Великая Отечественная Война

Брестская крепость

Разделы: Русская история

Рефераты по Великой Отечественной войне

 Занимаясь  розысками  защитников  Брестской  крепости,   встречаясь   с

участниками этой обороны, я столкнулся с любопытной историей, которая дотоле

оставалась неизвестной и не была внесена  в  хронику  Великой  Отечественной

войны.

 Осенью 1954 года, когда я встретился в Ереване с Самвелом  Матевосяном,

он рассказал о воздушном бое, происходившем над Брестом в первый день войны,

22 июня 1941 года.

 Это было около 10 часов утра, когда крепость была уже окружена  и  вела

тяжелый бой. Отбивая атаки немецкой пехоты в крепостном дворе,  Матевосян  и

его товарищи видели, что несколько наших истребителей - "чайки ", как  тогда

их называли, - ведут над Брестом бой с  группой  "мессершмиттов".  Численное

превосходство было на стороне противника,  но  советские  летчики  сражались

отчаянно и сбили два или три вражеских самолета. Этот  бой  уже  подходил  к

концу, как вдруг одна из наших машин устремилась навстречу "мессершмитту"  и

столкнулась с ним в воздухе. Охваченные пламенем, оба самолета пошли к земле

и скрылись из виду.

 По словам Матевосяна, подвиг  неизвестного  пилота  глубоко  взволновал

защитников крепости. Все они были  уверены,  что  герой  погиб,  и  отважный

поступок его придал им новые силы в их невероятно трудной борьбе.

 Позднее,  когда  удалось  разыскать  многих  других  героев   крепости,

некоторые из них тоже оказались очевидцами этого воздушного боя и  полностью

подтвердили историю, рассказанную Матевосяном.

 До этого считалось, что первый воздушный таран в Великой  Отечественной

войне совершил  27  июня  1941  года  летчик-комсомолец  Петр  Харитонов  на

подступах к Ленинграду, за что  он  был  удостоен  звания  Героя  Советского

Союза. А теперь выходило, что такой же таран был сделан еще  в  первый  день

войны, даже в самые первые ее  часы,  над  Брестом.  Было  бы  крайне  важно

установить имя неизвестного летчика. Но  тогда  я  думал,  что  сделать  это

окажется невозможным.

 В первый  день  войны  в  районе  Бреста  шли  тяжелые  бои,  противник

продвигался в глубь нашей территории,  и  казалось,  что  в  таких  условиях

подвиг летчика, вернее всего, остался  незамеченным  и  тем  более  вряд  ли

зарегистрирован в документах.

 К счастью, я ошибся.

 Однажды я был приглашен выступить перед коллективом одного авиационного

училища. Это училище имеет славную историю, и среди его питомцев - несколько

десятков Героев Советского Союза.

 В  клубном  зале  собрались  курсанты,  преподаватели,   командиры.   Я

рассказал им о событиях в крепости и, так как тут сидели летчики, упомянул о

воздушном таране в районе Бреста, выразив сожаление,  что,  вероятно,  имени

героя летчика нам никогда не удастся узнать.

 По окончании вечера в клубном фойе ко мне подошел преподаватель училища

майор Захарченко.

 - А ведь вы ошибаетесь, -  сказал  он  мне,  улыбаясь.  -  Напрасно  вы

думаете, что фамилия этого летчика никому не известна. Я, например, знаю ее.

 Я думаю, вы поймете, с каким нетерпением я стал его расспрашивать.

 Накануне  войны  Захарченко,  тогда  еще  лейтенант,  служил  в   123-м

истребительном авиационном полку, который располагался  на  аэродромах  близ

Бреста и охранял воздушные границы в этом районе. На рассвете 22  июня  1941

года летчики приняли бой против воздушных сил врага.

 - Около 10 часов утра, - рассказывал майор Захарченко, - на  пятом  или

шестом вылете наших истребителей мы все стали свидетелями воздушного тарана.

