве Rana mascariensis и эта лягушка, как сообщают, в настоящее время водится также на Сейшельских островах, Мадагаскаре и Бурбоне14; но, с другой сто­роны, Дю Буа в описании своего путешествия 1669 г. утверждает, что на Бурбоне нет никаких гадов, кроме черепах, а автор «Путеше­ствия королевского офицера» заявляет, что до самого 1768 г. безу­спешно пытались развести лягушек на Маврикии, — я полагаю, чтобы употреблять их в пищу; поэтому весьма сомнительно, чтобы эта лягушка была коренным жителем острова. Отсутствие семейства лягушек на океанических островах еще более замечательно по кон­трасту с тем обстоятельством, что самые мелкие островки по большей части кишат ящерицами. Не может ли это различие быть вызвано тем, что яйца ящериц, защищенные известковой .скорлупой, лучше выдерживают пребывание в соленой воде при переносе их волнами моря, чем слизистая икра лягушек?

Прежде всего опишу образ жизни так часто упоминавшихся мной черепах (Testudo nigra, прежнее название indica)15. Эти животные встречаются, мне кажется, на всех островах архипелага и, уж навер­ное, на большей части из них. Они предпочитают высокие сырые ме­ста, но живут также и в низменных безводных районах. Я уже указывал, как многочисленны должны быть они, судя по тому, сколько ловят их за один только день. Некоторые из них достигают огромных размеров; вице-губернатор здешней колонии англи­чанин м-р Лосон видел, как он рассказывал нам, нескольких столь крупных черепах, что только шесть-восемь мужчин могли припод­нять их с земли, а некоторые черепахи давали до двухсот фунтов мяса. Всего крупнее старые самцы, самки же редко достигают большой величины, самца легко отличить от самки по большей длине хвоста. Черепахи, живущие на тех островах, где нет пресной воды, или в низменных и безводных местах на других островах, питаются главным образом сочным кактусом. Те же, что водятся в нагорных и влажных районах, едят листья различных де­ревьев, один сорт ягод (называемый гуаявита), кислых и терпких16,   а   также   зеленоватый   волокнистый   лишайник   (Usnera plicata), пряди которого свисают с ветвей деревьев.

Черепахи очень любят воду, пьют ее в большом количестве и валя­ются в грязи. Источники есть только на более крупных островах, да и те всегда расположены в глубине острова, на значительной высоте. Поэтому черепахи, обитающие в низменных районах, для утоления жажды вынуждены совершать длинные путешествия. Благодаря этому образовались широкие утоптанные тропинки, расходящиеся по всем направлениям от родников к берегу моря, и испанцы, следуя по ним, открывали источники пресной воды. Когда я высадился на острове Чатам, я не мог себе представить, что за животное проходит так методически по определенным тропинкам. Занятное зрелище представляли эти огромные создания около источников, куда они приходили в большом числе: одни, вытянув шеи, нетерпеливо спе­шили вперед, другие, вдоволь напившись, возвращались обратно. Когда черепаха подходит к источнику, она, не обращая внимания на зрителей, погружает голову в воду по самые глаза и жадно пьет большими глотками, делая около десяти глотков в минуту. Жители рассказывают, что каждое животное остается по соседству с водой дня три-четыре и только потом возвращается в низменность, но они расходятся относительно того, как часты эти посещения. Вероятно, животное регулирует их в соответствии с характером своей основной пищи. Достоверно, впрочем, что черепахи могут жить даже на таких островах, где нет никакой пресной воды, кроме той, что выпадает за немногие дождливые дни в году.

Я считаю твердо установленным, что пузырь лягушки служит резервуаром для влаги, которая необходима для ее существования; так же, по-видимому, обстоит дело и с черепахой. В течение неко­торого времени после посещения источников их мочевой пузырь наполнен жидкостью, которая, говорят, постепенно убывает в объ­еме и становится менее чистой. Жители, страдая от жажды во время путешествий по низменным районам, часто пользуются этим обсто­ятельством и выпивают содержимое пузыря, если тот оказывается полон; я видел одну убитую черепаху, у которой жидкость была совершенно прозрачна и лишь чуть-чуть горьковата на вкус. Жители, однако, всегда пьют раньше из околосердечной сумки, утверждая, что там вода лучше.

Намереваясь добраться до какого-нибудь определенного места, черепахи идут день и ночь и достигают цели своего путешествия гораздо скорее, чем того можно было бы ожидать. Жители, исходя из наблюдений над отмеченными экземплярами, считают, что рассто­яние около восьми миль они проходят за два-три дня. Одна большая черепаха, которую я наблюдал, двигалась со скоростью 60 ярдов в 10 минут, т. е. 360 ярдов в час, или четыре мили в день, полагая неко­торое время на еду в пути. В период размножения, когда самец и самка держатся вместе, самец издает хриплый рев или мычание, которое слышно, говорят, более чем за сто ярдов. Самка никогда не производит никаких звуков, да и самец кричит только в указанные периоды, и потому люди, услышав этот крик, узнают, что черепахи спариваются.

Во время моего пребывания (в октябре) они откладывали яйца. На песчаной почве самка кладет их все вместе и прикрывает песком;  но там, где грунт каменистый, она спускает их без разбору в любую ямку; м-р Байно нашел в одной трещине семь таких яиц. Яйца белого цвета и шарообразной формы; одно, измеренное мной, имело 7% дюйма в окружности, т. е. было больше куриного яйца. Как только молодые черепахи вылупляются из яиц, они в больших количествах становятся добычей стервятников. Старые черепахи умирают, по-видимому, обыкновенно от несчастных случаев, например падая в пропасть,— по крайней мере несколько жителей говорили мне, что ни разу не видели, чтобы черепаха умерла без какой-нибудь очевидной причины.

