Историко-биографический альманах серии «Жизнь замечательных людей». Том 5

Прометей

Начало февраля 1943 года. Наша бригада морской пехоты только что высадилась на Малую землю — на Мысхако под Новороссийском.

В блиндаже зазуммерил телефон. Звонит командир бригады полковник Потапов:

— Где комиссар? Я его послал отдохнуть. Трое суток пз атаки в атаку... Ты проследи, чтобы он хоть два часа поспал.

Трубка щелкнула, умолкла.

Вылезаю из блиндажа, спрашиваю первого попавшегося матроса:

—        Не видели комиссара бригады?

—        На берегу  он.   Там  боезапас  привезли.

Вообще-то комиссаров теперь нет. Они называются иначе: заместитель командира по политической части. Но Михаила Капитоновича Видова по-прежнему все зовут комиссаром...

На берегу морские пехотинцы разгружают мотоботы. Работают быстро, споро. Над головой провыл снаряд. Все разом пригнулись к земле. Ослепительная вспышка, грохот. Кто-то охнул, застонал. Кто-то крикнул: «Носилки!» Новые взрывы. Еще падают с неба камни и комья земли, а матросы уже вскакивают, бегут с тяжелыми ящиками. И тут я увидел подполковника Видова. Он склонился над раненым матросом, поднял его, отнес за штабель мешков. Достал из кармана шинели перевязочный пакет и туго забинтовал раненому ногу. Немного опомнившись, матрос потрогал бинт, пошевелил ногой. Бледное лицо скривилось в улыбке.

— А я, братцы, кажется, живой. Пожалуй, доведу мотобот...

— Ну, ну, герой! Без  тебя управятся.

Подбежавшие матросы перенесли раненого в разгруженный мотобот. Подполковник помог им столкнуть судно в море и помахал рукой на прощание.

Подхожу к нему, передаю распоряжение комбрига.

—        Говоришь, Потапов  отдыхать прика

зывает? — улыбается  Видов. — А   сам

ведь там остался. Водит матросов в ата

ки. Впереди всех ходит.  Севастопольскую

удаль свою повторяет.   Пытался   образумить его. Где там!.. И слушать не хочет. Ну ладно, приказ надо выполнять. Пошли. В блиндаже он стянул с себя шинель. "Критически оглядел ее. Смотреть страшно: вся осколками, словно бритвой, искромсана. А лечь так и не успел.

Позвонили из батальона. Видов стиснул трубку так,   что   пальцы   побелели.

—        Обходят, говорите?   Подымайте  лю

дей и ударяйте во фланг. Сил нет? А ав

томатчики?  Последний резерв?  Ну и что

же, в такой момент ничего жалеть не при

ходится.  Посылайте.  А я сейчас к ваше

му соседу — ударим с другого фланга.

Видов поспешно натягивает шинель.

—        Ну, я побежал...

—        А отдыхать?

—        Потом, потом, успеется.

И всегда он такой. Мне помнится, как выручил он нас прошлой осенью на Суджанской косе. Пять дней гитлеровцы беспрерывно атаковали   нас.   Батальон майора Хлябича отрезали от своих, прижали к самому морю. И тут появился Видов — с группой моряков пробился через вражеский заслон.

—        Что приуныли?  Ну-ка   расскажите,

что у вас тут делается.

Пока командир батальона знакомил его с обстановкой, от бойца к бойцу катилось:

—        Комиссар с нами!

И люди приободрились, повеселели.

А спустя несколько минут все увидели: комиссар поднялся во весь рост. Над окопами прозвучал его голос:

—        За Родину! Вперед, моряки!

Жаркой была схватка, i Мы смяли цепи

гитлеровцев, прорвались к батальону капитан-лейтенанта Кузьмина. Не давая противнику опомниться, комиссар оба батальона повел дальше. Моряки заняли высоту у Суджук-Кале, а затем пробились в город, где вели тяжелые бои остальные наши подразделения. Этот смелый маневр позволил почти без потерь вывести бригаду из вражеского кольца.

Да, за таким человеком матросы пойдут в огонь и воду! Сколько раз мы его просили быть осторожнее.

—        Это   верно,  — соглашался   он.  —

Осторожность нужна.  На войне  без нее

пропадешь.   Но  запомните:  личный  при

мер прежде всего.  На кого же должны

равняться бойцы, если не на нас, команди

ров  и  политработников?

О его бесстрашии матросы готовы говорить часами. До сих пор у всех в памяти случай, когда на горе Сахарная головка гитлеровцы окружили окоп, где находились комиссар и два бойца-корректировщика. Кольцо сужалось. Упали на дно окопа оба матроса. "Отбросив пустой пистолет, комиссар схватил винтовку . убитого бойца. Но что может сделать один человек против сотни? Гитлеровцы вот-вот подойдут к самому окопу. И тут зазвонил телефон. Не выпуская из рук винтовки, комиссар прижал  к  уху  трубку.

