География

    

Вся библиотека

Брокгауз и Ефрон

 

Справочная библиотека: словари, энциклопедии

Энциклопедический словарь
Брокгауза и Ефрона

 

География

 

— Составленное из двух греческих слов: γέα — земля и γράφω — пишу, изображаю, — название "география" значит "описание" или "изображение Земли". В последнем смысле оно чаще употреблялось в древности: Птолемей определяет Географию как искусство изображать Землю, т. е. составлять географические карты. Название "география" вошло в употребление у греков с III в. до Р. X., особенно со времени Эратосфена, тогда как зачатки Г. можно констатировать гораздо раньше, у египтян, вавилонян и ионических греков. Древнейшие описания Земли носили у греков название "периодов" (περίοδοι), т. е. "объездов"; название это применялось одинаково к картам и описаниям; им пользовались нередко и впоследствии вместо названия "география"; так, Арриан называет этим именем общую Г. Эратосфена. Одновременно употреблялись также названия "перипл" (περίπλος) в смысле морского объезда, описания берегов, и "периегез" (περιήγησις) — в смысле сухопутного объезда или путеводителя. Страбон противопоставляет "периплы" с их перечислениями гаваней, как односторонние описания мореходов, не собирающих сведений о странах, удаленных от берегов, — "периегезам", содержащим в себе подробное описание стран, и таким географическим трудам, как Эратосфенов, имевшим задачей астрономическо-математическое определение величины земного шара и вида и распределения "обитаемой земли" (ήοίκουμένη) на его поверхности. Название "периегезов" Страбон придает и частям своего собственного сочинения, подробно описывающего известные тогда страны, иногда, впрочем, смешивая термины "периегез" и "перипл", тогда как другие авторы явственно отличают периплы от "периегезов", причем у некоторых позднейших авторов название "периегез" употребляется даже в смысле наглядного представления всей обитаемой земли. Есть указания, что "периоды" или "периплы" (рядом с документами или грамотами об основании городов, "ктизисами") были первыми греческими манускриптами, первыми опытами применения заимствованного у финикийцев искусства письма. Составители "объездов" назывались "логографами"; они были первыми греческими писателями-прозаиками и предшественниками греческих историков. Геродот пользовался ими немало при составлении своей истории. Немногие из этих "объездов" дошли до нас, и то более позднейшего времени: некоторые из них, как "Перипл Красного моря" (I в. после Р. X.) или "Перипл Понта Эвксинского" — Арриана (II в. после Р. X.), составляют важные источники для древней географии. Формой перипла пользовались в позднейшее время и для описания "обитаемой земли", совершая вокруг нее как бы мысленный, воображаемый объезд. Такой характер имеет, например, география Помпония Мелы (I в. после Р. Х.) и др. Название "объезд" было в данном случае тем более подходящим, что древнейшее представление греков о Земле соединялось с представлением о круге. Это представление, естественно вызываемое круглой линией видимого горизонта, встречается уже у Гомера, где оно имеет только ту особенность, что земной диск представлялся омываемым рекой "Океаном", за пределами которой помещалось таинственное царство теней. Океан — река уступил скоро место океану — морю в смысле внешнего моря, омывающего кругом обитаемую землю, но понятие о Земле, как о плоском круге, продолжало жить долго, по крайней мере в народном представлении, и возродилось с новой силой в средние века. Хотя уже Геродот смеялся над теми, которые воображали себе Землю правильным диском, как бы выточенным искусным столяром, и считал не доказанным, чтобы обитаемая земля была окружена со всех сторон океаном, однако представление, что Земля есть круглая плоскость, несущая на себе в виде острова круглую же "обитаемую землю", господствовало в период древнейшей ионической школы. Оно нашло себе выражение и в картах Земли (см. "Карта"), которые также делались круглыми и первая из которых приписывается обычно Анаксимандру. [До нас дошло известие о круглой карте Аристагора Милетского, современника Гекатея, исполненной на меди и изображавшей море, землю и реки. Из свидетельств Геродота и Аристотеля можно заключить, что на древнейших картах обитаемая земля изображалась также круглой и омываемой кругом океаном; с запада, от Геркулесовых столбов, середина ойкумены была прорезана внутренним (Средиземным) морем, к которому с восточной окраины подходило восточное внутреннее море, и оба эти моря служили к отделению южного полукруга Земли от северного.] Круглые плоские карты были в ходу в Греции еще во времена Аристотеля и позже, когда шаровидность Земли уже была признана почти всеми философами.