Жители считают этих животных совершенно глухими; они дей­ствительно не слышат шагов человека, идущего вслед за ними. Мне постоянно доставляло удовольствие обгонять какое-нибудь из этих огромных чудовищ, спокойно шествующее по дороге: в тот момент, когда я проходил мимо, оно втягивало голову и ноги, и, испуская низкий свистящий звук, тяжело падало, точно сраженное насмерть. Нередко я взбирался к ним на спину, и, после того как несколько раз слегка ударял по задней части их щита, они поднимались и ползли прочь, но мне уже было трудно сохранять равновесие. Мясо этого животного широко употребляется в пищу и в свежем, и в засоленном виде, а из жира его получают замечательно прозрачное масло. Когда черепаха поймана, человек надрезает у нее кожу около хвоста, чтобы посмотреть, достаточно ли толст слой жира под ее спинным щитом. Если жира мало, животное отпускают, и, говорят, оно вскоре оправ­ляется после такой необыкновенной операции. Чтобы наземная чере­паха не сбежала, недостаточно перевернуть ее, как то делают с морскими черепахами, ибо часто она оказывается в состоянии снова, встать на ноги.

Вряд ли приходится сомневаться, что эта черепаха — коренной житель Галапагосского архипелага, потому что она встречается на всех или почти всех островах и даже на некоторых мелких островках, где нет пресной воды; если бы то был ввезенный вид, то едва ли так обстояло бы дело на столь редко посещаемом архипелаге. Более того, в старину буканьеры встречали этих черепах в еще больших количествах, чем теперь; далее, Вудс Роджерс17 писал в 1708 г., что, по мнению испанцев, такие черепахи не встречаются больше нигде в этой части света. Теперь они широко распространены, но неизвестно, являются ли они где-нибудь еще коренными обитателями. Кости черепахи, найденные на острове Маврикий вместе с костями вымер­шего дронта, обыкновенно считаются принадлежащими черепахе рассматриваемого вида; если это так, то она была, должно быть, коренным тамошним животным, но г-н Биброн сообщает мне, что по его мнению, то был особый вид, а вид, ныне живущий на острове Маврикий, безусловно отличен от галапагосской черепахи.

Amblyrhynchus, замечательный род ящериц, живет только на этом архипелаге; их два вида, в общем похожих один на другой, причем один наземный, а другой водный. Этот последний вид (A. cristatus) был впервые описан м-ром Беллом, который, приняв во внимание короткую широкую голову и сильные, одинаковые по длине когти, правильно предвидел, что образ жизни этого животного должен быть очень своеобразен и отличен от образа жизни его ближайшего родственника — игуаны. Эта ящерица чрезвычайно распространена на   всех островах архипелага и живет исключительно на скалистых берегах у самого моря, никогда не попадаясь,— по крайней мере я ни разу не видал ни одной, даже в десяти ярдах от воды. Это отвра­тительное на вид существо, грязно-черного цвета, глупое и медли­тельное в своих движениях. Взрослое животное имеет обыкновенно около ярда в длину, но некоторые достигают даже четырех футов; один крупный экземпляр весил 20 фунтов; на острове Альбемарль они достигают, по-видимому, бблыпих размеров, чем в других местах. Хвост у них сплюснут с боков, а все четыре ноги снабжены неполными плавательными перепонками. Иногда их можно увидеть плавающими в нескольких стах ярдах от берега; капитан Колнетт в своем «Путешествии» говорит: «Они стаями пускаются в море на рыбную ловлю, греются на скалах и могут быть названы аллигато­рами в миниатюре». Не следует, однако, полагать, что они питаются рыбой. В воде эта ящерица плавает необыкновенно легко и быстро, извиваясь, как змея, своим телом и сплюснутым хвостом, в то время как ноги ее неподвижны и плотно прижаты к бокам. Один матрос бросил такую ящерицу за борт, привязав к ней тяжелый груз, и пола­гал, что она тут же погибнет; но, когда час спустя он вытащил ее на веревке, она оказалась живой и даже вполне подвижной. Конечности и сильные когти этих животных удивительно приспособлены к ползанию по неровным, растрескавшимся лавовым массивам, кото­рые здесь повсюду образуют берег. В таких местах часто можно видеть, как шесть или семь этих отвратительных пресмыкающихся лежат группой на черных скалах в нескольких футах над полосой прибоя и греются на солнышке, вытянув ноги.

