ПОЕЗДКА В БРЕСТСКУЮ КРЕПОСТЬ. Картина первых дней обороны Брестской крепости

<<<<Вся библиотека         Поиск >>>

  Вся электронная библиотека >>>

 Оборона Брестской крепости >>>

 

 

 Великая Отечественная Война

Брестская крепостьБрестская крепость

 


Разделы: Русская история

Рефераты по Великой Отечественной войне

 

ПОЕЗДКА В КРЕПОСТЬ

 

 Мы расстались в Ереване. Я уехал в Москву, а Матевосян  перед  поездкой

должен был еще побывать в горах, где работала его геологическая  партия.  Но

уже через несколько дней я встречал его в столице, на Внуковском аэродроме.

 В Брест мы отправились втроем. Вместе с нами  из  Москвы  туда  поехала

научный сотрудник Центрального музея Советской Армии  Т.  К.  Никонова,  уже

занимавшаяся темой обороны Брестской  крепости.  Впрочем,  мне  пришлось  по

дороге на время отделиться от своих спутников и сделать остановку в  Минске.

Там, как выяснилось, жил еще  один  бывший  защитник  крепости  -  Александр

Иванович Махнач, и я решил повидаться с ним и пригласить его  присоединиться

к нам в Бресте. Махнач работал в редакции республиканской белорусской газеты

"Литература и мастацтва". Он оказался совсем еще молодым худощавым человеком

с бледным и очень нервным лицом, по которому то  и  дело  пробегала  как  бы

легкая судорога боли, когда он начинал рассказывать обо всем,  что  пришлось

ему пережить в крепости и позднее, в гитлеровском плену. Махнач был коренным

белорусом в речи его все время звучал типичный народный говорок, и он часто

вставлял в свой рассказ белорусские слова и выражения.

 В крепость он  попал  накануне  грозных  июньских  событий  1941  года.

Девятнадцатилетний лейтенант, только что окончивший пехотное училище, он  за

неделю до войны вместе с группой товарищей-выпускников получил направление в

Брест. Здесь его назначили командиром взвода в 455-й стрелковый полк,  и  он

сразу же с увлечением принялся за свою новую командирскую работу.

 С доброй и застенчивой  улыбкой,  с  глубоким  внутренним  волнением  и

какой-то подкупающей откровенностью рассказывал Махнач о том,  что  довелось

ему испытать в первое утро войны. В ту ночь  он  спал  вместе  с  бойцами  в

казармах своей роты и проснулся на рассвете от оглушительного грохота, когда

вокруг в полутьме сверкали вспышки взрывов,  свистели  осколки  снарядов,  с

потолка падала штукатурка, а рядом, на дощатых нарах, уже  стонали  раненые.

Все это было так непередаваемо страшно, что еще не совсем очнувшийся от  сна

молодой лейтенант в ужасе кинулся... под нары. Только несколько минут спустя

он опомнился, и ему  стало  нестерпимо  стыдно  за  этот  слепой  страх.  Он

торопливо вылез из своего убежища и стал собирать бойцов.

 На этом участке кольцевого здания  казармы  были  разделены  на  глухие

отсеки, не сообщавшиеся между собой. Выйти во двор крепости было  невозможно

- враг обстреливал все вокруг.  Махначу  и  его  бойцам  пришлось  пробивать

кирпичную стену, чтобы соединиться  с  соседними  ротами.  А  потом  молодой

лейтенант вместе  с  другими  командирами  организовал  оборону,  расставляя

пулеметчиков и стрелков. Весь первый день они отбивали атаки гитлеровцев,  и

Махнач видел вокруг себя только кровь, смерть, гибель  товарищей  и  впервые

сам стрелял и убивал врагов.

 На второй день бойцы  455-го  полка  обнаружили  в  своем  расположении

уцелевший склад боепитания и добыли оттуда новенькие, еще в заводской смазке

автоматы, завезенные в крепость перед самой войной. Махначу до  сих  пор  не

приходилось  пользоваться  этим  оружием,  и  он,  выбрав  момент   затишья,

осторожно выполз наружу, чтобы потренироваться в стрельбе из автомата.

