Путешествие Дарвина вокруг света (1831—1836) и его значение в истории естествознания

  


Путешествие Дарвина вокруг светаПутешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль»


Чарльз Дарвин

 

 

Путешествие Дарвина вокруг света (1831—1836) и его значение в истории естествознания

 

В ряду наиболее прославленных научных экспедиций XIX в. кругосветное путешествие небольшого английского брига «Бигль» под командой капитана Роберта Фиц-Роя занимает одно из крупнейших мест. В историях географических исследований обычно отмечается то большое значение, которое имели съемочные работы, произведенные картографами «Бигля», для нанесения на карту точных береговых очертаний южной части Южной Америки и течения реки Санта-Крус. Однако всемирная слава «Бигля» связана не с этим. Пребывание на борту «Бигля» в качестве натуралиста экспедиции величайшего биолога XIX в. Чарлза Дарвина представляет собою, несомненно, тот основной факт, который обессмертил имя «славного маленького кораблика» «Бигль».

Географы часто указывают, что Дарвин сделал для познания природы южной половины Южной Америки то, что Гумбольдт сделал для северной ее половины. Это, несомненно, верно, однако самый значительный результат путешествия на «Бигле» заключается в том, что биологические и геологические открытия и наблюдения Дарвина в Южной Америке, на Галапагосских островах и в других местах заложили основание эволюционной теории Дарвина, теории, благодаря которой Дарвин, говоря словами В. И. Ленина, «...положил конец воззрению на виды животных и растений, ка!Гна ничем не связанные, случайные, «богом созданные» и неизменяемые, и впервые поста-1 вил биологию на вполне научную почву, установив   изменяемость видов и преемственность между ними...»

Дарвин всегда сам подчеркивал, какую огромную роль в формировании его эволюционных воззрений сыграло путешествие на корабле «Бигль». Он подробно рассказал об этом в своей автобиографии, а в введении к «Происхождению видов», своему главному труду по эволюционной теории, он писал:

«Путешествуя на корабле «Бигль» в качестве натуралиста, я был поражен некоторыми фактами, касавшимися распределения органических существ в Южной Америке, и геологическими отношениями между прежними и современными обитателями этого континента. Факты эти... освещают до некоторой степени происхождение видов — эту тайну из тайн

Следует, однако, иметь в виду, что этот величайший результат путешествия Дарвина на «Бигле» стал известным миру лишь через двадцать три года после возвращения Дарвина на родину, в 1859 г., когда вышло в свет его «Происхождение видов». И только с этих пор название корабля «Бигль» стало неизменно связываться с эволюционным учением Дарвина. Между тем, выдающиеся результаты экспедиции доставили широкую известность «Биглю» уже задолго до этого времени.

^ В своей автобиографии Дарвин писал, что «путешествие на «Бигле» было, конечно, самым важным событием моей жизни, определившим всю мою последующую деятельность». И это верно не только в том смысле, что для Дарвина, уехавшего из Англии, когда ему не было еще 23 лет, путешествие явилось подлинной школой, позволившей ему выработать в себе навыки исследователя и окончательно определившей его научные интересы. Огромный фактический материал по геологии и зоологии, собранный Дарвином во время путешествия и в дальнейшем обработанный как им лично, так и рядом других исследователей, лег в основу длинного ряда капитальных произведений («Зоологические результаты путешествия на „Бигле"», пять томов, под редакцией Дарвина, 1839—1843; геологические результаты путешествия в трех томах: т. I, Строение и распределение коралловых рифов, 1842; т. II, Геологические наблюдения над вулканическими островами, 1844; т. III, Геологические наблюдения в Южной Америке, 1846; монография о современных и ископаемых усоногих раках, в четырех томах, 1851—1854; наконец, большое число статей по геологии, зоологии и другим вопросам, опубликованных Дарвином в различных научных журналах в 1837—1858 гг.). Все эти работы, не утратившие своего первостепенного значения и до настоящего времени, были изданы Дарвином до выхода в свет «Происхождения видов».

Благодаря всем этим исследованиям Дарвина плодотворные научные результаты путешествия на «Бигле» и имя Дарвина как крупнейшего натуралиста — выдающегося геолога и не менее выдающегося зоолога — получили мировую известность и признание уже в сороковых и пятидесятых годах XIX в.: он создал замечательную теорию коралловых^рифов, произвел глубочайшие и обширнейшие наблюдения над процессами поднятия и опускания земной коры, собрал богатейший и в большинстве оригинальный материал по животному миру Южной Америки и тихоокеанских островов и написал исключительную по полноте и точности морфолого-систематическую и палеонтологическую сводку об усоногих раках.

Таково всемирное значение этого путешествия — путешествия, создавшего Дарвина как исследователя, давшего ценнейшие геологические и зоологические результаты и положившего начало дарвиновскому эволюционному учению.

В первый раз «Путешествие» Дарвина было опубликовано им в 1839 г. в составе отчета капитанов Филиппа Кинга и Роберта Фиц-Роя о путешествиях судов «Адвенчер» и «Бигль». Это официальное издание, носящее заглавие «Отчет о путешествиях кораблей его величества „Адвенчер" и „Бигль", содержащий описание производившегося ими в 1826—1836 годах обследования южных берегов Южной Америки и плавания „Бигля" вокруг света» *, состоит из четырех томов. Первый том заключает описание путешествия судов «Адвенчер» и «Бигль» в Южную Америку под командой капитана Ф. Кинга с 1826 по 1830 г. (в этом путешествии Фиц-Рой состоял с 1828 г. капитаном «Бигля») и написан Фиц-Роем по поручению Кинга; второй том, также написанный Фиц-Роем, содержит описание путешествия «Бигля» с 1831 по 1836 г.; третий том, носящий подзаголовок «Дневник и заметки» («Journal and Remarks»), и представляет собой первое издание «Путешествия» Дарвина; четвертый том, носящий подзаголовок «Приложение ко II тому», содержит метеорологический дневник, судовой журнал «Бигля» и различные документы, связанные с путешествием «Бигля» под командой Фиц-Роя.

Очевидно, третий том этого издания, содержавший работу Дарвина, сразу же заинтересовал более широкие круги читателей: в том же 1839 г. издатель «Отчета» выпустил его отдельным оттиском, титульный лист которого носил следующее заглавие: «Ч. Дарвин. — Дневник изысканий по геологии и естественной истории различных стран, посещенных кораблем „Бигль"... в 1832—1836 годах». Через шесть лет, в 1845 г., книга была выпущена Дарвином вторично под тем же заглавием, в котором, однако, Дарвин поставил на первое место слова «естественная история» и на второе «геология», желая этим как бы подчеркнуть, что его зоологические наблюдения имеют более существенное значение. В предисловии к этому второму изданию Дарвин указывал, что он несколько переработал текст книги с целью сделать ее доступной и интересной для более широких кругов читателей. Все дальнейшие издания не отличались по своему тексту от второго издания, но начиная с третьего издания (1860 г.) на корешке и фортитуле книги появляется то добавочное заглавие, под которым книга и осталась широко известной по настоящее время: «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле „Бигль"».

 

Прежде чем приступить к анализу путешествия и его научных результатов, следует остановиться коротко на вопросе о том, что представлял собой Дарвин, отправляясь в путешествие, какова была его научная подготовка и каким образом выбор натуралиста для столь трудного и ответственного поручения, как естественнонаучное обследование мало известных и плохо или и вовсе не изученных отдаленных стран, мог пасть на молодого человека, только что окончившего университет и притом богословский факультет.

Авторы популярных биографий Дарвина нередко изображают Дарвина-студента, как легкомысленного молодого человека, увлекавшегося охотой, спортом, лошадьми и кутежами и отправившегося в путешествие, не имея сколько-нибудь солидного естественнонаучного образования. Знакомство с «Автобиографией» Дарвина, его письмами из Эдинбурга и Кембриджа, где он учился, и некоторыми другими документами, относящимися к его студенческим годам, делают решительно несостоятельной эту точку зрения.

Дарвин действительно, как он сам об этом рассказывает, учился весьма посредственно и не проявлял никакого интереса к преподаваемым предметам как в средней классической школе, так и позже, в студенческие годы, в Эдинбурге, где он готовился стать врачом, и затем в Кембридже, куда он перешел в 1828 г., решив по настоянию отца стать священником ввиду обнаружившегося у него полного отсутствия интереса и вкуса к медицине.

Эту посредственность успехов в ходе систематического образования Дарвина приходится, однако, отнести прежде всего за счет того непонимания, которое упорно проявлял отец Дарвина в отношении четко сложившихся уже в школьные годы интересов Чарлза. Его любовь к природе и одиноким длительным прогулкам в окрестностях Шрусбери (города, где родился в 1809 г. Дарвин), его «вкус к естественной истории и особенно к собиранию коллекций» («Автобиография»), его восторг перед логической последовательностью эвклидовой геометрии, его критическое отношение к описаниям природы в книге для юношества «Чудеса природы» и рожденное этой же книгой желание самому побывать в тропических странах и лично проверить правильность прочитанного, собирание насекомых, интерес к орнитологии, увлечение охотой и ужением рыбы, самостоятельные занятия химией вместе с братом Эразмом и вообще те «единственные качества, которые... подавали надежду на что-либо хорошее в будущем» («Автобиография») — все это совершенно игнорировалось, не принималось всерьез его отцом и учителями. Совершенно понятно поэтому то внутреннее сопротивление, которое оказывал Чарлз по отношению к преподававшейся в школе схоластической «науке». Его заставляли проделать обычный в то время в Англии путь образования, между тем как, по его собственным словам, «ничто не могло оказаться хуже для развития моего ума, чем школа доктора Батлера, так как она была строго классической и, кроме древних языков, в ней преподавали в небольшом объеме еще только древнюю географию и историю».

То же повторилось и в Эдинбурге и в Кембридже, но юноша, отдавая формально дань университету в виде подготовки раз в год в течение одного или двух месяцев к экзаменам, упорно продолжал увлекаться вопросами естествознания, совершенно правильно определил круг своих знакомых и друзей и сумел если и не получить систематического естественнонаучного образования, то во всяком случае приобрести столь обширные познания и опыт в различных областях естествознания, что проф. Генсло, рекомендуя его в 1831 г. в качестве натуралиста на «Бигль», руководился далеко не одной лишь своей интуицией.

у В Эдинбургском университете Дарвин учился два года (1825—1827), и именно здесь, наряду с возникшим у него резко отрицательным отношением к бездарным преподавателям медицины и к занятию практической медициной, он впервые в серьезной форме мог проявить свой интерес к естествознанию. В Эдинбурге он сблизился с несколькими людьми, занимавшимися — одни геологией, другие зоологией. Среди последних были Роберт Грант, который впоследствии состоял профессором зоологии в Лондоне, и Вильям Макджилливрей — хранитель Музея естественной истории в Эдинбургском университете. Вместе с Грантом и другим зоологом, Колдстримом, которые занимались изучением морских животных, Дарвин постоянно совершал экскурсии к берегам морского залива Форт, близ которого расположен Эдинбург. Известен рассказ Дарвина о том, как изложенное ему однажды во время прогулки Робертом Грантом учение Ламарка не произвело на него никакого впечатления. Но зато он с величайшим интересом воспринимал от Гранта непосредственное знакомство с морскими беспозвоночными, сам занялся их изучением и вступил в члены студенческого естественнонаучного кружка, носившего торжественное название Плиниевского общества. В этом обществе он сделал в марте 1827 г. (ему было тогда 18 лет) два доклада — о мшанке Flustra и пиявке Pontobdella muricata. Эдинбургская записная книжка Дарвина содержит, кроме этих двух докладов, и другие наблюдения Дарвина над морскими беспозвоночными.