Я вскрыл желудки у нескольких таких ящериц и обнаружил, что они набиты искрошенной морской водорослью (Ulva), которая рас­тет в виде тонких листовидных полос ярко-зеленого или темно-крас­ного цвета18. Я не припоминаю, чтобы видел эту водоросль в сколько-нибудь значительных количествах на омываемых приливом скалах, и у меня есть основания полагать, что она растет на дне моря, на небольшом расстоянии от берега. Если дело обстоит так, то теперь понятно, зачем эти животные иногда пускаются в море. В желудках, кроме водоросли, больше ничего не было. Впрочем, м-р Байно нашел в одном желудке кусок краба; но он мог попасть туда  случайно, подобно гусенице, которую я встретил среди лишайника в брюхе черепахи. Кишечник у них длинный; как и у других траво­ядных животных. Характер пищи этих ящериц, а также строение их хвоста и ног и то обстоятельство, что они по собственному желанию плывут в открытое море, безусловно доказывают, что это животное водное; однако в этом отношении у них наблюдается одна странная аномалия, а именно они не идут в воду, если их спугнуть. Поэтому этих ящериц легко загнать в любое место над самым морем, где они скорее позволят поймать себя за хвост, чем прыгнут в воду. По-видимому, они совершенно не умеют кусаться, но, если их сильно напугать, они выбрасывают из ноздрей по капле жидкости. Я несколько раз кидал одну из них, стараясь забросить подальше, в глубокую лужу, оставленную отливом, но ящерица неизменно воз­вращалась прямо к .тому месту, где я стоял. Плавала она у самого дна, двигаясь очень изящно и быстро, а натыкаясь на неровности дна, прибегала к помощи ног. Едва только добравшись до берега, но еще находясь под водой, она пыталась спрятаться в пучках водоро­слей или влезть в какую-нибудь щель, но лишь только полагала, что опасность прошла, выползала на сухие скалы и старалась как можно быстрее убежать прочь. Я несколько раз ловил эту же ящерицу, загоняя ее на мыс, и, хотя она умела с таким совершенством нырять и плавать, ничто не могло заставить ее войти в воду; сколько раз я ни бросал ее в лужу, она неизменно возвращалась описанным манером. Может быть, такое исключительно глупое, по видимости, поведение можно объяснить тем, что у этого пресмыкающегося нет никаких врагов на суше, тогда как в море оно, должно быть, часто оказыва­ется добычей многочисленных акул. Поэтому, вероятно, побужда­емая прочным наследственным инстинктом выбраться на берег как на безопасное для нее место, ящерица при любых обстоятельствах ищет там убежища.

Во время нашего посещения (в октябре) я видел чрезвычайно мало небольших особей этого вида, а потому надо полагать, что ни одна из них не была моложе года. Судя по этому обстоятельству, весьма вероятно, что период размножения еще не начинался. Я спра­шивал нескольких жителей, не знают ли они, где эта ящерица кладет яйца, и те сказали, что ничего не знают о ее размножении, хотя хорошо знакомы с яйцами наземного вида,— обстоятельство совер­шенно исключительное, если принять во внимание, как обычна здесь эта ящерица.

Обратимся теперь к наземному виду (A. demarlii), с круглым хвостом и без перепонок между пальцами. Эта ящерица в отличие от первого вида водится не на всех островах, а только в центральной части архипелага — на островах Альбемарль, Джемс, Баррингтон и Индефатигебл. К югу, на островах Чарлз, Худ и Чатам, и к северу, на Тауэре, Биндлоу и Абингдоне, я не видал ее и не слыхал о ней. Каза­лось, будто она была сотворена в центре архипелага и распространи­лась оттуда только на определенное расстояние. Некоторые из этих ящериц обитают в высоких и влажных частях островов, но они гораздо многочисленнее в низменных, бесплодных районах около берега моря. Многочисленность их лучше всего доказывается, пожа­луй, следующим обстоятельством: когда нас оставили на острове Джемс, то мы довольно долго не могли отыскать места, где бы не было их нор, чтобы разбить нашу единственную палатку. Подобно своим морским собратьям животные эти безобразны; тело их жел­товато-оранжевого цвета внизу и буровато-красного сверху; низкий лицевой угол придает им необыкновенно глупый вид19. Они, пожа­луй, несколько меньше по величине, чем морской вид, но некоторые экземпляры весили от десяти до пятнадцати фунтов [4,5—7 кг]. Двигаются они лениво, точно в полусне. Не будучи испуганы, они ползают медленно, волоча хвост и брюхо по земле, часто останавли­ваются и дремлют минуту-другую, закрыв глаза и вытянув задние ноги на горячей земле.

Живут они в норах, которые устраивают себе иногда между обломками лавы, но чаще — на ровных местах в мягком песчанико-образном туфе. Норы, по-видимому, не очень глубоки и входят в землю под небольшим углом; поэтому, когда ходишь в таких ящеричных «садках», ноги все время проваливаются в землю, к великой досаде усталого путника. Вырывая нору, это животное работает попеременно правой и левой стороной своего тела. Одна из передних ног некоторое время скребет землю и отбрасывает ее вверх, к задней ноге, удобно расположенной для того, чтобы выкидывать землю вон из норы. Когда одна сторона тела устанет, за дело прини­мается другая, и так они чередуются. Я долго наблюдал за одной такой ящерицей, пока половина ее тела не скрылась в земле; тогда я подошел и потянул ее за хвост; это крайне изумило ее, она тотчас, выползла посмотреть, в чем дело, и уставилась мне прямо в лицо, как будто говоря: «С какой стати ты тянешь меня за хвост?»

Едят они днем и не уходят далеко от своих нор; если их спугнуть, они неуклюжей походкой устремляются к норам. Очень быстро дви­гаться они не могут, разве только под гору, и это происходит, очевидно, вследствие бокового расположения ног. Они отнюдь не боязливы: внимательно следя за человеком, они закручивают хвост, приподнимаются на передних ногах и быстро кивают головой сверху вниз, стараясь казаться очень сердитыми; но на самом деле они отнюдь не злы, и стоит только топнуть ногой, как они опускают хвост и как можно скорее бегут прочь. Я не раз наблюдал, как маленькие ящерицы-мухоеды, следя за чем-нибудь, точно таким же манером кивали головой, но не имею понятия, для чего они это делают. Если этого Amblyrhynchus держать и дразнить палкой, он станет яростно кусать ее, но я многих ловил за хвост, и они ни разу не пытались укусить меня. Если поставить двух ящериц на землю и держать вместе, они начнут драться и кусать друг друга до крови.