—        Артдивизион? Где же вы до сих пор

были? Огонь! Да, да, огонь на меня! Что?

Приказываю! Бейте!..

Бросив трубку, комиссар уложил выстрелами двух гитлеровцев, которые уже хотели прыгнуть в окоп. А через минуту ударили наши орудия. Мы видели, как склон высотки скрылся в дыму. Снаряды падали кучно. Все, кто был на КП дивизиона, обнажили головы, мысленно прощаясь с отважным комиссаром. Но телефонная трубка захрипела:

—        Вы меня слышите? А то микрофон разбило осколком — в кулаке сжимаю. — Голос Видова, веселый, задорный. — Отлично, ребята! Еще поддай! Не бойтесь, свои снаряды меня не тронут...

К комиссару уже спешили на выручку бойцы дивизиона. Десятки вражеских трупов увидели они вокруг окопчика.

Комиссар поднялся навстречу матросам. На почерневшем от гари и пыли лице только глаза светились.

—        Вот мы их как! А вы говорили...

...Наверху ухало,  грохотало,   трещало.

Из подразделений поступали донесения о ходе боя. Из 322-го батальона сообщили, что туда прибыл Видов и сейчас участвует в отражении очередной вражеской атаки. А через полчаса я уже слышал в трубке голос самого подполковника. Он спросил, прибыл ли в штаб комбриг. Я ответил, что еще нет.

—        Передайте ему, что здесь положение

стабилизировалось.  Как там в остальных

батальонах?

Возвратился Михаил Капитонович на командный пункт бригады только утром.

—        Спать, товарищи, хочу, прямо с ног

валюсь. Прошу разбудить часа через пол

тора.

Уснул как убитый. Но не прошло и часа, как ему пришлось подняться. Налетела вражеская авиация. Шум стоял адский. Видов подошел к телефону, чтобы разузнать о последствиях бомбежки. Больше не ложился. Собрал нас, политотдельцев.

—        Надо    сегодня    в   подразделениях

провести    партийные    собрания.    Вопрос

один: о личном примере коммуниста в бою.

Давайте наметим, кто куда пойдет.

Я побывал в одной из рот 327-го батальона. Собрание прошло хорошо, я возвращался на КП в приподнятом настроении. По пути встретил инструктора политотдела старшего лейтенанта Проценко. Пошли вместе. Дважды попадали под минометный обстрел. Когда мины стали падать слишком часто, нырнули в подвал разбитого дома. Здесь увидели группу бойцов и среди них подполковника Видова. Поняли: партийное собрание. Заметив нас, Михаил Капитонович дал знак, чтобы мы подождали  его.

Усатый сержант вел собрание.

—        Кажется, ты,   Курков,  хотел высту

пить? — спросил он молодого бойца.

Тот осторожно положил на пол автомат,  снял с головы шапку, встал.

—        Да уж все сказано. Я так понимаю:

Родину мы защищаем, народ. Социализм

защищаем.   Так  партия  приказала.   Как

 же я, член партии, могу не выполнить ее приказа? Выполню до конца. Клянусь первым  быть  в  бою!

Михаил Капитонович с улыбкой смотрел на парня. Когда тот замолчал, подполковник поднялся.

—        Здесь выступило большинство ком

мунистов. Говорили они о готовности сра

жаться до последнего вздоха.  Правильно

сказал предыдущий товарищ: у коммуни

ста нет иного места в бою, чем впереди.

Таков  наш партийный долг.

Где-то поблизости ухали взрывы, захлебывались пулеметы. И может, оттого все особенно остро понимали, как важен вопрос, который решается здесь, в этом полутемном  подвале.

—        Я ознакомился с проектом вашего

решения.  —  Видов разгладил небольшой

лист  бумаги.   —   «Коммунистам роты  в

бою быть впереди. Личную отвагу считать

первейшей партийной обязанностью».   Ко

ротко очень. Но, пожалуй, все правильно.

—        Правильно!  — подхватил хор голо

сов.

После собрания коммунисты по одному стали выбираться из подвала. Они уходили туда, где нужны были их личный пример, их вера в победу, их горячее призывное  слово.

Михаил Капитонович еще минут пять беседовал о чем-то с парторгом, старшим лейтенантом Воронцовым, потом пожал ему руку, и мы вышли на воздух.

—        Крепкий народ коммунисты, — за

думчиво произнес он. — Потому и люди

идут  за  ними.   Вы  обратили  внимание,

как быстро стали расти наши парторгани

зации? Таков уж закон: чем труднее, тем

люди сильнее тянутся к партии.

Траншея вела на пригорок. Мы увлеклись разговором.   Вдруг  Видов  крикнул:

—        Ложись!

