Император Пётр 3 Третий. Карл Пётр Ульрих. Манифест об уничтожении Тайной канцелярии. Манифест о вольности Дворянства

 

  Вся электронная библиотека >>>

 Романовы >>>

    

 

 

Романовы. Исторические портреты


Разделы: Русская история и культура

Династия Романовых

 

Император Пётр III Третий - Карл Пётр Ульрих

  

Император Пётр 3 Третий

    

Этого человека с полным  основанием  можно  отнести  к  числу  наиболее

странных и противоречивых деятелей российской истории. Споры о нем  начались

при его жизни и продолжаются до сих пор. Наиболее  употребительно  мнение  о

Петре III как об умственно неполноценном человеке, едва не приведшем  страну

к  хаосу.  С  этой  точки  зрения   все   его   шестимесячное   царствование

представляется досадным недоразумением,  вовремя  исправленным  гвардейскими

полками во главе с Екатериной II. Но в отечественной и зарубежной литературе

имеется  ряд  работ,  в  которых  политика  Петра  III   признается   вполне

обоснованной, а сам он  предстает  способным  государственным  деятелем,  не

успевшим в полной мере реализовать свой творческий потенциал. Так кем же  он

все-таки был?

 

                             Наследник престола

 

     Десятого февраля 1728 года в столице маленького германского  герцогства

Голштейн городе Киле родился мальчик, в котором соединилась кровь правителей

России и Швеции. Отец ребенка, герцог Голштейн-Готторпский Карл Фридрих, был

племянником короля Карла XII, а мать, цесаревна  Анна  Петровна,  -  дочерью

Петра I. Мальчик был наречен Карлом Петром Ульрихом  в  честь  двух  великих

монархов и своей бабушки Ульрики Элеоноры - старшей  сестры  Карла  XII.  По

сложившейся династической ситуации голштейнский принц получил права  как  на

российскую, так и на шведскую корону. Кто знает,  как  сложилась  бы  судьба

Карла Петра Ульриха, если бы он стал шведским королем. Он мог жить  долго  и

счастливо,  жениться  удачно  и  прославиться  великими  делами.  Но  случай

распорядился иначе...

     Мальчик был несчастлив почти с момента появления  на  свет  и  рос  без

должного внимания и заботы. Через три месяца после рождения ребенка его мать

умерла от сильной простуды, а в 1739 году  в  возрасте  одиннадцати  лет  он

потерял и отца. По свидетельству современников,  герцог  мало  интересовался

сыном и успел передать ему только "несчастную страсть к военщине". Еще более

равнодушен к мальчику был его дядя и опекун - ленивый  и  апатичный  епископ

Адольф Фридрих, доверивший воспитание ребенка людям грубым и невежественным.

Среди них особенно выделялся обер-гофмаршал О.Ф. Брюммер, который  испытывал

к мальчику явную антипатию и подвергал его жестоким наказаниям  за  малейшие

провинности. Об этом наставнике говорили, что он способен обучать лошадей, а

не воспитывать принца. Неудивительно, что характер его подопечного  оказался

испорченным: в добром и послушном от природы ребенке  поселился  бестолковый

демон противоречия, обуревавший его в течение всей дальнейшей  жизни.  Кроме

того, частые  унижения  развили  в  мальчике  вспыльчивость  и  нервозность.

Несомненно также, что Брюммер определенным образом повлиял на  мировоззрение

своего  воспитанника,  которому   он,   как   говорят,   внушал   превратные

представления о России и русских. Впечатлительного ребенка пугала непонятная

страна, рисовавшаяся в его живом воображении огромной заснеженной пустыней с

медведями и каторжниками.

     Отрицательное отношение  воспитателей  голштейнского  принца  к  России

объясняется тем, что мальчика начали готовить к  принятию  шведской  короны,

потеряв всякую надежду на воцарение его  в  далекой  "Московии".  Правда,  о

Карле Петре Ульрихе в Петербурге помнили, и  его  имя  нередко  всплывало  в

различных политических планах. Существование вдали от России претендента  на

царский трон беспокоило императрицу Анну Ивановну, говорившую:  "Чертушка  в

Голштинии еще живет". Опасения оказались не напрасны: потомки Петра Великого

вернулись на политическую авансцену,  когда  исторические  судьбы  России  и

Швеции вновь пересеклись  и  в  Петербурге  началась  подготовка  дворцового

переворота.

     В июле 1741 года Швеция при поддержке союзной с ней  Франции  развязала

войну против России под предлогом защиты прав на престол Елизаветы  Петровны

и ее племянника. Шведы даже хотели взять Карла Петра Ульриха в  свою  армию,

рассчитывая, что присутствие в ней внука Петра I деморализует русские войска

и  поможет  свергнуть   правительство   Анны Леопольдовны в   результате

интервенции. Этим планам не суждено было осуществиться, поскольку дядя юного

голштейнского принца не дал согласия на участие его в подобной  авантюре,  а

Елизавета Петровна сумела захватить престол без помощи шведского оружия.

     Новая императрица  поспешила  вызвать  племянника  в  Россию.  Седьмого

февраля 1742 года он прибыл в Петербург и был радушно  встречен  Елизаветой,

обещавшей  стать  ему  второй  матерью.  Через  три  дня  двор  с  пышностью

отпраздновал четырнадцатилетие  голштейнского  принца.  Императрица  приняла

решение объявить его  наследником  престола,  но  до  этого  ему  предстояло

перейти в православие.