Тем из этих ящериц, которые живут на низменных местах,— а таких всего больше,— вряд ли удается отведать хоть каплю воды в течение всего года, но они в большом количестве едят сочный кактус, ветви которого иногда обламывает ветер. Я несколько раз бросал кусок этого кактуса двум-трем ящерицам, собравшимся вместе, и довольно забавно было видеть, как они старались схватить кусок и утащить во рту, точно голодные собаки кость. Едят они очень нето­ропливо, но не пережевывают пищи. Маленькие птички знают, как безобидны эти создания: я видел, как один толстоклювый вьюрок клевал с одной стороны кусок кактуса (которым очень любят пола­комиться все животные в этих низменных местах), в то время как ящерица поедала его с другого конца, а потом эта птичка с вели­чайшей беззаботностью вспрыгнула на спину пресмыкающегося.

Я вскрыл желудки нескольких из этих ящериц и нашел их полными растительных волокон и листьев разных деревьев, осо­бенно одной акации. В нагорной области они питаются главным образом кислыми и вяжущими ягодами гуаявиты; я видел, как под деревьями гуаявиты эти ящерицы кормились вместе с гигантскими черепахами. За листьями акации они вползают на эти низкорослые деревья, и нередко можно увидеть, как какая-нибудь парочка ящериц преспокойно себе качается, сидя на ветке в нескольких футах над землей. Вареное мясо этих ящериц белого цвета и нравится тем, чьи вкусы стоят выше предрассудков. Гумбольдт отмечает, что в южно­американских тропиках все ящерицы, обитающие в сухих районах, считаются изысканным блюдом. Жители утверждают, что те ящери­цы, которые живут на возвышенных сырых местах, пьют воду, но остальные не совершают подобно черепахам путешествий за ней из бесплодной низменной местности. Во время нашего посещения у самок внутри их тела было много больших удлиненных яиц, которые эти животные откладывают в свои норы; жители ищут эти яйца и употребляют их в пищу.

Оба вида Amblyrhynchus сходны, как я уже указывал, по общему своему строению и по многим привычкам. Ни тот ни другой не отли­чаются быстротой движений, столь характерной для родов Lacerta и Iguana. Оба они травоядны, хотя растения, которыми они питаются, совершенно различны. Их короткая морда дала повод м-ру Беллу наименовать этот род Amblyrhynchus [тупорылые]; действительно, по форме рта их можно сравнить чуть ли не с черепахой; надо думать, что такая форма есть не что иное, как приспособление к их траво­ядным вкусам. Чрезвычайно интересно обнаружить хорошо очерчен­ный, представленный морским и наземным видами род, распростра­ненный только в таком маленьком уголке мира20. Водный вид более замечателен, потому что это единственная существующая в насто­ящее время ящерица, питающаяся морскими растениями. Как я заме­тил вначале, эти острова замечательны не столько числом видов пресмыкающихся, сколько численностью особей; стоит только при­помнить утоптанные тысячами гигантских черепах тропинки, много­численных морских черепах, громадные «садки» наземного Amblyrhynchus, группы морских ящериц, греющиеся на солнце на прибрежных скалах каждого острова, — и нам придется согла­ситься, что на земле нет другого такого места, где бы этот отряд таким изумительным образом замещал травоядных млекопитаю­щих. Геолог, узнав об этом, мысленно оглянулся бы, вероятно, на­зад, на эпохи вторичного периода, когда частью травоядные, частью плотоядные ящерицы, по размерам своим сравнимые только с суще­ствующими в наше время китами, населяли в огромном количестве и сушу, и море. Поэтому геологу следует обратить внимание на то обстоятельство, что этот архипелаг вместо влажного климата и обильной растительности отличается крайне засушливым и — для экваториальной области — удивительно умеренным климатом.

Покончим, однако с фауной. Все пятнадцать пойманных здесь мной разных морских рыб представляют собой новые виды; они принадлежат к 12 родам, из коих все широко распространены, кроме Prionotus21; четыре прежде известных вида этого рода живут у восточ­ных берегов Америки. Наземных моллюсков я собрал шестнадцать видов (и две отчетливо выраженные разновидности), и все они, за исключением одной улитки (Helix), встречающейся на Таити, свойст­венны только этому архипелагу; единственный пресноводный мол­люск (Paludina) водится также на Таити и Вандименовой Земле22. М-р Каминг еще до нашего путешествия собрал здесь 90 видов мор­ских моллюсков, причем в это число не входят некоторые еще не уточненные виды Trochus, Turbo, Monodonta и Nassa23. Он был на­столько любезен, что сообщил мне следующие любопытные результа­ты: из 90 моллюсков не менее 47 неизвестны нигде в других местах — замечательный факт, если учесть, как широко распространены обык­новенно морские моллюски. Из 43 моллюсков, встречающихся в дру­гих местах на земном шаре,- 25 живут на западном побережье Аме­рики, и 8 из них можно считать разновидностями; остальные 18 (в том числе одна разновидность) были найдены м-ром Камингом на Низ­менном архипелаге, а некоторые также на Филиппинах. То обстоя­тельство, что здесь встречаются моллюски с островов, расположенных в центральных частях Тихого океана, заслуживает внимания, ибо не известно ни одного морского моллюска, общего одновременно тихо­океанским островам и западному побережью Америки. Открытый океан, простирающийся далеко на север и на юг против западного по­бережья, разделяет две совершенно различные конхиологические провинции24. Галапагосский же архипелаг представляет собой нечто вроде промежуточного района, где было создано много новых форм и куда каждая из этих обширных конхиологических провинций посла­ла по нескольку колонистов. Американская провинция также послала сюда представляющие ее виды: существуют галапагосский вид рода Monoceros, встречающегося только на западном побережье Америки, и галапагосские виды Fissurella и Cancellaria, родов, распространен­ных на западном побережье, но не встречающихся (как сообщает мне м-р Каминг) на островах в центральной части Тихого океана25. С другой стороны, имеются галапагосские виды Oniscia и Stylifer, родов, живущих в Вест-Индии и в китайских и индийских морях, но не встречающихся ни на западном побережье Америки, ни в централь­ной части Тихого океана26. Могу здесь добавить, что, сравнив около двух тысяч моллюсков с восточного и западного побережья Амери­ки, м-ры Каминг и Хиндс нашли только одного-единственного общего моллюска, а именно Purpura patula, живущего в Вест-Индии, на берегах Панамы и на Галапагосских островах27. Таким образом, в этой части света существуют три обширные морские конхиологиче­ские провинции, совершенно различные, хотя и поразительно близ­кие друг к другу, разделенные протянувшимися далеко с севера на юг пространствами суши или открытого моря.