Эти две маленькие работы Дарвина замечательны тем, что они обнаруживают не только его наблюдательность, но и большую самостоятельность в научной работе, — каждая из них содержит небольшое открытие. Дарвин изучил соответствующую литературу и на основании собственных наблюдений сумел показать ошибки прежних наблюдателей: снабженные ресничками образования, которые считались «яйцами» мшанки Flu-stra, оказались ее личинками, а шаровидные тела, которые принимали за ранние стадии водоросли Fucus loreus, были на самом деле оболочками яиц пиявки Pontobdella muricata.

Макджилливрей занимался орнитологией, и дружба Дарвина с ним, несомненно, способствовала более глубокому знакомству Дарвина с птицами Шотландии. На заседании Верне-ровского общества в Эдинбурге Дарвин однажды слышал доклад Дж. Одюбона, известного в то время американского орнитолога. В Эдинбурге же Дарвин познакомился соднимнег-. ром, весьма искусно приготовлявшим чучела птиц, и брал у него платные уроки. Страстный охотник, Дарвин «тщательно регистрировал каждую птицу, застреленную в течение сезона» («Автобиография»).

Хуже обстояло в Эдинбурге у Дарвина с геологией, хотя и в этой области он уже был, очевидно, настолько образован, что отлично разбирался в спорах между нептунистами — сторонниками водной теории происхождения горных пород — и плутонистами, считавшими, что все горные породы возникли в результате действия вулканических процессов. Его настолько возмущала односторонность и слепота тех и других, что во время пребывания в Эдинбургском университете он принял «решение никогда не заниматься геологией» («Автобиография»). Этой фразой Дарвин заканчивает в своей «Автобиографии» рассказ о том, «как профессор в лекции, прочитанной во время экскурсии на Солсберийские скалы, говоря о трапповой дайке..., утверждал, — и это в местности, где нас повсюду окружали вулканические породы, — что дайка представляет собой трещину, заполненную сверху осадками, с насмешкой добавив при этом, что существуют люди, которые утверждают, будто она была заполнена снизу расплавленной массой».

Таким образом, в Эдинбурге были заложены основы естественнонаучных знаний Дарвина. В Кембридже, где Дарвин провел три года (1828—1831), он получил возможность значительно расширить и углубить их, чему способствовало и сближение его с несколькими крупнейшими натуралистами, работавшими там. Впоследствии Дарвин писал: «Три года, проведенные мною в Кембридже, были — в отношении академических занятий — настолько же полностью затрачены впустую, как и годы, проведенные в Эдинбурге и в школе» («Автобиография»). Но эти слова Дарвина, которые он упорно и часто любил повторять, относятся, конечно, только к «академическим ,занятиям», т. е. в данном случае, в Кембридже, к его занятиям богословскими науками. В 1876 г. Дарвин писал в «Автобиографии»: «Если вспомнить, как свирепо нападали на меня представители церкви, кажется забавным, что когда-то я и сам имел намерение стать священником». Но в действительности намерение это принадлежало не Чарлзу, — оно было навязано ему его отцом, принято им как послушным сыном и навсегда отброшено при первой же возникшей возможности.

В Кембридже Дарвин сразу же сблизился с группой молодых людей, увлекавшихся энтомологией. Письма его того времени свидетельствуют, с какой страстью он отдался своему давнишнему школьному увлечению — собиранию насекомых. Фауна кембриджских жуков была изучена им подробнейшим образом. Дарвин обнаружил исключительный талант в установлении новых видов и благодаря этому вскоре увидел даже свою фамилию впервые напечатанной в книге крупного английского энтомолога Стивенса «Изображения британских насекомых», где под изображением одного из жуков значилось: «Пойман Ч. Дарвином, эсквайром».

Несколько дней, проведенных Дарвином в феврале 1829 г. в Лондоне, были посвящены главным образом установлению связей с энтомологами: он завязывает там дружбу с основателем кафедры зоологии в Оксфорде Хопом, обладателем обширной коллекции насекомых, с которым в июле того же года совершает энтомологическую экскурсию по северному Уэльсу и которого впоследствии называл своим «учителем в энтомологии»; он отправляется с визитом к тому самому Стивенсу, который еще до их личного знакомства дал в своем сочинении изображение жука, впервые обнаруженного Дарвином. В эти же дни в Лондоне Дарвин «посетил Королевский институт, Лин-неевское общество, Зоологический сад и много других мест, усердно посещаемых натуралистами» (письмо к Фоксу от 26 февраля 1829 г.).

Однако наиболее решающим для всей дальнейшей судьбы Дарвина было его знакомство с кембриджским ботаником профессором Джоном Стивенсом Генсло (1796—1861), с которым он вскоре тесно подружился. На собраниях на дому у Генсло, — собраниях, которые в 1837 г. положили начало знаменитому естественнонаучному Реевскому обществу,— Дарвин получил возможность участвовать в обсуждении важнейших проблем естествознания. Там он познакомился с известным натуралистом, автором «Истории индуктивных наук» В. Уэвеллом ('Юэллом), сблизился с Л. Дженинсом, энтомологом и ихтиологом, который впоследствии обработал коллекцию рыб для III тома «Зоологических результатов путешествия на „Бигле"», там же, наконец, он испытал на себе благотворное влияние самого Генсло, одаренного и широко образованного человека.

Он посещал университетские лекции Генсло по ботанике, принимал постоянное участие в научных экскурсиях под руководством Генсло и по всем волновавшим его научным вопросам постоянно советовался с Генсло. Когда весной 1831 г. Дарвин сдал свой последний экзамен на звание баккалавра наук, Генсло познакомил его с профессором геологии А. Седжвиком, которого просил взять Дарвина с собой в геологическую экскурсию по северному Уэльсу, так как считал, что Дарвину необходимо углубить свое геологическое образование путем полевой геологической работы. Эта экскурсия состоялась в августе 1831 г., и после нее-то, вернувшись домой в Шрусбери, Дарвин и нашел письмо Генсло с предложением занять место натуралиста на «Бигле».

Свое непосредственное, практическое ознакомление с естественными науками Дарвин в течение всех лет пребывания в Эдинбургском и Кембриджском университетах усиленно пополнял чтением. Даже в летние каникулы, которые «были целиком посвящены развлечениям», т. е. охоте и экскурсиям, он всегда имел при себе какую-нибудь книгу, «которую с интересом читал» («Автобиография»). В одной из эдинбургских газет за 1888 г. сообщается, что братья Чарлз и Эразм Дарвины были неизменными абонентами университетской библиотеки, появляясь там гораздо чаще, чем это было в обычае эдинбургских студентов того времени. Под конец своего пребывания в Кембридже Дарвин прочитал две книги, произведшие на него особенно глубокое впечатление. Это были «Введение в изучение философии естествознания» знаменитого астронома Дж. Гер-шеля и «Описание путешествия в Южную Америку» Александра Гумбольдта. Знакомство с этими книгами, как пишет в своей «Автобиографии» Дарвин, пробудило в нем «пылкое стремление внести хотя бы самый скромный вклад в возведение благородного здания наук о природе». Влияние Гумбольдта было настолько велико, что Дарвин решил по окончании университета во что бы то ни стало поехать на Тенериф, который так красочно описывает Гумбольдт.

Однако ни эти книги, ни ученые друзья Дарвина, многие из которых, например Генсло, Дженинс, Юэлл, были лицами духовными, «преподобными», ни в какой мере не способствовали тому, чтобы посеять в молодом Дарвине хотя бы и тень сомнения в истинности традиционных, религиозно-догматических представлений о природе, поддерживавшихся официальной наукой того времени. Наоборот, ни то поверхностное знакомство с эволюционным учением Ламарка, которое Дарвин почерпнул из беседы с Грантом, ни более глубокое знание эволюционных воззрений его деда Эразма Дарвина не вызвали у него симпатии и интереса. К моменту окончания университета Дарвин не чувствовал, не видел никаких противоречий между наукой и религией.

Приведенные данные с несомненностью показывают, что к середине 1831 г. Дадвин, не получивший систематического естестЁеннонаучного образования, обладал тем не менее обширным запасом знаний в различных областях естествознания и, что важнее всего, уменьем самостоятельно работать, наблюдать, улавливать своеобразие тех или иных явлений, пользоваться техническими приемами, применяемыми при зоологических, ботанических и геологических исследованиях в поле. Если прибавить к этому, что он был прекрасным спортсменом, наездником и охотником, имел большой опыт длительных экскурсий, а за годы жизни в Кембридже развил в себе вкус к живописи и музыке, читал много книг по истории и изящной литературе, наконец, был жизнерадостным юношей и легко устанавливал дружеские отношения с людьми, то в лице двадцатидвухлетнего Дарвина, несомненно, можно видеть человека, всесторонне подготовленного к длительному и трудному естественнонаучному путешествию. Следует добавить, что по уму и способностям Дарвин, очевидно, в достаточно резкой степени выделялся среди своих сверстников, — этим, несомненно, приходится объяснять тот факт, что люди, значительно старше его и занимавшие видное академическое положение, часто встречались и дружили с ним.

Обстоятельства, сопровождавшие приглашение Дарвина в качестве натуралиста на «Бигль», достаточно подробно и точно рассказаны самим Дарвином в его «Автобиографии» и в введении к «Путевому дневнику». Предложение Дарвину было сделано профессором Генсло в связи с тем, что кембриджский астроном профессор Дж. Пикок, к которому обратились с просьбой рекомендовать натуралиста на «Бигль», не мог найти подходящего человека и просил Генсло помочь ему. В письме к Дарвину от 24 августа 1831 г. Генсло писал: «Я заявил, что считаю Вас из всех, кого я знаю, наиболее подходящим для этой цели. Я утверждаю это не потому, что вижу в Вас законченного натуралиста, а по той причине, что Вы весьма специализировались в коллекционировании, наблюдении и способности отмечать все то, что заслуживает быть отмеченным в естественной истории... Не впадайте из-за скромности в сомнения или опасения относительно своей неспособности, ибо — уверяю Вас — я убежден, что Вы и есть тот человек, которого они ищут».

 

Дарвин отправился в Лондон для переговоров с Фиц-Роем. Некоторое время Фиц-Рой не давал ему определенного ответа относительно своего согласия на его кандидатуру. Как выяснилось впоследствии, Дарвин узнал, что очень серьезно рисковал быть отвергнутым из-за формы своего носа. Фиц-Рой, горячий последователь Лафатера, считал себя тонким физиономистом и «был убежден, что может судить о характере человека по чертам его лица. Он сомневался в том, чтобы человек с таким носом, как у меня, мог обладать достаточной для совершения путешествия энергией и решимостью. Но я думаю, — заключает Дарвин, — впоследствии он вполне убедился в том, что мой нос ввел его в заблуждение» («Автобиография»).

