СЛОВАРЬ ЮНОГО ФИЛОЛОГА

ЧЕХОВ А. П. ЯЗЫК ЕГО ПРОИЗВЕДЕНИЙ

Путь Антона Павловича Чехова в большую литературу был необычным. С 1880 по 1887 г. он сотрудничал в газетах и юмористических журналах («Стрекоза», «Осколки», «Будильник» и др.), где помещал рассказы, юморески, сценки, анекдоты, афоризмы, составлял шуточные объявления, календари, юмористические словари, вопросы и ответы и т. п. Роль «юмористического» прошлого в создании новаторского художественного мышления Чехова оказалась значительной. Многие художественные принципы, выработанные в это время, навсегда останутся в его прозе: никаких предварительных подробных описаний обстановки, экскурсов в прошлое героев и прочих подступов к действию — оно начинается сразу (разговор героев «надо передавать с середины, дабы читатель думал, что они уже давно разговаривают»,— отмечал Чехов в одном письме), отсутствие развернутых авторских рассуждений, их сугубая сжатость (там, где они есть вообще); и в ранних же произведениях — истоки знаменитых чеховских пейзажей. «Юмористическое» происхождение имеют и многие известные особенности чеховской драматургии — не связанные с действием или бессмысленные реплики персонажей, непонимание друг друга.

В основе сюжета юмористического рассказа лежит не биография героя или решение какой- то общей проблемы, а некая очень определенная бытовая коллизия, ситуация. Герой попадает не в ту обстановку (вместо своей дачи — в курятник), героя принимают за другого (проходимца за лекаря), простое, обыденное действие приводит к неожиданным результатам (человек умирает из-за того, что чихнул в театре) — все это коллизии, построенные на повседневных бытовых отношениях; без них не может существовать юмористический рассказ. Он может обладать глубоким содержанием — но оно надстраивается над этой предельно конкретной ситуацией. В ранних рассказах Чехова ситуация обозначается часто в первой же фразе. Мы еще не знаем — кто, но нам уже сообщено — где и что\ «На вокзале Николаевской железной дороги встретились...» («Толстый и тонкий»).

Герой юмористического рассказа погружен в мир вещей: он не существует вне ближайшего предметного окружения. И он изображается в бане, в больнице, в вагоне поезда, конки, с удочкой в руках; он «сращен» с обступившими его вещами. Таким же представляет человека и зрелый Чехов — важные философские диспуты его героев идут, например, во время купания, в тарантасе и т. п.

Он беспрестанно' обращался к новым формам, ситуациям из все новых и новых сфер жизни. Трудно назвать тот социальный слой, профессию, род занятий, которые не были бы представлены среди его героев: крестьяне и помещики, приказчики и купцы, полицейские, надзиратели и бродяги, следователи и воры, гимназисты и учителя, чиновники — от титулярного до тайного, солдаты и генералы, репортеры и писатели, дирижеры и певцы, актеры, художники, кассиры, священники, банкиры, адвокаты, охотники, почтальоны, дворники... Рождался писатель универсального соцйального и стилистического диапазона.

Вместе с этими героями в рассказы Чехова входил и их язык. Они говорят о гербовых сборах с залоговыми квитанциями («Житейские невзгоды»), атласе с муаром, кружевах бумажных, рококо, камбре («Полинька»), антисептике, тракции, козьей ножке («Хирургия», «Аптекарша», «В аптеке»), обсуждают достоинства револьверов тройного действия, центрального боя, капсильных («Мститель»), сообщают непосвященным, что такое галсы, фок, грот, брамсели и бомсалинги («Свадьба с генералом»). Диапазон лексики разных профессий и сфер все увеличивается. Расширение области изображения по сравнению с предшествующей литературой было тесно связано с более широким использованием самых разнообразных речевых стилей.

Огромную роль играет здесь не только словарь, но и характер повествования: рассказ может вестись, например, прямо от автора или от лица героя. К 1887 г. у Чехова сформировался такой тип повествования, когда внешне нить повествования ведет автор, но всё — обстановка, пейзаж, портреты людей — описывается так, как это видит главный герой рассказа. Автор как бы не вмешивается, и его точка зрения открыто в тексте не проявляется. Это создает объективность, знаменитую сдержанность чеховской прозы.

Утверждение этого способа повлияло на язык Чехова в целом. Если раньше слова разных речевых стилей встречались в языке персонажей, то теперь они входят непосредственно в речь самого повествователя (в основном в форме, которую называют несобственно прямой речью). В речь автора широко входит общественно-публицистическая, философская, научная лексика и фразеология, церковно- богословская, просторечная, в повествование вливаются стили официально-деловой, профессионально-технической речи, термины военного дела, фразеология художнической богемы и т. п. Но особенность зрелого Чехова состоит в том, что теперь он из этих стилей выбирает слова, не выделяющиеся резко из общего языка, стоящие на грани специального и общелитературного употребления. В стиле Чехова нет резких перепадов и «сломов»: он производит удивительно единое впеч-атление.

Повествование Чехова менялось. После 1894 г. в него, наряду с голосом героя, входит голос самого автора, дающего оценку героев, событий. Разумеется, это не похоже на открытые публицистические авторские высказывания И. С. Тургенева или Л. Н. Толстого. Голос автора сдержан, часто он как бы сливается с голосом героя, возникают пронизанные лиризмом размышления. Всё большие части текста у позднего Чехова организуются по принципу поэзии — с особым мелодико-син- таксическим строением, эмоциональным настроем.

При изменившемся строении повествования не изменился основной принцип изображения — через воспринимающее лицо. Этот принцип и до Чехова использовался в русской литературе. Но никогда еще в поэтике от него не зависело столь многое.

Мир в восприятии реального наблюдателя, находящегося внутри изображенного пространства и времени, предстает в некоем смешении черт главных и неглавных, мелких, временных. Создается эффект изображения мира в его текучести, «неотфильтрованной» полноте. Например, в эпилоге рассказа «Новая дача» сообщаются факты, весьма существенные для жителей Обручановки: что продана дача, что умер Козлов, что они «живут по-прежнему- бедно». Но в этот ряд неожиданно вторгаются детали, по значимости несравнимые: что чиновник пьет на террасе чай и что у одного из героев выросла длинная рыжая борода.

Редкая статья о мастерстве Чехова обходится без упоминания о ружье, которое должно выстрелить в конце рассказа или пьесы, т. е. что любая деталь, изображенная вначале, «оправдывается» в дальнейшем развитии сюжета. На самом деле художественный мир Чехова строится по принципу совершенно иному, чем в дочеховской литературной традиции. Деталь дана не потому, что она нужна непосредственно для данной сцены или для сцены соседней, где она «выстрелит». Она присутствует здесь затем, что явление видится и рисуется во всей его цельности, со всеми его подробностями, важными и неважными, изображается целостный поток текущего бытия. Это и было то новое видение мира и человека, тот новый стиль их изображения, который открыл в литературе Чехов.