 

Это представление о шаровидности Земли, принимавшееся уже Пифагором и его школой, но обставленное впервые более убедительными доказательствами у Аристотеля, должно было оказать существенное влияние и на представление о виде и положении ойкумены. Исследования об отношении видимого годового пути Солнца к находящемуся в центре мира земному шару привели к уяснению различных и изменяющихся состояний освещения Земли и отдельных частей ее поверхности. Проектирование на небесную сферу солнечного пути с применением сведений о тропиках и полярных кругах позволило различить на небе пять зон, которые были перенесены затем на сферу Земли и явились здесь в качестве зон климатических. Парменид и Аристотель, основываясь на доходивших из отдаленных стран преувеличенных сведениях, развили теорию о недоступности для органической жизни полярных (холодных) и тропической (жаркой) зон и о возможности существования человека (и организмов вообще) лишь в пределах умеренных зон. Теория эта, оспаривавшаяся Эратосфеном, Полибием, Страбоном и Птолемеем и опровергаемая уже тем хорошо известным с отдаленной древности фактом, что в Африке за пределами тропика Рака с давних пор существовало государство Мероэ, — тем не менее пользовалась широким распространением и господствовала даже в средние века. Обитаемая земля признавалась расположенной в пределах северной умеренной зоны и представлялась большим островом с очертаниями в виде трапеции, хламиды, пращи и т. п. Это не исключало, по мнению некоторых, возможности, что существуют и другие подобные земли — на противоположной стороне этой же зоны или в пределах другой, южной умеренной зоны; но предположения эти оставались чисто спекулятивными, подобно рассуждениям относительно существования материков и людей на какой-либо другой планете. Единственный реальный объект составляла известная обитаемая земля, точнее — известная ограниченная область этой ойкумены, пределы которой более или менее расширялись к северу, востоку и югу на основании считавшихся вероятными соображений и догадок. При этом математические выводы относительно соотношения осей, кругов и точек концентрических сфер утвердили убеждение в возможности путем измерения небольшой части земного меридиана и параллельного ему, разделенного на градусы, небесного круга вычислить окружность земного шара, что и было выполнено впервые Эратосфеном при помощи наблюдения за высотой солнца в полдень, в день весеннего равноденствия, в Александрии, когда предполагалось, что южнее, в Сиене, на том же меридиане солнце стоит в зените. Эратосфен нашел окружность Земли равной 252000 стадиям (40 стадий = 6,3 км). Это дает величину градуса — 110,25 км, число весьма близкое к действительному, что должно, впрочем, быть приписано случайному совпадению. Аристотель принимал 400000 стадий, а Посейдоний и Птолемей — 180000 ст.

 

