КОРДИЛЬЕРЫ. Переход через Кордильеры

  


Переход через КордильерыПутешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль»


Чарльз Дарвин

 

 

Глава 15.  Переход через Кордильеры

 

Вальпараисо

Перевал Портильо

Сообразительность мулов

Горные потоки

Как была открыта руда

Доказательства постепенного поднятия Кордильер

Влияние снега на горные породы

Геологическое строение двух главных хребтов, различие их происхождения и поднятия

Значительное опускание

Красный снег

Ветры

Снежные столбы

Сухой и прозрачный воздух

Электричестве

Пампасы

Фауна восточных склонов Ано

Саранча

Огромные клопы

Мендоси

Перевал Успальята

Окременелые деревья, погребенные в их естественном положении

Мост Инков

Преувеличенная трудность горных проходов

Кумбре

Касучи

Вальпараисо

 

 

7 марта 1835 г. — Мы простояли в Консепсьоне три дня и отплыли в Вальпараисо. Ветер был северный, и мы добрались до выхода из гавани Консепсьона только перед наступлением сумерек. Так как мы находились очень близко к земле и опускался густой туман, то мы бросили якорь. Вскоре у самого нашего борта вдруг появилось американское китобойное судно: мы услыхали голос янки, заклинавшего матросов помолчать, пока он прислушивается к бурунам. Капитан Фиц-Рой крикнул ему громко и отчетливо, чтобы он бросил якорь там, где находится. Бедняга решил, должно быть, что это голос с берега: на судне его тотчас же поднялся страшный галдеж, все закричали: «Отдавай якорь! трави канат! убирай паруса!» Ничего более смешного я никогда не слыхал. Если бы весь экипаж судна состоял из одних капитанов, без единого матроса, то и тогда не могло бы возникнуть большего гама, чем тот, в какой сливались эти беспорядочно выкрикиваемые команды. Потом мы узнали, что помощник капитана заикался, и, как я полагаю, весь экипаж помогал ему отдавать команду.

 

11-го числа мы бросили якорь в Вальпараисо, а через два дня я отправился в путь, чтобы перейти через Кордильеры. Я поехал в Сантьяго, где м-р Колдклью самым любезным образом всячески помог мне сделать все те небольшие приготовления, которые оказались необходимыми.

 

В этой части Чили есть два перевала через Анды на пути в Мендосу: один из них, которым пользуются всего чаще, а именно перевал Аконкагуа, или Успальята, расположен несколько севернее, другой же, называемый Портильо, лежит южнее и ближе, но более высок и опасен.

 

18 марта. — Мы пустились в путь к перевалу Портильо. Выехав из Сантьяго, мы пересекли обширную выжженную равнину, на которой стоит город, и после полудня добрались до Майпу, одной из главных рек Чили. Долина в том месте, где она вдается в первую цепь Кордильер, с обеих сторон ограничена высокими обнаженными горами и хотя не широка, но очень плодородна. Многочисленные сельские дома были окружены виноградниками и фруктовыми садами из яблонь, гладких и обыкновенных персиков, ветви которых ломились под тяжестью прекрасных зрелых плодов. Вечером мы проехали таможню, где был осмотрен наш багаж. Кордильеры защищают границу Чили лучше, чем воды моря. К центральным хребтам ведет очень мало долин, а в других местах горы совершенно непроходимы для вьючного скота. Таможенные чиновники были очень вежливы, что объяснялось, быть может, отчасти паспортом, выданным мне президентом республики; но я должен высказать свое восхищение благовоспитанностью, присущей почти каждому чилийцу. В этом отношении резко обозначался контраст между соответствующими классами в Чили и в большинстве других стран. Могу привести случай, много позабавивший меня в то время: близ Мендосы мы встретили маленькую и очень жирную негритянку, ехавшую по-мужски на муле; у нее был такой огромный зоб, что нельзя было не задержать на ней хоть на миг удивленного взгляда; но два моих спутника почти тотчас же, как бы извиняясь, приветствовали ее на обычный в этой стране манер, сняв свои шляпы. Где в Европе кто-либо из низших ли, из высших ли классов проявил бы столько сочувствия и вежливости к убогому, жалкому существу отверженной расы?

 

Ночь мы провели в одном крестьянском доме. Наш способ путешествовать был восхитительно независим. В обитаемых местах мы покупали немного дров, снимали пастбище для наших животных и располагали свой лагерь в уголке того же пастбища. Мы везли с собой железный котелок, варили и поедали свой ужин под безоблачным небом и не знали никаких забот. Моими спутниками были Марьяно Гонсалес, который уже раньше сопровождал меня по Чили, и один арръеро [погонщик] с десятью своими мулами и мадриной. Мадрина (т. е. матка) — чрезвычайно важная особа; это старая, верная кобыла с колокольчиком на шее, и, куда бы она ни шла, мулы, точно послушные дети, следуют за ней. Привязанность этих животных к своим мадринам избавляет от многих хлопот. Если на одно поле пускают пастись несколько больших табунов, наутро погонщикам нужно лишь немного развести мадрин и зазвонить в их колокольчики, и пусть животных будет две или три сотни, каждый мул тотчас же узнает колокольчик своей мадрины и побежит к ней. Потерять старого мула почти невозможно, потому что, если даже задержать его на несколько часов силой, он все равно выследит при помощи обоняния, как собака, своих товарищей или, вернее, мадри-ну, так как она, по словам погонщиков, — главный предмет его привязанности. Впрочем, это чувство не индивидуального свойства: по-моему, я не ошибусь, утверждая, что любое животное с колокольчиком могло бы служить мадриной. В караване каждое животное по ровной дороге несет поклажу весом 416 фунтов [190 кг], в гористой же местности на 100 фунтов [45 кг] меньше; у этих животных такие слабые, тонкие конечности, с несоразмерно малой мышечной массой, и, несмотря на это, они выдерживают столь громадную ношу! Мул всегда казался мне необычайно удивительным животным. То обстоятельство, что гибрид умом, памятью, упрямством, общественными наклонностями, способностью к длительным мускульным усилиям и продолжительностью жизни превосходит каждого из своих родителей, указывает, по-видимому, на то, что искусство здесь возобладало над природой. Из десяти наших животных шесть были предназначены для верховой езды, а четыре для переноса поклажи, причем они чередовались. У нас было много еды на случай если нас занесет снегом, потому что время года было несколько позднее для перехода через Портильо.