     Радость Елизаветы Петровны от встречи с сыном любимой сестры  несколько

омрачалась заметными странностями  в  характере,  манере  поведения  и  даже

внешности племянника. Небольшого роста, чрезвычайно бледный и  худощавый,  с

напудренными белокурыми волосами, он выглядел моложе  своих  лет  и  казался

слабым и  болезненным  ребенком.  Держался  он  вытянувшись,  как  оловянный

солдатик, и говорил чересчур громко, даже крикливо, пытаясь  изъясняться  на

ломаном   французско-немецком   языке.   Императрица   особенно   поразилась

недостаткам его умственного развития и обратила преимущественное внимание на

образование мальчика. Русским послам за границей было предписано разыскать и

прислать  в  Петербург  описания  лучших  систем  воспитания,  однако  выбор

Елизаветы Петровны в  конце  концов  остановился  на  педагогическом  труде,

написанном в России. Автором его был член Петербургской академии  наук  Яков

Яковлевич  Штелин,  носивший  странное  для  современного  читателя   звание

ординарного профессора поэзии и элоквенции (красноречия).  Разработанная  им

система педагогических приемов позволяла осуществлять  преподавание  как  бы

незаметно, при наименьших усилиях ученика. Знакомя академика с Карлом Петром

Ульрихом,  Елизавета  Петровна  сказала  племяннику:  "Я  вижу,   что   ваше

высочество должны еще многому научиться, и господин Штелин будет так приятно

учить вас, что его учение покажется для вас забавою".  Проэкзаменовав  юного

герцога в присутствии императрицы, Штелин обнаружил у него полное отсутствие

каких-либо знаний, кроме посредственного владения французским языком. Однако

академик обратил внимание на его удивительно цепкую память, интерес к  форме

предметов и страсть ко всему военному. Эти  особенности  умственного  склада

ученика  Штелин  использовал  в  процессе  обучения.  Все  учебные   пособия

снабжались планами и картинами преимущественно военного содержания;  русской

истории мальчика обучали с помощью коллекции медалей и монет, а географии  -

посредством планов и описаний военных крепостей от Риги до южных и восточных

границ России. Три раза в неделю Штелин  читал  своему  ученику  иностранные

газеты и показывал упоминаемые в них страны на глобусе и  картах.  Затем  он

отправлялся с ним на прогулку и продолжал обучение на  ходу,  используя  для

наглядности встречающиеся по дороге предметы или явления: например, цветы  и

деревья способствовали получению "натуральных знаний", а дворцовые постройки

иллюстрировали основы архитектуры.  Процесс  обучения  Штелин  фиксировал  в

особом журнале, благодаря чему до нас дошли уникальные сведения о характере,

способностях  и  особенностях  умственного  развития  будущего   российского

императора. Кроме того, Штелин  оставил  чрезвычайно  интересные  записки  о

жизни Петра III от рождения до  свержения  его  с  престола.  Вот  несколько

замечаний академика по поводу ученика:

     "От природы судит  довольно  хорошо,  но  привязанность  к  чувственным

удовольствиям более разстраивала, чем развивала его суждения, и потому он не

любил глубокого размышления".

     "Любит музыку, живопись, фейерверк и проч.".

     "Боялся грозы. На словах нисколько не  страшился  смерти,  но  на  деле

боялся всякой опасности. Часто хвалился, что  он  ни  в  каком  сражении  не

останется позади..."

     "Он всегда чувствовал страх при стрельбе и охоте, особенно когда должен

был подходить ближе. Его  нельзя  было  принудить  подойти  ближе  других  к

медведю, лежащему на цепи,  которому  каждый  без  опасности  давал  из  рук

хлеба".

     Бросается в глаза одно из  проявлений  противоречивой  натуры  будущего

императора: он мечтал о полководческой славе, но при этом отличался странной

в его возрасте робостью. Но еще важнее замечание об особенностях умственного

склада юноши, которое многое прояснит впоследствии.

     Помимо академика, у мальчика были другие учителя  и  наставники,  Много

внимания уделялось его обучению русскому языку. Благодаря прекрасной  памяти

он быстро научился говорить, но никогда не знал язык  как  следует  и  плохо

писал, предпочитая для этой цели  французский.  Особенно  Карл  Петр  Ульрих

ненавидел занятия с балетмейстером, но они были  совершенно  необходимы  при

дворе Елизаветы, танцевавшей лучше всех в Петербурге.

     Учебные занятия Карла Петра Ульриха несколько  раз  прерывались,  когда

юношу готовили к переходу в православие. Усвоение догматов  греко-российской

веры  давалось  ему  тяжело  из-за  его  упрямства  и   привычки   во   всем

противоречить. Кроме того,  в  Голштейне  он  успел  уже  в  известной  мере

проникнуться духом протестантской религии. Многие  современники  утверждали,

что в душе будущий император так и остался лютеранином; им  можно  поверить,

поскольку протестантизм больше подходил складу его характера.

     Седьмого ноября 1742 года Карл Петр Ульрих был крещен по  православному

обряду и получил имя Петр Федорович и титул великого князя. В  тот  же  день

был издан  манифест  о  назначении  его  наследником  российского  престола.

Примечательно, что во всех церковных воззваниях  в  связи  с  этим  событием

велено было при упоминании о наследнике всякий  раз  вставлять  слова  "внук

Петра  I".  Очевидно,  таким  способом   Елизавета   Петровна   рассчитывала

окончательно  убедить  народ  в   законности   династических   прав   своего

племянника.