Главной задачей Эратосфена (III в. до Р. X.) было составление или построение на новых, более точных данных карты мира или, точнее, — обитаемой земли. Живя в центре тогдашнего просвещения, в Александрии, при дворе Птолемеев, Эратосфен мог воспользоваться всеми географическими сведениями, скопившимися здесь после похода Александра Македонского в Азию и после основания там греко-бактрийского царства, а также доходившими из разных стран через посредство многочисленных греческих мореходов и торговцев. Из этих сведений можно было вывести приблизительное заключение об относительном положении и взаимных расстояниях различных пунктов в известной тогда области земной поверхности и ориентировать их по отношению к некоторому числу точек, определенных астрономически, именно по их географической широте. Определений долготы при тогдашних недостаточных средствах почти не было, да и определения широты были еще крайне неточны. При нанесении этих точек на карту Эратосфен еще не пользовался градусной сетью, хотя и употреблял некоторые координаты, а именно пользовался так называемой "диафрагмой" своего предшественника Дикеарха, под которой разумелась линия, проведенная от Геркулесовых столбов вдоль Средиземного моря через Мессинский пролив и южную оконечность Пелопоннеса к Родосу и Исскому заливу, а затем вдоль южной подошвы широкого хребта Азии, Тавра, продолжавшегося, как полагали, до восточной окраины Азии. Перпендикулярно к этой линии, принимавшейся параллельной экватору и развернутой на плоскость, проводилась другая, соответствующая, как думали, меридиану и проходившая по Нилу — от Мероэ и Сиены до Александрии и отсюда через Родос и Византию к устью Борисфена, или Днепра. Эти две взаимно перпендикулярные между собой линии уже облегчали построение карты; но кроме того, Эратосфен, а после него и Гиппарх, проводили еще ряд других линий, соответствующих параллелям и меридианам, через большее или меньшее число известных им пунктов, но не в равных между собой расстояниях, а как приходилось. Размеры обитаемой земли принимались при этом вдвое большими по долготе, чем по широте, и согласно установившимся воззрениям допускалось, что обитаемая земля окружена, как остров, со всех сторон океаном, внедряющимся в нее местами в виде больших заливов, как "внутреннее", или "наше море" (впоследствии — Средиземное) на западе, как моря Красное и Персидское на юге и Каспийское на севере; последнее весьма долго считалось стоящим в соединении с Северным океаном. Карта Эратосфена, подвергаясь изменениям в подробностях, продолжала господствовать в основных своих чертах до конца I в. после Р. X.; карты Страбона и Помпония Мелы (I в. после Р. X.) давали, в сущности, такое же общее представление. [У Помпония Мелы, впрочем, является впервые сведение о Codanus sinus и острове Codanovia, под которыми можно понимать южную часть Балтийского моря и полуостров Скандинавию, а также о соединении Каспийского моря с Северным океаном длинным и узким проливом "quasi fluvius", — как бы первый намек на Волгу.]. Существенный прогресс в картографии последовал только ко II в., когда благодаря расширившимся в эпоху Римской империи торговым сношениям, морским и сухопутным, получены были сведения о странах, остававшихся ранее почти или совершенно неизвестными, как-то: Южной и Восточной Азии, тропической Африке и Средней Европе. Воспользоваться всеми этими новыми данными и на основании их "реформировать" карту Земли поставил себе задачей александрийский астроном и географ Птолемей, который при помощи материалов, собранных его предшественником Марином Тирским, действительно составил карту, соединившую в себе все тогдашние географические сведения и служившую затем в течение веков главным кодексом картографических данных. Карта эта представляла прогресс во многих отношениях, между прочим и в том, что при начертании ее Птолемей пользовался правильной градусной сетью и у него впервые введены определенные термины, соответствующие понятиям о географической широте и долготе. Птолемею же принадлежит введение обозначений "топография" и "хорография" для отраслей знания о географическом положении обитаемых пунктов и естественных местностей земной поверхности (гор, рек). Пределы известного мира раздвинулись на карте Птолемея значительно: на юг — за истоки Нила до широт, соответствующих нынешнему Занзибару и даже Мозамбику; на восток — до северного и южного Китая и до Индокитайского полуострова (до проблематической гавани Каттигары); на север — до Скандинавии и нынешней северной России, причем Каспийское море впервые явилось замкнутым, со впадающей в него большой рекой Ра (Волгой) и меньшей — Даих (Яик?), хотя и вытянутым более по долготе, чем по широте. Оставив за неимением сведений границы суши на севере, востоке и юге неопределенными, Птолемей допустил крупную ошибку, признав, что восточный берег Африки поворачивает в тропической области к востоку и соединяется с берегами юго-восточной Азии, превращая, таким образом, Индийский океан в замкнутое восточное Средиземное море. Несмотря на эту и многие другие важные ошибки, карта Птоломея далеко превосходила как предшествовавшие карты I века, так и многие позднейшие — средних веков. Мало того, трактат Птолемея послужил впоследствии важным стимулом к развитию землеведения арабов, а затем, в эпоху возрождения наук, и для нового расцвета картографии в Западной Европе. Вопросами математической географии и картографии еще далеко не исчерпывалась деятельность писателей классической древности в области землеведения. Они оставили нам многочисленные описания стран и населяющих их народов, то в форме введения или дополнений к истории известной страны, то в виде самостоятельных трактатов, "объездов", "периегезов" или более систематических обзоров известных тогда частей обитаемой земли. В исторических сочинениях Геродота, Фукидида, Полибия, в мемуарах Юлия Цезаря, в естественной истории Плиния, особенно же в большой географии Страбона мы находим множество географических данных о разных странах. Наконец, следует упомянуть о тех зачатках общего землеведения и физической Г., которые мы находим в классической литературе и притом начиная с древнейшей эпохи — ионической школы. Эти зачатки представляют иногда характер чистейшей фантазии и совершенно произвольных догадок, но в них видна все-таки работа мысли и стремление объяснить естественными причинами сложные и загадочные явления природы. Некоторые замечания о влиянии климата и среды на человека — у Гиппократа; его же мысли о происхождении ветров и об их отношении к морю и ко временам года; различные догадки о причинах разлива Нила; теория постепенного уменьшения вод на земной поверхности, вызванная нахождением вдали от моря ископаемых раковин и соляных озер и наблюдениями над образованием дельт, занесением осадками бухт и т. д.; наблюдения и соображения относительно вулканических явлений и землетрясений; даже попытка (Анаксимандра) свести все космические явления к процессам движения — все это мы встречаем уже у древнейших греческих мыслителей. Еще более замечательные наблюдения и соображения мы находим у позднейших писателей, особенно у Аристотеля в его "Метеорологии" (обнимавшей, кроме воздушных явлений, также рассуждения об элементах, небесных светилах, о мировом эфире, об основных свойствах тел и т. п.); у Дикеарха, которому мы обязаны первыми геометрическими измерениями горных вершин, высота которых у древних, вообще, преувеличивалась; у Посейдония, положившего начало физике моря, особенно изучению морских приливов; у Страбона, который первый пытался классифицировать формы земного рельефа, сопоставлял данные о размывающей силе потоков, доказывал уменьшение температуры и обеднение флоры с поднятием на горы, догадывался, что Везувий есть потухший вулкан, и связывал с большим или меньшим расчленением страны исторические судьбы ее обитателей; наконец, у Сенеки, который в своих "Naturales Quaestiones" подробно разобрал происхождение, размывание и отложение текучих вод и их нивелирующую деятельность, допустив в то же время, подобно нептунистам нового времени, периодически повторяющиеся потопы, а в шестой книге представил обстоятельный анализ землетрясений и вулканов, предваряя до некоторой степени позднейшие гипотезы Л. фон-Буха и А. Гумбольдта. Страбоном и Сенекой заканчиваются вклады древних в физическую Г. Александрийская школа астрономо-географов, начиная от Эратосфена и Гиппарха и кончая Птолемеем, мало интересовалась этой отраслью знания; она придавала Г. односторонний характер и вызвала отчасти реакцию, например, у Полибия и Страбона, которые связывали землеведение более с историей, видели в первом основу или введение к последней и относили астрономическо-математическую Г. в специальную область занятий геометрией.