 

19 марта. — За этот день мы доехали до последнего и потому наиболее высоко расположенного дома в долине. Население сильно поредело, но повсюду, где землю можно было орошать, она была очень плодородна. Все главные долины Кордильер характеризуются тем, что они с обеих сторон окаймлены террасой, которая образована пластом грубо наслоившихся гальки и песка; пласт этот по большей части достигает значительной толщины. Эти террасы некогда простирались и поперек долин и были соединены между собой, а в северном Чили в тех долинах, где нет рек, таким же ровным слоем заполнено дно долин. По этим террасам обыкновенно и проложены дороги, так как поверхность у них ровная и они очень отлого подымаются вверх по долинам; по этой же причине их легко возделывать, применяя искусственное орошение. Их можно проследить до высоты от 7 000 до 9000 футов, где они теряются в беспорядочных грудах обломков. У своего нижнего конца, или устья, долины незаметно сливаются с теми закрытыми равнинами (также сложенными галькой) у подножий главного хребта Кордильер, которые уже были описаны мной в одной из предыдущих глав как характерная особенность чилийского ландшафта и которые, несомненно, отлагались в те времена, когда море врезалось в Чили так же, как теперь врезается в более южные берега. Ни одно явление в геологии Южной Америки не интересовало меня больше, чем эти террасы из грубо наслоившейся гальки. По своей структуре они точь-в-точь похожи на те отложения, какие оставляли в любой долине потоки, встречая на своем пути какое-нибудь препятствие, например впадая в озеро или морской рукав; но теперь потоки уже не отлагают осадков, а неуклонно разрушают и коренную породу, и эти аллювиальные отложения по всей длине каждой главной и каждой боковой долины. Здесь невозможно изложить все мотивы, но я убежден, что галечные террасы аккумулировались за время постепенного поднятия Кордильер, когда потоки отлагали свой детрит на последовательных уровнях, на низких берегах в верхнем конце длинных и узких морских рукавов сначала вверху долин, а затем, по мере того как суша медленно поднималась, все ниже и ниже. Если все это так и было, в чем я, впрочем, и не сомневаюсь, то великая расчлененная цепь Кордильер не была внезапно выброшена вверх, — взгляд, который до последнего времени был всеобщим, да и теперь еще распространен среди геологов, — а медленно поднималась всем своим массивом так же постепенно, как происходило и продолжает происходить в современный период поднятие берегов Атлантического и Тихого океанов. С этой точки зрения множество обстоятельств в строении Кордильер получает простое объяснение.

 

Реки, протекающие по этим долинам, следует скорее назвать горными потоками. Они текут под сильным уклоном и очень мутны. Рев Майпу, когда она проносится по огромным окатанным обломкам, не уступает грохоту моря. Среди шума стремительных вод даже издали вполне отчетливо слышался грохот ударяющихся друг о друга камней. Этот стук день и ночь слышен на всем протяжении потока. Красноречиво звучал этот язык для геолога: тысячи и тысячи камней, которые, ударяясь друг о друга, производили один глухой однообразный шум, увлекались все в одном направлении. Это напоминало течение времени, в котором уходящая минута исчезает безвозвратно.

 

То же самое было и с этими камнями: океан для них — вечность, и каждая нота их дикой мелодии возвещала, что они еще на один шаг приблизились к своей участи.

 

Всякий результат, к которому приводит причина, повторяющаяся так часто, что самый множитель представляется нам столь же неопределенным, как дикарю число волос на его голове, наш ум в состоянии постигнуть только как результат некоторого медленного процесса. Каждый раз, когда мне случалось видеть слои ила, песка и гальки, достигающие многих тысяч футов в толщину, мне хотелось воскликнуть, что такие факторы, как нынешние реки и нынешние берега, никак не могли перемолоть и образовать подобные массивы. Но с другой стороны, вслушиваясь в грохот этих потоков и припоминая, что целые породы животных исчезли с лица земли и что в продолжение всего этого времени эти камни день и ночь продвигались все вперед и вперед по своему шумному пути, я думал про себя: могли ли какие угодно горы, какой угодно материк противостоять такому постепенному разрушению?

 

В этой части долины горы с обеих сторон достигали от 3000 до 6000—8000 футов высоты; у них были округленные очертания и крутые обнаженные склоны. Общая окраска горной породы темно-пурпуровая, и слоистость ее выражена очень отчетливо. Если картина эта и не была красива, то во всяком случае была удивительна и грандиозна. В продолжение дня мы встретили несколько стад коров, которых пастухи сгоняли с верхних долин Кордильер. Этот признак приближения зимы заставил нас ускорить шаг в большей степени, чем то было удобно для геологических исследований. Дом, где мы ночевали, был расположен у подножия горы, на вершине которой находились рудники Сан-Педро-де-Ноласко. Сэр Ф. Хед удивляется, каким образом были открыты рудные месторождения в таком необынном месте, как открытая вершина горы Сан-Педро-де-Нола-ско. Во-первых, металлические жилы в этой стране вообще тверже, чем окружающие слои, а потому с постепенным выветриванием холмов они начинают выступать над поверхностью земли. Во-вторых, почти каждый рабочий, особенно в северных областях Чили, кое-что знает о том, как выглядят руды. В больших горнорудных районах Кокимбо и Копьяпо дров очень мало, и люди ищут их на каждом холме, в каждой долине, и таким-то образом были открыты почти все богатейшие рудные месторождения. Чанунсильо, из которого за какие- нибудь несколько лет добыто серебра на много сот тысяч фунтов стерлингов, был открыт человеком, который бросил камень в своего навьюченного осла; заметив, что камень очень тяжел, он подобрал его и обнаружил, что в нем много чистого серебра; неподалеку нашлась жила, выходившая наружу, точно металлический клин. Горняки часто бродят по воскресеньям в горах, захватив с собой лом. В этой южной части Чили открытия делаются обыкновенно людьми, загоняющими скот в Кордильеры и заходящими во всякую расщелину, где только есть хоть немного подножного корма.

 

20 марта. — По мере того как мы поднимались вверх по долине, растительность становилась крайне скудной, если не считать немногих прелестных альпийских цветов, а четвероногих, птиц или насекомых мы вовсе не видели. Высокие горы, вершины которых обозначались несколькими пятнами снега, стояли отдельно друг от друга; долины были заполнены мощным пластом слоистого аллювия. В ландшафте Анд меня поразили всего более по контрасту с другими знакомыми мне горными цепями следующие особенности: плоские террасы, расширяющиеся иногда в узкие равнины по обеим сторонам долин; яркие краски, преимущественно красная и пурпуровая, совершенно обнажённых, обрывистых порфировых холмов; огромные, нигде не прерывающиеся, похожие на стены дайки; явственно раздельные слои, которые там, где они почти вертикальны, образуют живописные и дикие центральные пики, но там, где уклон у них меньше, образуют громадные массивные горы по окраинам главного хребта; наконец, гладкие конические кучи красивого, ярко окрашенного детрита, подымающиеся, под большим углом от основания гор, иногда до высоты более 2000 футов.