В начале сентября Дарвин был, наконец, «внесен в списки на снабжение провиантом», т. е. включен в личный состав экспедиции и обеспечивался питанием, за которое, однако, он должен был, как и командный состав «Бигля», платить; однако, в противоположность офицерам корабля, которые находились на государственной службе и получали жалованье, Дарвин не получал от Адмиралтейства никакого вознаграждения. Более того, он должен был на собственные средства приобрести необходимую экипировку, научное оборудование, охотничье оружие и нести расходы по сухопутным экскурсиям. Иначе говоря, английское правительство, снаряжая эту экспедицию, которая, как писал Дарвину Пикок, «преследует исключительно научные цели», не хотело брать на себя никакой заботы о натуралисте, считая, оче!видно, далеко не обязательным его присутствие в составе экспедиции. Инициатива приглашения натуралиста принадлежала Фиц-Рою, и Адмиралтейство ограничилось лишь тем, что не препятствовало ему в этом. Причина такого поведения Адмиралтейства станет ясной, когда мы познакомимся с подлинными, а не только официальными задачами экспедиции английского военного брига в колониальные страны.

 

Задачи, поставленные британским Адмиралтейством в официальных документах перед экспедицией на «Бигле», очень точно формулированы Дарвином во вступительных строках «Дневника изысканий». Напечатанные в «Отчете» капитанов Кинга и Фиц-Роя «Инструкции» Адмиралтейства первой и второй экспедициям и подробный «Меморандум» гидрографа Адмиралтейства, ведавшего снаряжением экспедиции на «Бигле», капитана Френсиса Бофорта (1774—1857), адресованный Фиц-Рою, намечают с большой полнотой будущую работу каждой из двух экспедиций.

Первой и основной задачей как первой, так и второй экспедиций являлась детальная съемка восточных и западных берегов Южной Америки ((приблизительно   от 10° ю. ш. до   мыса Горна) и прилегающих островов. На основании этой съемки экспедиции должны были составить подробные морские карты, которые облегчили бы плавание судов в этих водах. Из пяти лет кругосветного плавания «Бигля» большая часть времени и была затрачена на эту работу: «Бигль» оставался у восточных и западных берегов Южной Америки три с половиною года (с 28 февраля 1832 г. до 7 сентября 1835 г.). За это время офицерами «Бигля» была действительно произведена очень большая работа по съемке берегов и нанесению их на карту. Некоторые из составленных ими карт приложены к «Отчету». Но они представляют лишь незначительную часть той большой картографической работы, которая была проделана обеими экспедициями и в особенности экспедицией 1831 —1836 гг. Фиц-Роем в общем было доставлено в Адмиралтейство свыше 80 карт различных частей побережья и островов, 80 планов бухт и гаваней с указанием всех якорных стоянок и 40 рисунков-пейзажей посещенных мест.

Вторая задача, специально поставленная перед второй экспедицией «Бигля», заключалась в производстве цепи хронометрических измерений в последовательном по широте ряде точек вокруг земного шара с целью точного определения меридианов этих точек,—огромное научное и практическое значение этой задачи для составления точных мореходных карт мира очевидно. Именно для осуществления этой задачи «Бигль» и должен был совершить кругосветное плавание: убедиться в пра-зильности хронометрического определения долгот можно при условии, что определение по хронометру долготы какой-либо исходной точки точно совпадет с таким же определением долготы этой точки, произведенным по возвращении в нее корабля, эбъехавшего вокруг земного шара, так как 360° долготы дают разность местного времени в 24 часа (сутки). Чтобы добиться зэзможно большей точности, определение местного времени, г. е. определение момента прохождения солнца через меридиан данной точки (полдень), производилось одновременно при по-кощи 24 точных хронометров. «Ни одно судно не отходило от берегов Англии с таким набором хронометров, а именно 24-мя, причем все они очень хороши», — сообщал Дарвин профессору Геясло из Девонпорта 15 ноября 1831 г. В качестве начальной, или исходной, точки для производства измерений была взята Баия (Сан-Сальвадор) у берегов Бразилии (13° ю. ш.), куда «Бигль» прибыл впервые 28 февраля 1832 г. и куда же вторично Ггрнулся после кругосветного плавания 1 августа 1836 г., че-:ез 4 года 6 месяцев и 5 суток. За это время ошибка против 14 часов (суток) оказалась равной +33", что по экватору со-~2вляет расстояние в 15,2 километра, а на широте 13° — несколько меньше . Практически такая ошибка Почти не чувствительна, а для того времени, когда работал «Бигль», т. е. для 30-х годов прошлого века, представляла рекорд точности.

Эти официальные, чисто научные задачи экспедиции на «Бигле» довольно откровенно выражали подлинные цели, которые преследовало английское правительство, снаряжая подобные дорогостоящие путешествия в отдаленные страны. «Владычица морей», утерявшая свои североамериканские колонии, направила свои захватнические стремления на Южную Америку. Продолжая старую борьбу с некогда мощной Испанией, Англия в первой трети XIX в. решила воспользоваться внутренними брожениями в еще не окрепнувших латинских республиках Южной Америки, недавно объявивших себя независимыми от своей испанской метрополии.

Аргентина, Чили и Перу в первую очередь становятся объектами английской торговой экспансии. Англичане захватывают в свои руки весь вывоз кож из Аргентины и Уругвая, достигавший уже в 30-х годах XIX в. громадных размеров, почти весь вывоз селитры из Перу, который, по словам Дарвина, начался в 1830 г., причем «за один год ее было отправлено во Францию и Англию на сумму в 100 тысяч фунтов стерлингов», скупают за бесценок в Чили медные и серебряные рудники (см. стр. 374) и находят более выгодным перевозить медную руду из Чили в необогащенном виде в Англию для обработки ее там (стр. 380). Множество английских резидентов, начиная от мелких спекулянтов типа Леннона и Лори, описанных Дарви-ном в «Путевом дневнике» (черновом тексте «Путешествия на „Бигле"»), и кончая дельцами более крупного масштаба, как лорд Кокрен, Эдварде и тот английский врач, который заработал на серебряном руднике в Чили 24 тысячи фунтов стерлингов (стр. 379), наводняют Южную Америку.

«Интересы» Англии в южноамериканских странах приобретали с каждым годом все больший размах, и, несмотря на то, что доктрина Монроэ была провозглашена уже в 1823 г., английские военные суда — под хорошо испытанным в истории империализма предлогом защиты своих резидентов — стояли во всех портах Южной Америки. Англия снабжала инсургентов оружием и пополняла их ряды наемными английскими солдатами; англичанин адмирал Кокрен возглавил флот чилийских повстанцев и напал на испанский флот. Истинная подоплека этой исполненной «гуманности» и «свободолюбия» помощи восставшим против Испании ее южноамериканским колониям была с откровенным цинизмом высказана английским премьер-министром Каннингом, который писал в 1827 г.: «Если мы достаточно ловко поведем дело, то освобожденная Испанская Америка станет английской».

Однако, торопясь поскорее пожать плоды своей «помощи», Англия не всегда оказывалась достаточно ловкой. Так, решив воспользоваться раздором между провинциями Ла-Платы, она организовала в 1806 г. военный набег в устье Ла-Платы с целью захватить Буэнос-Айрес и Монтевидео. Попытка эта кончилась скандальной неудачей: англичане встретили решительное сопротивление со стороны армии инсургентов и должны были убраться во-свояси. Более успешным, хотя и в достаточной степени «опереточным» (см. стр. 228), оказался захват Англией Фолклендских островов.

В «Путевом дневнике» Дарвин описывает ряд эпизодов (не включенных им в окончательный текст «Путешествия»), очень ярко иллюстрирующих подлинное лицо «защитницы свободы». Поведение командира «Бигля» в Буэнос-Айресе 2 августа 1832 г. может быть квалифицировано только как поведение победителя в завоеванной стране: требование портовых властей Буэнос-Айреса произвести проверку санитарного состояния «Бигля» до его пропуска в порт из-за опасения холеры было рассмотрено как «оскорбление, нанесенное английскому флагу»; в ответ на предупредительный выстрел сторожевого судна Фиц-Рой приказал «зарядить и нацелить все пушки с одного борта», и в таком состоянии «Бигль» прошел «в непосредственной близости от сторожевого судна», которому было заявлено, что «если оно осмелится выстрелить, мы угостим его гнилой корпус полным залпом», а портовым властям было сообщено, что «инцидент этот будет подвергнут самому тщательному расследованию в другом месте». Описывая этот эпизод, Дарвин замечает: «Стоит нам где-либо появиться, как сразу исчезают тир и тишина».

В Монтевидео 26 июля (и вторично 5—11 августа)  1832 г.

«Биглю» как военному кораблю  было  приказано командиром I  явшего там английского фрегата «приготовиться к бою» для защиты... частной собственности — 400 лошадей — одного британкого подданного, ибо захватившее этих лошадей правительство «представляет собой военную узурпацию».

«Бигль» — корабль, плававший «с чисто научными целями» »как гласит меморандум Бофорта), — был вооружен шестью тушками, а в Рио-де-Жанейро 26 июня 1832 г. к ним были до-"г злены «две длинные девятифунтовые   пушки» (т. е. пушки,

сжавшиеся ядрами весом в девять фунтов), — «это, — пи-Дарвин, — дает нам больше уверенности в себе: во время бедней войны было несколько случаев, когда очень маленькие корабли причиняли страшные повреждения большим вследствие того, что они имели одну большую пушку и держались вне выстрела противника».

В изложенном эпизоде в Монтевидео «Бигль» и был использован как военный корабль. В такой же роли «Бигль» выступил и на Таити, где Фиц-Рой выполнил миссию по получению с таитян наложенной на них английским правительством контрибуции в три тысячи долларов за то, что «маленькое судно под английским флагом было ограблено жителями Низменных островов» (островов Паумоту), часть которых во второй четверти XIX в. находилась в подчинении у государства Таити (стр. 447—448).

Ясно, таким образом, что исследовательские экспедиции типа «Бигля», снаряжавшиеся Британским адмиралтейством для разработки точных мореходных карт тех областей, которые сто лет назад еще не были достаточно освоены торговым флотом, в действительности преследовали не просто «высокие научные цели», а пролагали путь военному наступлению и торговой экспансии Англии. Конкретно в данном случае разрабатывались условия не только для беспрепятственного плавания вдоль берегов Южной Америки в водах, представлявших большие опасности для судов того времени, но и наиболее безопасного пути через эти моря и через проливы Огненной Земли из Атлантического океана в Тихий к многочисленным островам, к Новой Зеландии и Австралии, где «цивилизаторская» деятельность Англии только еще начиналась.

Этого не понимали и не могли понять либеральные интеллигенты типа Дарвина, сами выходцы из буржуазной среды, искренно уверенные, что такого рода экспедиции «посвящены благородной цели, приобретению знаний» («Меморандум» Бофорта). Дарвин и его ученые друзья не в состоянии были, по-видимому, осмыслить даже тот факт, что хотя «Инструкции» Адмиралтейства и «Меморандум» Бофорта переполнены указаниями на желательность собирания коллекций и сведений по естественной истории посещаемых стран, Адмиралтейство не желало брать на себя никаких расходов по содержанию и снаряжению натуралиста, — они относили это за счет «скупости» Адмиралтейства.

 

Схематический разрез Бигля

 

Схематический разрез «Бигля». Рисунок Ф.-Г. Кинга.