 

Средние века, составляющие в истории наук вообще период упадка, представляют, особенно в первой своей половине, эпоху регресса и по отношению к землеведению. Географические воззрения складываются в эту эпоху под влиянием Библии, с одной стороны, и дошедших остатков классической образованности, с другой; понятие о шарообразности Земли утрачивает свою доказательность. По представлению Козьмы Индикоплова (VI века), Земля устроена по типу ветхозаветной скинии и имеет форму прямоугольной плоскости, вдвое большей в длину, чем в ширину, на краях которой возвышаются кристальные стены, сходящиеся вверху сводом, так что в общем Земля имеет вид замкнутой камеры. Посредине прямоугольной плоской Земли находится такой же формы остров, "обитаемая земля", соответствующая трапезе скинии и окруженная океаном, который образует четыре больших залива (моря: Римское, Красное, Персидское и Каспийское) и отделяет лежащую на востоке недоступную для человека другую землю — земной рай, откуда вытекают четыре реки, появляющиеся затем на обитаемой земле в виде Нила, Ганга, Тигра и Евфрата. Эти и другие странные представления заимствованы Козьмой из учений Антиохийской (сирийской) школы богословов и пользовались значительным авторитетом, особенно на Востоке и на Западе; под влиянием их было составлено несколько четырехугольных карт Земли. Большее распространение имела, однако, здесь теория, придававшая Земле очертания диска, т. е. воспроизводившая древнегреческое представление о земном круге с известными изменениями, обусловленными христианской доктриной. Так, в эпоху Ионической школы центром мира (земного круга) признавалось дельфийское святилище, а теперь место последнего заступил Иерусалим с гробом Господним. Число круглых средневековых карт Земли было очень велико; с течением времени они становились более подробными в деталях, и мало-помалу пределы их расширялись в соответствии с расширением сведений об отдаленных странах и с укоренявшимся представлением о шарообразности Земли. Это аристотелевское представление, допускавшееся уже некоторыми отцами церкви, например, Василием Великим и Григорием Богословом, получает еще большее значение у Исидора Севильского и Беды Достопочтенного и вообще становится господствующим у передовых мыслителей, начиная с VIII в.; Альберт Великий, Роджер Бэкон, Фома Аквинский, Викентий из Бовэ, Данте подтверждают его новыми доводами, хотя только в конце пятнадцагого века делается попытка (Мартином Бехаймом) изобразить Землю действительно в виде шара, т. е. глобуса.