 

Я часто замечал как на Огненной Земле, так и в Андах, что там, где порода в течение большей части года покрыта снегом, она весьма своеобразно разбита на мелкие угловатые обломки. Скорсби наблюдал то же самое на Шпицбергене. Обстоятельство это представляется мне малопонятным, потому что та часть горы, которая защищена снежным покровом, должна подвергаться неоднократным сильным изменениям температуры -в меньшей степени, чем все остальные части. Иногда мне казалось, что, быть может, земля и каменные обломки удаляются с поверхности породы не столько медленно просачивающейся снеговой водой, сколько дождем, а потому впечатление, будто под снегом разрушение коренной породы происходит быстрее, обманчиво. Но в чем бы ни была причина, а количество обвалившегося камня на Кордильерах очень велико. Случается, что весной крупные массы этого детрита скатываются с гор и покрывают снежные сугробы в долинах, образуя таким образом естественные льдохранилища. Мы проезжали по одному из них, расположенному много ниже черты вечных снегов.

 

Поздно вечером мы достигли странной чашеобразной равнины, называемой Валье-дель-Есо. Она была покрыта кое-где сухой травой, и мы полюбовались видом стада среди окружающих каменистых пустынь. Долина получила свое название «Есо» [гипсовая] от громадного слоя, я полагаю по крайней мере в 2000 футов толщиной, белого и местами совершенно чистого гипса. Мы ночевали с партией рабочих, занимавшихся погрузкой на мулов этого вещества, применяемого при изготовлении вина. Выехали мы рано утром (21-го) и продолжали следовать по течению реки, которая сильно уменьшилась, пока не достигли подножия хребта, служившего разделом между водами, текущими в Тихий и Атлантический океаны. Дорога, которая до сих пор была хороша и неуклонно, но очень медленно шла в гору, теперь превратилась в крутую зигзагообразную тропу, взбирающуюся на великий горный хребет, разделяющий республики Чили и Мендоса.

 

Я дам здесь очень краткий очерк геологии нескольких параллельных цепей, образующих Кордильеры. Из этих цепей две значительно выше остальных, а именно со стороны Чили — хребет Пеукенес, который в том месте, где через него проходит дорога, поднимается на 13 210 футов над уровнем моря, и хребет Портильо со стороны Мендосы, высотой 14 305 футов. Нижние слои хребта Пеукенес и некоторых крупных цепей к западу от него представляют собой громадные ма§сивы во много тысяч футов толщиной из порфиров, вытекших в виде подводных лав; массивы перемежаются с угловатыми и округленными обломками тех же пород, выброшенными из подводных кратеров. Эти перемежающиеся массивы в средней части гор покрыты толстым слоем красного песчаника, конгломерата и известкового глинистого сланца, связанным с мощными слоями гипса и переходящими в них. В этих верхних слоях попадается довольно много раковин, принадлежащих к тому периоду, который соответствует приблизительно нижней меловой формации в Европе. То обстоятельство, что раковины моллюсков, некогда ползавших по дну морскому, теперь находятся на высоте почти 14 000 футов над уровнем моря, не ново, но от того не менее удивительно. Нижние слои в этом великом нагромождений пластов дислоцировались, подверглись действию высокой температуры, кристаллизовались и почти слились между собой под действием горных масс из особого рода белой натриево-гранитной породы.

 

Другая главная цепь — Портильо — совершенно иной формации; она состоит главным образом из грандиозных обнаженных пиков красного калиевого гранита, которые на западных склонах почти до самого низа покрыты песчаником, превратившимся в прошлом под действием высокой температуры в кварцит. На этом кварците покоятся слои конгломерата толщиной в несколько тысяч футов, которые были приподняты красным гранитом и опускаются теперь под углом 45° к цепи Пеукенес. Я с удивлением обнаружил, что этот конгломерат состоит частью из голышей, происшедших из пород хребта Пеукенес с их ископаемыми раковинами, частью же из красного калиевого гранита вроде гранита Портильо. Таким образом, мы должны заключить, что оба хребта, как Пеукенес, так и Портильо, были отчасти приподняты и подвергались выветриванию во время образования этого конгломерата; но поскольку слои конгломерата выброшены красным гранитом Портильо (вместе оскаленным им подстилающим песчаником) под углом 45°, мо. не сомневаться, что инъекция и поднятие отчасти уже образовавшейся цепи Портильо происходили главным образом после накопления конгломерата и через долгое время после поднятия хребта Пеукенес. Таким образом, Портильо, самый высокий хребет в этой части Кордильер, не так стар, как менее высокий хребет Пеукенес. Наклонный поток лавы у восточных подножий Портильо мог бы служить свидетельством в пользу того, что своей огромной высотой хребет этот отчасти обязан процессам поднятия, происходившим в еще более поздний период. Что же касается его первоначального происхождения, то красный гранит, по-видимому, излился на уже до того существовавший древний хребет белого гранита и слюдистого сланца. Можно сделать вывод, что в большей части Кордильер, а может быть и повсюду в этих горах, каждый хребет образовался в результате повторных процессов поднятия и инъекции и что некоторые параллельные хребты имеют различный возраст. Только таким образом мы и получим, вообще говоря, достаточно большой период времени, позволяющий объяснить поистине поразительные размеры денудации этих великих — хотя и молодых по сравнению с большинством других хребтов — гор.

 

Наконец, раковины в более старом хребте—Пеукенес — доказывают, как уже отмечалось выше, что он был поднят на 14 000 футов со времени вторичного периода, который в Европе мы привыкли считать далеко не древним; но так как эти моллюски жили в море на умеренной глубине, то можно показать, что область, занимаемая ныне Кордильерами, должна была опуститься на несколько тысяч футов — в северном Чили до 6000 футов, — чтобы на том слое, где жили эти моллюски, могло собраться такое количество подводных наслоений. Доказать это можно точно таким же образом, как выше было показано, что в период гораздо более поздний, чем тот, когда в Патагонии жили третичные моллюски, там должно было произойти опускание на несколько сот футов, а вслед за тем поднятие. Геолог ежедневно убеждается в том, что ничто, даже самый ветер, не представляет такого непостоянства, как уровень коры нашей земли.

 

Сделаю только одно еще замечание геологического характера: несмотря на то что цепь Портильо выше, чем Пеукенес, воды, собирающиеся в промежуточных долинах, прорываются через нее. Точно такое же обстоятельство в еще более грандиозных масштабах отмечается в отношении восточного, самого высокого хребта Боливийских Кордильер, через который также текут реки; аналогичные факты наблюдаются и в других частях света. Все это можно понять, допустив последующее постепенное поднятие хребта Портильо: сначала появилась цепь островков, и по мере их поднятия приливы все время прорывали между ними более глубокие и широкие каналы. В наши дни даже в самых глухих узких проливах по берегам Огненной Земли течения в поперечных протоках, связывающих между собой продольные каналы, очень сильны, так что в одном поперечном канале даже завертело волчком маленькое судно под парусами.