Один из летчиков - как мне  помнится,  это  был  командир  эскадрильи  майор

Степанов - израсходовал в бою свои патроны и таранил  "мессершмитт".  Летчик

погиб, и мы похоронили его на нашем аэродроме...

 Больше ничего майор  Захарченко  сообщить  не  мог.  Но  и  этого  было

достаточно: его свидетельство давало  надежную  нить  для  поисков  -  номер

части. И, вернувшись в Москву, я разыскал в военном архиве документы  123-го

истребительного полка.

 Там хранилась боевая история части, составленная офицерами штаба,  и  в

ней я нашел описание воздушных боев, которые вел полк в районе Бреста. Среди

скупых, лаконичных фраз полковой истории было и сообщение о первом воздушном

таране.  Но  при  этом  обнаружилось,  что  майор  Захарченко  допустил  две

существенные ошибки - впрочем, тут нечему удивляться,  ведь  он  рассказывал

мне о событиях спустя пятнадцать лет. Во-первых, воздушный таран над Брестом

совершил не майор Степанов, а лейтенант Петр Рябцев.  Во-вторых,  сам  герой

при этом таранном ударе не погиб, а спасся на парашюте.

 Вот что записано в истории 123-го истребительного авиационного полка  о

воздушном таране над Брестом:

 "22/VI - 41 г. 4 истребителя - капитан Мажаев, лейтенанты Жидов, Рябцев

и Назаров - вступили в бой с Ме-109. Самолет лейтенанта Жидова был подбит  и

пошел на снижение. Три фашиста, видя легкую добычу, сверху  стали  атаковать

его, но капитан Мажаев, прикрывая выход из  боя  лейтенанта  Жидова,  меткой

пулеметной очередью  сразил  одного  "мессершмитта",  а  второй  фашист  был

подхвачен лейтенантом Жидовым и подожжен. В конце боя у  лейтенанта  Рябцева

был  израсходован  весь  боекомплект.  Лейтенант  Рябцев,  не   считаясь   с

опасностью для жизни, повел свой самолет на  противника  и  таранным  ударом

заставил его обломками рухнуть на землю. В этом бою было сбито 3  фашистских

истребителя при одной своей потере".

 За  этой  первой  записью  следовали  многие  другие,  и  в  них  часто

встречалось имя Рябцева. Как ни  сухи  и  ни  скудны  были  строки  полковой

хроники, все же они с уверенностью свидетельствовали, что  Петр  Рябцев  был

одним из самых активных и отважных летчиков своей части.

 В конце июня полк был отозван с фронта в Москву и получил на вооружение

новые Яки (самолеты конструкции  А.  С.  Яковлева).  Затем  эскадрильям  его

поручили охранять воздушные подступы к Ленинграду, и Петр Рябцев оказался на

аэродроме Едрово. Немецкие самолеты рвались к  городу  Ленина,  в  небе  шли

непрерывные бои, и молодой летчик в эти дни принял участие в десятках жарких

воздушных схваток. 31 июля 1941 года Петр Сергеевич Рябцев героически  погиб

в бою над своим аэродромом.

 Там же, в военном  архиве,  нашлось  и  личное  дело  лейтенанта  Петра

Рябцева. Вот что я узнал из него.

 Петр Сергеевич Рябцев родился в 1915  году  в  большой  рабочей  семье,

которая жила в заводском поселке Красный Луч в Донбассе.

 Окончив  семилетку,  16-летний  комсомолец  Петя  Рябцев   поступил   в

заводскую школу ФЗУ, а потом работал в цехе  этого  завода  электромонтером.

Когда комсомол призвал молодежь  вступить  в  ряды  Воздушного  Флота,  Петр

Рябцев сразу же откликнулся на призыв. В 1934 году он  становится  курсантом

авиационной школы и успешно заканчивает ее.

 В аттестациях и характеристиках, которые приложены к личному делу П. С.

Рябцева, о нем говорится как о  патриоте,  хорошем  товарище,  инициативном,

энергичном комсомольце, как о пилоте, хорошо овладевшем своей профессией.  С

1938 года Петр Рябцев - кандидат, а с 1940 года - член КПСС.