 Выпустив две-три очереди по дереву, стоявшему у берега Мухавца, он было

собрался вернуться назад, как вдруг резкая, острая боль пронизала его  ногу,

и он услышал выстрел, раздавшийся позади. Мгновенно обернувшись, он  заметил

человека, который целился в него, лежа за большим камнем, и, не  раздумывая,

вскинул автомат. Раздалась очередь, и  стрелок  за  камнем  бессильно  поник

головой. Лишь тогда Махнач увидел, что этот стрелок одет  в  красноармейскую

форму.

 "Своего убил!" - мелькнуло у него.

 С трудом превозмогая боль в простреленной ноге, Махнач подполз к камню,

чтобы оказать помощь неизвестному бойцу. Однако тот, видимо, был убит - пуля

пробила ему голову. Махнач расстегнул ворот его красноармейской гимнастерки,

чтобы послушать, бьется ли сердце, и невольно отшатнулся.  Под  гимнастеркой

оказался зеленый мундир фашистского солдата. Это был гитлеровский диверсант,

переодетый в нашу форму. На зов Махнача из казармы прибежали  его  товарищи.

Рана лейтенанта была очень тяжелой: пуля, войдя в пятку, пронзила  ему  ногу

до колена. Махнач уже не мог сражаться, и его отнесли в  подвал  к  раненым.

Там он провел несколько дней, уже не участвуя в событиях  и  лишь  отрывочно

узнавая о ходе обороны  от  бойцов  и  командиров,  иногда  забегавших  сюда

проведать раненых друзей.

 Силы защитников крепости  постепенно  иссякали,  и  однажды,  во  время

сильной атаки врага на участке 455-го полка, кто-то из командиров,  заглянув

в подвал, крикнул:

 - Все, кто может стрелять, выходи на оборону! Иначе не сдержим.

 Раненые один за другим кое-как выбирались из подвала. Выполз в  казарму

и Махнач. Первое, что он увидел, был станковый пулемет с заправленной лентой

около дверей  и  лежавший  рядом  ничком  убитый  минуту  назад  пулеметчик.

Лейтенант отодвинул тело бойца в сторону и взялся за  рукояти  "максима".  В

памяти остались набегавшие  плотной  цепью  зеленые  фигуры  врагов  и  злой

торопливый стук его пулемета. Потом последние силы оставили  его,  и  Махнач

потерял сознание.

 Он очнулся уже в  плену.  Гитлеровцы  поместили  его  в  лагерь  Южного

военного городка в  Бресте,  где  был  и  Матевосян.  Там  военный  врач  из

крепости,  опытный  пожилой  хирург  Иван  Маховенко,  извлек  ему  из  ноги

гитлеровскую пулю. С этой раной, не заживавшей  в  течение  нескольких  лет.

Махнач  прошел  через  фашистские  лагеря  вплоть   до   дня   освобождения,

наступившего в 1945 году. Ногу ему вылечили  только  на  Родине,  но  легкая

хромота осталась на всю жизнь.

 После войны Махнач сначала работал сельским библиотекарем  в  одном  из

сел Минской области, а потом стал писать  одноактные  пьесы  на  белорусском

языке, был принят студентом-заочником в Литературный институт имени  Горькою

в Москве и переехал жить в Минск, поступив на работу в редакцию.

 Когда я предложил ему съездить в Брест, Махнач с  радостью  согласился.

Редакция дала ему командировку, и два дня спустя они, как братья, обнялись с

Матевосяном на брестской земле.

 Трудно  передать  впечатление,  которое  осталось  у  нас  от   первого

посещения  Брестской  крепости.  Мы  с  Никоновой  пристально  наблюдали  за

Матевосяном и Махначем. С глазами, полными  слез,  с  нескрываемым  душевным

волнением они ходили по этим развалинам, поросшим травой и кустами, там, где

тринадцать лет назад пролилась их кровь, где  они  потеряли  столько  боевых

товарищей, где они так много пережили...

 Вскоре после нашего приезда в  крепости  состоялась  встреча  бойцов  и

командиров Брестского гарнизона с участниками героической обороны 1941 года.