 

Характерным фактом для положения землеведения как науки в средние века может считаться то, что термин "география" в это время почти совершенно выходит из употребления. В монастырских школах элементы географии преподавались под названием "геометрии", хотя в состав их входили также сведения о странах и народах. Марциан Капелла тоже озаглавил "Геометрией" шестую книгу своей энциклопедии, посвященную географии. Чаще географические трактаты и рассуждения того времени носили описательные названия, например, "о природе вещей", "о вселенной", "об измерении земного круга", "о природе стран" и т. п. Кроме того, было еще в ходу название "Космография", "Космиметрия", почти в том же значении, как "геометрия" и "география".

 

Расширение сведений о земной поверхности продолжалось, однако, и в средние века, хотя при разобщенности тогдашних европейских народов и малом интересе к действительному познанию стран многие из этих сведений не получали распространения и даже снова забывались впоследствии. Так, датчане и норманны уже рано стали плавать по Балтийскому морю, северному Атлантическому океану и Ледовитому морю, заселили Исландию, утвердились в Гренландии, проникли даже к берегам Северной Америки и посещали берега Белого моря и Биармии; тем не менее сведения об этих открытиях долго оставались неизвестными и об открытии, например, Америки (Винландии) ничего не было известно во времена Колумба. Гренландию еще в XVI в. изображали на картах полуостровом Европы; Балтийское море только в XI в. было признано замкнутым на севере, а Скандинавия — полуостровом; наконец, что касается северных берегов Европейской России, то их пришлось вновь открывать английским и голландским мореходам в XVI в. во время их экспедиций для проложения северо-восточного пути в Индию. Более плодотворными оказались открытия миссионеров и путешественников XIII и XIV веков в Центральной, Восточной и Южной Азии. Плано-Карпини и Рубруквис доставили первые сведения о монголах и о занятых ими странах; но особенно важное значение имели данные, собранные Марко Поло во время его путешествия в Китай, пребывания там в течение 18 лет при дворе Кублай-хана и возвращения морем вокруг южной Азии. Утверждение владычества монголов, покровительствовавших торговле, привело к открытию сухопутного караванного пути из Таны (близ нынешнего Азова) в Кимбалик (Пекин), через южную Сибирь, среднюю и центральную Азию. Понятие об этом пути мы можем получить из так называемой Каталанской карты 1375 г., исполненной для французского короля Карла V на острове Майорке. Здесь путь этот изображен наглядно, с шествующими караванами и с прибавлением многочисленных надписей (легенд), уясняющих особенности стран и их жителей. Страны Азии представлены здесь, очевидно, по расспросным сведениям, причем главное внимание обращено на нанесение путей (как в римских дорожных картах, образцом коих может служить так называемая Tabula Pentingeriana); тем не менее, в очертании берегов Южной Азии, например, в треугольной форме Индостана, замечается очевидный прогресс, обязанный, по-видимому, новым данным, полученным от путешественников XIV в. — Одорико де Порденоне, Никола да Конти и др. Но еще гораздо большая верность очертаний может быть констатирована по отношению к южной Европе, особенно к берегам Черного и Средиземного морей, отчасти также к атлантическим берегам Испании, Франции и т. д.; это указывает на существенное улучшение в картографических методах. Анализ Каталанской карты показывает, что географическими источниками, кроме сведений, дошедших от древности, и новых, полученных от путешественников, служили также мифические легенды, унаследованные от классической эпохи или создавшиеся уже во времена христианства (к последним принадлежат, например, легенды о земном рае на востоке, о Гоге и Магоге — страшных, неведомых народах на севере, о царстве Попа Ивана и т. п.). Более положительные данные — собранные арабскими путешественниками и картографами и особенно в данных итальянских морских карт, или так называемых "портуланов". Начиная с VIII в., с принятием ислама арабы постепенно распространяют свое владычество от Инда до Испании и от Кавказа до тропической Африки; но еще шире распространяются торговые сношения арабов, достигая, с одной стороны, берегов Камы и Балтийского моря, с другой — Малайского архипелага. Выступив в качестве культурного народа, арабы усваивают себе греческую образованность, уже в IX в. переводят астрономический трактат Птолемея (Μεγάλη σύνταξις — "Великое построение", у арабов — Альмагест); занимаются астрономическим определением положения мест, составляют карты, совершают путешествия в самые отдаленные страны. Арабы содействовали, между прочим, и возрождению Г. Птолемея. На арабских картах, например, круглой Эдризи (XII в.), можно отметить очевидный прогресс сведений по отношению к Каспийскому морю и соседним с ним странам, к Индии, тропической Африке и т. д. — сведений, не оставшихся без влияния и на позднейшие европейские карты, например, Фра Мауро, XV в. Но гораздо более важное значение в картографическом отношении имели итальянские портуланы, сменившие собой до некоторой степени древнегреческие периплы с тем только различием, что периплы заключались в описаниях путей и особенностей берегов, тогда как портуланы представляли собой морские карты с нанесенными на них многочисленными пояснительными надписями. [Относительно греческих периплов полагают, что они не сопровождались картами. Норденшильд считает это положение недоказанным.] Происхождение портуланов совпадает с эпохой введения в употребление компаса (в XIII в.), благодаря которому итальянцы стали первыми европейскими моряками, господствуя в Средиземном в Черном морях и проникнув в Атлантический океан, где они проложили морской торговый путь во Фландрию и открыли Канарские и Азорские острова (в XIV в.). Пользование компасом дало возможность изображать гораздо правильнее очертания берегов, вследствие чего итальянские морские (так называемые компасные) карты с нанесенными на них компасными и ветровыми розами получили значение наиболее точных карт, которыми пользовались еще в XV-XVI веках все мореходы. До последнего времени, правда, полагали, что эти портуланы (большей частью рукописные, на пергаменте) имели малое влияние на развитие научной географии; однако Норденшильд показал, что именно этим картам и обязана европейская картография XVI века своим существенным прогрессом.