Я потратил много усилий, чтобы собрать коллекцию насекомых, но нигде, кроме Огненной Земли, не встречал местности, до того бедной в этом отношении. Даже на возвышенных и сырых местах мне удалось раздобыть очень небольшое их число, если не считать некоторых крохотных двукрылых (Diptera) и перепончатокрылых (Hymenoptera), по большей части тех форм, какие распространены по всему миру. Как я уже отмечал, эти насекомые для тропического пояса очень мелки и скромно окрашены. Жуков я собрал 25 видов (не считая Dermestes и Corynetes, ввозимых всюду, куда только захо­дит корабль28); два из них относятся к Harpalidae, два — к Hydrophilidae, 9 — к трем семействам Heteromera, остальные 12 — к такому же числу различных семейств. То обстоятельство, что насеко­мые (то же самое можно сказать и о растениях) там, где они пред­ставлены небольшим числом особей, принадлежат ко многим различ­ным семействам, является, мне кажется, общераспространенным. М-р Уотерхаус, который опубликовал* отчет о насекомых этого архи­пелага и которому я обязан приведенными выше подробностями, сообщает мне, что среди них есть несколько новых родов, а из родов уже ранее известных один или два — американские, прочие же рас­пространены по всему миру. За исключением одного, питающегося деревом Apate, и одного, а может быть, и двух водяных жуков с Американского материка, все это виды, по-видимому, новые29.

Ботаника этих островов ничуть не менее интересна, чем их зооло­гия. Д-р Дж. Гукер должен вскоре опубликовать в «Linnean Trans­actions» полный отчет о здешней флоре, и я премного обязан ему за следующие подробности. Цветковых растений там встречается, насколько это известно в настоящее время, 185 видов, тайнобрач­ных — 40 видов, что вместе составляет 225 видов; из этого числа мне удалось привезти в Англию 193. Среди цветковых растений имеется 100 новых видов, встречающихся, вероятно, только на этом архипе­лаге. Д-р Гукер уверяет, что из растений, встречающихся не только здесь, по крайней мере 10 видов, найденных близ обработанной земли на острове Чарлз, были туда завезены. Мне кажется удиви­тельным, что туда не было занесено естественным путем еще большее число американских видов, если учесть, что расстояние до материка только 500—600 миль и что (по словам Колнетта, стр. 58) плавучее дерево, бамбук, тростник и пальмовые орехи часто приби­вает волнами к юго-восточным берегам. Ста новых цветковых расте­ний по сравнению с общим их числом в 185 (или 175, если не считать ввезенных растений) достаточно, я полагаю, для того, чтобы считать Галапагосский архипелаг особой ботанической провинцией; впро­чем, местная флора далеко не так своеобразна, как на острове св. Елены или, как сообщает мне д-р Гукер, на Хуан-Фернандесе. Своеобразие галапагосской флоры лучше всего видно на примере некоторых семейств; так, из 21 вида сложноцветных 20 свойственны только этому архипелагу; они принадлежат к двенадцати родам, из которых по крайней мере десять ограничены в своем распространении только этим архипелагом! Д-р Гукер сообщает мне, что флора имеет, несомненно, западноамериканский характер; но он не находит в ней ни малейшего сходства с тихоокеанской флорой. Если исклю­чить 18 морских, одного пресноводного и одного наземного мол­люска, явно попавших сюда в качестве колонистов с островов центральной части Тихого океана, а также один, несомненно, тихо­океанский вид галапагосской группы вьюрков, то окажется, что этот архипелаг, хоть он и лежит в Тихом океане, и в зоологическом отно­шении является частью Америки.

Если бы указанной особенностью архипелаг был обязан просто переселенцам из Америки, то в этом было бы мало замечательного; мы видим, однако ^ что подавляющее большинство наземных живот­ных и более половины цветковых растений — местные произведе­ния. Всего поразительнее было находиться среди новых птиц, новых пресмыкающихся, новых моллюсков, новых насекомых, новых рас­тений и вместе с тем чувствовать, как бесчисленные мельчайшие подробности строения и даже самый звук голоса и оперение птиц оживляют в памяти умеренные равнины Патагонии или знойные сухие равнины северного Чили. Почему на этих клочках суши, которые еще в недавний геологический период были, должно быть, покрыты океаном, которые образованы базальтовой лавой и поэтому отличаются в геологическом отношении от Американского материка, которые расположены в условиях своеобразного клима­та,—- почему их коренные обитатели, соединенные, могу добавить, и по форме и по числу, в иных соотношениях, нежели на материке, и потому действующие друг на друга иным образом,— почему они были созданы по американскому типу организации? Вероятно, острова Зеленого Мыса походят по всем своим физическим усло­виям на Галапагосские острова гораздо больше, чем эти последние на побережье Америки; и все-таки коренные обитатели этих двух островных групп совершенно непохожи друг на друга: на обитателях островов Зеленого Мыса лежит африканский отпечаток, тогда как обитатели Галапагосского архипелага отмечены печатью Америки.