Над нами с визгом пронеслись пулеметные очереди. А потом рядом с траншеей грохнули  взрывы.

— Нельзя ходить так беспечно, — отчитал нас Видов. — Срочно меняем позицию!

Мы  пробежали  за  ним  двадцать-три-

 дцать метров. Потом сделали еще такой же бросок. Остановились. Михаил Капитонович оглядел местность, неожиданно выпрыгнул из траншеи и, пригибаясь, кинулся в сторону, где чуть виднелась пулеметная ячейка. Мы с Проценко никак не могли понять, в чем дело. Но подполковник взмахом руки поторопил нас, и мы где ползком, а где перебежками последовали за  ним.

—        Сюда, быстрее сюда!  — услышали

мы  его  голос.

Подполковник уже за станковым пулеметом, вставляет в него ленту. Рядом лежат неподвижные тела морских пехотинцев.

—        Снарядом всех уложило,  — вздох

нул Видов. — Видите, вон воронка какая.

Возле окопчика дымилась большая яма.

—        Приготовить гранаты! — командовал

подполковник.  — Автоматы и пистолеты

зарядить!

—        Михаил      Капитонович,  —  сказал

я, — полагаю, что немцы сегодня не по

лезут. Выдохлись за день. Мне рассказы-

вали, что им здесь крепко задали наши моряки.

—        А меня, знаете ли, беспокоит то, что

наша огневая точка молчит, — возразил

он. — Не думайте, что враг глуп. Заме

тит, что здесь пусто, обязательно   этим

воспользуется.   Одним  словом,  подождем.

Должен же комбат заметить, что пулемет

бездействует. Пришлют сюда бойцов, тог

да  уйдем.

В стороне приглушенный говор. В густеющих сумерках мы не видели людей. А  они  заметили  нас.

—        Тихо!  —  послышался громкий ше

пот.

Ползут медленно, крадучись. Мы в щекотливом положении. Краснофлотцы не поверят, что в окопе свои, тем более что тут всего полчаса назад шла' жаркая схватка. (Пока мы перебегали сюда, несколько раз натыкались на трупы гитлеровцев — наши пулеметчики, видно, держались  крепко.)

Пока мы с Проценко думаем, что делать, Видов выпускает в сторону немцев две длинные очереди. Хотел еще, но отдернул  руки.

—        Патроны надо шалеть.

За  нашими  спинами  голоса:

—        Так это же наши,  хлопцы!  Лупят

по фашистам! Пошли  поможем им.

Видова бойцы узнали сразу же. Деликатно начали упрекать его:

—        Крикнули  бы,   товарищ  подполков

ник, и все было бы в порядке. А то ведь

ненароком   и снять вас могли.    Дело-то

фронтовое.

—        А  поверили  бы?

—        Еще бы. Вас я, не видя, из тысячи

различу. Своих командиров мы знаем.

—        Командиры наши что надо! — под

держал другой матрос. — Вот недавно у

нас побывал полковник. Я и не знаю его

по фамилии, а сразу чувствуется — свой

человек. Душевный такой. Из одного ко

телка с нами кашу ел, потом велел по

казать,  как мы на рубеже закрепились.

Все  окопы  обошел,   много  советов  нам,

пулеметчикам,  дал.  Чувствуется,  что  из

племени   он   нашенского,   рабочего.   Уж

очень легко с ним разговаривать.

Видов  всмотрелся  в  матроса.

—        Старший краснофлотец Иванов,  —

представился   тот. — Вы, наверное, меня

не помните. Ничем я не приметен, да и

фамилия  уж  очень  обычная.

Вместе с товарищами он начал устанавливать пулемет, который они притащили с  собой.

—        Вот он у нас заслуженный, — Ива-

 нов любовно погладил кожух «максима». — Бьет по фашистам почем зря. Даром что в  море купался.

—        Как это купался? — спросил Про

ценко.

—        Самым настоящим образом, товарищ

старший лейтенант. Просолился насквозь.

Когда у нас соли не бывает, мы его ли

жем.   Ничего,  сдабривает  вкус.

Один из напарников Иванова хихикнул, посматривая на третьего пулеметчика:

—        Расскажи, Куликов, как дело-то бы

ло,   а?

—        Что было,  то быльем поросло,  —

проворчал  тот.

Михаил Капитонович заинтересовался. Подсел  поближе  к  бойцам.

—        Нехорошо, Куликов,    что-то    скры

вать от товарищей. Расскажи, в чем дело.

Хочешь   знать, я, например, ничего не мо

гу утаить от друга. Вот и полковник, о ко

тором говорил Иванов, такой же. Любит

правду. И выложит тебе ее всю, какой бы

горькой  она  ни  была.

—        А  кто  он  такой?