 

Сравнительно низкое положение занимала в средние века физическая география, почерпавшая свое содержание из немногих писателей древности, Плиния, Солина и др. В XIII веке, однако, распространяется в западной Европе знакомство с Аристотелем и Птолемеем, первоначально путем переводов с арабского, а затем и непосредственных переводов с греческого на латинский. Тем не менее почти до начала новых веков мы видим господство среди ученых многих весьма наивных географических воззрений, отчасти заимствованных у классической же древности. Такова, например, теория о неодинаковом уровне океана, о большей высоте его на севере и его понижении на юге, объясняемом эксцентричностью сфер суши и воды, причем сфера суши представлялась плавающей в сфере воды и выступающей в одном месте над поверхностью последней. Эта теория была, впрочем, опровергаема еще в XIII в. Данте, который доказывал невозможность эксцентричности водной сферы и несомненность одинакового расстояния поверхности океана от центра Земли. Другое воззрение, заимствованное всецело у древних, заключалось в допущении подземного течения рек, причем признавалось, что общее начало всех источников — в океане, вода которого просачивается сквозь землю, освобождается там от соли, собирается в подземные бассейны и выходит на поверхность земли пресной, поднимаясь даже до вершин гор, откуда берут начало величайшие реки. Поднятие это объяснялось или гидростатическим давлением, или притяжением Солнца и звезд. Неравномерным распределением звезд на небесном своде и большим или меньшим расстоянием от Земли некоторые думали даже объяснить вариации рельефа земной поверхности (Ristoro da Arezzo), хотя уже Альберт Великий указывал, как на более вероятную причину, на землетрясения, способные производить трещины и вздутия земли напором подземных ветров. Что касается вулканических явлений, то объяснение их встречало затруднение в той Аристотелевской теории, по которой четыре основных элемента: огонь, воздух, вода и земля — должны быть расположены по степени их относительной легкости, т. е. земля в центре мира, а огонь на его периферии. Следуя этой теории, многие мыслители (например, Данте) допускали прогрессивное увеличение холода к центру Земли, хотя этому допущению и противоречили такие явления, как извержения вулканов или горячие ключи, объясняемые некоторыми (например, Альбертом Великим) самовозгоранием залежей серы или неимеющих себе выхода серных и нефтяных даров. Но уже Григорий Богослов и Ефрем Сирин принимали существование подземного огня и его влияние не только на вулканические явления, но и на поддержание известной температуры Земли, необходимой, как принималось, и для растительности. Во всяком случае, как по отношению к вулканическим и тектоническим явлениям, так и к вопросам гидрографии и метеорологии средние века не сделали заметного шага вперед.