До сих пор я не отметил еще самой замечательной особенности естественной истории этого архипелага, а именно  что различные острова в значительной степени населены различным составом живых существ. Впервые мое внимание обратил на это обстоятельство м-р Лосон, вице-губернатор, заявивший, что черепахи на разных остро­вах различны и что он наверняка мог бы сказать, с какого острова какая привезена. Сначала я не обратил должного внимания на это утверждение и даже отчасти смешал коллекции, собранные на двух из этих островов. Я и не помышлял, чтобы острова, отстоящие миль на пятьдесят-шестьдесят один от другого и по большей части находя­щиеся в виду друг у друга, образованные в точности одинаковыми породами, лежащие в совершенно одинаковом климате, поднима­ющиеся почти на одну и ту же высоту, могли иметь различное населе­ние; вскоре, однако, мы увидим, что именно так и обстоит дело. Удел почти всех путешественников,— не успевши познакомиться с тем, что всего интереснее в какой-нибудь местности, уже спешить оттуда; но я, быть может, должен быть благодарен судьбе за то, что собрал материалы, достаточные для установления этого наиболее удиви­тельного факта в распределении органических существ.

Жители, как я уже говорил, утверждают, что могут различить черепах с разных островов и что они отличаются не только разме­рами, но и другими признаками. Капитан Портер, описывая* чере­пах с Чарлза и с ближайшего к нему острова, а именно с острова Худ, говорит, что щит у них спереди толст и загнут, как испанское седло; черепахи же с острова Джемс более круглы и черны, а вареное мясо их лучше на вкус. С другой стороны, г-н Биброн сообщает мнег что видел двух черепах с Галапагосского архипелага, которых считает различными видами, но не знает, с каких они островов. Экземпляры, которые я привез с трех островов, все были молодые животные, и по этой-то, вероятно, причине ни м-р Грей, ни я не могли найти у них каких бы то ни было видовых различий. Я уже замечал, что морской Amblyrhynchus на острове Альбемарль был крупнее, чем на других островах, а теперь г-н Биброн сообщает мне, что видел два различных водных вида этого рода, так что на различных островах были, вероятно, свои виды или разновидности Amblyrhynchus, так же как и черепах. Впервые внимание мое было полностью привлечено тогда, когда я сравнил многочисленные экземпляры дроздов-перес­мешников, убитых мной и некоторыми другими участниками нашей экспедиции, и, к своему изумлению, обнаружил, что все птицы с острова Чарлз принадлежат к одному виду (Mimus trifascdatus), все птицы с острова Альбемарль — к виду М. parvulus, а все с острова Джемс и Чатам (между которыми расположены два других острова, играющие роль связующих звеньев) относятся к виду М. melanotls. Последние два вида близко родственны, и некоторые орнитологи сочли бы их только хорошо выраженными расами или разновидно­стями; но Mimus trifasciatus сильно от них отличается30. К сожалению, я смешал большую часть экземпляров из группы вьюрков; но у меня есть веские основания подозревать, что некоторые виды под­группы Geospiza ограничены в своем распространении отдельными островами. Если различные острова имеют своих представителей подгруппы Geospiza, то этим можно объяснить исключительно боль­шое число видов в данной подгруппе на одном только этом маленьком архипелаге и как вероятное следствие такого большого числа ряд правильно уменьшающихся по своим размерам клювов. На архипелаге были найдены два вида подгруппы Cactornis и два вида Camarhynchus, и все многочисленные экземпляры из этих двух под­групп, застреленные четырьмя коллекторами на острове Джемс, ока­зались принадлежащими к одному виду каждой из подгрупп, тогда как все многочисленные экземпляры, убитые на островах Чатам и Чарлз (ибо птицы с этих двух островов были смешаны), принадле­жали к двум другим видам; поэтому почти не приходиться сомне­ваться, что на этих островах имеются свои виды каждой из двух подгрупп. В отношении наземных моллюсков этот закон распределе­ния, по-видимому, не выдерживается хорошо. Среди тех насекомых из моей маленькой коллекции, которые были снабжены ярлыками с указанием места их нахождения, не оказалось, как отмечает м-р Уотерхаус, ни одного общего для каких-либо островов.

Если мы обратимся теперь к флоре, то убедимся, что коренные растения разных островов удивительно различны. Все нижеследу­ющие выводы я привожу, опираясь на авторитетные данные, полу­ченные от моего друга д-ра Дж. Гукера. Должен предупредить, что я собирал на различных островах все растения без разбору и, к счастью, хранил каждую коллекцию отдельно. Нельзя, однако, слиш­ком доверять этим относительным выводам, ибо небольшие коллек­ции, привезенные некоторыми другими естествоиспытателями, хо­тя и подтверждают эти результаты, но ясно показывают, что еще многое остается сделать, для изучения флоры этой группы островов; кроме того, бобовые разобраны до сих пор лишь прибли­зительно.