 

Около полудня мы начали трудный подъем на хребет Пеукенес, и тут нам в первый раз стало несколько трудно дышать. Мулы останавливались через каждые пятьдесят ярдов, но, отдохнув несколько секунд, бедные послушные животные сами снова трогались в путь. Короткое дыхание вследствие разреженности воздуха чилийцы называют пуна, а 6 причине его имеют самые нелепые представления. Одни говорят: «Здесь во всех водах пуна»; другие говорят: «Где снег, там и пуна», — что, впрочем, несомненно, верно. Единственное ощущение, которое я испытал, состояло в том, что мне немного сжимало голову и грудь, как то чувствуешь,, выходя из теплой комнаты и пускаясь быстрым бегом в морозную погоду. Но даже и тут в известной мере действовало воображение, ибо, найдя на самом высоком гребне ископаемые раковины, я от восторга совершенно позабыл о пуне. Конечно, напряжение при ходьбе было очень велико, а дыхание становилось глубже и тяжелее. Мне говорили, что в Потоси (около 13 000 футов над уровнем моря) приезжие за целый год не могут окончательно привыкнуть к тамошнему воздуху. Жители все рекомендовали употреблять против пуны лук; поскольку это растение иногда дают в Европе против грудных болезней, возможно, что и здесь оно в самом деле помогает; что до меня, то я не знаю ничего лучше ископаемых раковин!

 

Пройдя вверх около половины пути, мы повстречали большой отряд с семьюдесятью навьюченными мулами. Любопытно было слышать дикие крики погонщиков и наблюдать длинную вереницу спускающихся вниз животных, которые казались совсем маленькими, потому что их не с чем было сравнить, кроме обнаженных гор. С приближением к вершине ветер, как обычно, стал порывистым и страшно холодным. По обе стороны гребня нам пришлось пробираться по широким полосам вечных снегов, которые вскоре должны были покрыться свежим слоем. Когда мы достигли вершины гребня и оглянулись, перед нами открылась великолепная картина. Ослепительно прозрачный воздух, ярко-синее небо, глубокие долины, причудливые, изломанные формы, груды обломков, нагромоздившиеся за многие века, ярко окрашенные горные породы, представляющие контраст со спокойным цветом снежных гор, — все это вместе составляло картину, не поддающуюся воображению. Ни растение, ни птица, если не считать нескольких кондоров, кружившихся над более высокими пиками, не отвлекали моего внимания от неодушевленных громад. Я был рад своему одиночеству; это было похоже на ощущение, какое испытываешь, наблюдая грозу или слушая хор из «Мессии» в сопровождении большого оркестра.

 

На нескольких покрытых снегом участках я нашел Protococcus niv-alis — красный снег, так хорошо известный по описаниям аркти ческих мореплавателей. Я обратил на него внимание, глядя на оставляемые мулами следы бледно-красного цвета, как будто копыта их были слегка окровавлены. Сначала я подумал было, что причиной тому пыль, приносимая с окрестных гор из красного порфира, так как вследствие увеличения, производимого кристаллами снега, группы этих микроскопических растений казались довольно крупными частицами. Снег окрашивался только там, где очень быстро таял или был случайно помят. Слегка потертая им бумага приобретала розоватый оттенок с легкой примесью кирпично-красного. Впоследствии я немножко поскоблил эту бумагу и увидел, что налет состоит из групп маленьких шариков в бесцветных оболочках, каждый в 0,001 дюйма в диаметре.

 

Ветер на гребне хребта Пеукенес, как только что было замечено,  обычно порывистый и очень холодный; говорят, что он постоянно [ дует с запада, т. е. со стороны Тихого океана. Так как наблюдения ' производились преимущественно летом, то надо полагать, что ветер этот есть не что иное, как верхнее обратное течение. В такое же верхнее обратное течение попадает и не столь высокий Тенерифский пик, лежащий под 28° широты. На первый взгляд кажется несколько удивительным, что пассат, дующий вдоль северных областей Чили и берегов Перу, так сильно отклоняется прямо на север; но, учитывая, что Кордильеры, протянувшиеся с севера на юг, точно огромная стена, преграждают путь нижнему воздушному течению во всей его толще, мы без труда увидим, что пассат, следуя вдоль горной цепи к экваториальным областям, должен отклоняться к северу и таким образом теряет часть того движения на восток, которое он получил бы в противном случае вследствие вращения земли. Говорят, что в Мендосе, у восточных подножий Анд, бывают долгие затишья и часто собираются грозовые тучи, которые, однако, никогда не разражаются грозами: можно представить себе, что ветер, приходя с востока, задерживается горной цепью, стихает и теряет правильный характер своего движения.

 

Перевалив через Пеукенес, мы спустились в горную страну, лежащую между двумя главными хребтами, и тут расположились на ючлег. Мы находились теперь в республике Мендоса. Высота местности была, вероятно, не ниже 11 000 футов, и потому растительность была крайне бедна. Топливом нам служил корень какого-то мелкого кустарника, но костер из него получился жалкий, а ветер между тем был пронизывающе холоден. Я так устал за день, что как можно скорее устроил себе постель и улегся спать. Около полуночи я заметил, что небо вдруг затянуло тучами; я разбудил аррьеро. чтобы узнать, не грозит ли нам непогода, но он отвечал, что если нет грома и молнии, то сильной метели опасаться нечего. Застигнутому непогодой между этими двумя хребтами угрожает серьезная опасность, ибо спастись тогда в укрытие уже очень трудно. Убежище можно найти только в одной пещере, в которой был на некоторое время задержан сильным снегопадом м-р Колдклью, переходивший горы в тот же день и в тот же месяц в году, что и я. На этом перевале не выстроены такие касучи (убежища), как на перевале Успальята, а потому осенью мало кто заходит на Портильо. Могу здесь заметить, что между главными хребтами Кордильер никогда не идет дождь: летом небо безоблачно, а зимой бывают только снежные метели.

 

В том месте, где мы ночевали, вода, как и следовало ожидать, вследствие пониженного атмосферного давления кипела при температуре более низкой, чем в местах, лежащих не так высоко, — явление, обратное тому, какое происходит в папиновом котле5. По этой причине картофель, находившийся несколько часов в кипящей воде, остался почти таким же твердым. Котелок простоял на огне всю ночь, на следующее утро снова кипел, и все-таки картофель не сварился. Я узнал об этом, подслушав разговор двух моих спутников; они рассудили просто — что «проклятый котелок (а он был новый) не желает варить картофель».