 

Конец XV и начало XVI века — эпоха великих географических открытий — была также эпохой возрождения научной географии. Проложение морского пути в Индию в объезд Африки и открытие Америки вызвали существенное расширение пространственных сведений о земной поверхности. Интерес к землеведению стал проявляться еще ранее в связи с возрождением наук вообще и выразился прежде всего в возрождении астрономии и математики благодаря особенно Пейрбаху, Региомонтану и их ученикам, затем в многочисленных латинских изданиях географии Птолемея с воспроизведением его карт (первое издание с картами Николая Дониса, 1482 г.), в нюрнбергском глобусе рыцаря Мартина Бехайма, в географических трудах Рингмана, Вальдзеемюллера и их сочленов по так называемой "гимназии" в Сен-Дье (Saint-Dié в Лотарингии) и т. п. Известия об открытии Колумба и путешествиях Америго Веспуччи, изложенные в их письмах, переведенных на несколько языков и выдержавших ряд изданий, внесли заметное оживление в деятельность кабинетных географов и были отчасти поводом к появлению "Cosmographiae Introductio" Вальдзеемюллера, послужившей первым образцом для других позднейших космографий и интересной еще тем, что в ней впервые было предложено назвать "Америкой" вновь открытую землю, описанную Америго Веспуччи под именем "Mundus novus". Рингману и Вальдзеемюллеру обязано своей подготовкой знаменитое страсбургское издание Птолемея 1513 года, превзошедшее по своему изяществу все предыдущие и многие из последующих и заключавшее в себе, кроме традиционных 27 карт Птолемея, еще 20 tabulae novae, а именно новые карты некоторых государств Средней и Западной Европы, карту новых открытий на западе (по португальским портуланам) и общую карту Европы по новым данным, преимущественно итальянских портуланов. За изданием 1513 года последовал в Германии же — в Нюрнберге, Базеле, Кельне — целый ряд других изданий Птолемея, и здесь же появились первые попытки компиляции и вульгаризации астрономических и географических данных — в космографиях П. Апиана и Себастьяна Мюнстера, снабженных массой рисунков и выдержавших десятки изданий. В научном отношении космографии XVI в. отзывались, однако, вполне средневековым духом: легенды о баснословных странах и морях воспроизводились с такой же тщательностью, как и известия о действительных народах. Тем не менее, литературе этой нельзя отказать в немаловажной доле влияния на распространение и развитие географических сведений.

 