     К тому  времени  шведы  оказались  на  грани  военного  поражения,  что

побудило их предпринять своеобразную  дипломатическую  акцию.  В  декабре  в

Россию прибыла шведская делегация с предложением Петру  королевской  короны.

Вероятно, эта миссия не особенно надеялась на успех своего дела,  поскольку,

по некоторым данным, делегаты  имели  при  себе  две  заранее  заготовленные

грамоты: в одной из них содержалась просьба о вступлении юного голштейнского

герцога в шведское престолонаследие, а  в  другой  выражалось  сожаление  по

поводу  невозможности  этой  акции,  так  как  он  уже  принял  православие.

Вице-канцлер  А.П.  Бестужев-Рюмин  недаром  назвал  королевское  посольство

"комедией". Судя по всему, главной целью этого мероприятия являлось спасение

Швеции  от  окончательного  разгрома  и  попытка  вывести  ее  из  войны   с

минимальными потерями.

     По указанию руководителей российской дипломатии Петр Федорович в устной

форме поблагодарил шведскую делегацию и отказался от предложенной ему чести,

но официального акта отречения его от престола шведы  не  получили.  Русское

правительство справедливо считало, что прежде нужно урегулировать  отношения

России и Швеции. На мирной конференции двух держав в городе  Або  российская

сторона  настояла  на  том,  чтобы  шведский  парламент  избрал  наследником

престола дядю и бывшего опекуна голштейнского принца Адольфа  Фридриха.  Это

условие стало одним из пунктов Абоского мирного трактата, заключенного между

Россией и Швецией 7 августа 1743 года, после чего  Петр  Федорович  подписал

отречение от шведского престола. В этом документа обнародованном 20 августа,

подчеркивалось, что он отказывается за себя и своих потомков от  доставшихся

ему  "в  Королевско-Шведском  Доме...  наследственных  претензий  и   прочих

требований" по причине  "соизволенного  и  совершившегося  чинами  Шведского

Королевства избрания его королевского высочества  и  любви  нашего  государя

дяди принца Адольфа Фридриха... наследником Шведской короны". Теперь  судьба

внука Петра I была связана с Россией бесповоротно.

     Урегулировав отношения со Швецией, Елизавета  Петровна  задалась  целью

поскорее  женить   племянника.   Его   невеста   София   Фредерика   Августа

Ангальт-Цербстская (в крещении Екатерина  Алексеевна)  была  на  год  моложе

нареченного и приходилась ему троюродной сестрой. Она прибыла  с  матерью  в

Петербург в феврале 1744 года. Первый разговор будущих супругов наедине  был

весьма примечателен. Петр Федорович вначале порадовался возможности говорить

с девушкой по-родственному, как с сестрой, а потом рассказал ей, что влюблен

в одну из фрейлин и хотел бы жениться  на  ней,  но  готов  покориться  воле

тетушки.  Екатерина  вспоминала:  "Я  слушала,  краснея,   эти   родственные

разговоры, благодаря его за скорое доверие, но в глубине души  я  взирала  с

изумлением на его неразумие и недостаток суждения  о  многих  вещах".  Между

женихом и  невестой  завязались  дружеские  отношения,  носившие  ребяческий

оттенок из-за характера великого князя и юного возраста их обоих.  Но  такая

дружба оказалась недолговечной и не переросла ни во что большее. Уже  в  мае

следующего года Петр Федорович потерял к невесте интерес, а  самой  ей  была

неприятна   даже   мысль   о   предстоящем   замужестве.   Однако    события

разворачивались своим чередом,  и  никого  не  интересовали  эмоции  молодых

людей, не принадлежавших самим себе. Двадцать первого августа  1745  года  в

церкви  Казанской  Богородицы  состоялось  венчание  великокняжеской   четы,

положившее начало одному из самых несчастных браков.

     Психологическая несовместимость Петра и его  супруги  стала  заметна  с

первых дней их совместной жизни. Екатерина замечает: "Никогда  умы  не  были

менее сходны, чем наши; не было ничего общего между нашими  вкусами,  и  наш

образ мыслей и наши взгляды на вещи были до того различны, что мы никогда ни

в чем не были бы согласны, если бы я часто не прибегала  к  уступчивости..."

Екатерине  особенно  чужды  были  увлечения   ее   мужа.   По   ее   словам,

подтверждаемым современниками, он имел два любимых дела: "одно -  пилить  на

скрипке, другое - дрессировать для охоты пуделей".  Кроме  того,  она  часто

вспоминает, как  ее  супруг  самозабвенно  играл  в  солдатики  и  в  куклы.

Аналогичные свидетельства мы находим у Штелина, который даже составил список

странных  увлечений  своего  ученика,  пытаясь  его  этим  устыдить.  Однако

удивительные развлечения  женатого  молодого  человека  не  прекращались,  и

наставник едва умудрялся спасать от них отведенные на учебу  утренние  часы.