 

I.   Место   Дарвина" в   капитанской   каюте.   2.   Место   Дарвина   в   каюте   на   полуюте. 3. Выдвижные ящики Дарвина в каюте на полуюте.  4.   Азимутный компас.   5.   Светлый люк капитанской каюты. 6. Светлый люк в кают-компании младших офицеров. 7. Книжные полки.  8. Ватерлиния. 9. Капитанская кладовая.  10. Капитанская каюта.  11. Сухарный погреб.   12. Кают"компания младших офицеров. 13. Вельботы на полозьях. 14. Каюта корабельных   гардемаринов.  15.   Винный    погреб.    16.   Выходной    порт.    17.   Грот-люк. 18. Бочки с   говядиной и   свининой.    19.   Баки   для   воды.   20.   Ял   посредине   корабля. 21.    Матросская   столовая.   22.   Фор-люк.   23.   Парусная   каюта.    24.    Цепной   ящик. 25. Инструментальный ящик. 26. Корабельный лазарет. 27.   Угольный трюм.

 

«Бигль» представлял собой «хорошо построенный маленький корабль, водоизмещением в 235 тонн, оснащенный как барк вооруженный шестью пушками» (из «Отчета» Фиц-Роя). Название «десятипушечный бриг» говорит лишь о военном типе судна, а не о действительном количестве пушек, которыми «Бигль» был вооружен. Несмотря на свои небольшие размеры и некоторые недостатки конструкции, вследствие которых, как любили говорить офицеры «Бигля», любой шторм в бурных южных морях грозил перевернуть эту «маленькую ныряющую утку», «Бигль» прекрасно выдержал все пять лет тяжелого плавания, проделав до этого, с 1826 по 1830 г., такую же экспедицию вместе с кораблем «Адвенчер» в те же места.

По окончании экспедиции 1831 —1836 гг. «Бигль» проделал еще две экспедиции: первая из них, продолжавшаяся с 1837 до 1841 г., под командой Джона-К. Уикема и при участии Джона-Л. Стокса, участников предыдущей экспедиции и старых друзей Дарвина, имела целью картографическую съемку северного побережья Австралии, — осуществляя эту задачу, Уикем и Стоке описали устья, а отчасти и долины рек Фицрой, Виктория, Флиндерс и др.; вторая экспедиция продолжалась с 1841 по 1843 г. под командой Джона-Л. Стокса и занималась картографической съемкой берегов Новой Зеландии. В 1845—1870 гг. <Бигль» нес береговую службу в Саутенде в устье Темзы, после чего был продан частному лицу за 525 фунтов стерлингов. Дарвин имел все основания полюбить этот «славный кораб-.. на котором прожил почти пять лет», хотя ему пришлось в продолжение всего этого времени очень сильно страдать от морской качки, — палубы «Бигля» были названы командой «полу--?иливной скалой», так как их непрерывно захлестывали волны. Но самым серьезным неудобством, которое испытывали как Дарвин, так и другие члены экспедиции, было отсутствие на ко-: = 5ле достаточно просторных помещений. Дарвин вместе с од-шжш из офицеров (Дж. Стоксом) помещался в кормовой каюте, стужившей одновременно и чертежной.  Здесь Дарвин  читал, писал, микроскопировал и разбирал собранные материалы, здесь же спал в гамаке и отлеживался во время особенно сильной качки. Обедал он с Фиц-Роем в капитанской каюте. Несмотря на неудобства, он писал отцу 8 февраля 1832 г.: «К своему великому удивлению, я нахожу, что корабль на редкость удобное место для всякого рода работы. Все находится под рукой, а теснота заставляет быть таким аккуратным, что в конце концов от этого только выигрываешь».

В состав экспедиции на «Бигле» входили: капитан корабля, начальник экспедиции и руководитель съемочных работ Роберт Фиц-Рой, два лейтенанта Джон Уикем и Бартоломью-Джон Саливен, помощник руководителя съемочных работ штурман Джон Стоке, врач Бенджамин Байно и еще десять офицеров, боцман, 42 матроса и 8 юнг. Из лиц, не входивших официально в состав экспедиции, на борту корабля находились: натуралист Чарлз Дарвин, инструментальный мастер Джон Стеббинг (приглашенный Фиц-Роем и им лично оплачивавшийся), художник и чертежник О. Эрл, которого в Монтевидео сменил в виду его болезни Ч. Мартене, миссионер Р. Маттьюс, направлявшийся на Огненную Землю для насаждения христианства среди огнеземельцев (не выдержав, однако, суровых условий жизни на Огненной Земле и насмерть перепугавшись «дикарей», он уехал на «Бигле» в Новую Зеландию, где миссионерствовал его брат), и, наконец, три огнеземельца, вывезенные Фиц-Роем во время предыдущей экспедиции в Англию и теперь возвращавшиеся на родину.

Командир «Бигля» Роберт Фиц-Рой (1805—1865) был незаурядной личностью. Он широко известен не только как руководитель экспедиции на «Бигле», но и как крупный гидрограф и метеоролог, автор большого числа трудов по метеорологии. Помимо перечисленных выше картографических работ, осуществленных под его руководством, он вписал свое имя в историю географических исследований нанесением на карту течения и долины реки Санта-Крус в южной Патагонии. Экспедиция, в которой приняли участие 21 человек, в том числе и Дарвин, давший подробное ее описание (см. стр. 216—227), продолжалась три недели (с 18 апреля по 8 мая 1834 г.). Пройдя вверх по реке в трудных условиях 400 километров, но не дойдя до истоков реки и лишь увидев снежную цепь Анд, в предгориях которых река берет свое начало, Фиц-Рой из-за недостатка продовольствия вынужден был повернуть обратно.

Большой энтузиаст своего дела, Фиц-Рой вложил немало собственных средств в организацию экспедиции на «Бигле». Не желая отказаться от выполнения намеченного плана экспедиции полностью, что, как выяснилось в пути, не удалось бы осуществить в установленные Адмиралтейством сроки, он для ускорения работы несколько раз приобретал без разрешения Адмиралтейства   шхуны,   которые   параллельно    с   «Биглем» производили как у восточных, так и у западных берегов Южной Америки съемочные работы. Затраченные им на это большие личные средства Адмиралтейство впоследствии отказалось возместить.

 

Внешний вид и план юта на «Бигле»

 

ют

план юта

 

В центральном    круге  рулевого  колеса    помещался  рисунок    художника Эрла, изображавший Нептуна с его трезубцем.

Рисунки Ф.-Г. Кинга.

1. Стол для карт. 2. Выдвижные ящики  Дарвина. 3. Место Дарвина. 4. Место  Стокса. 5.   Место Ф.-Г. Кинга.   6. Ящики для карт.   7. Каюта Стокса." 8. Уборная.  9. Библиотека. 10- Рулевое колесо под    навесом передней    оконечности    полуюта.   11 —12.   Компасы в шкафчиках, 13- Передняя оконечность полуюта- 14. Койка. 15. Дверь.

 

Дарвин отдавал должное выдающимся чертам характера Фиц-Роя — его уму, энергии, большому организаторскому таланту. Но на почве политических взглядов они резко расходились: Ф'ицчРой был убежденным тори, защитником рабства негров, проводником реакционной колониальной политики английского правительства. Слепой сторонник религиозной догмы, он не в состоянии был понять сомнений и колебаний Дарвина в вопросе о неизменности видов, а впоследствии, как мы увидим ниже, выступил против эволюционного учения Дарвина.

В течение некоторого времени после путешествия на «Бигле» Фиц-Рой состоял губернатором Новой Зеландии. Однако его реакционная политика, тяжелое финансовое бремя, наложенное им на население, предоставление им чрезмерной власти миссионерам вызвали протесты поселенцев в английский парламент, который вынужден был потребовать у правительства отзыва Фиц-Роя с поста губернатора. Последние годы жизни Фиц-Роя были омрачены психическим расстройством.

И другие члены экспедиции были настоящими путешественниками-исследователями, образованными и культурными людьми. Со многими из них (Уикемом, Стоксом, Саливеном, Кингом — сыном капитана Кинга, Байно) Дарвин поддерживал дружеские отношения в течение многих лет после экспедиции. Очевидно, между командой съемочного корабля, каким являлся «Бигль», и командой обыкновенного военного корабля существовала весьма разительная разница. Вечер, проведенный Дарвином с мичманами с английского военного корабля «Самаранг», стоявшего на якоре в Баии (Сан-Сальвадоре), заставил Дарвина притти к следующему выводу: «Такой компании неповешенных мошенников, какими являются эти „молодые джентльмены", достаточно, чтобы привести в изумление берегового человека»  («Путевой дневник»).

Условия жизни и работы матросов на корабле, вообще суровые в те времена, на военных судах отягощались крайне строгой дисциплиной, а изредка и жестокими наказаниями за проступки, вплоть до кандалов. В одном месте своего «Путевого дневника» Дарвин рассказывает о случае «непонятного» бегства моряков с какого-то корабля, которое он объясняет «отсутствием устойчивости» у моряков, но которое, конечно, вызывалось крайне жестоким обращением с матросами. К чести Фиц-Роя надо сказать, что он лишь в очень редких случаях прибегал к наказаниям и старался занять свободное время матросов разумными развлечениями. Этим, несомненно, можно объяснить тот факт, что очень многие матросы и офицеры, плававшие с Кингом и Фиц-Роем в предыдущую экспедицию на  Огненную Землю, добровольно вошли и в состав второй экспедиции на «Бигле».

Роберт Фиц-РойВ своем «Путешествии натуралиста» Дарвин описывает события не в строго хронологическом порядке; так как «Бигль» для производства картографической съемки иногда подолгу задерживался в каком-либо месте, иногда же по нескольку раз и через большие промежутки времени возвращался в одно и то же место, Дарвин предпочел дать описание путешествия по территориальному признаку. Так, «Бигль» побывал на Огненной Земле дважды — в 1832—33 гг. ив 1834 г., но все

описание Огненной Земли сосредоточено у Дарвина в одном месте, и т. п. Поэтому, чтобы читатель мог составить себе представление о ходе путешествия, а также имел возможность навести необходимую справку во время чтения текста Дарвина, ниже приводится краткий хронологический обзор путешествия.

Выйдя 27 декабря 1831 г. из Девонпорта, «Бигль» 6 января 1832 г. достиг Тенерифа, а 16-го — островов Зеленого мыса, где оставался (у Сант-Яго) до 8 февраля. Проведя день 16 февраля у скал св. Павла, «Бигль» 17-го пересек экватор и, задержавшись на один день (20-го) у острова Фернандо-Нороня, достиг 28-го города Баия (Сан-Сальвадор) в Бразилии. Здесь «Бигль» оставался до 19 марта. 27—30 марта «Бигль» работал у островов Аброльос, расположенных у побережья Бразилии под 18° ю. ш., а 4 апреля прибыл в Рио-де-Жанейро. Во время съемочных работ «Бигля», затянувшихся здесь до 5 июля, Дарвин жил в коттедже у залива Ботофого, изучая природу окрестностей Рио.

26 июля 1832 г. «Бигль» достиг Монтевидео и затем до 10 июня 1834 г. оставался у восточных берегов Южной Америки. Наиболее важными моментами в работе экспедиции за это время были: работы у Баия-Бланки (2 сентября— 18 октября 1832 г.), двукратное посещение Огненной Земли (16 декабря 1832 г. — 25 февраля 1833 г. и 2 февраля — 5 марта 1834 г.), двукратное посещение Фолклендских островов (1 марта — 4 апреля 1833 г. и 10 марта — 6 апреля 1834 г.), подъем по реке Санта-Крус (18 апреля — 8 мая 1834 г.).