—        Начальник   политотдела   нашей ар

мии.   Брежнев  его  фамилия.

—        Так это он? — встрепенулся   Ива

нов. — А я все смотрю: лицо знакомое.

Он же у нас был, когда мы к десанту

готовились.

А  к  Куликову  снова  пристали:

—        Ну расскажи про пулемет!

—        Да чего тут! Ну, было. И не скры

ваю я ничего.   -Только не люблю,   когда

подначивают. А получилось. вот как. Ста

ли мы сюда высаживаться, а немцы жарят

из всех штатных видов оружия. Не удер

жался я, пригнулся, ну и упустил пуле

мет в воду. Нырнул — не достать. Озяб

сильно.   Ноги  судорогой   стало   сводить.

Тогда вот он,  — боец показал на Ива

нова, — четыре раза нырял. Достал все

же.

Видов  засмеялся.

—        Ничего, всяко  бывает... А Иванов,

я  смотрю,  у вас  молодец.

—        Партийный    он,  —  сказал    Кули

ков. — После отругал меня. Да я и сам

понял, что главное в нашем деле — креп

ко себя в руках держать. Тогда никакой

страх  не  одолеет.

Мы еще долго беседовали с бойцами. И почувствовали, что стали еще- ближе к этим чудесным парням. Прибыли сюда еще один пулеметный расчет и стрелковое отделение. Они тоже подсели к нашему кружку. Вообще к подполковнику Видову людей  тянет   как  магнитом.

С моря потянуло холодом. Все поежились. Не сладко лежать на сырой земле в  такую  ночь.

—        -Эх, растянуться бы сейчас- на горя

чей печке!.. — размечтался кто-то.

—        Погоди, немец ударит, сразу согре

ешься, — пошутил другой.

И, словно в подтверждение, провыл над нами тяжелый снаряд и гулко разорвался в ложбинке.

—        Закрываем митинг, друзья,  — ска

зал  Видов.  —  Занимайте свои места и

смотрите  в  оба!

И вовремя! Ночь озарилась яркими сполохами. Огненные столбы вырастали то тут, то там. Мы оглохли от грома и свиста. А вскоре впереди показались черные движущиеся  тени.

Дважды гитлеровцы поднимались в атаку. Доходили совсем близко. Отчаянно дрались наши моряки. И всех отважнее — Видов. Когда ранило наводчика, подполковник лег за пулемет. И даже бывалые бойцы изумились его мастерству. Один раз дело дошло и до рукопашной. На моих глазах Видов уложил штыком и прикладом четырех гитлеровцев. Случилось так, что фашист занес уже штык, когда подполковник лежал за пулеметом. Видов резко повернулся на спину и так ударил гитлеровца ногой в подбородок, что тот опрокинулся навзничь. Для гарантии замполит дважды выстрелил в него из пистолета и вновь взялся за рукоятки   «максима».

Наконец все стихло. ЗЗойцы окружили комиссара.

—        А умеете вы драться! — с уважени

ем  сказал  Куликов.

—        Да вот учусь потихоньку.

Два матроса были ранены. Товарищи хотели отнести их.

—        Мы захватим, — сказал Видов. —

Все равно в тыл отправляемся.

Он взвалил на плечо обмякшее тело одного из моряков. Мы с Иваном Процен-ко вдвоем несли другого. С виду подполковник вовсе не богатырь — невысокий, узкоплечий. Но донес тяжелую ношу до медсанбата.

...Корреспондент флотской газеты Георгий Гайдовский, побывавший на Малой земле, прислал нам письмо: в окопах он много слышал п Видове, но поговорить с ник как следует че сумел.

«Напишите вы о нем в газету. Л/уч;г.о вас его никто не зчает».

Мы засели в политотдельской землянке и качали сочинять статью. Инструктор Миша Малахов положил па стол стопку бумаги, окунул в < непроливайку» перс.

—        Начнем  с  заглавия.   Придумывайте.

—        «Орел Малой земли», — предложил

Костя Милютин, помощник начальника по

литотдела   но работе среди комсомольцев.

—        Нет,  не  то,   —   возразил   Процен-

ко. — Надо что-то другое, наше,  партий

ное...

Старший лейтенант Сергей Тулин встал, открыл небольшой железный ящик, достал список коммунистов полиотдела, всмотрелся в него, а потом, взяв из рук Малахова перо, вывел: «Партбилет № 1050173».

—        Возражений нет?

—        Здорово, — согласились мы.

Мы просидели до утра. Каждый старался припомнить самое яркое, самое особенное из жизни и работы комиссара. Но этого особенного набиралось столько, что на громадную книгу хватило бы.

Малахов в бессилии положил перо.

—        Трудно писать о нем.

Мы согласились. Действительно, очень трудно написать о настоящем человеке.