Заметим,  однако,  что  в  странных  занятиях  семнадцатилетнего  наследника

российского престола не следует искать признаки  умственной  недоразвитости:

игра в солдатики была делом нешуточным, поскольку молодому человеку попросту

не позволяли иначе реализовать  свою  тягу  к  военному  искусству.  Получив

впоследствии возможность проводить  настоящие  маневры  в  Ораниенбауме,  он

перестал разучивать боевые построения на столе. Куклы также не были  забавой

идиота: великий князь вполне серьезно занимался созданием кукольного театра,

который, как мы знаем, может  представлять  собой  род  деятельности  весьма

почтенных  людей.  Несправедливо  было  бы  упрекать  Петра   Федоровича   в

бессмысленности  подобного  времяпрепровождения,  так  как   он   почти   не

допускался Елизаветой Петровной  к  государственным  делам  и  был  вынужден

искать применение переполнявшей  его  энергии.  Встречающаяся  в  литературе

версия  об  умственной  неполноценности  этого  человека  не  подтверждается

историческими источниками. Французский дипломат  и  писатель  Клод  Карломан

Рюльер, лично наблюдавший Петра III во время своего пребывания в Петербурге,

отмечал у него живой ум. Штелин, знавший способности  своего  ученика  лучше

других, говорил, что он "от природы судит довольно хорошо"  и,  кроме  того,

"довольно остроумен, в особенности в спорах". Профессор элоквенции утверждал

также, что у Петра Федоровича была память "отличная до крайних  мелочей",  и

Екатерина признавала, что он обладал "лучшей на свете памятью". Вряд ли  это

можно считать признаками умственной неполноценности.  Но  следует  признать,

что Петр отличался заметной инфантильностью и не  любил  напряженной  работы

ума: он соображал быстро, но поверхностно, не вникая зачастую в суть стоящей

перед ним проблемы и обращая внимание  преимущественно  на  внешнюю  сторону

предметов и явлений. Подобные недостатки мышления  весьма  распространены  и

вовсе не свидетельствуют об отсутствии умственных способностей. Важно и  то,

что Петр Федорович мог понимать и  ценить  ум  своей  жены,  так  как  часто

обращался к ней за советами и  называл  ее  "олицетворенной  находчивостью".

Признание превосходства ума другого человека является, как  известно,  одним

из признаков отсутствия собственной глупости. Впрочем, Петр искал  поддержку

Екатерины преимущественно в моменты отчаяния  и  упадка  душевных  сил,  что

случалось с ним нередко. Во  время  таких  приступов  черной  меланхолии  он

говорил, что непременно погибнет в России, и жена настойчиво уговаривала его

отбросить эту навязчивую идею.

     Странности во взаимном обращении Петра и Екатерины  бросались  в  глаза

всему двору и  очень  беспокоили  Елизавету  Петровну.  С  целью  морального

воздействия  на  молодоженов  императрица  в   мае   1746   года   подчинила

великокняжескую чету с ее свитой (так  называемый  "молодой  двор")  заботам

обер-гофмейстера Николая Наумовича Чоглокова и  его  жены  Марьи  Семеновны,

своей  двоюродной   сестры.   Брак   наследника   престола   являлся   делом

государственным,  поэтому  инструкцию  Чоглоковым  поручено  было   написать

канцлеру А.П. Бестужеву-Рюмину.  Документ  содержит  уникальные  сведения  о

Петре Федоровиче, который предстает на его страницах  ребячливым  непоседой,

человеком маловоспитанным, но беззлобным, доверчивым и не гордым в обращении

с простыми людьми. Чоглоковым предписывалось следить за  тем,  чтобы  он  не

возился "с солдатами или иными  игрушками",  не  допускал  "всякие  шутки  с

пажами, лакеями или иными негодными и к наставлению неспособными  людьми"  и

воздерживался от  "пагубной  фамилиарности  с  комнатными  и  иными  подлыми

служителями". В инструкции  отразилась  и  известная  по  другим  источникам

склонность  Петра  к  шутовскому  юмору:  Чоглоковы  должны  были  приложить

старание, "дабы его высочество публично  всегда  сериозным,  почтительным  и

приятным  казался,  при  веселом   же   нраве   непрестанно   с   пристойною

благоразумностью поступал, не являя ничего смешного, притворного и подлого в

словах и минах". По-видимому, шутки великого князя были  порой  небезобидны,

поскольку его следовало удерживать "от шалостей над служащими при  столе,  а

именно от залития платей и лиц  и  подобных  тому  неистовых  издеваний".  В

документе явственно проступают такие черты Петра Федоровича, как болтливость

и откровенность, вредившие ему всю жизнь. Чоглоковы обязаны были следить  за

тем, чтобы  он  "более  слушал,  нежели  говорил,  более  спрашивал,  нежели

рассказывал, поверенность свою предосторожно, а не ко всякому употреблял,  а

молчаливость за нужнейшее искусство великих государей поставлял".

     Особое  внимание  в   инструкции   было   обращено   на   необходимость

нормализации брачных отношений великокняжеской четы. Основной  упор  делался

на  Екатерину,  которая  должна  была  "угождением,  уступлением,   любовью,

приятностью  и  горячестью"   добиться   нежности   супруга   и   обеспечить

осуществление "полезных матерних видов" продолжения династии.

     Если  верить  мемуарам  Екатерины,  Чоглоковы  действительно  приложили

немало усилий для появления на свет Павла Петровича 20 сентября  1754  года.

Она намекает даже, что они  с  этой  целью  устроили  ей  любовную  связь  с

камер-юнкером Сергеем Салтыковым. Вопрос слишком деликатен, чтобы трактовать

его однозначно. Но нельзя не заметить сходства во внешности и  в  характерах

Петра III и Павла I. Кроме того, Петр,  вне  сомнения,  считал  Павла  своим

сыном.

     В тот  год,  когда  родился  первенец  великокняжеской  четы,  началась

любовная история Петра Федоровича, которая продлилась до  конца  его  жизни.