 

Пока «Бигль» в 1833 г. производил съемку восточных берегов Патагонии, Дарвин совершил ряд сухопутных экскурсий по Аргентине и Уругваю: с 28 апреля по 20 июля он оставался в Мальдонадо (к востоку от Монтевидео), изучая природу его окрестностей; время с 10 августа по 20 сентября заняла экскурсия из Кармен-де-Патагонеса (близ устья Рио-Негро) в Буэнос-Айрес, с 27 сентября по 21 октября — экскурсия из Буэнос-Айреса в Санта-Фе и (по реке Паране) обратно и, «аконец, с 14 октября по 28 ноября — экскурсия по Уругваю.

12 мая 1834 г. «Бигль» отошел от устья реки Санта-Крус (после произведенного здесь осмотра и очистки корпуса судна, вытащенного на берег), прошел через Магелланов пролив и 28 июня стал на якорь в порту Сан-Карлос на острове Чилоэ у побережья Чили. С этого времени «Бигль» оставался у западных берегов Южной Америки до 7 сентября 1835 г. Здесь были произведены работы по картографической съемке группы островов Чилоэ, архипелага Чонос и всего западного побережья от полуострова Трес-Монтес на юге (47° ю. ш.) до Кальяо (порт Лимы, столицы Перу) на севере.

За это время Дарвин совершил сухопутную экскурсию по среднему Чили (14 августа-—26 сентября 1834 г.), переход через Кордильеры от Сант-Яго в Чили до Мендосы в Аргентине через перевал Портильо и обратно через перевал Успальята (14 марта — 10 апреля 1835 г.) и сухопутную экскурсию по побережью северной части Чили по направлению Вальпараисо — Кокимбо — Гуаско — Копьяпо (27 апреля — 5 июля 1835 г.).

7 сентября 1835 г. «Бигль» оставил берега Южной Америки и, отойдя от Кальяо, направился к Галапагосским островам, которых достиг 15 сентября. Отсюда 20 октября «Бигль» взял курс на острова Общества (Товарищества) и, пройдя через Паумоту (Низменный архипелаг), достиг 15 ноября острова Таити, где оставался до 26-го. Почти месяц отнял затем переход от Таити до Новой Зеландии, к северному острову которой «Бигль» подошел (в бухте Айлендс) 20 декабря.

Через десять дней, 30 декабря 1835 г., «Бигль» направился в Сидней (Австралия), куда прибыл 12 января 1836 г. Из Сиднея Дарвин совершил сухопутную экскурсию по Новому Южному Уэльсу, из которой вернулся в Сидней 27 января. 30 января «Бигль» направился в Тасманию, где пробыл с 5 по 17 февраля, после чего, пройдя мимо южных берегов Австралии и сделав остановку (с 6 по 14 марта) в заливе Короля Георга (юго-западная Австралия), он 1 апреля достиг островов Килинг в Индийском океане. Исследование этих островов продолжалось до 12 апреля 1836 г.

29 апреля 1836 г. «Бигль» был уже у острова Маврикий в западной части Индийского океана. Оставив 9 мая остров Маврикий и пройдя в виду южной оконечности Мадагаскара, «Бигль» достиг  бухты  Саймоне (Саймонс-бей) у Капштадта (Кейптауна) 31 мая. i июня Дарвин отправился в экскурсию внутрь страны. 16-го он вернулся, а 18-го «Бигль» взял курс на остров св. Елены, куда прибыл 8 июля. 13 июля «Бигль» отплыл к острову Вознесения, где простоял с 19 по 23 июля.

1 августа 1836 г. «Бигль» вторично бросил якорь в Баии (Сан-Сальвадор), завершив, таким образом, свое кругосветное плавание. Наконец, 6 августа «Бигль» взял путь на северо-восток к берегам Англии. 12-го из-за плохой погоды он остановился в Пернамбуко. 17-го, оставив берега Бразилии, он вышел в Атлантический океан, 21-го пересек экватор, с 31 августа до 4 сентября простоял в Порто-Прае на Сант-Яго (острова Зеленого мыса), с 20 по 24 сентября — у Азорских островов, и, наконец, 2 октября бросил якорь в Фалмутской бухте, на крайнем юго-западе Англии.

Закончим это описание пути «Бигля» заключительными записями Дарвина в его «Путевом дневнике»:

«2 октября 1836 г. — После сравнительно короткого перехода, но при очень плохой погоде, мы бросили якорь у Фал-мута. К удивлению и стыду своему, я должен признаться, что первый вид берегов Англии не вызвал во мне более теплых чувств, чем если бы это было жалкое португальское селение. В ту же ночь (свирепствовала страшная буря) я отправился почтовым дилижансом в Шрусбери.

4 октября. — «Бигль» отправился в Плимут, где он останется до 17-го.

18 октября. — «Бигль» отплыл в устье Темзы, посетив по пути Портсмут и Дил, а 28-го поднялся вверх по реке до Гринвича.

7 ноября. — «Бигль» спустился до Вулвиджа, где 17-го экипаж его был отпущен.

«Бигль» получил свое задание 4 июля 1831 г. Таким образом, он закончил его в необычайно долгий срок — в пять лет и сто тридцать шесть дней».

Дарвин проводил свою работу по собиранию коллекций и изучению природы на всем протяжении путешествия с исключительной методичностью. Все свои наблюдения он записывал чрезвычайно аккуратно и подробно, убедившись в том, что «беглые наброски» вместо «подробных наблюдений» приводят ученого в дальнейшем к тенденции «заполнять обширные пробелы наших знаний неточными и поверхностными гипотезами» (стр. 533). В заключительной части первого издания «Дневника изысканий» Дарвин писал: «Ничего не доверяйте своей памяти, ибо память становится ненадежным хранителем, когда за одним интересным предметом следует другой, еще более интересный».

Приведенная Только что Цитата заимстЁОЁана с тех страниц первого издания «Дневника изысканий», где Дарвин рассказывает о приемах обработки и консервирования материала, которые он применял. Этот краткий очерк он впоследствии, по предложению знаменитого астронома Джона Гершеля, расширил до большой статьи, которая под названием «Геология» вошла в состав изданного Гершелем «Руководства для научных исследований» *. Статья Дарвина представляет исключительный интерес, так как это — не простой перечень технических приемов исследования, а своего рода изложение методических принципов крупного исследователя, который на собственном опыте проверил глубокое принципиальное значение тех или иных навыков в работе для всего хода и успешного завершения исследования. Сопоставляя эту статью Дарвина с его собственной работой во время путешествия и известными нам результатами этой работы, мы должны притти к выводу, что большую часть описываемых им приемов и навыков работы Дарвин выработал в себе уже в самом начале путешествия в результате упорного размышления над ними и систематической проверки их на опыте.

Дарвин проявлял исключительную точность и аккуратность в отношении всех собранных им образцов горных пород, костей ископаемых, шкурок млекопитающих и птиц, насекомых, моллюсков, червей, растений и пр. В статье «Геология», о которой мы только что говорили, Дарвин писал: «Так как ценность мноч гих образцов зависит целиком от знания слоя или местности, откуда они взяты, то крайне необходимо, чтобы для каждого образца была составлена этикетка в тот самый день, когда он был найден. Если это не будет сделано, то в последующие годы собиратель никогда не будет чувствовать абсолютной уверенности, что его этикетки и ссылки на них правильны. Весьма хлопотно составлять этикетки для каждого отдельного ископаемого из одного и того же слоя и все же крайне желательно, чтобы это было сделано; ибо когда натуралисты сравнивают впоследствии виды, то можно легко впасть в ошибку; между тем никогда не следует забывать, что неправильно расклассифицированные ископаемые — вещь значительно худшая, чем полное отсутствие их... Эти подробности могут показаться не имеющими значения, но не многие в курсе того, как следует собирать и держать в порядке коллекции, и последние редко привозятся домой без того, чтобы в них не вкрались ошибки и путаница».

Читая «Дневник изысканий» страницу за страницей, видишь на каждом шагу, что для Дарвина тщательность, точность описания неизмеримо важнее красноречия,   которым   отличаются очень многие описаний путешествий. «Простительно, — пишет он, — притти в восторг от несметного множества живых существ, которыми кишит море в тропиках, вообще столь обильных жизнью; но, должен сознаться, те натуралисты, которые в столь известных словах описывают подводные гроты, сверкаю щие тысячами красот, по-моему, злоупотребляют цветистыми выражениями» (стр. 489). Красочность и полнокровность описаний Дарвина возникают не благодаря применению им «цветистых выражений», а как естественный результат его необычайно тонкой наблюдательности, его особенного умения видеть.

На что бы ни бросал свой взгляд Дарвин, будь то геологический разрез Патагонской равнины, парение кондора высоко над пампасами, гигантская водоросль Macrocystis с ее поразительным сообществом организмов, грызун Ctenomys, живущий в норах под землей и рождающий вполне зрячих детенышей, которые затем слепнут, гаучосы и индейцы с их приемами ловли степных животных, чилийские горняки с их ужасными условиями труда и т. д., — всюду он подмечает такие детали, такие особенности явления, которые позволяют ему представить это явление во всей его полноте, как-то особенно рельефно, осязательно.

Существенным моментом, обусловливавшим эту особенность Дарвина, было то, что он не просто созерцал и описывал, а постоянно сравнивал, испытывал и от частного явления переходил к общему порядку вещей, это явление породившему. Дарвин и сам отчетливо сознавал это и именно так рекомендовал поступать каждому молодому натуралисту. В заключительной части своей, уже цитированной нами, статьи «Геология» он писал: «Молодой геолог должен помнить, что собирание коллекций является наименее важной частью его работы. Если он собирает ископаемые, он действует правильно. Если ему посчастливится найти кости какого-нибудь высшего животного, то он, по всей вероятности, сделает важное открытие. Однако пусть он не забывает, что он значительно увеличит ценность своих ископаемых, если снабдит этикеткой каждый образец, если никогда не смешает образцов из двух формаций и если опишет последовательность слоев, откуда он их выкопал. Но пусть он поставит себе более высокую цель: составляя чертежи разрезов всякой посещаемой им местности с максимально возможной точностью,... коллекционируя..., тщательно исследуя многочисленные образцы пород, вырабатывая в себе привычку терпеливо искать причину всего, что встречает его глаз, и сравнивая это со всем тем, что он видел и о чем читал, он сумеет стать через короткое время... хорошим геологом, и с такой же уверенностью можно сказать, что ему придется испытать радостное удовлетворение от сознания того, что он внес свою долю в разработку истории нашего изумительного мира».

 

«Доля», внесенная самим Дарвином, оказалась, как хорошо известно, настолько значительной, что в настоящее время всю историю биологии принято делить на додарвиновский и после-дарвиновский периоды. Более того, Энгельс, Ленин и Сталин неоднократно подчеркивали, что в сущности только со времен Ламарка и особенно Дарвина биология стала на вполне научную почву, оформилась как наука. Основание этому заключается прежде всего в создании Дарвином материалистического эволюционного учения, начало которого было заложено во время путешествия на «Бигле». Биологические (преимущественно, зоологические) и геологические наблюдения и идеи Дарвина, осуществленные им и возникшие у него во время путешествия, составили тот фундамент, на котором он впоследствии возвел свое эволюционное учение. С другой стороны, эти зоологические и геологические наблюдения расшатали его старые, привычные представления об органическом мире и вплотную подвели его к вопросу об естественных причинах возникновения видов животных и растений.