 

22 марта. — Позавтракав без картофеля, мы поехали по лежащей между хребтами местности к подножию хребта Портильо. В середине лета сюда сгоняют пастись скот, но теперь он уже весь был уведен; даже большая часть гуанако бежала отсюда, хорошо зная, что если их застигнет здесь метель", то они окажутся в ловушке. Перед нами открылся прекрасный вид на горный массив, называемый Тупунгато, весь одетый нетронутым снежным покровом, посредине которого виднелось голубое пятно, без сомнения, ледник — явление, редкое в этих горах. Начался трудный и долгий подъем, почти такой же, как на Пеукенес. Справа и слева поднимались крутые конические холмы из красного гранита; в долинах было несколько широких полей вечного снега. Эти мерзлые массивы в процессе таяния в некоторых местах превратились в столбы, или колонны, которые там, где они были высоки и стояли близко друг к другу, затрудняли передвижение навьюченных мулов. Одна из этих ледяных колонн служила как бы пьедесталом для замерзшей лошади; задние ноги ее были вскинуты прямо вверх. Животное, должно быть, упало головой вниз в яму, когда все кругом было занесено снегом, а впоследствии снег вокруг него растаял.

 

Когда мы были уже близки к гребню перевала Портильо, нас окутало опускавшееся облако мельчайших ледяных иголочек. Это было крайне неприятно, так как видимость была очень плохой в течение всего дня. Перевал получил свое название Портильо [«узкий проход»] от узкой расселины, или ворот, на самом высоком гребне, через который проходит дорога. В ясную погоду отсюда видны необъятные равнины, простирающиеся до самого Атлантического океана. Мы спустились до верхней границы растительности и нашли удобный ночлег под защитой больших каменных обломков. Тут мы встретили нескольких путников, которые стали с беспокойством расспрашивать нас о состоянии пути. Вскоре после того как стемнело, облака вдруг ушли, и все изменилось как по волшебству. Громадные горы, освещенные полной луной, казалось, нависли над нами со всех сторон, как будто мы находились на дне глубокого ущелья; однажды утром, в очень ранний час, я был свидетелем точно такого же поразительного явления. Как только облака рассеялись, стало очень морозно; но ветра не было, и спали мы вполне хорошо.

 

Замечательно, как усилилась на этой высоте яркость луны и звезд вследствие полной прозрачности воздуха. Путешественники, заметившие, как трудно судить о высоте и расстоянии среди высоких гор, приписывают это обычно отсутствию объектов для сравнения. Мне кажется, что это обусловлено в равной мере и прозрачностью воздуха, стирающей различие между предметами, находящимися на разном расстоянии, а отчасти также и новизной того непривычного чувства необыкновенной усталости, которое возникает при небольшом напряжении сил, — привычка противостоит, таким образом, свидетельству чувств. Я уверен, что эта чрезвычайная прозрачность воздуха и придает какой-то особенный характер ландшафту: все предметы кажутся словно совмещенными в одной плоскости, как на рисунке или на панораме. Прозрачность же, я полагаю, обусловлена тем, что воздух здесь всегда одинаково и притом в высокой степени сух. Эта сухость сказывается и в том, как ссыхаются изделия из дерева (что я скоро обнаружил по тем неприятностям, которые доставил мне геологический молоток), и в том, как сильно отвердевают съестные припасы, например хлеб и сахар, и в том, как сохраняются шкура и мясо животных, павших на дороге. Этой же причине нужно приписать и ту необыкновенную легкость, с какой возбуждается здесь электричество. Мой фланелевый жилет, когда я потирал его в темноте, выглядел, будто бы был покрыт фосфором; на спине собаки трещал каждый волосок; даже льняные простыни и кожаные ремни седла испускали искры, когда к ним прикасались рукой.

 

23 марта. — Спуск по восточным склонам Кордильер гораздо короче, вернее, круче, чем со стороны Тихого океана; иными словами, со стороны равнин горы поднимаются круче, чем из горной страны Чили. Гладкое и сверкающе белое море облаков расстилалось у нас под ногами, заслоняя вид на столь же гладкие пампасы. Вскоре мы вступили в этот пояс облаков и весь день уже не выходили из него. Около полудня, найдя на Лос-Ареналес пастбище для наших животных и кустарник, годный для костра, мы остановились там на ночь. Это было недалеко от верхней границы кустарников, на высоте, как я полагаю, от 7 до 8 тысяч футов.

 

Меня очень поразило резкое различие между растительностью этих, восточных долин и долин чилийского склона, хотя климат и почва почти одинаковые, а разница в долготе самая незначительная. То же самое я заметил и в отношении четвероногих и в меньшей степени в отношении птиц и насекомых. Могу привести в пример мышей: я собрал их 13 видов на берегах Атлантического океана и 5 на берегах Тихого, но среди них не было ни одного тождественного. Мы должны исключить только все те виды, которые водятся высоко в горах или случайно заходят туда, а также некоторых птиц, которые распространены на юг до Магелланова пролива. Факт этот полностью согласуется с геологической историей Анд: эти горы существовали как громадный барьер с тех самых пор, как появились современные виды животных; поэтому нам и не следует ожидать сходства более близкого между организмами на разных склонах Анд, чем между организмами на противоположных берегах океана,— не то пришлось бы допустить, что одни и те же виды были созданы в двух разных местах. В обоих случаях нужно исключить из рассмотрения те виды, которые были в состоянии пробраться через барьер, будь то каменный массив или соленая вода.

 

Растения и животные были здесь по большей части те же, что и в Патагонии, или очень близкие к ним. Тут водятся агути, вискаша, три вида броненосцев, страус, некоторые породы куропаток и других птиц; ни одно из этих животных не встречается в Чили, но все они характерны для пустынных равнин Патагонии. Тут есть также многие из тех же самых (впрочем, только для глаз человека, не сведущего в ботанике) чахлых колючих кустарников, та же сухая трава и карликовые растения. Даже черные, медленно ползающие жуки и те очень похожи на патагонских. а некоторые, я уверен, при самом строгом осмотре окажутся абсолютно тождественными с ними. Прежде я все время жалел, что мы вынуждены были отказаться от подъема вверх по реке Санта-Крус раньше чем достигли гор: у меня все еще оставалась затаенная надежда встретиться с какими-нибудь значительными переменами в характере страны; но теперь я уверен, что все дело свелось бы только к тому, что равнины Патагонии сменились бы круто уходящими вверх горами.