 Это были лишь краткие, по-анкетному казенные сведения, но  уже  из  них

передо мной вставал образ юноши, смелого защитника Родины в годы войны.

 Летом 1957 года я рассказал о лейтенанте Петре Рябцеве и о его  подвиге

в очерке, который был напечатан "Комсомольской  правдой".  Я  надеялся,  что

родные и друзья Петра Рябцева прочтут его и  помогут  нам  узнать  больше  о

герое. Так и случилось.

 В тот день, когда был опубликован очерк, в  редакцию  позвонил  главный

инженер одной из крупных подмосковных  строек  Филипп  Рябцев,  родной  брат

Петра. А еще через две недели в газете появилась его статья. Это был рассказ

о рабочей семье Рябцевых, вырастившей целое поколение молодых  тружеников  и

воинов.

 Глава  этой  семьи,  Сергей  Константинович  Рябцев,  60   лет   подряд

проработал кузнецом в Донбассе на том же заводе. Он умер незадолго до  того,

как я начал искать  следы  его  героически  погибшего  сына.  А  мать  Петра

Рябцева, Ирина  Игнатьевна,  была  еще  жива.  Женщина,  родившая  десять  и

вырастившая девять сыновей, она награждена  орденом  Материнской  славы  1-й

степени и жила в заводском поселке вместе со старшими детьми.

 Сергей Рябцев начал  трудовой  путь  задолго  до  революции.  Дружба  с

рабочими-большевиками привела его на дорогу революционной борьбы.  Несколько

раз  он  смело  выступал  перед  хозяевами  как  защитник  прав  рабочих   и

пользовался любовью и уважением товарищей. В 1917 году, как только в Донбасс

пришла Советская власть, Сергей  Константинович  Рябцев  был  избран  первым

председателем заводского комитета профсоюзов. А в 1924 году рабочие Донбасса

послали его своим делегатом в Москву на похороны В. И. Ленина.

 Человек, прошедший суровую  жизненную  школу,  старый  кузнец  воспитал

своих детей в духе лучших рабочих традиций,  прививая  им  любовь  к  труду,

преданность Родине и партии. Дружно жила эта большая семья.

 До революции Рябцевы занимали маленькую квартиру - две комнаты,  причем

одна была отведена сыновьям. Все девять мальчиков спали  на  нарах,  которые

сколотил  им  отец.  В  доме  была  заведена  строгая  дисциплина,  и   отец

внимательно следил за поведением сыновей. Например, уходя из дому, каждый из

братьев - в том числе и взрослые - обязан был говорить, куда  и  на  сколько

времени он идет. Дома у всех были свои обязанности  по  хозяйству  -  стирка

белья, мытье полов, заготовка дров,  -  которые  мальчики  неукоснительно  и

добросовестно выполняли, разгружая от работы мать.

 После революции завод предоставил Рябцевым четырехкомнатную  просторную

квартиру. Жить семье стало легче. Старшие сыновья работали на том же заводе,

где трудился их  отец,  младшие  учились.  И  была  в  семье  Рябцевых  одна

нерушимая традиция: когда кому-нибудь из сыновей исполнялось  16  лет  и  он

заканчивал школу, отец покупал ему новый картуз и приводил к себе на  завод.

"Проработай три года, получи рабочую закваску, а потом самостоятельно  решай

свою судьбу. Ошибки не сделаешь", - говорил он.

 И все девять сыновей прошли эту рабочую школу на заводе.

 Трое братьев Рябцевых погибли в годы войны, защищая Родину.  Федор  был

директором одного из ленинградских заводов и пал  в  1941  году  в  народном

ополчении под Можайском. Алексей,  рядовой  солдат-зенитчик,  был  убит  под

Гродно, а Петр погиб, охраняя воздушные подступы к Ленинграду.

 Два старших брата Рябцевы - Иван и Владимир - проработали всю жизнь  на

заводе, где 60 лет трудился их отец, и вышли на пенсию.  Павел  до  сих  пор

работает там же токарем. Два брата - Александр и  Виктор  -  были  офицерами

Советской Армии.