Сердце наследника престола завоевала юная фрейлина "молодого двора"  графиня

Елизавета  Романовна  Воронцова,  крупная  девушка  с  грубыми  манерами   и

некрасивым лицом со следами оспы. Современники утверждали, что она похожа на

трактирную служанку. Петр был по натуре влюбчив, и его вкусы  имели  широкий

диапазон от некрасивой и сутулой Екатерины Бирон до общепризнанной красавицы

Натальи Долгорукой. Как правило, его страсть вспыхивала мгновенно и  так  же

быстро  утихала,  но  привязанность  к  Воронцовой  оставалась   неизменной.

Объяснение необычному  для  Петра  Федоровича  постоянству  дал  французский

дипломат Ж.-Л. Фавье: "Эта девица сумела так подделаться под  вкус  великого

князя и  его  образ  жизни,  что  общество  ее  стало  для  сего  последнего

необходимым". Для Воронцовой это не составляло  труда,  поскольку  она  была

очень похожа на Петра по характеру: столь же непосредственная до  неприличия

и остроумная до язвительности, но при этом добрая и  прямодушная.  Возможно,

Петр видел в ней антипод своей жены, в которой  мог  подсознательно  ощущать

скрытого врага. Кроме того, в отличие от Екатерины, простая и невежественная

Воронцова,  по-видимому,  уступала   великому   князю   в   интеллектуальном

отношении, что должно было иметь  существенное  значение  для  его  мужского

самоутверждения. Заметим наконец,  что  в  момент  начала  их  романа  Петру

Федоровичу было двадцать шесть  лет,  а  Елизавете  -  всего  пятнадцать;  в

психологическом плане он еще имел  возможность  вылепить  из  нее  все,  что

угодно, а недостатки ее внешности вполне могли компенсироваться  очарованием

юности. Впоследствии любовь к Воронцовой в  немалой  степени  предопределила

несчастную участь Петра III, в чем ни  он,  ни  она,  в  сущности,  не  были

виноваты.

     В конце следующего года Екатерина увлеклась польским графом Станиславом Понятовским, находившимся в то  время  в  Петербурге  в  качестве  секретаря

английского посольства. Их связь обнаружил Петр Федорович, который предложил

жене перестать  обманывать  друг  друга.  С  этого  времени  они  со  своими

"предметами"  образовали  своеобразный  "квартет"  приятелей  и   союзников.

Понятовский вспоминал о том, как они несколько раз ужинали вчетвером,  после

чего великий князь уводил Воронцову со словами: "Ну, итак, мои дети,  я  вам

больше не нужен, я думаю". Впрочем, близкие отношения великокняжеской  четы,

по-видимому, еще  не  были  окончательно  прерваны.  Девочка,  родившаяся  у

Екатерины 9 сентября1757 года и нареченная великой княжной Анной  Петровной,

не вызывала у Петра Федоровича сомнений в  своем  отцовстве.  Напротив,  он,

если верить Екатерине, "очень радовался рождению ребенка, устраивал у себя в

комнате торжественные увеселения, велел праздновать это событие в  Голштинии

и с полным самодовольством принимал поздравления". Анна  умерла  от  оспы  в

полуторагодовалом возрасте 12 апреля  1759  года.  Примерно  тогда  же  брак

наследника  престола  окончательно  приобрел   формальный   характер,   хотя

Екатерина  рассчитывала  остаться  необходимой  мужу,  который   по-прежнему

прибегал к ее поддержке и советам.

     Долгое время основным серьезным занятием Петра Федоровича являлись дела

по управлению Голштейном, владетельным герцогом которого он стал 7 мая  1745

года. Наследник российского престола горячо любил  свою  германскую  родину,

что  обещало  в  дальнейшем  серьезно  осложнить  внешнюю  политику  России.

Северная часть владений  Голштейн-Готторпских  герцогов  -  Шлезвиг  -  была

захвачена Данией в  1713  году,  и  голштейнский  принц  с  раннего  детства

проникся мечтами своего отца о  восстановлении  "попранной  справедливости".

Датское правительство  предвидело  неприятности  в  случае  воцарения  Петра

Федоровича, поэтому предложило ему обменять Голштейн на датские  владения  в

Германии Ольденбург и Дельменгорст. Переговоры по  этому  вопросу  велись  в

течение  нескольких  лет,  но  однажды  "его  высочество  внезапно   изволил

декларировать что сие дело пресечено быть имеет и он более о том слышать  не

хочет".

     Вероятно, голштейнский патриотизм Петра  Федоровича  укрепился  в  1754

году, когда Елизавета Петровна разрешила ему выписать из  Голштейна  большой

отряд  солдат  и  офицеров.  Теперь  он  смог  проводить  в  подаренном  ему

Ораниенбауме настоящие маневры и всецело отдался своему  любимому  делу.  По

словам Штелина, прибывшие в Россию голштейнские офицеры "возбудили в великом

князе  ненависть  против  Дании  и  желание  отмстить  датчанам  за  отнятие

Шлезвига. При этом было страшное  хвастовство".  В  компании  офицеров  Петр

Федорович пристрастился к вину и  курению,  что  вредно  отражалось  на  его

легковозбудимой  натуре.  Кроме  того,  новые  товарищи   укрепили   в   нем

преклонение перед Фридрихом II и прусскими  военными  порядками.  Между  тем

ожидалось вступление России в Семилетнюю войну. 14 марта 1756 года Елизавета

Петровна вместе с Петром  Федоровичем  присутствовала  на  первом  заседании

Конференции  при  высочайшем  дворе,  после  чего  наследник  престола  стал

считаться постоянным членом этого учреждения,  призванного  разрабатывать  и

осуществлять меры "к ослаблению  короля  прусского".  Возможно,  императрица

рассчитывала, что ее племянник оценит оказанное ему доверие и  в  вопросе  о

предстоящей войне встанет на точку зрения правительства. Но  Петр  Федорович

уже имел твердые убеждения в сфере  внешней  политики,  являясь  сторонником

Пруссии и Англии и противником Австрии и Франции.  Это  проявилось  со  всей

очевидностью в августе 1756  года,  когда  он  отказался  подписать  решение

Конференции о возобновлении  русско-французских  дипломатических  отношений.