 Несколько сот человек собралось на центральном дворе  крепости  в  этот

ясный августовский день 1954 года. Сюда пришел кое-кто  из  жителей  Бреста,

приехали на машинах воины Брестского гарнизона - молодые солдаты первых  лет

службы, которые были еще  детьми  в  годы  Великой  Отечественной  войны,  и

заслуженные офицеры-фронтовики, у которых на груди блестели боевые ордена  и

медали за Москву и Сталинград, за Будапешт, Вену и Берлин.

 Люди  расположились  большим  полукругом  прямо  на  траве   в   центре

крепостного двора. За их спинами высилось полуразрушенное, иссеченное пулями

и осколками здание старой церкви, где когда-то помещался  один  из  полковых

клубов Брестской крепости. Суров и мрачен был вид этого массивного  строения

со стенами, сплошь  искромсанными  железом,  с  пустыми  проемами  окон,  со

снесенным куполом, где на грудах слежавшихся камней  уже  зеленела  трава  и

пробивался кустарник.

 Слева высились кучи бесформенных развалин, справа, у слияния Мухавца  с

Бугом,  виднелись  остатки  Тереспольских  ворот  и  тянулись  темно-красные

кирпичные коробки разрушенных кольцевых казарм.

 Тут же, на траве, поставили скамьи и  длинный  стол,  за  который  сели

несколько мужчин и женщин. Это были те, кто  тринадцать  лет  назад  пережил

здесь, в стенах крепости, трагические и героические дни славной обороны.

 Вместе  с  защитниками  крепости  сюда  пришли  дочь  погибшего   здесь

командира батальона капитана Владимира Шабловского Таня, студентка  местного

медицинского техникума, и жены командиров -  Аршинова-Никитина  и  Булыгина,

которые в дни обороны находились со своими  детьми  в  крепостных  подвалах,

ухаживая за ранеными. Сейчас все они живут в Бресте.

 С напряженным вниманием,  со  слезами  на  глазах  слушали  собравшиеся

рассказ о грозных событиях 1941 года в крепости. Матевосян и Махнач говорили

о подвигах своих боевых товарищей, об их стойкости  и  упорстве  в  неравной

борьбе, о неукротимой  ненависти  к  врагу  и  любви  к  Родине,  помогавшей

защитникам цитадели вынести все нечеловеческие трудности этой борьбы.

 А потом по просьбе  молодых  воинов  участники  обороны  повели  их  по

развалинам крепости, показывая места, где сражались они в те памятные дни.

 - Вот тут меня тяжело ранило,  когда  мы  отбивали  атаку  фашистов,  -

говорил Матевосян, выходя на бетонный мост через Мухавец.

 И люди как-то  по-новому  смотрели  на  этот  мост,  бок  которого  был

разворочен снарядами и погнутые прутья арматуры торчали  из  бетона  во  все

стороны. Они вдруг замечали и то,  как  выщерблена  осколками  его  бетонная

поверхность, и то, что перила его, сделанные из  железных  труб,  на  каждом

метре пробиты десятками пуль.

 - Вот здесь  был  отсек,  в  котором  мы  поместили  своих  раненых,  -

показывал Махнач, подходя к уже поросшим травой  развалинам  северной  части

казарм. - Сюда ворвался немецкий танк и начал давить всех, - добавил он.

 И сразу хмурились лица молодых солдат, и невольно сжимались их кулаки.

 Матевосян повел большую группу бойцов к руинам большого  здания.  Здесь

осталась лежать только высокая груда камней, но вокруг развалин еще  кое-где

сохранились остатки старой бетонной ограды  с  толстыми  железными  прутьями

прежней решетки. Укрываясь за этой  оградой,  Матевосян  со  своими  бойцами

огнем отбивал атаки автоматчиков. Но теперь ограда стала  совсем  низкой,  с

годами она ушла в землю, и через нее можно было перешагнуть. Все  подошли  к

углу ограды.

 - Тут стоял наш пулемет, - показал Матевосян. - Мы вели отсюда огонь по

окнам клуба, где засели фашисты. Я думаю, здесь в земле  можно  найти  много

патронных гильз.