Отсюда следует поистине изумительный факт: на острове Джемс из галапагосских растений, т. е. ненаходимых ни в каком другом месте на земном шаре, треть встречается исключительно на этом острове, а на острове Альбемарль из 26 коренных галапагосских растений 22 встречаются на одном только этом острове, т. е, только о четырех в настоящее время известно, что они растут и на других островах архипелага; подобным же образом обстоит дело, и с растениями с островов Чатам и Чарлз. Этот факт покажется, может быть, еще более разительным, если привести несколько примеров: так, Scalesia, замечательный дре­вовидный род сложноцветных, встречается только на архипелаге31, он состоит из шести видов: один — с острова Чатам, другой — с Аль-бемарля, третий — с Чарлза, четвертый и пятый — с острова Джемс и шестой — с одного из трех последних островов, но неизвестно, с какого; ни один из этих шести видов не растет на каких-нибудь двух островах. Далее, молочай (Euphorbia), род, распространенный по всему миру или во всяком случае очень широко, представлен здесь восемью видами, из коих семь растут только на архипелаге, но ни один не встречается на каких-нибудь двух островах; Acalypha и Воггепа, роды всемирного распространения, представлены шестью и семью видами соответственно, но ни один из двух родов не представлен одним и тем же видом на двух разных островах, если не считать одной Воггепа, встречающейся на двух островах32. У видов сложноцветных местный характер проявляется особенно сильно, и д-р Гукер указал мне еще несколько разительнейших примеров раз­личия между видами с разных островов. Он отмечает, что этот закон распределения хорошо выдерживается и в тех родах, которые огра­ничены в своем распространении этим архипелагом, и в тех, которые распространены и в других местах земного шара; мы видим, что подобным же образом на разных островах имеются особые виды всемирного рода черепах и широко распространенного американ­ского рода дроздов-пересмешников, равно как и галапагосских под­групп вьюрков и, почти несомненно, галапагосского рода Amblyrhynchus.

Распределение обитателей этого архипелага было бы далеко не так удивительно, если бы, например, на одном острове жил дрозд-пересмешник, а на другом — представитель еще какого-нибудь совершенно иного рода, если бы на одном острове жил свой or ->бый род ящериц, а на другом — еще какой-нибудь иной род, или бы их вовсе не было, или если бы различные острова были населены не видами, представляющими одни и те же роды растений, а совер­шенно разными родами, как и обстоит дело до известной степени: например, крупное ягодное дерево, растущее на острове Джемс, не представлено другим подобным видом на острове Чарлз. Но меня поражает то обстоятельство, что несколько островов имеют свои собственные виды черепах, дроздов-пересмешников, вьюрков и мно­гочисленных растений, и эти виды обладают в общем одинаковыми привычками, живу^ в сходных местах и, очевидно, занимают одно и то же место в экономии природы этого архипелага. Можно было бы заподозрить, что некоторые из этих видов, представляющих один и тот же род,— по крайней мере черепахи и некоторые птицы,— могут оказаться впоследствии только хорошо выраженными разновидно­стями, но и это представило бы не меньший интерес для философски мыслящего натуралиста.

Я уже говорил, что острова по большей части находятся в виду друг у друга; могу уточнить, что остров Чарлз лежит в 50 милях от ближайшего к нему пункта острова Чатам и в 33* милях от ближайшей точки острова Альбемарль. Остров Чатам находится в 60 милях от ближайшей к нему точки острова Джемс, но между ними есть два промежуточных острова, на которых я не бывал. Остров Джемс лежит всего в 10 милях от ближайшей точки острова Альбе­марль, но два пункта, где были собраны коллекции, расположены в 32 милях один от другого. Я должен повторить, что ни характер почвы, ни высота местности, ни климат, ни общий характер связанных между собой живых существ, а следовательно, и их воздействие друг на друга не могут сильно различаться на разных островах. Если и существует какое-нибудь заметное различие в кли­мате, то только между наветренной группой, а именно островами Чарлз и Чатам, и подветренной группой островов; но соответству­ющего различия в произведениях этих двух частей архипелага не наблюдается.

Единственное соображение, которым я могу хоть как-нибудь объяснить это замечательное различие между обитателями отдель­ных островов, заключается в том, что очень сильные морские течения, проходящие в направлении на запад и запад-северо-запад, отделяют, должно быть, южные острова от северных, поскольку это касается переноса организмов морем; кроме того, между северными остро­вами наблюдалось сильное северо-западное течение, которое должно резко отделять друг от друга острова Джемс и Альбемарль. Так как архипелаг замечателен полным отсутствием сильных ветров, то ни птицы, ни насекомые, ни легкие семена не переносятся с острова на остров. Наконец, огромная глубина океана между островами и их явно недавнее (в геологическом смысле) вулканическое происхожде­ние не позволяют думать, чтобы они когда-нибудь были соединены, и это соображение, вероятно, куда более важно, чем всякое другое, поскольку дело касается географического распределения обитателей этих островов. Пересматривая приведенные здесь факты, невольно поражаешься количеству творческой силы, если можно так выразить­ся, проявившейся на этих маленьких голых скалистых островах, а еще более — ее различному, но вместе с тем сходному действию в местах, столь близких одно от другого. Я уже говорил, что Галапа­госский архипелаг можно назвать спутником Америки, но вернее назвать его группой спутников, сходных по своей неорганической природе, различных по природе органической и тем не менее находя­щихся в близком родстве между собой, тогда как все они вместе находятся в заметном, хотя и гораздо менее тесном родстве с великим американским материком33.

В заключение описания естественной истории этих островов я рас­скажу об исключительной доверчивости птиц.