 

24 марта.— Рано утром я вскарабкался на гору с одной стороны долины и с удовольствием увидел широко раскинувшиеся пампасы. Это было то самое зрелище, которого я всегда ожидал с таким интересом, но тут я был разочарован; с первого взгляда оно показалось мне очень похожим на вид отдаленного океана, но вскоре в северном направлении я различил много неровностей. Наиболее интересной особенностью были реки, которые сверкали в лучах восходящего солнца, как серебряные нити, пока не терялись где-то в безграничной дали. В полдень мы спустились в долину и достигли домика, где помещались офицер и три солдата, проверявшие паспорта. Один из солдат был чистокровный пампасский индеец: его держали здесь с той же целью, с какой держат собаку-ищейку,— выслеживать всякого, кто захотел бы — пешком ли, на лошади ли — тайком пробраться мимо. Несколько лет назад один путник пытался остаться незамеченным, для чего сделал длинный обход вокруг соседней горы; но этот индеец случайно набрел на его след, целый день гнался за ним по сухим каменистым холмам, пока наконец не нашел беглеца укрывшимся в лощине. Здесь мы узнали о том, что серебристые облака, которыми мы любовались сверху, где все было залито солнцем, излили потоки дождя. Начиная с этого места долина стала постепенно раскрываться, а холмы по сравнению с оставленными позади гигантами казались всего лишь размытыми водой пригорками; потом долина перешла в слегка наклонную равнину, покрытую щебнем и поросшую низкорослыми деревьями и кустарником. Эта осыпь, хотя и кажется узкой, достигает, должно быть, 10 миль в ширину, прежде чем переходит 'в совершенно ровные на вид пампасы. В окрестности мы видели только один дом — эстансию Чакуайо; на закате мы остановились у первого же укромного уголка и расположились там на ночь.

 

25 марта.— Я вспомнил буэнос-айресские пампасы, увидев диск восходящего солнца, перерезанный горизонтом, ровным, как в океане. Ночью выпала сильная роса — явление, которого мы ни разу не встречали в Кордильерах. Дорога шла некоторое время прямо на восток через низменную топь, а выйдя на сухую равнину, сворачивала к северу, по направлению к Мендосе, до которой оставалось два долгих дня пути. В первый день нам понадобилось сделать 14 лье до Эстакадо, а во второй— 17 лье до Лухана, около Мендосы. Вся дорога проходит по гладкой пустынной равнине, на которой нам встретилось не больше двух-трех домов. Солнце сильно пекло, да и вся поездка была лишена какого бы то ни было интереса. В этой траверсии [пустыне] очень мало воды, и за второй день поездки нам встретилась только одна лужица. С гор стекает мало воды, да и та скоро поглощается сухой ноздреватой почвой, так что хотя мы ехали на расстоянии только 10—15 миль от наружного хребта Кордильер, но не пересекли тут ни одного ручья. Во многих местах земля была покрыта инкрустацией из соляных отложений, а потому тут были такие же солончаковые растения, какие растут около Баия-Бланки. Ландшафт носит однообразный характер вдоль всего восточного побережья Патагонии от Магелланова пролива до Рио-Колорадо, и, по-видимому, такая же местность простирается в глубь страны от этой реки и, поворачивая, доходит до Сан-Луиса, а может быть, и еще дальше на север. К востоку от этой изогнутой полосы лежит бассейн сравнительно влажных и зеленых равнин Буэнос-Айреса. Бесплодные равнины Мендосы и Патагонии покрыты слоем галечника, окатанного и накопленного тут волнами моря, тогда как пампасы, покрытые чертополохом, клевером и травой, образованы илом древнего эстуария Ла-Платы.

 

После двух дней утомительного путешествия на нас еще издали освежающе подействовал вид тополей и ив, растущих рядами вокруг селения и реки Лухан. Вскоре после приезда сюда мы заметили на юге какое-то клочковатое облако темного красновато-бурого цвета. Сначала мы подумали, что это дым от какого-то большого пожара на равнинах, но скоро увидали, что это рой саранчи. Она летела на север и, подгоняемая легким ветерком, обгоняла нас со скоростью 10 или 15 миль в час. Главное ядро насекомых заполняло воздух от 20 и, казалось, до 200—300 футов над землей, и «звук их крыльев был точно грохот запряженных множеством коней колесниц, мчащихся в бой» или, я бы сказал, вернее, точно завывание сильного ветра в снастях корабля. Даже сквозь авангард роя небо казалось гравюрой, отпечатанной меццо-тинто, но сквозь ядро его вовсе ничего не было видно; впрочем, насекомые летели не так плотно, чтобы не могли уклониться от палки, которой я размахивал. Когда они сели, то их было больше, чем листьев в поле, и поверхность земли сделалась из зеленой красноватой; после того как рой сел, отдельные насекомые продолжшш летать из стороны в сторону по всем направлениям. Саранча — обычное бедствие в этой стране: в этом году сюда уже прилетало несколько меньших роев с юга, где, как то происходит, очевидно, во всех частях света, саранча размножается в пустынях. Бедные крестьяне тщетно пытались отвратить нападение, разводя костры, поднимая крик и размахивая ветками. Этот вид саранчи очень похож на знаменитую Gryllus migratorius Востока, а может быть и тождествен с ней.

 

Мы переправились через Лухан, довольно большую реку, путь которой к морю, однако, известен очень плохо; не выяснено даже, не испаряется ли она и не теряется ли в равнинах. Ночевали мы в Лухане, небольшом селении, окруженном садами и составляющем самый южный возделанный округ провинции Мендоса; он расположен в 5 лье к югу от столицы. Ночью я подвергся нападению (ибо оно никак не заслуживает менее сильного названия) бенчуки, крупного черного, пампасского клопа из рода Reduvius. Нет ничего противнее того ощущения, какое испытываешь, когда по телу ползут эти мягкие бескрылые насекомые, около дюйма длиной. До того как клопы насосутся, они совсем плоские, но после того как нальются кровью, становятся круглыми, и в таком состоянии их легко раздавить. Один клоп, пойманный мной в Икике (они водятся и в Чили, и в Перу), был совершенно тощий. Я положил его на стол, и, хотя вокруг стояли люди, стоило подставить палец, как смелое насекомое тотчас же высовывало свой хоботок, бросалось на палец и, если ему позволяли, сосало кровь. Укус не причинял никакой боли. Любопытно было наблюдать, как во время сосания менее чем за десять минут тело клопа из плоского, как облатка, становилось шарообразным. Однако такого пиршества, которому бенчука был обязан одному из наших офицеров, было достаточно, чтобы насекомое оставалось растолстевшим целых четыре месяца; но уже после первых двух недель оно было совсем не прочь снова полакомиться.

 

27 марта.— Мы поехали в Мендосу. Страна была прекрасно возделана и похожа на Чили. Эта местность славится фруктами, и в самом деле не найдется ничего, что казалось бы таким цветущим, как эти виноградники и фруктовые сады с фиговыми, персиковыми и оливковыми деревьями. Мы покупали арбузы почти вдвое больше человеческой головы, чудесно освежающие и ароматные, по полпенни за штуку, а за три пенса — полтележки персиков. В провинции обработано и огорожено очень немного земли — немногим больше того, что мы видели по пути между Луха-ном и столицей. Как и в Чили, земля своим плодородием всецело обязана искусственному орошению, и поистине изумительно, какой необыкновенно плодородной становится благодаря орошению голая траверсия.