Естественно поэтому начать рассмотрение научных результатов путешествия с геологических и зоологических наблюдений и идей Дарвина, — географических результатов в широком смысле, поскольку эти наблюдения Дарвина дали богатейший материал для географического познания стран, посещенных им во время путешествия. Дарвин в первый период путешествия мыслил себя прежде всего как будущего геолога. Уже в самом начале путешествия, познакомившись с геологией острова Сант-Яго, он приходит к мысли написать «целую книгу о геологии» стран, которые он посетит. Первыми опубликованными после путешествия фундаментальными работами Дарвина были три тома его «геологических результатов путешествия», первой прославившей имя Дарвина научной теорией была его теория происхождения коралловых рифов. Мы рассмотрим поэтому прежде всего геологические результаты путешествия.

Собранный Дарвином материал по геологии островов Атлантического, Тихого и Индийского океанов, восточных и западных берегов Южной Америки и Чилийских Кордильер является важнейшим вкладом в познание геологии этих стран, не утерявшим и до сих пор своего значения. Описания землетрясения в Консепсьоне, строения вулканической бомбы с острова Вознесения, ледников Огненной Земли и архипелага Чонос точно так же представляют собой классические описания этого рода явлений. Но все это отступает на задний план по сравнению с тремя важнейшими геологическими обобщениями, сделанными Дарвином на основании его наблюдений во время путешествия, сформулированными им в достаточно законченной форме уже в первом издании «Дневника изысканий», а отчасти еще раньше — в «Путевом дневнике», и получившими окончательное, наиболее полное изложение и обоснование в его трех геологических монографиях.

Первое обобщение относится к вопросу о природе океанических островов. Дарвин устанавливает, что океанические острова, лежащие вдали от материков, либо образованы кораллами, либо состоят из вулканических пород и что «вулканическая природа этих океанических островов является, очевидно, выражением того же закона и следствием тех же причин, химических или механических, в силу которых подавляющее большинство действующих ныне вулканов либо расположены поблизости от морских берегов, либо представляют собой острова, лежащие в открытом море» (стр. 58). Развивая подробнее это представление в своей работе о вулканических островах, впервые опубликованной в 1844 г. , Дарвин показал, что как континентальные, так и островные вулканы связаны с крупными разломами земной коры, с трещинами, образовавшимися в процессе поднятия горных цепей и материков. Эта теория Дарвина, опрокидывавшая ложные воззрения катастрофистов, полностью сохраняла свое значение до первых десятилетий XX в. и явилась первым приближением к современному пониманию этой важной теоретически и практически проблемы, согласно которому «географическое распределение вулканов обнаруживает тесную зависимость не от морских берегов, а от линий дислокаций, именно разломов и погружений участков земной коры» (см. примечание 16 к главе I).

Второе важное обобщение Дарвина относится к проблеме вековых движений земной коры. Проследив на протяжении громадного пространства геологическое строение восточных и западных берегов Южной Америки и Чилийских Кордильер, внимательно изучив расположенные на различных высотах над уровнем моря слои раковин вымерших моллюсков и взаимоотношения последних с современными моллюсками, обитающими в море у тех же берегов, Дарвин пришел к выводу, что на протяжении нескольких последних геологических периодов материк Южной Америки испытал неоднократные движения поднятия и опускания, которые чередовались с периодами относительного покоя. Детальную картину этих медленных движений и все данные, доказывающие несомненность их, он приводит в третьей по времени из его больших геологических работ, именно — в «Геологических наблюдениях над Южной Америкой», опубликованной в 1846 г.  Совершенно незабываемы те страницы «Дневника изысканий», где Дарвин широкими мазками рисует историю происхождения Патагонской равнины и постепенной денудации Кордильер. Эти исследования Дарвина дали убедительное подтверждение учения Ляйелля о геологических закономерностях развития Земли и составили одну из замечательнейших страниц в истории борьбы со сторонниками теории катастроф.

Наконец, третьим, наиболее важным геологическим обобщением Дарвина, целиком подсказанным ему теорией опускания и поднятия материков, является его теория происхождения коралловых рифов, составившая содержание его первой по времени большой геологической работы. То изложение этой теории, — поражающее своей строгой логичностью, необычайной простотой и универсальным охватом всех сторон и особенностей процесса, — которое дано во втором издании «Дневника изысканий» (стр. 502—509), написано уже после выхода в свет монографии о коралловых рифах (1842). Однако уже в «Путевом дневнике» Дарвин высказал свою основную идею с достаточной ясностью. Свою замечательную теорию, сохранившую полностью значение до наших дней, Дарвин, как он рассказывает об этом в своей «Автобиографии», построил, еще находясь на западном берегу Южной Америки, когда ему не пришлось еще видеть своими глазами ни одного кораллового острова. «Я все время, — пишет Дарвин, — имел возможность наблюдать то действие, которое оказывали на берега Южной Америки перемежающееся поднятие суши совместно с процессами денудации и отложения осадков. Это с необходимостью привело меня к длительным размышлениям о действии, производимом опусканием суши, и было уже нетрудно заметить непрерывное отложение осадков ростом кораллов, направленным вверх. Сделать это — и значило построить теорию образования барьерных рифов и атоллов... Мне нужно было поэтому лишь проверить и развить свои взгляды путем тщательного исследования живых рифообразующих кораллов».

(Представляют интерес (хотя в основном только исторический) и наблюдения Дарвина над переносом валунов плавающими льдинами (айсбергами) на большие расстояния от материнской породы и над ролью ледников в образовании на большем или меньшем расстоянии от отступившего затем ледника рядов валунов моренного типа. Ляйелль, в борьбе с катастрофистами, объяснявшими широкое распространение валунов на равнинах «всемирным потопом», предложил теорию дрифта — переноса валунов плавающими льдинами. Этой теории долгое время придерживался и Дарвин, хотя после того, как Агассиц в 1840 г. выдвинул  теорию   периодов   широкого обледенения Европы, вследствие чего «Эрратические» (блуждающие) валуны и оказались перенесенными далеко на юг, он частично отказался от теории дрифта.

Все геологические воззрения Дарвина глубоко проникнуты духом учения Ляйелля, который впоследствии, по возвращении Дарвина на родину, стал его близким другом. Первый том знаменитого, революционного для своего времени сочинения Ляйелля «Основные начала геологии», положившего конец господствовавшим до того метафизическим представлениям о катастрофах типа «всемирного потопа» как основных этапах «истории» Земли, — этот первый том Дарвин, отправляясь в путешествие, взял, по совету своего учителя Генсло, с собой. Второй том он получил во время пребывания в Южной Америке, в октябре 1832 г., вскоре после того, как он .обнаружил скелеты вымерших, ископаемых животных, впервые поколебавшие его убеждение в неизменности видов. И если передовые геологические идеи Ляйелля нашли в Дарвине горячего сторонника, то развитые им во втором томе «Основных начал» традиционные биологические взгляды не встретили сочувствия Дарвина. Наоборот, по мере времени он все дальше отходил в этой области от взглядов своего учителя и друга, который лишь после длительных колебаний присоединился к его эволюционному учению.

 

Отправляясь в путешествие, Дарвин, готовившийся в Кембридже стать священником, не испытывал никаких сомнений в правильности библейской догмы о неизменности видов животных и растений и сотворении их богом. Вынесенное им убеждение (на основании его собственных наблюдений) в правильности учения Ляйелля о медленности и чрезвычайной длительности геологических процессов, приводивших постепенно, не путем катастроф, а в результате действия обычных повседневных факторов, к изменению лика Земли, с одной стороны, его палеонтологические и зоологические открытия и наблюдения, с другой, постепенно расшатывали его догматические, традиционные убеждения.

Так же как и геологические исследования Дарвина, его палеонтологические и зоологические наблюдения получили широкую известность и самодовлеющее значение, независимо от основанных им на них эволюционных представлений. В пампасской формации Южной Америки Дарвин открыл большую группу вымерших гигантских (величиною от носорога до слона) неполнозубых, живших там в плиоценовое и плейстоценовое время (т. е. в конце третичного и начале четвертичного периодов). Эти чудовищных размеров звери, близко родственные современным карликовым броненосцам и ленивцам Южной Америки, были подробно описаны анатомом и палеонтологом Р. Оуэном в I томе «Зоологических результатов путешествия на „Бигле'"'» по более или менее полным скелетам, привезенным Дарвином в Англию. Дарвин открыл также замечательное вымершее громадное копытное животное токсодон, зубы которого напоминают зубы грызунов, громадное верблюдообразное вымершее животное макраухению, близкое к ламе и гуанако, зуб ископаемой лошади и много других форм ископаемых, вымерших животных.

Описания облика и образа жизни южноамериканских млекопитающих, птиц, рептилий, амфибий, насекомых и других животных, сделанные Дарвином на основании его наблюдений, широко известны не только по «Дневнику изысканий», но и по «Жизни животных» Брема, куда многие из них включены. Некоторые из них имеют первостепенное значение, так как являются первыми в науке описаниями данных животных,— многие из них и были названы именем Дарвина. Классическими стали дарвиновские описания грызуна тукутуко (Ctenomys), водосвинки, вискаши, вампира, ягуара, пумы, гуанако, южноамериканских страусов, хищных птиц, питающихся падалью, чилийских колибри, фолклендской лисицы и лисицы с острова Сан-Педро (около Чилоэ), огнеземельских и чилийских одноголосых птиц, галапагосских ящериц, черепах, вьюрков и пересмешников и мн. др. Описание млекопитающих, птиц, рыб я рептилий, собранных Дарвином, вошло соответственно во 2, 3, 4 и 5-й тома «Зоологических результатов», составленные Уотерхаусом, Гульдом, Дженинсом и Беллом.

Не меньший интерес представляет ряд других наблюдений Дарвина над животными и растениями: таковы описания свечения и окраски моря, совершенно исключительное по тонкости описание сообщества организмов, связанных с гигантской ламинариевой водорослью Macrocystls pyryfera, сопоставление фауны соленых озер Патагонии и Приволжья, наблюдения над сезонными миграциями колибри на западном побережье Южной Америки, описание животного мира коралловых островов, определение границ географического распространения различных видов животных и многое другое, на чем мы еще будем иметь случай остановиться дальше.

Сам Дарвин не раз указывал, что из всех его наблюдений и открытий особенно большую роль в формировании его эволюционных взглядов сыграли, во-первых, открытие им в четвертичных отложениях пампасов костей вымерших гигантских неполнозубых, обнаруживающих поразительное сходство с современными мелкими неполнозубыми, обитающими в тех же местах, и, во-вторых, установление им факта широкой изменчивости галапагосских вьюрков и других животных, обитающих на различных островах Галапагосского архипелага, при их общем сходстве с близкими им родами, живущими на континенте Южной Америки.

До недавнего времени принято было считать, что Дарвин впервые задумался над проблемой происхождения видов в 1837 г., когда познакомился с предварительными результатами изучения привезенных им в Англию остатков скелетов южноамериканских ископаемых и представителей фауны Галапагосских островов. В своих сочинениях сам Дарвин обычно так и излагает вопрос. Замечательно при этом, что не только в первом издании «Путешествия» (1839 г.), но и во втором его издании, вышедшем в 1845 г., т. е. тогда, когда уже был написан предварительный очерк его эволюционной теории (так называемый «Второй очерк», 1844 г.), Дарвин стремился всячески замаскировать свои подлинные взгляды, что он продолжал делать и в дальнейшем, вплоть до 1858—1859 гг., когда решился, наконец, выступить с развернутым изложением своей теории.