 Филипп Сергеевич Рябцев вспоминал, как  в  начале  июля  1941  года  он

однажды вечером, вернувшись со службы  домой,  нашел  под  дверью  небольшую

записку от своего брата Петра. На клочке  бумаги  было  второпях  набросано:

"Дорогой братишка, был проездом, жаль, что не застал, времени в  обрез,  еду

получать  новую  машину.  Я  уже  чокнулся  в  небе  с  одним   гитлеровским

молодчиком. Вогнал его, подлеца, в землю. Ну, бывай здоров.  Крепко  обнимаю

тебя, твою жинку и сына. Петро".

 "Чокнулся" - это и  было  беглое  упоминание  о  воздушном  таране  над

Брестом.

 Два месяца спустя Филипп Рябцев получил сообщение о гибели  брата.  Эту

печальную весть получили также в Донбассе в семье Рябцевых,  и  тогда  самый

младший из братьев, Виктор, подал заявление в летную школу, стремясь  занять

место Петра в боевом строю.  Его  желание  было  удовлетворено.  Он  окончил

авиационное училище и сражался на фронтах. На его личном боевом счету больше

десяти сбитых фашистских самолетов.  После  войны  Виктор  Рябцев  служил  в

авиации и летал на новейших реактивных машинах. Только недавно  он  вышел  в

отставку.

 После опубликования статьи в "Комсомольской правде" и после того, как в

январе 1958 года я выступил по Всесоюзному радио  с  рассказом  о  воздушном

таране над Брестом, пришло несколько десятков писем.  Мне  писали  родные  и

знакомые Петра Рябцева и просто  радиослушатели  и  читатели.  Взволнованное

письмо, полное и материнской боли, и гордости за  сына,  прислала  74-летняя

мать Петра Рябцева, Ирина  Игнатьевна.  Поделились  воспоминаниями  о  герое

друзья его детства, юности и бывшие боевые товарищи.

 Но, конечно, самыми интересными были свидетельства участников того боя,

в котором Петр Сергеевич Рябцев совершил воздушный таран. Вот что написано в

письме, полученном из Ленинграда:

 "Вам пишет офицер запаса гвардии полковник Мажаев Николай Павлович, тот

капитан Мажаев, который 22/VI - 41  года  вместе  с  летчиками  лейтенантами

Жидовым, Рябцевым и Назаровым вел описанный Вами бой.

 Динамика боя, если мне не изменяет память, описана  правильно.  В  этом

неравном бою, когда у нас на исходе были  боеприпасы,  встала  необходимость

выйти из боя. Лейтенант Петр Рябцев, уже не имея патронов, совершает таран и

этим приводит в смятение группу вражеских самолетов - они  выходят  из  боя.

Сам Петр Рябцев покинул самолет и благополучно приземлился, воспользовавшись

парашютом. Таран Петра Рябцева - не случайное столкновение, как  это  иногда

имело  место  в  дни  войны,  не  результат   безвыходности   положения,   а

сознательный, расчетливый, смелый и связанный с определенным  риском  маневр

бойца во имя победы.

 Жаль Петра Рябцева, что рано погиб, а еще больше  жаль,  что  забыли  о

нем.

 Петр Рябцев погиб 31 июля 1941 года  при  взлете  в  момент  штурмового

налета большой группы самолетов "Ме-110" на наш аэродром.

 Упал П. Рябцев  в  двухстах  метрах  от  наблюдательного  пункта  штаба

дивизии, в кустарник. Искали его два-три дня, и когда случайно обнаружили  с

воздуха, то оказалось, что самолет был перевернут, шасси не убраны  (он  их,

очевидно, не успел убрать), в  районе  бронеспинки  и  фонаря  -  осколочные

пробоины очевидно, он был поражен осколками в голову".

 А вот как описывает памятный бой 22 июня 1941 года другой его участник,

бывший лейтенант, а ныне полковник, Герой Советского Союза Георгий Жидов. Он

описал его в газете "Советская авиация" 17 июля 1957 года.