Елизавета сочла его поступок следствием чьих-то внушений и "велела  спросить

у великого князя, кто ему отсоветовал подписаться, и сказать, что  это  дело

ею решено. Он ответил с досадой, принимают ли его за дурака, чтоб не видеть,

насколько это дело плохо сделано... что никогда не заставят его играть  роль

бесчестного человека и подписать то, чего он не  одобрял".  Через  несколько

дней он все же подписал документ, но заявил,  что  "сделал  это  только  для

того, чтобы понравиться императрице, но вовсе не потому,  чтобы  он  одобрял

самое дело". В начале следующего года Петр  Федорович,  по  словам  Штелина,

стал отказываться от подписей под протоколами Конференции, в которых находил

решения о начале военных действий против Пруссии и союзнических "аудиенциях"

российской, австрийской и  французской  дипломатии.  При  этом  он  "говорил

свободно, что императрицу обманывают в отношении  к  прусскому  королю,  что

австрийцы нас подкупают, а французы обманывают и... что мы со временем будем

каяться, что  вошли  в  союз  с  Австрией  и  Францией".  Последняя  подпись

наследника престола под протоколом Конференции была поставлена  5  мая  1757

года, после чего он не участвовал в работе учреждения.

     С этого времени Елизавета Петровна  держала  племянника  в  стороне  от

государственных дел и лишь 12 февраля 1759 года  по  рекомендации  Шуваловых

согласилась  назначить  его  главным  директором   Сухопутного   шляхетского

кадетского корпуса. К управлению этим военно-учебным заведением Петр отнесся

с энтузиазмом: он присутствовал на занятиях, беседовал с учащимися, проявлял

заботу об улучшении их бытовых условий, следил за обеспечением Корпуса  всем

необходимым, добился для него ряда привилегий, в том  числе  права  печатать

любые книги на русском, немецком и французском языках.

     Объективный портрет Петра Федоровича накануне его вступления на престол

обрисовал французский дипломат Ж.-Л. Фавье:  "Вид  у  него  вполне  военного

человека. Он постоянно затянут в мундир такого узкого  и  короткого  покроя,

который следует прусской моде еще в  преувеличенном  виде.  Кроме  того,  он

очень гордится тем, что легко переносит холод, жар и усталость. Враг  всякой

представительности и утонченности,  он  занимается  исключительно  смотрами,

разводами и обучением воспитанников  вверенного  его  попечениям  Кадетского

корпуса". Фавье находил в великом князе долю сходства с Петром  I  и  Карлом

XII, но подчеркивал, что "сходство это чисто внешнее. Он подражает  обоим  в

простоте своих вкусов и в одежде... От Петра  Великого  он  главным  образом

наследовал  страсть  к   горячительным   напиткам   и   в   высшей   степени

безразборчивую  фамильярность  в  обращении,  за  которую   ему   мало   кто

благодарен". Проницательный дипломат выделил те черты  наследника  престола,

которые впоследствии повлияли на результаты его царствования: "Иностранец по

рождению, он своим слишком явным предпочтением к немцам то и дело оскорбляет

самолюбие народа, и без того в высшей степени исключительного и ревнивого  к

своей национальности. Мало набожный в своих приемах, он не сумел  приобрести

доверия  духовенства...  Погруженные  в  роскошь  и  бездействие  придворные

страшатся времени, когда ими будет управлять государь, одинаково  суровый  к

самому себе и к другим. Казалось бы, что военные должны его  любить,  но  на

деле не так. Они видят в нем чересчур строгого начальника, который стремится

их подчинить дисциплине иностранных генералов".

     Незадолго  до  кончины  Елизаветы  Петровны  в  кругу  ее  приближенных

обсуждались возможности устранения Петра Федоровича  от  престолонаследия  в

пользу семилетнего Павла при регентстве матери или, возможно, И.И. Шувалова.

Ходили слухи, что к таким мыслям склонялась  недовольная  своим  племянником

императрица.  Реально  помешать  воцарению  Петра  Федоровича  могли  только

Шуваловы, к которым великий князь долгое время относился неприязненно. Но  в

декабре  1761  года  между  ними  произошло  примирение  при  посредничестве

близкого друга Ивана Шувалова - Алексея  Петровича  Мельгунова,  являвшегося

директором  Сухопутного  кадетского  корпуса.  Эта  должность   обеспечивала

наибольшую близость к особе великого князя, благодаря чему  Мельгунов  смог,

по выражению Екатерины, из прислужников Шуваловых сделаться их  протектором.

При поддержке шуваловского клана Петр Федорович уверенно вступил на  престол

и удивил всех неожиданными успехами.