Ни в одном из двух ранних текстов «Дневника» — в «Путевом дневнике», ставшем нам известным лишь в 1933 г., и в «Дневнике и заметках» 1839 г. (последние были закончены в 1837 г.) —мы не обнаруживаем никаких данных, на основании которых можно было бы утверждать, что уже во время путешествия у Дарвина сложилась какая-либо определенная концепция по вопросу об эволюции видов. Но мы можем, безусловно, констатировать, что начиная приблизительно с конца сентября 1832 г. — знаменитые кости вымерших гигантских неполнозубых в первый раз были найдены Дарвином на Пунта-Альте близ Баия-Бланки 22—23 сентября — Дарвин начинает впервые задумываться над «этой тайной из тайн — первым появлением на земле новых живых существ» и что с этого времени, непрерывно нарастая с продвижением путешествия вперед, его охватывает величайшее волнение и смятение, которое достигает своего максимума на Галапагосских островах, в сентябре — октябре 1835 г.

Состояние Дарвина можно определить именно этим словом «смятение», потому что в нем происходит упорная борьба между воспитанным, традиционным представлением о неизменности организмов, убеждением в несомненной истинности священного писания и библейского учения о сотворении животных и растений, с одной стороны, и наблюдавшимися им фактами, противоречившими этому учению, с другой. Дарвин был честен з не в состоянии был отказаться от того, чтобы в поисках объяснения непонятного для него явления не итти до конца. В результате мы и видим, что в «Дневнике изысканий» перемешаны

менты старых убеждений Дарвина и возникших у него з пути сомнений.

Как в «Путевом дневнике», так и в «Дневнике изысканий» 1.:рвин в прямом смысле слова пользуется понятием «сотворе-т>:е видов». «Нельзя, повидимому, считать особенно невероятым, что недостаточное количество видов животных объясняется тем, что с тех пор, как эта страна  поднялась из моря, ни единое животное не было здесь сотворено», — пишет он в своем «Путевом дневнике» 5 августа 1834 г. И значительно позже, 23 марта 1835 г., рассуждая об отсутствии сходства между организмами на противоположных сторонах Кордильер, он пишет в «Дневнике изысканий» (стр. 362), что этого сходства и нельзя ожидать, «не то пришлось бы допустить, что одни и те же виды были созданы в двух разных местах». Правда, уже в издании 1839 г. он дает к этому месту примечание, в котором с величайшей осторожностью делает намек на возможность иной трактовки: «Все рассуждение основано, конечно, на допущении неизменности видов; иначе различие видов в этих двух областях можно было бы рассматривать, как обстоятельство, возникшее в связи с различием в условиях [обитания] с течением времени».

Не приходится говорить о том, что в более ранних частях «Дневника изысканий» слова «великий план, ...по которому были сотворены живые существа», «творческая сила» (стр. 140, 212) применяются Дарвином в самом непосредственном их значении. Однако в главе о Галапагосских островах у Дарвина, все еще пользующегося этой терминологией, слова «творческая сила», «были созданы», «были сотворены» все чаще связываются с выражениями сомнения, и уже в издании 1839 г. свое основное заключение о поразительном' сходстве галапагосских обитателей с американскими Дарвин заканчивает словами: «Его [это сходство] можно было бы объяснить с точки зрения многих авторов, сказав, что творческая сила действовала согласно одному и тому же закону на обширном пространстве». Он как бы отгораживается от этих «многих авторов» и от такого рода объяснения, о котором он говорит в тоне большого сомнения. И тем не менее, во втором издании, в 1845 г., он решается не более, чем на замену этой фразы постановкой прямого вопроса: «Почему они [коренные обитатели Галапагосских островов] были созданы по американскому типу организации?», причем сохраняет даже слова «были созданы» (стр. .426).

Однако, как это теперь достоверно известно нам на основании найденной в 1935 г. черновой заметки Дарвина, написанной им на месте, на Галапагосских островах, в сентябре 1835 г., его старые убеждения в неизменности видов были уже полностью подорваны к этому времени. Описывая в этой заметке широкую изменчивость галапагосских животных, их общее сходство с чилийскими животными и т. д., Дарвин приходит к выводу, что «они представляют собой лишь разновидности» американских животных, возникшие на изолированных Галапагосских островах под влиянием особых условий жизни, и заключает свою заметку следующими знаменательными словами: «Если имеется хотя бы малейшее основание для этих замечаний, то зоология архипелагов вполне заслуживает исследования; ибо такого рода факты подорвали бы неизменность видов».

Галапагосские наблюдения настолько взволновали Дарвина, что он, очевидно, в продолжение всего дальнейшего пути не переставал размышлять над ними. Об этом свидетельствует замечательная запись от 17—19 января 1836 г. в «Путевом дневнике», не вошедшая в опубликованные издания «Путешествия». Рассуждая о своеобразии австралийской фауны и об особенностях личинки муравьиного льва, принадлежащего к одному роду с европейским муравьиным львом, но к другому виду, Дарвин ставит вопрос о том, каким же образом в двух столь отдаленных друг от друга областях мира могли возникнуть близкие и вместе с тем различные формы. В полуироническом тоне он говорит о необходимости допустить для объяснения этого факта, что такие сходные и вместе с тем различные формы могли быть созданы либо двумя разными творцами, либо одним творцом, который «делал передышку в своей работе» и в разные геологические периоды творил одно и то же в различных вариантах. Иными словами, Дарвин как бы вынужден признать, что учение о сотворении видов внутренне противоречиво и не может объяснить всей совокупности наблюдаемых в действительности  биологических явлений.

Сопоставляя все приведенные только что данные, мы должны притти к тому несомненному выводу, что время пребывания Дарвина на Галапагосских островах и было поворотным моментом в изменении воззрений Дарвина по вопросу о возникновении новых видов животных и растений. Изучение «Дневника изысканий» показывает, однако, что галапагосские наблюдения могли сыграть эту свою роль только по той причине, что весь предыдущий ход роста Дарвина во время путешествия подготовил его к соответствующему восприятию и оценке этих наблюдений.

В этом можно убедиться с большой наглядностью, сопоставив взгляды молодого Дарвина и Фиц-Роя, который в своем «Отчете» также дал описание толстоклювых галапагосских вьюрков, но видел все совершенно иными глазами, чем Дарвин. Самый факт включения Фиц-Роем в свой «Отчет» соображений о природе галапагосских вьюрков — он вообще не останавливается на зоологических вопросах — наводит на мысль, что здесь имела место прямая полемика с Дарвином, который, как известно, делился с Фиц-Роем своими впечатлениями и мыслями. В противовес Дарвину Фиц-Рой дает следующую характеристику этих вьюрков, типичную для креациониста — сторонника учения о сотворении и неизменности видов: «Все маленькие птицы, которые живут на этих покрытых лавой островах, имеют короткие клювы, очень толстые у основания, вроде клюва снегиря. Это представляет, повидимому, одно из тех изумительных [проявлений] заботливости Бесконечной Мудрости, благодаря которой каждое сотворенное создание приспособлено к месту, для которого оно предназначено. При склевывании насекомых или семян, которые лежат на твердой, подобной железу, лаве, превосходство таких клювов по сравнению с более нежными не может, я думаю, быть подвергнутым сомнению; впрочем, может быть, имеется и другая цель в том, что они столь сильны и велики».

Выше уже было указано на ту роль, которую сыграли в формировании воззрений молодого Дарвина передовые геологические идеи Ляйелля. И действительно, на протяжении всего текста «Дневника изысканий» мы видим, как Дарвин все глубже овладевает учением Ляйелля, последовательно прилагая его ко все более широким группам наблюдавшихся им явлений. Он не упускает случая, чтобы не отметить каждый раз снова несостоятельность теории катастроф Кювье и его сторонников (ом. стр. 61, 135, 212, 221) и, наоборот, подчеркнуть значение обычных, повседневных физических факторов, которые, непрерывно действуя на протяжении громадных периодов времени, приводят к грандиозным геологическим изменениям (см. стр. 221, 353—354).

Мы видим далее, как основной принцип Ляйелля — требование отыскивать для объяснения явлений прошлого причины обычного порядка и учитывать постоянно фактор времени (принципы, которые, отметим попутно, были высказаны за 80 лет до Ляйелля великим М. В. Ломоносовым в его работе «О слоях земных») — Дарвин начинает применять и к объяснению биологических процессов (в противоположность самому Ляйеллю, который в отношении биологических проблем проявил непоследовательность). В этом отношении все рассуждения Дарвина об ископаемых млекопитающих, их соотношении с современными родственными им формами, о причинах вымирания (надо, впрочем, отметить, что наиболее существенная часть рассуждения о причинах вымирания добавлена Дарви-ном в издании 1845 г., (стр. 212—215), наконец, в высшей степени замечательное обсуждение вопроса о том, в каких условиях могли обитать вымершие гигантские млекопитающие Южной Америки (стр. 131 —135), свидетельствуют о том, как глубоко воспринял Дарвин учение Ляйелля и с какой самостоятельностью он применял это учение.

Очевидно, под влиянием тех же «Основных начал геологии» Дарвин с самого начала путешествия начал уделять большое внимание вопросу о географическом распространении видов животных и растений, о способах расширения ареала (см., например, его замечания относительно заселения вновь образующихся коралловых островов — стр. 60, примечание на стр. 325 о способе, благодаря которому мелкие грызуны могут расселяться по отдаленным друг от друга островкам, о порядке, в котором различные группы птиц заселяют океанические острова, — стр. 487, о переносе семян растений волнами — стр. 485), о географическом соотношении современных и вымерших животных (глава VII) и т. п.

Понятно поэтому, что к тому времени, когда Дарвин прибыл на Галапагосские острова, он в состоянии был во всей широте применить к объяснению особенностей их флоры и фауны как географический фактор («печать американского происхождения» наряду с изолированностью этих островов), так и фактор времени (образование на изолированных островках, возникших в недавнее в геологическом смысле время, своих, эндемичных видов).

Остается отметить, что и другие элементы будущего учения Дарвина — и прежде всего межвидовая борьба за существование — находят свои истоки в наблюдениях, сделанных Дар-вином во время путешествия на «Бигле». Массовая гибель животных в пампасах во время засухи (стр. 175—176), вытеснение коренных видов пришлыми, изменение состава биоценозов (совокупности организмов, населяющих определенный участок среды обитания с более или менее однородными условиями жизни) и роль человека в этом процессе (стр. 161 —163, 460, 515—518), факты массового размножения животных и, наоборот, редкой встречаемости их, — примеры, которые впоследствии были прямо использованы Дарвином в «Происхождении видов». Не приходится говорить о том, что «Дневник изысканий» переполнен множеством наблюдений над приспособлениями организмов друг к другу и к условиям среды, над разнообразными инстинктами животных, над изменениями животных и растений и образованием у них местных рас и разновидностей и т. д., — все то, что так хорошо знакомо по «Происхождению видов».

Таким образом, путешествие на «Бигле» действительно привело Дарвина к отказу от метафизического представления о неизменности видов, натолкнуло его на поиски естественных причин изменения и возникновения видов животных и растений и дало ему широкую базу для построения его эволюционного учения. Однако необходимо снова подчеркнуть, что во время самого путешествия Дарвин был еще очень далек от построения какой-либо целостной теории эволюции.