 Кто-то из солдат принес лопату и принялся копать. И  в  самом  деле,  с

каждым новым взмахом  лопата  выбрасывала  позеленевшие  от  времени  гильзы

калибра наших пулеметов. Но здесь оказались не только гильзы.

 Что-то  смутно  забелело  в  разрытой  земле,   и   Матевосян,   быстро

нагнувшись, поднял какой-то предмет. То  была  часть  человеческого  черепа.

Почти в самой  середине  кости  чернело  пулевое  отверстие  с  зазубренными

краями. Молча инженер смотрел на  эту  находку,  и  лишь  лицо  его  заметно

побледнело да чуть-чуть дрожала ладонь, на которой лежала кость.

 - Кто-то из наших, - глухо проговорил он. - Фашисты  своих  хоронили  в

городе.

 Он поднял голову и обвел столпившихся вокруг  него  солдат  глазами,  в

которых стояли слезы.

 - Их тут, под камнями, много лежит, - дрогнувшим голосом сказал он.

 Никто не ответил ему - все чувствовали, что слова сейчас не  нужны.  Но

по лицам молодых солдат было видно, что все услышанное и  увиденное  сегодня

надолго запало им в душу.

 Когда все тесной  толпой  направлялись  к  машинам,  ожидавшим  солдат,

старшина Борис Орлов, сверхсрочник,  прослуживший  здесь,  в  Бресте,  после

войны около десяти лет, рассказал о том, как  однажды  он  встретил  тут,  в

крепости, одного из ее бывших защитников.

 Было это в 1951 или 1952 году летом. Группа солдат под командой  Орлова

работала в западной части Центрального острова, когда, проскочив мост  через

Мухавец, в крепость въехала  легковая  машина  -  такси  из  города.  Машина

остановилась у Холмских ворот,  и  из  нее  вышел  офицер.  Сняв  фуражку  и

озираясь по сторонам, он медленно пошел вдоль казарм в сторону Тереспольской

башни, неподалеку от которой работали солдаты Орлова.

 Офицер остановился у развалин Тереспольской башни. Это  был  майор  лет

сорока, с заметной проседью в темных волосах и со строгим, резко  очерченным

лицом. На груди его тесно в два ряда пестрели ордена и медали.

 Майор долго стоял с  непокрытой  головой,  пристально  глядя  на  камни

развалин и, видимо, не замечая солдат. Те, в свою  очередь,  без  особенного

любопытства  поглядывали  на  незнакомого  им  командира.  Офицеры,  ехавшие

служить за границу или возвращавшиеся  на  Родину  из  оккупационных  войск,

нередко в ожидании поезда приезжали с вокзала осмотреть крепость, о  которой

ходили  такие  удивительные  рассказы.  Солдаты  уже  привыкли  к   подобным

посетителям.

 Но то, что произошло затем, было не совсем обычным и невольно привлекло

внимание солдат к приезжему. Незнакомый майор вдруг  тихонько  опустился  на

колени и потом приник украшенной орденами грудью  к  пыльным  буровато-серым

камням развалин, закрыв лицо руками.  Громкие,  неудержимо  рвущиеся  наружу

рыдания донеслись до солдат.

 Старшина и два бойца тотчас же подошли к офицеру.

 "Что с вами, товарищ майор?" - участливо спросил Орлов.

 Майор, вздрогнув  от  неожиданности,  оглянулся.  При  виде  бойцов  он

овладел собой и встал с земли. Лицо его было мокро от слез.

 "Мы дрались здесь в сорок первом", - прерывающимся голосом ответил он.

 Солдаты с сочувствием и живым любопытством смотрели на майора,  как  бы

ожидая, что он заговорит о тех памятных ему днях. Но майор больше не  сказал

ничего. Он постоял еще несколько минут, вытер платком глаза,  надел  фуражку

и, козырнув солдатам и старшине, быстро пошел к машине.

 - Хотелось мне спросить его фамилию, да неловко было, -  закончил  свой

рассказ старшина. - Вижу, расстроился человек сильно. Так он и уехал...

 - А  ведь,  наверное,  есть  и  другие  оставшиеся  в  живых  защитники

крепости, - задумчиво сказал один из офицеров. - Живут по разным городам,  и

никто о них не знает...