К концу XVI в. Германия в отношении картографии отступает мало-помалу на второй и третий план, особенно с эпохи 30-летней войны и до конца XVIII века. Наиболее известные картографы конца XVI в. были Авраам Ортелиус и Герард Меркатор, по своему образованию и деятельности — голландцы. Ортелий в своем "Theatrum orbis terrarum" дал первый образец географического атласа в современном смысле. Страстный картограф и искусный гравер, он собирал всюду новые и лучшие карты и тщательно воспроизводил их, указывая всегда источник и дату и украшая по обычаю того времени изящными виньетками. Но он не был специалистом-ученым, как Меркатор, который не довольствовался простым воспроизведением имющихся карт, а пользовался ими как материалом, сличал, исправлял и взаимно дополнял их, придумывал новые, более подходящие проекции и снабжал свои "атласы" учеными комментариями. [Особенное значение имеют отдельные большие карты Меркатора, как-то: Европы и всей Земли в Меркаторской проекции; Facsimile их изданы недавно Берлинским Географическим Обществом.] Меркатору же принадлежит и введение названия "атлас" для собрания карт Земли, по имени известного мифического Атланта, держащего на себе земной шар. [Изображение Атланта, держащего на себе земной шар, украшает обычно заглавный лист атласов Меркатора.] Продолжателями Меркатора были голландские фирмы Hondius, Jansson, Blaeu, доведшие число карт в их атласах до 400 и более и игравшие выдающуюся роль в области картографии до конца XVII в. Голландцам же принадлежала заслуга первого точного тригонометрического измерения части земного меридиана (W. Snellius определил в 1615 г. расстояние между Bergen op Zoom и Alkmaar с ошибкой только на 2/57) и составления первого опыта "общей географии" Варением в 1650 г. Это последнее сочинение (В. Varenius, "Geographia generalis, in qua affectiones generales telluris explicantur". Амстердам, 1650), выдержавшее несколько изданий (из них лучшее 1672 г., исправленное Исааком Ньютоном), может считаться важным моментом в развитии научной Г. Особенное внимание обратил на него впоследствии Ал. Гумбольдт, указавший на широкое применение в нем сравнительного метода для обоснования физического землеведения, выразившееся, например, в сравнении направления горных цепей, составлении списков действующих и потухших вулканов, изучении распределения островов, в опытах объяснения морских течений сложным влиянием ветров, различными степенями солености воды и конфигурацией берегов и т. п. Как ни важно, однако, было сочинение Варения по своей идее и системе, влияние его за пределами узкого круга специалистов-ученых не могло быть значительным, да и многие отделы землеведения были тогда еще слишком мало разработаны, чтобы дать возможность плодотворных обобщений. [Около того же времени, как вышло сочинение Варения, появились и др., имевшие тоже задачей поставить географию на новые научные основания, таковы: Riccioli, "Geographia et Hydrographia reformata" (Венеция, 1672), и Davity, "Le Monde" (Р., 1660), в котором приведены были впервые статистические сведения о европейских государствах, об их финансах и военных силах.] Как низко стояла тогда еще наука, можно заключить, например, из таких фактов, что ученые еще спорили о том, преобладает ли на поверхности Земли суша или океан, — вопрос, который только после плавания Тасмана (1642), обогнувшего с юга Австралию и Тасманию, стал решаться в пользу преобладания океана, причем должен был исчезнуть и предполагавшийся обширный южный полярный материк, фигурировавший на картах Земли в течение более столетия. Число пунктов, определенных астрономически, особенно по долготе, было крайне мало, протяжение Средиземного моря с запада на восток до самого конца XVII столетия принималось равным 52°, и только в 1694 г. ученик Кассини, Де-Шазелль, показал, что оно не более 41°41'. Средства для астрономического определения мест были еще весьма несовершенны; открытие Галилеем спутников Юпитера и их затмений только в 1666 г. вызвало появление таблиц Кассини, которыми можно было пользоваться для определения долгот, и только с 1753 г., со времени издания лунных таблиц Тобиасом Мейером, стало возможным пользование для той же цели определением лунных расстояний (расстояний Луны от Солнца и главных звезд), хотя попытки к тому делались и ранее. О высоте гор имелись тогда еще самые наивные представления; высоту кавказских вершин Риччиоли полагал (1672) в 7 нем. миль и даже высоты Альпийских гор преувеличивались втрое и более против действительного. Гидрография еще находилась в зачатке (Варений объяснял, например, морские приливы при помощи Декартовской теории вихрей), а метеорология только во второй половине XVIII века (с 1780 г., со времени основания академии в Мангейме) стала пользоваться термометром и барометром и при содействии корреспондентов в различных государствах Европы и даже вне ее. Вообще, потребовалось еще около полутора столетия — целая эпоха, которую Пешель в своей "истории географии" называет "эпохой измерений", — чтобы подготовить более твердые основания для научного сравнительного землеведения. Не перечисляя всех открытий и приобретений этой эпохи, продолжающейся до настоящего времени, мы сделаем только несколько указаний, могущих дать понятие о постепенном расширении и прогрессе научных исследований в данной области знаний.