 

                           В стремлении к величию

 

     Короткая эпоха Петра III  открывалась  блестяще.  В  январе  1762  года

английский посол Роберт Кейт замечал: "Всевозможные дела исполняются гораздо

скорее, чем раньше. Император сам занимается всем, и по большинству  дел  он

сам  дает  нужные  приказания,  однако  всегда  спрося  мнение   начальников

ведомств, откуда они выходят, или  сообразно  с  просьбами  простых  частных

людей".  Крайне  нерасположенный  к  Петру  III  австрийский  дипломат  граф

Флоремунд Клавдий Мерси-Аржанто признавал, что  первые  распоряжения  нового

императора "выполнены так умно  и  осмотрительно,  что  действительно  могут

снискать ему любовь и преданность всего русского  народа".  Академик  Штелин

писал: "Так как все видели, как был неутомим этот  молодой  монарх  в  самых

важнейших делах, как быстро и заботливо он действовал с утра и  почти  целый

день в первые месяцы своего правления... то возлагали великую надежду на его

царствование и все вообще полюбили его". Успехи начального  этапа  правления

Петра III не случайны: рядом с ним находились талантливые советники,  а  сам

он имел немалые задатки государственного деятеля.

     Новый император вступил на престол в том  возрасте,  с  которым  обычно

связывают расцвет творческих сил мужчины, - ему было тридцать три  года;  до

очередного дня его рождения оставалось полтора месяца. Он был неплохо,  хотя

и поверхностно, образован, успел получить некоторый навык  в  управленческих

делах, имел четкие взгляды на многие вопросы государственной жизни, особенно

в области внешней политики.  Хорошо  знавший  его  современник  отметил  ряд

качеств нового монарха, важных для самодержавного правления: "Государь  этот

от природы был  характера  живого,  деятелен,  пылок,  неутомим,  вспыльчив,

заносчив, неукротим". Без личного участия Петра III не  обходилось  ни  одно

государственное  дело:  он  трудился  со  всей  горячностью  и   самоотдачей

творческой натуры и упоенно предавался разгулу своей вырвавшейся на  свободу

энергии. М.И. Семевский на основании многих источников достоверно  воссоздал

"рабочие часы" императора: "Куранты  Петропавловского  Собора  пробили  семь

часов утра. Государь встает и с обычною ему живостью во всем, что бы  он  ни

делал,  одевается...  При  одевании  он  балагурил  с  своими   генерал-   и

флигель-адъютантами, отдавал им приказания, выпивал чашку кофе  и  выкуривал

трубку кнастера. Тут  ему  передавали  последние  новости,  причем  рассказы

окружавших его лиц, нередко простой прислуги, наводили государя на  мысль  о

какой-нибудь  весьма  важной  реформе,  которую  он,  по  обыкновению,   ему

свойственному, и спешил привести в исполнение.

     В 8  часов  государь  был  уже  в  кабинете;  к  нему  один  за  другим

являлись... президенты разных коллегий  и  прочие  чины,  имевшие  доклад  у

государя; докладов этих, по крайней  мере  в  первое  время,  было  довольно

много, так как государь хотел все знать, входил во все дела...  В  11  часов

доклады кончались, и государь, со всеми окружающими его, спешил на Дворцовую

площадь, где  каждый  день  ждал  его  развод  от  какого-либо  гвардейского

полка...

     Кончался развод, и государь отправлялся в Сенат, заезжал в  Синод,  где

со времени Петра Великого, кажется,  ни  одного  разу  не  был  ни  один  из

властителей, ни одна из властительниц России, посещал коллегии, появлялся  в

Адмиралтействе, неоднократно бывал в Монетном  дворе,  осматривал  различные

фабрики, распоряжался лично, несколько  уже  лет  продолжавшейся  постройкою

Зимнего дворца - словом, Петр являл деятельность, в особенности в первые три

месяца своего  царствования,  необыкновенную:  старики,  глядя  на  молодого

государя, невольно вспоминали его неутомимого деда".

     Помимо Петра I, новый император имел другой  пример  для  подражания  -

Фридриха II, чей образ укреплял в нем намерение держать все бразды правления

в  собственных  руках.  Двадцатого  января  1762  года  Петр  III  упразднил

Конференцию при  высочайшем  дворе  и  "предоставил  себе  право  мгновенно,

основываясь единственно на  одностороннем  докладе,  постановлять  решения".

Подобный метод управления обеспечивал быстрое течение дел и мог стать весьма

плодотворным,  если   бы   самодержца   не   подводило   отсутствие   опыта,

проницательности и умения предвидеть  последствия  своих  решений.  В  такой

ситуации многое зависело от приближенных императора, советами которых он мог

пользоваться.

     В первый день своего правления 25 декабря 1761 года Петр III  уволил  в

отставку неугодного ему генерал-прокурора Сената Я.П. Шаховского и  назначил

на его место Александра Ивановича Глебова - близкого друга и  протеже  Петра

Шувалова. Австрийский дипломат сообщал в Вену: "Глебов...  служит,  кажется,

верной опорой новому государю в начале его правления. Я достоверно знаю, что

великий князь во время вторичного,  опасного  поворота  болезни  императрицы

ночью отправился к Глебову и просидел с ним запершись  до  4-х  часов  утра.

Его-то  влиянию  можно,  кажется,  приписать,  главным  образом,  совершенно

неожиданное кроткое, мягкое обращение императора в начале его  царствования.

Действительно, его величество встречает всех  и  каждого  как  нельзя  более

ласково,  старается  (начиная  с  камергеров)  отнять   у   всех   страх   и

озабоченность и  дает  обо  всех  только  благоприятные  отзывы...  Так  как

подобное отношение государя, только что  вступившего  на  престол,  к  своим

подданным само по себе умно и полезно, то неудивительно, что оно  доставляет

его советнику и внушителю много  славы;  вот  почему  Глебов  прослыл  очень

опытным и ловким человеком".