 

* *  *

 

«Дневник изысканий» и в еще большей мере «Путевой дневник» дают обильный материал, характеризующий отношение Дарвина к различного рода явлениям и событиям социального и политического порядка, с которыми он сталкивался во время путешествия. В годы, когда Дарвин путешествовал на «Бигле», он застал Южную Америку в состоянии величайшего брожения. Отколовшиеся от своей метрополии южноамериканские колонии Испании образовали независимые государства с республиканским строем. Одновременно эти молодые буржуазные республики, раздираемые внутренними противоречиями и борьбой различных групп за власть, вели истребительную войну с многочисленными племенами индейцев, все еще не желавших отступить перед белыми завоевателями и отказаться от своих прав на родные земли.

Варварское истребление индейцев, ужасное положение негров-рабов в Бразилии, бесконечно тяжелые и беспросветные условия труда чилийских горняков, первобытные условия культуры обитателей Огненной Земли, которых не коснулась еще «благодетельная рука цивилизации», и вымирание под влиянием этой самой «цивилизации» таитян и новозеландцев — обладателей своеобразной, но высокой культуры, методы колонизации Австралии и Тасмании, применявшиеся англичанами, и жестокое уничтожение ими туземного населения и т. д. — вот тот клубок социально-экономических и политических явлений, свидетелем которых стал Дарвин.

 

Дарвин принадлежал к старинной интеллигентной семье и был воспитан в духе буржуазного либерализма. Отсюда — его симпатии к политической борьбе и программе партии вигов, либеральные лозунги которых он, подобно другим политически наивным интеллигентам, принимал за чистую монету, не замечая ни их реакционной антирабочей политики, ни жестокой колониальной политики, ни того, что выдвинутый ими под давлением народных масс лозунг избирательной реформы объяснялся тем, что «Они хотели свергнуть своих врагов всякой ценой, но только не ценой... парламентской реформы» *. Отсюда же — отрицательное отношение Дарвина к невольничеству, к неэкономной, нерациональной с точки зрения английского промышленника эксплуатации пролетаризирующегося чилийского крестьянства, к католическим миссионерам, которые, правда, «распространяют цивилизацию», но вместе с тем (так же как и англиканские миссионеры, что он в конце концов вынужден был признать**), стремясь одновременно превратить цивилизуемых в христиан и рабов, приводят их к вымиранию.

Дарвин признает, что «где бы ни ступила нога европейца, смерть преследует туземца. Куда мы ни бросим взор, — на обширные ли просторы обеих Америк, на мыс Доброй Надежды или на Австралию, — повсюду мы наблюдаем один и тот же результат» (стр. 466). Это явление представляется ему непонятным, «загадочным», но он сам же заявляет, что в глазах туземца «водка и цивилизация это — синонимы» («Путевой дневник»), что английские колонизаторы в Новой Зеландии и в Австралии это — в большинстве «мошенники» и «подонки общества», что европейцы заносят в колонизируемые ими страны болезни, от которых умирает множество народа.

Сравнивая темнокожие народы с их колонизаторами, он отдает предпочтение первым. Он восторгается умом и благородством характера негров, которые отличаются, по его словам, «удивительной живостью и жизнерадостностью, добродушием и мужеством»; их «умственные способности... чрезмерно недооцениваются, они активные работники во всех необходимых ремеслах... Если число свободных чернокожих будет увеличиваться... и недовольство своим неравноправным положением по сравнению с белыми среди них станет усиливаться, то эпоха всеобщего освобождения не за горами... Я убежден, что, в конце концов, они захватят власть в свои руки... Я надеюсь, что наступит день, когда они предъявят требования на собственные права, причем они забудут отомстить своим врагам»

 

В равной мере его приводят в восхищение героизм индейцев, ведущих борьбу за свои исконные земли и права, красота и мягкость таитян, энергичность новозеландцев, скромность и трудолюбие индейцев острова Чилоэ. И одновременно он дает самую безотрадную характеристику бразильским рабовладельцам — невежественным, трусливым, хитрым, чувственным и жестоким, отличающимся «малой возвышенностью характера»; подчеркивает, что индейцы Чилоэ были проданы в рабство своим христианским учителям, что «всепрощение» католиков распространяется только на богатых, что «христианское чело-Ееколюбие» белых не мешает им с бесчеловечной жестокостью истреблять индейцев и распродавать по одиночке семьи негров, что жестокость индейцев по отношению к захваченным ими в плен белым — справедливый ответ на поведение испанцев.

Дарвина особенно угнетали и приводили в негодование ужасы рабства, «объем, в каком ведется работорговля, дикость, с какой она защищается, порядочные (!) люди, заинтересованные в ней», жестокое обращение с неграми, «кого цивилизованные дикари в Англии вряд ли причисляют к своим братьям, даже в глазах бога». Описывая ужасы рабства в «Дневнике изысканий», он заключает: «Представьте себе, что над вами вечно висит опасность того, что жену вашу и ваших маленьких детей... оторвут от вас и продадут, подобно скотам, первому, кто подороже заплатит за них! А ведь такие дела совершают и оправдывают люди, которые исповедуют «люби ближнего как самого себя»... Кровь закипает в жилах и сердце сжимается при мысли о том, какая огромная вина за это — и в прошлом и в настоящее время — лежит на нас, англичанах, и потомках наших, американцах, с их хвастливыми криками о свободе» (стр. 528).

Но вместе с тем Дарвин был горд экономическим преуспеянием своей родины. Он симпатизировал той партии, партии вигов, которая ратовала за «демократию», за «парламентскую реформу», чтобы... обеспечить свободный рост промышленности, капитала и торговли Англии, которая боролась за «расширение Англии», за создание великой колониальной державы, ибо без колоний — этих источников сырья и рынков сбыта готовой продукции — не могли бы развиваться ни английская промышленность, ни английский торговый и банковский капитал.

Именно такого рода тенденции английской буржуазии едко высмеял Чарлз Диккенс в своем «Пиквикском клубе», следующим образом охарактеризовав смысл обращений магльтонских граждан к парламенту: «Магльтон — древний и верноподан-ный парламентский город, сочетающий ревностную защиту христианских принципов с благочестивой преданностью торговым правам; в доказательство чего мэр, корпорации и прочие жители представили в разное время не меньше тысячи четырехсот двадцати петиций против торговли неграми за границей и ровно Столько же петиций против какого бы то ни было вмешательства в фабричную систему у себя, шестьдесят восемь — за продажу церковных бенефиций и восемьдесят шесть — за запрещение уличной торговли по воскресеньям».

Противопоставляя английскую инициативу и энергию их отсутствию у других колонизаторов, Дарвин отвлекается от им же самим установленных фактов и испытывает чувство национального восторга, когда смотрит «на все эти отдаленные колонии»: «Кажется, стоит водрузить британский флаг, и он как будто приводит за собою богатство, процветание и цивилизацию» (стр. 533). Ослепленный этой английской гордостью, Дарвин не замечает возмутительного поведения командования «Бигля» в Буэнос-Айресе; противореча себе, он восхваляет «христианство и филантропический дух британской нации», которая якобы «улучшила отношения в Южном океане»; он забывает о катастрофическом падении рождаемости на Таити, подлинной причиной которого является этот самый «христианский и филантропический дух британской нации»; он не замечает, наконец, того, что в столь высокой степени развитая у него способность наблюдать и правильно оценивать оказалась почти полностью утраченной им, когда он столкнулся с огнеземельцами.

Пораженный внешним видом огнеземельцев, совершенно не поняв существовавших у них в то время социальных отношений, не будучи способным проникнуть в своеобразие их общественного строя и быта, он — как и другие члены экспедиции — оценил их с точки зрения английской цивилизации и респектабельности. В результате огнеземельцы оказываются, в глазах Дарвина, по своим умственным и моральным качествам чем-то вроде обезьян. «Если исходить из наших понятий, язык этих людей едва ли заслуживает названия членораздельного», — пишет он в главе об Огненной Земле, но, очевидно, забыв об этом, он, спустя некоторое время, при описании Чилоэ, говорит, что «здесь, как и на Огненной Земле, индейский язык, повиди-мому, особенно хорошо приспособлен для наименования самых незначительных местных подробностей». Он забывает и о той характеристике, которую сам же дал трем вывезенным в Англию Фиц-Роем огнеземельцам, — об энергичном характере Иорка Минстера, прекраснодушии Джемми Баттона и мягкости и необычайной способности к усвоению иностранных языков Фуэгии Баскет. Разбирая вопрос о возможном дальнейшем развитии общественного строя у огнеземельцев, Дарвин строит в высшей степени наивную гипотезу, в основу которой положено буржуазное представление о частной собственности.

Гениальный естествоиспытатель, сумевший уже в молодости, во время своего путешествия, шагнуть по ряду кардинальных вопросов естествознания неизмеримо дальше научной рутины своего времени, Дарвин, несмотря на свою глубокую гуманность и ненависть ко всякому виду угнетения людей, оказался в вопросах социальных в плену обычных представлений своей среды. Уже на страницах «Дневника изысканий» мы обнаруживаем у него характерную для буржуазной мысли антинаучную тенденцию истолковывать социальные явления с точки зрения биологических закономерностей. Характерно, например, что столкнувшись несколько раз с наличием у некоторых метисов низкого уровня развития -и свирепого нрава, он пытается истолковать эти факты как чисто биологическое явление, как неизбежный якобы результат скрещивания различных человеческих рас. Он не замечает при этом ни того, что сам же неоднократно описывал метисов (например, на острове Чилоэ) мягкого, добродушного нрава, ни того, что, по его же словам, истинной причиной «озлобленности и жестокости метисов» являются «неблагоприятные нравственные условия, при которых они обыкновенно появляются на свет», т. е., иными словами, тяжелое, приниженное социальное положение метисов в Южной Америке.

Подводя, далее, итог по вопросу об отношениях, существующих в человеческом обществе, Дарвин высказал положение, которого упорно держался всю жизнь и которое дало крайне вредные последствия для всей его теории, вызвав в дальнейшем использование его учения реакционными учеными для оправдания так называемого расизма. Положение это, высказанное Дарвином еще на страницах «Дневника изысканий» (стр. 466), опять-таки сводит общественные отношения к отношениям биологическим: «Разновидности человека, — утверждал Дарвин, — действуют друг на друга, повидимому, таким же образом, как различные виды животных, — более сильный всегда истребляет более слабого». Разумеется, сам Дарвин не делал из этой «закономерности» никаких человеконенавистнических выводов. Наоборот, много позднее, в своей знаменитой работе «Происхождение человека и половой отбор» (1871 г.) Дарвин высказывал убеждение, что со временем «чувство симпатии» у людей станет «нежнее и шире, распространившись на людей всех рас, на слабоумных, на убогих и других бесполезных членов общества». Теоретические ошибки Дарвина в вопросах социальных, проявленные им уже в молодости, объяснялись его временем, его известной буржуазной ограниченностью. Они не умаляют образ великого естествоиспытателя и великого гуманиста, каким он встает перед нами уже на страницах его первого научного произведения, его «Путешествия натуралиста вокруг света на корабле „Бигль"».

 

Ч. Дарвин «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль»

 

 

Следующая страница >>> 

 

 

 

Вся библиотека >>>

Книга Чарльза Дарвина >>>