 

Следующий день мы провели в Мендосе. В последние годы благосостояние города сильно упало. Жители говорят: «Тут хорошо жить, но очень трудно разбогатеть». У низших сословий те же ленивые и бесшабашные нравы, что у пампасских гаучосов, да и одежда, конская сбруя и образ жизни почти такие же. На мой взгляд, город выглядит каким-то, вялым, заброшенным. Ни прославленной аламедой [бульваром] ни общим видом своим он не может идти ни в какое сравнение с Сантьяго; но приезжим из Буэнос-Айреса, только что пересекшим однообразные пампасы, эти фруктовые сады должны показаться восхитительными. Сэр Ф. Хед, говоря о здешних жителях, замечает: «Они пообедают, а потом уже очень жарко, и они 'ложатся спать,— ибо что им еще делать?» Я вполне согласен с сэром Ф. Хедом: счастливый удел обитателей Мендосы заключается в возможности есть, спать и бездельничать.

 

29 марта. — Мы выехали обратно в Чили через перевал Успальята, расположенный к северу от Мендосы. Нам предстоял длинный переезд в 15 лье по совершенно бесплодной траверсии.

 

В одних местах почва была совершенно голая, в других — покрыта бесчисленными карликовыми кактусами, вооруженными грозными иглами; местные жители называют их «маленькими ) львами». Тут росли также немногочисленные низкорослые кустарники. Хотя равнина лежит на высоте почти 3 000 футов над уровнем ; моря, солнце пекло немилосердно, а жара и облака мельчайшей пыли ' делали наше путешествие крайне утомительным. Дорога весь день . шла почти параллельно Кордильерам, но все же постепенно к ним приближалась. Перед заходом солнца мы вступили в одну из широких долин, вернее, бухт, открывающихся на равнину; долина • вскоре сузилась в ущелье, по которому несколько выше расположен дом Вилья-Висенсио. Так как весь день мы провели без капли воды, наши мулы и мы сами томились жаждой и жадно высматривали поток, струящийся вниз по долине. Любопытно было следить, как .постепенно появлялась вода: на равнине русло было совсем сухим, потом оно понемногу слегка увлажнялось, затем появились лужи, которые вскоре стали соединяться между собой, и у Вилья-Висенсио уже струился прелестный ручеек.

 

30 марта.— Одинокую избушку, носящую импозантное название Вилья-Висенсио, упоминают все путешественники, переходившие здесь через Анды. В этом месте, а также на соседних рудниках я провел следующие два дня. Геология окрестных мест очень интересна. Хребет Успальята отделен от главных Кордильер длинной, узкой равниной, или котловиной, подобной тем, которые так часто упоминались мной в описании Чили, только лежащей выше, на высоте 6 000 футов над уровнем моря. Этот хребет географически расположен относительно Кордильер почти так же, как гигантская горная цепь Портильо, но он совершенно иного происхождения: он состоит из различного рода подводных лав, перемежающихся с вулканическими песчаниками и другими замечательными осадочными отложениями; все это вместе очень похоже на третичные пласты на берегах Тихого океана. Исходя из такого сходства, я ожидал найти здесь окременелые деревья, которые вообще характерны для этих формаций. Ожидание мое оправдалось самым необыкновенным образом. В средней части хребта, на высоте около 7 000 футов, я заметил на обыкновенном склоне выступающие белоснежные столбы. То были окаменелые деревья, из коих одиннадцать были окременелые, а тридцать—сорок других превратились в грубокристаллический белый известковый шпат. Они были обломаны, и оставшиеся пни торчали лишь на несколько футов из земли. Стволы были от 3 до 5 футов в окружности. Они стояли на некотором расстоянии один от другого, но все вместе составляли одну группу. М-р Роберт Броун был настолько любезен, что изучил эти деревья, и нашел, что они принадлежат к подразделению елевых, но в то же время имеют черты семейства араукариевых, а в некоторых любопытных отношениях сродни тиссу. Вулканический песчаник, в котором залегали деревья и из нижних слоев которого они, должно быть, выросли, постепенно скоплялся вокруг стволов тонкими слоями, и камень до сих пор сохраняет следы их коры.

 

Немного нужно было иметь опыта в геологии, чтобы понять ту удивительную историю, какую раскрывала вся эта картина, хотя, сознаюсь, в первый момент я был до того изумлен, что едва верил несомненной очевидности, Я видел перед собой то место, где некогда группа -красивых деревьев качала свои ветви на берегах Атлантического океана в ту пору, когда океан этот (ныне отступивший на 700 миль) подходил к подножию Анд. Я видел, что они выросли из вулканической почвы, которая поднялась над уровнем моря, и что впоследствии эта суша вместе с еще стоявшими деревьями опустилась в глубины океана. В этих глубинах прежняя суша покрылась осадочными слоями, которые в свою очередь были залиты громадными потоками подводной лавы,— один такой массив достигал тысячи футов в толщину; потоки расплавленного камня и водные отложения пять раз поочередно покрывали друг друга. Океан, вмещавший такие высокие массивы, был, должно быть, очень глубок; но снова пришли в действие подземные силы, и теперь я видел перед собой дно этого океана, образовавшее горную цепь вышиной более 8 000 футов. Не дремали, однако, и те противодействующие силы, которые постоянно разрушают поверхность земли: огромные толщи пластов были пересечены множеством широких долин, а деревья, ныне обратившиеся в кремень, выступали теперь обнаженные из обратившейся ныне в камень вулканической почвы, откуда некогда, зеленые и цветущие, поднимали они свои высокие кроны. Теперь все вокруг совершенно бесплодно и пустынно; даже лишайник не может прилепиться к каменным слепкам прежних деревьев. Пусть такого рода громадные и едва укладывающиеся в сознании перемены и должны были когда-нибудь произойти, но тут все они совершились за период, недавний по сравнению с историей Кордильер, тогда как сами Кордильеры — образование буквально современное по сравнению со многими содержащими окаменелости пластами Европы и Америки.

 

1 апреля.— Мы перевалили через хребет Успальята и ночевали в таможне — единственном обитаемом месте на равнине. Незадолго до того, как оставить горы, мы увидели совершенно необычайную картину: красные, пурпурные, зеленые и совсем белые осадочные породы, перемежающиеся с черными лавами, были взломаны снизу внедрившимися в них в полнейшем беспорядке массами порфира всех цветов и оттенков — от темно-коричневого до самого яркого лилового. Я впервые увидел тут картину, действительно похожую на те красивые разрезы, какими геологи изображают внутренность земли.