 На другой день после этой встречи мы с Матевосяном и Махначем  приехали

в Южный военный городок Бреста, где когда-то находился  гитлеровский  лагерь

для военнопленных. Сейчас  ничто  не  напоминает  о  том  страшном  времени.

Правда, по-прежнему тут высятся те же красные кирпичные казарменные корпуса,

вокруг которых густо разрослись большие деревья. Только в одном месте  между

домами стоит за оградой невысокий каменный обелиск, и на нем высечено:

 "Вечная слава героям, павшим за свободу и независимость нашей Родины!"

 Мы вышли около обелиска из машины, и здесь два взрослых человека начали

рыдать, как дети. Матевосян сквозь рыдания, вспоминая тех  людей,  вместе  с

которыми ему пришлось быть в гитлеровском лагере, сказал:

 - Они уже не  могли  ходить...  Они  только  ползали  и  говорили  нам:

"Товарищи, вырветесь за проволоку, не забывайте о нас, отомстите за нас!"

 А Махнач, также сквозь  слезы,  сказал,  показывая  на  густые  зеленые

деревья:

 - Вот здесь не было ни одного листа - пленные все съели.

 Очень много незабываемых, поистине потрясающих впечатлений оставила эта

поездка в Брест. Мы ежедневно бывали в крепости с  Матевосяном  и  Махначем.

Кроме того, мне удалось разыскать в  Бресте  семьи  командиров,  погибших  в

крепости, - тех самых женщин  и  детей,  которые  вместе  с  нашими  воинами

пережили все тяготы обороны в памятные дни июня и июля 1941 года. Со многими

из них я подробно побеседовал и записал их воспоминания.

 Мы пробыли в Бресте неделю и вернулись назад. Матевосян, Никонова  и  я

уехали в Москву, а Махнач вернулся к себе в Минск.

 В  Москве  Матевосян  еще  на  некоторое  время  задержался,  используя

оставшиеся дни отпуска. Ему нужно было добиться пересмотра вопроса  о  своей

партийности в Центральном Комитете партии.  Дело  в  том,  что  после  войны

Матевосян еще не был восстановлен в рядах партии, и он хотел воспользоваться

пребыванием в столице, чтобы лично  похлопотать  об  этом.  Впрочем,  вскоре

отпуск его кончился, и он вынужден был уехать,  не  дождавшись  решения.  Но

спустя несколько месяцев я получил от него из Еревана длинную телеграмму,  в

которой  он  восторженно  сообщал  мне,  что   снова   находится   в   рядах

Коммунистической партии Советского Союза.

 А я после этой  поездки  снова  и  снова  перечитывал  записанные  мною

рассказы участников и очевидцев обороны, вспоминая все виденное и  слышанное

в крепости. Надо  было  тщательно  сопоставить  все  воспоминания,  отделить

действительное  от  мнимого,  кажущегося,   соединить   отдельные,   нередко

разрозненные факты в логическую цепь  событий,  проследить  ход  обороны  на

различных участках. Так, шаг за шагом, постепенно передо  мной  все  ярче  и

последовательнее возникала картина первых дней обороны Брестской крепости.

 Что происходило там в эти первые дни?

 

СОДЕРЖАНИЕ: «Брестская крепость»

 

Смотрите также:

 

Брестская крепость    Борис Васильев – «В списках не значился»

 

НАДПИСИ ЗАЩИТНИКОВ БРЕСТСКОЙ КРЕПОСТИ НА ЕЕ СТЕНАХ

 

Вторая мировая война  Великая Отечественная Война  Предсмертные письма борцов с фашизмом   "От Советского Информбюро"   Орлята партизанских лесов  "Бабий Яр"

 

Всемирная история   История Войн 

 

РОССИЯ В ХХ веке

Великая Отечественная война (1941-1945 гг.)

 

История России (учебник для ВУЗов)

Глава 11. Великая Отечественная война

Начало Великой Отечественной войны

 

BОEHHO-ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ СССР И ГЕРМАНИИ. Начальный период военных действий

Решающие сражения Великой Отечественной войны