Эта черта свойственна всем наземным видам, а именно дроздам-пересмешникам, вьюркам, крапивникам, тиранам-мухоловкам, го­лубю и сарычу-стервятнику. Все они часто приближались на такое расстояние, что их можно было убить хлыстом, а иногда — и это мне самому случалось делать — даже фуражкой или шляпой. Ружье здесь почти излишне: ружейным дулом я столкнул с ветки дерева хищную птицу. Однажды, пока я лежал на земле, держа в руке сосуд, сделанный из черепашьего панциря, на краешек его уселся дрозд-пересмешник и принялся спокойно пить воду, он позволил мне приподнять себя с земли вместе с сосудом; я не раз пытался ловить этих птиц за ноги, и это чуть ли не удавалось мне. Прежде птицы здесь были еще доверчивее, чем теперь. Коули рассказывает (1684 г.): «Горлицы были до того доверчивы, что часто садились нам на шляпы и на руки, и мы могли ловить их живыми; они не боялись человека до тех пор, пока кое-кто из нас не стал стрелять в них, отчего они сделались более дикими». В том же году, по словам Дампира, за одну утреннюю прогулку человек мог набить шесть-семь дюжин этих голубей. Теперь же они, хотя, конечно, по-прежнему очень доверчивы, но уже не садятся людям на руки и не дают убивать себя в таком большом количестве. Удивительно, что они не стали еще более дикими, ибо эти острова в течение последних ста пятидесяти лет часто посещались буканьерами и китоловами, а моряки, бродящие по лесам в поисках черепах, всегда получают жестокое удовольствие, убивая маленьких птичек.

Несмотря на то, что в настоящее время этих птиц преследуют еще больше, они не сразу становятся дикими; на острове Чарлз, который тогда уже шесть лет как был колонизован, я видел мальчика, сидев­шего у родника с хлыстом в руке и убивавшего им голубей и вьюр­ков, когда те прилетали пить. Он набил уже целую кучку их на обед и говорил, что имеет обыкновение постоянно караулить у этого родника с той же целью. Кажется, птицы этого архипелага до сих пор не распознали, что человек — существо более опасное, чем чере­паха или Amblyrhynchus, и не обращают на него внимания, так же как в Англии пугливые птицы, например сороки, не обращают внимания на коров и лошадей, пасущихся в поле.

Другой пример той же черты у птиц мы видим на Фолклендских островах. Необыкновенную доверчивость маленького Opetiorhynchus отмечают Пернети, Лессон и другие путешественники. Впрочем, она свойственна не только этой птице: Polyborus, кулик, нагорный и скалистый гуси, дрозд, овсянка и даже некоторые ястребы — все более или менее доверчивы. Поскольку птицы так доверчивы там, где водятся лисицы, дневные хищные птицы и совы, мы должны заключить, что отсутствие хищных животных на Галапагосских островах не может быть причиной доверчивости здешних птиц. Предусмотрительность, с какой нагорный гусь Фолклендских остро­вов строит гнезда на островках, показывает, что он знает об опас­ности со стороны лисицы; но при этом он отнюдь не боится человека. Такая доверчивость этих птиц, особенно водных, представляет рез­кий контраст с повадками того же вида на Огненной Земле, где на протяжении веков они подвергались преследованиям со стороны дикарей. На Фолклендских островах охотник за день может иногда настрелять нагорных гусей больше, чем в состоянии унести, тогда как на Огненной Земле даже одного убить почти так же трудно, как в Англии подстрелить обыкновенного дикого гуся.

Во времена Пернети (1763 г.) все птицы на Фолклендских островах были, видимо, гораздо доверчивее, чем в настоящее время; он утверждает, что Opetiorhynchus чуть ли не садился к нему на палец и что он палкой убил десять птиц за полчаса. В тот период птицы там были, должно быть, так же доверчивы, как теперь на Галапагосских островах. По-видимому, на этих последних они приучаются к осто­рожности медленнее, чем на Фолклендских островах, где у них было соответственно больше опыта, потому что помимо частых посещений судами острова эти были заселены колонистами в течение длитель­ного периода, правда с перерывами. Но даже прежде, когда все птицы были так доверчивы, невозможно было, по словам Пернети, убить черношейного лебедя — перелетную птицу, набравшуюся, вероятно, мудрости в других странах.

Могу добавить, что, согласно Дю Буа, на острове Бурбон в 1571—1572 гг. все птицы, за исключением фламинго и гусей, были до того доверчивы, что их можно было поймать руками или набить в каком угодно количестве палкой. Далее, на острове Тристан-да-Кунья в Атлантическом океане, по заявлению Кармайкла*, только две наземные птицы — дрозд и овсянка — были «так доверчивы, что давали поймать себя сачком». На основании этих нескольких фактов мы можем, я полагаю, заключить, во-первых, что пугливость птиц по отношению к человеку — особый инстинкт, направленный против человека и не зависящий от того, в какой степени проявляется осто­рожность по отношению к другим источникам опасности; во-вторых, она не приобретается отдельными птицами за короткое время, даже когда их много преследуют, но становится наследственной на протя­жении ряда поколений. Мы уже привыкли видеть, как у домашних животных приобретаются новые психические привычки или инстин­кты и становятся наследственными; но у животных в естественном состоянии всегда, должно быть, крайне трудно обнаружить случаи приобретения познаний наследственным путем. Что касается пугли­вости птиц по отношению к человеку, то ее нельзя объяснить иначе как только унаследованной привычкой; например, в любом году в Англии человек причинял вред сравнительно немногим молодым птицам, и все же почти все они, даже птенцы, боятся его; с другой стороны, и на Галапагосских, и на Фолклендских островах многие особи преследуются человеком и страдают от него, но все-таки не научились спасительному страху перед ним. Исходя из этих фактов можно понять, какое опустошение может вызвать введение нового хищного зверя в какой-нибудь стране, прежде чем инстинкты тузем­ных обитателей приспособятся к хитрости или силе чужестранца.