 

На следующий день мы пересекли равнину и направились по течению того самого большого горного потока, который протекает у Лухана. Здесь поток был бурным и стремительным; переправиться через него не было никакой возможности, и воды в нем по-видимому, было больше, чем внизу, как то мы наблюдали и в отношении ручейка у Вилья-Висенсио. На следующий день к вечеру мы добрались к Рио-де-лас-Вакас, который считается самым трудным для переправы потоком в Кордильерах. Так как все эти реки быстры, коротки и образуются тающим снегом, то объем их сильно меняется в зависимости от времени дня. Вечером поток мутный и полноводный, но к рассвету он становится более прозрачным и далеко не таким стремительным. То же самое было и на Рио-Вакас, и утром мы переправились через эту реку без большого труда.

 

Пейзаж до сих пор был очень неинтересен по сравнению с перевалом Портильо. Немного можно было увидеть за голыми стенами громадной плоской долины, по которой шла дорога вплоть до самого высокого гребня. Долина и огромные скалистые горы совершенно обнажены: две предыдущие ночи нашим бедным мулам совершенно нечего было есть, ибо, за исключением немногочисленных низкорослых смолистых кустиков, здесь вряд ли растет что-нибудь еще. В продолжение этого дня мы перебрались через некоторые из самых трудных в Кордильерах перевалов, и, надо сказать, опасность их оказалась сильно преувеличенной. Мне говорили, что если я попробую пройти пешком, то у меня закружится голова и что там некуда сойти с мула; но я не видел такого места, где нельзя было бы повернуть назад или сойти с мула в обе стороны. Проехав через один из трудных проходов, называемый Лас-Анимас («Души»), я только на следующий день узнал, что подвергался страшной опасности. Разумеется, есть много таких мест, откуда всадник полетел бы в пропасть, если бы мул оступился, но последнее маловероятно. Правда, весной ладеры, т. е. дороги, которые каждый год прокладываются заново через груды обвалившегося детрита, очень плохи; но, судя по тому, что я видел, подозреваю, что в действительности опасности нет никакой. Несколько иначе обстоит дело с навьюченными мулами, потому что вьюки выступают так сильно, что животные, случайно наскочив друг на друга или на выступ скалы, теряют равновесие и летят в пропасть. Я вполне могу поверить, что переправа через реки может оказаться очень трудной; в это время года она доставила нам мало хлопот, но летом переправа, должно быть, дело опасное. Я отлично могу представить себе описанное сэром Ф. Хедом различие между ощущением человека, который уже прошел над бездной, и того, кто еще проходит над ней. Я ни разу не слыхал, чтобы утонул человек, но с навьюченными мулами это часто случается. Аррьеро советует вам направить мула на верный путь, а потом предоставить ему переправляться самому как ему заблагорассудится; но навьюченные мулы, случается, сворачивают с правильного пути и часто  гибнут.

 

4 апреля.— От Рио-де-лас-Вакас до Пуэнте-дель-Инкас полдня пути. Так как тут было пастбище для мулов и геологический материал для меня, то мы расположились здесь на ночь. Когда слышишь о естественном мосте, то рисуешь себе какое-нибудь глубокое и узкое ущелье, поперек которого упала каменная глыба, или огромную арку, выдолбленную наподобие свода пещеры. Мост Инков вместо всего этого представляет собой пласт наслоившегося щебня, сцементированного отложениями соседних горячих источников. Кажется, будто поток выдолбил канал с одной стороны, оставив нависший выступ, который соединился с землей и камнями, упавшими с обрыва противоположного берега. Разумеется, место такого соединения по наклонной линии, какое должно было произойти в данном случае, было совершенно отчетливо видно с одной стороны. Мост Инков никоим образом недостоин тех великих государей, имя которых он носит.

 

5 апреля.— Мы ехали весь день от моста Инков, через центральный хребет, к Охос-дель-Агуа, расположенному около самой нижней касучи на чилийской стороне. Эти касучи представляют собой круглые башенки с наружными ступенями, ведущими в помещение, пол которого лежит на несколько футов выше поверхности земли, чтобы его не заносило снегом в метели. Таких башенок восемь; при испанском правительстве в них держали всю зиму запас провизии и древесного угля, и у каждого курьера был свой ключ, отпиравший все касучи. Теперь они служат только погребами или скорее темницами. Расположенные на каких-нибудь небольших возвышениях, они, впрочем, неплохо гармонируют с окружающей их унылой картиной. Зигзагообразный подъем на Кумбре, который служит водоразделом, был очень крут и утомителен; высота этого гребня, согласно м-ру Пентленду, 12 454 фута. Дорога нигде не проходила по вечному снегу, хотя и справа и слева мы видели покрытые им пространства. На вершине дул чрезвычайно холодный ветер, но невозможно было не остановиться на несколько минут, чтобы вновь и вновь полюбоваться цветом небес и ослепительной прозрачностью воздуха. Вид открывался грандиозный: на западе в красивом беспорядке лежали горы, прорезанные глубокими ущельями. Уже до этого времени года обыкновенно выпадает снег, и случается также, что переход через Кордильеры оказывается совершенно невозможным. Но нам особенно посчастливилось. Небо день и ночь было безоблачно, если не считать немногочисленных круглых облачков, которые плавали над самыми высокими пиками. Мне часто случалось видеть в небе эти островки, обозначающие местоположение Кордильер, когда сами далекие горы скрывались за горизонтом.

 

6 апреля.— Наутро мы обнаружили, что какой-то вор украл одного из наших мулов и колокольчик с мадрины. Поэтому мы проехали только две-три мили вниз по долине и оставались там весь следующий день в надежде отыскать мула, спрятанного, как полагал аррьер, в какой-нибудь лощине. Пейзаж в этих местах принимает чилийский характер: склоны гор, испещренные внизу бледными вечнозелеными деревьями Quillaja  и большими, похожими на канделябры кактусами, конечно, приятнее для глаз, нежели обнаженные восточные долины; но я не совсем разделяю то восхищение, какое выражают некоторые путешественники. Я подозреваю, что главной причиной их величайших восторгов было предвкушение доброго огня и доброго ужина после бегства из холодных верхних областей, и я, конечно, всем сердцем разделяю эти чувства.

 

8 апреля.— Мы покинули долину Аконкагуа, по которой спускались, и вечером добрались к сельскому дому близ Вилья-де-Санта-Росы. Равнина была удивительно плодородна; ввиду наступления осени со многих плодовых деревьев опадали листья; из работников одни были заняты сушкой инжира и персиков на крышах своих домиков, другие снимали виноград. Это была прелестная картина; но для меня в ней недоставало той задумчивой тишины, которая делает осень в Англии настоящим вечером года, 10-го числа мы прибыли в Сантьяго, где я встретил самый любезный и радушный прием со стороны м-ра Колдклью. На эту поездку я потратил всего двадцать четыре дня, и никогда за такой срок я не получал большего удовольствия. Через несколько дней я вернулся в дом м-ра Корфилда в Вальпараисо.

 

Ч. Дарвин «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль»

 

 

Следующая страница >>> 

 

 

 

Вся библиотека >>>

Книга Чарльза Дарвина >>>