 "...Стояла ясная погода. Между девятью и десятью часами утра  вражеские

самолеты  начали  бомбить  штаб  одного  нашего  соединения,  расположенного

недалеко  от  аэродрома.  Фашистских  бомбардировщиков   прикрывала   группа

истребителей.

 Мы вылетели звеном: капитан Мажаев, лейтенанты Рябцев, Назаров и я.  На

высоте примерно 3500 метров нам встретилась группа  самолетов  противника  -

"Ме-109".

 Завязался напряженный бой. Атака следовала за атакой.

 Наши летчики старались держаться вместе, чтобы  можно  было  прикрывать

друг друга. Бой  продолжался  8-10  минут.  Встретив  упорное  сопротивление

советских летчиков, гитлеровцы решили пойти  на  хитрость.  Четыре  самолета

"Ме-109" вошли в глубокий вираж, а четыре продолжали с нами бой. Кроме того,

"Хе-113" атаковали нас сверху.

 Создалось очень трудное положение. Я пошел в атаку на врага, а меня,  в

свою очередь, преследовал "мессер". Капитан Мажаев  взял  его  под  обстрел.

Одновременно фашистские "Ме-109", ранее вышедшие из боя  и  набравшие  вновь

высоту, стремились атаковать  Мажаева.  Наперерез  врагу  ринулся  лейтенант

Рябцев. В пылу боя  Петр  израсходовал  боекомплект,  а  преградить  путь  к

самолету Мажаева надо было во что бы то ни стало.

 Вот тут-то и созрело у отважного летчика  решение  -  таранить  ведущий

истребитель врага. Резко развернув свою "чайку", Рябцев пошел на сближение с

противником.

 Видно,  фашист  не  хочет  уступать.  Но  его  нервы  не   выдерживают:

гитлеровец накреняет самолет и пытается уйти вниз. Но поздно!  Рябцев  своим

самолетом ударил по вражеской машине. И тут же истребители, немецкий и  наш,

пошли к земле. Вскоре в воздухе появилось  белое  пятнышко  -  парашют.  Мы,

занятые боем, не смогли определить, кто спускался на нем.  Как  потом  стало

известно, парашют раскрылся у Рябцева, а гитлеровец врезался в землю  вместе

со своим самолетом..."

 Итак, не могло быть никаких сомнений в достоверности воздушного  тарана

над Брестом, совершенного в первый день войны между девятью и десятью часами

утра.  Этот  подвиг   был   документально   закреплен   в   истории   123-го

истребительного полка и подтвержден участниками воздушного боя.  Героическая

легенда, которую рассказали мне  несколько  лет  назад  защитники  крепости,

теперь превратилась в быль,  в  боевой  подвиг  донбасского  паренька  Петра

Рябцева.

 И когда я писал об этом подвиге в "Комсомольской правде",  я,  конечно,

думал, что  таран,  совершенный  Рябцевым  над  Брестом,  был  самым  первым

воздушным тараном Великой Отечественной войны. И вдруг обнаружилось,  что  я

ошибался.  Письма  читателей  и  радиослушателей  принесли  мне   совершенно

неожиданные известия. Боевая  история  нашей  авиации  оказалась  еще  более

удивительной и славной, чем я предполагал.

 Сначала московский слесарь Федор Ильин сообщил  мне,  что  около  шести

часов утра в  первый  день  войны  в  приграничном  местечке  Выгоде,  между

Белостоком и Ломжей, он видел, как неизвестный советский летчик на  самолете

"У-2" таранил атаковавший его "мессершмитт" и погиб сам,  сгорев  вместе  со

своей машиной, которая упала недалеко от дома, где жил тогда Ильин.

 Однако   вслед   за   этим   письмом   пришли   два   других    -    от

летчиков-комсомольцев А. Загоруйко, В. Кабака и Ю. Малецкого  и  от  бывшего

сержанта 12-го истребительного авиаполка  Алексея  Шанина  из  Волгоградской

области. Они рассказали мне о воздушном таране летчика  младшего  лейтенанта

Леонида Бутелина, служившего в одном полку с Шаниным. Леонид Бутелин еще в 5

часов 15 минут  утра  22  июня  1941  года  таранил  "Юнкерс-88"  над  своим

аэродромом Боушев,  в  30  километрах  от  города  Станислава,  на  Западной

Украине. Сам он при этом погиб.

 Оказалось,  что  таран  22-летнего  белорусского  комсомольца  Бутелина

записан в истории 12-го авиаполка. И я решил, что он и  был  первым  тараном

Великой Отечественной войны. Но прошло  несколько  дней,  и  почта  принесла

новые, неожиданные сюрпризы.

 Два бывших летчика - подполковник в отставке Андрю-ковский из Ярославля

и полковник запаса Молодов из Киева - сообщили, что  22  июня  еще  около  5

часов утра, то есть через полчаса после начала войны, их сослуживец по 46-му

истребительному авиаполку, старший лейтенант Иван Иванович Иванов, в  районе

Млынов, близ  города  Дубно,  на  Украине,  таранил  в  бою  "Хейнкель-111".

Погибший при этом  таране  старший  лейтенант  Иванов  за  свой  подвиг  был

посмертно удостоен звания Героя Советского Союза.

 Позднее комсомолец Корчевный из  Херсона  прислал  мне  газету  "Правда

Украины" со статьей, где приводилась цитата из боевой истории 46-го полка, с

описанием подвига И. И. Иванова.

 Казалось, теперь уже не было сомнений: первым  летчиком,  таранившим  в

воздухе вражескую машину в первый час  войны,  следовало  признать  уроженца

Московской  области,  старшего   лейтенанта   Ивана   Иванова.   Но   чудеса

продолжались: позднее выяснилось, что в это же самое время,  около  5  часов

утра,  на  другом  участке  фронта,  у  городка  Замбров,  таранил   в   бою

"мессершмитт" летчик 124-го  истребительного  авиаполка,  младший  лейтенант

Дмитрий Кокорев. Об этом мне сообщил старший лейтенант Львов, приложивший  к

своему письму выдержку из полковой истории, где описан подвиг Кокорева.  Сам

летчик, подобно Рябцеву, остался жив после тарана, вернулся в свою  часть  и

был награжден орденом Красного Знамени. Кокорев погиб уже позже, 12  октября

1941  года,  над  аэродромом  Сиверская,  защищая   воздушные   подступы   к

Ленинграду.

 Вот  к  каким  неожиданным  результатам  привели  меня  поиски   следов

неизвестного летчика,  таранившего  около  десяти  часов  утра  над  Брестом

вражеский самолет. Словно разматывался сказочный клубок - так развертывалась

передо  мною  героическая  история  нашей  авиации  в  первые  часы  Великой

Отечественной войны. Петр Рябцев, таран которого произошел между  девятью  и

десятью часами утра.  Неизвестный  советский  летчик,  в  шесть  часов  утра

таранивший "мессершмитт" в районе  местечка  Выгоды  на  маленьком  самолете

"У-2". Младший лейтенант Леонид Бутелин,  совершивший  свой  подвиг  в  пять

часов пятнадцать минут утра. И, наконец, два летчика - Иван Иванов и Дмитрий

Кокорев, которые совершили воздушные тараны около пяти часов утра.

 Но за кем же все-таки остается первый  таран  в  Великой  Отечественной

войне, спросит читатель: за Ивановым или за Кокоревым? Думаю, что установить

это со всей точностью будет просто невозможно. Да и важно  ли  это  в  конце

концов?

 Пусть все эти  имена  -  Дмитрия  Кокорева  и  Ивана  Иванова,  Леонида

Бутелина и Петра Рябцева - будут отныне и навсегда вписаны в боевую  историю

нашей авиации, и страна воздаст должное памяти  отважных  летчиков,  которые

грудью прикрыли небо Родины в грозный час войны.