     Несомненно, на Глебова пал отблеск славы его старшего друга, который  в

наибольшей  степени  руководил  первыми  шагами  императора.  Петр  Иванович

Шувалов в то время находился "в крайних болезнях" и уже стоял одной ногой  в

могиле, но не мог справиться с жаждой государственной деятельности.  По  его

просьбе он был перенесен  "на  одре"  из  своего  особняка  в  дом  Глебова,

находившийся ближе к императорскому  дворцу.  По  свидетельству  Шаховского,

Петр   III   удостаивал   умирающего   сановника   "величайшей   милости   и

доверенности", непрестанно советовался с ним о государственных  делах  через

Глебова и "персонально часто его в постеле лежащего посещал, и то  день  ото

дня более слабостей ему причиняло".  Действительно,  напряженная  умственная

работа ускорила смерть П.И. Шувалова,  последовавшую  4  января  1762  года.

Неделей раньше он и его старший брат Александр  Шувалов  были  пожалованы  в

генерал-фельдмаршалы.  Одновременно  с  ними  выражения  "монаршей  милости"

удостоился Н.Ю. Трубецкой,  произведенный  в  подполковники  Преображенского

полка (раньше им был сам Петр Федорович, ставший теперь полковником).

     Ивану   Ивановичу   Шувалову   Петр   III   вверил   управление   тремя

военно-учебными корпусами: Сухопутным, Морским и  Артиллерийским.  Оставаясь

при этом куратором Московского университета, он, по образному выражению С.М.

Соловьева, являлся "как бы министром новорожденного  русского  просвещения".

Император  относился  к  фавориту   покойной   тетушки   милостиво.   Штелин

рассказывает, как однажды за обедом при императорском  дворе  речь  зашла  о

Елизавете Петровне, и у Шувалова потекли слезы. Тогда Петр III сказал ему  с

грубоватым добродушием: "Выбрось из головы, Иван Иванович, чем была для тебя

императрица, и будь уверен, что ты, ради ее памяти, найдешь и во мне друга!"

     Братья Разумовские также пользовались расположением императора. Старший

из них 6 марта 1762 года был уволен в отставку с тем, чтобы, "как  у  двора,

так и где б он жить  ни  пожелал",  ему  отдавалось  "по  чину  его  должное

почтение". Петр III любил  общество  добродушного  и  простого  в  обращении

Алексея Григорьевича и часто бывал у него в гостях. Кирилл Разумовский почти

постоянно  находился  при  дворе,  и  Р.  Кейт  отмечал  даже,   что   среди

приближенных  императора  "наибольшим  его  расположением  пользовался,  как

кажется, гетман".

     Весьма значительной фигурой нового царствования стал друг И.И. Шувалова

А.П. Мельгунов. Петр III произвел его в генерал-поручики, что само  по  себе

являлось  не  такой  уж  большой  честью  по  масштабам   многочисленных   и

грандиозных пожалований в первые месяцы нового  правления.  Однако  истинное

значение этого  человека  определялось  не  чином,  а  степенью  близости  к

императорской особе. Мельгунов  приобрел  преобладающее  влияние  в  военной

сфере, затмив тогдашних фельдмаршалов. Кроме того, он активно  вмешивался  в

область внешней политики. Мельгунов умело пользовался  близостью  к  царской

особе: современник замечал, что "он  ни  на  минуту  не  выпускает  из  виду

императора  и...  ловит  минуты,  благоприятные  для  того,  чтобы  получить

утверждение своих представлений".

     В дипломатической сфере Мельгунов значительно потеснил еще одного друга

Ивана Шувалова - канцлера М.И. Воронцова. Он  являлся  одним  из  создателей

антипрусского союза России, Австрии и Франции в ходе Семилетней  войны,  что

компрометировало его в глазах нового императора. С другой стороны, Петр  III

уважал Воронцова за  то,  что  тот  был  единственным  российским  кавалером

прусского ордена  Черного  Орла.  Он  получил  его  в  1746  году  во  время

заграничной поездки  из  рук  Фридриха  II,  поскольку  был  тогда  активным

деятелем франко-прусской "партии". Не последнее место при  дворе  Петра  III

занял старший брат канцлера и отец императорской  фаворитки  Р.И.  Воронцов,

которого иностранные дипломаты даже ставят в первые дни царствования на один

уровень  с  Глебовым.  Причина  его  возвышения  понятна,  хотя,  по  словам

Екатерины II, он был одинаково нелюбим Петром  Федоровичем  и  всеми  своими

детьми. Младшая его дочь Екатерина Дашкова  утверждает  даже,  что  ее  отец

из-за полного невнимания к нему со стороны  Елизаветы  Романовны  "не  играл

никакой роли при дворе" и "представлял из себя ноль  без  всякого  влияния".

Екатерина Романовна преувеличивает: определенный вес Воронцов-старший  имел,

однако нельзя не признать, что при иных отношениях со своими дочерьми он мог

достичь больших успехов. Петр III назначил его 28 декабря 1761  года  членом

Конференции при высочайшем дворе, но меньше чем через месяц ликвидировал это

учреждение, после чего Воронцов остался в должности сенатора и  председателя

Уложенной комиссии.

     Сразу же по вступлении на престол Петр III  вызвал  в  Петербург  своих

родственников - принцев Георга Людвига Голштейн-Готторпского и Петра Августа

Фридриха Голштейн-Бека. Первый являлся генералом прусской службы, а второй в

чине российского генерала занимал пост ревельского губернатора. Голштейн-Бек

прибыл ко двору раньше и 9 января 1762 года  был  произведен  Петром  III  в

генерал-фельдмаршалы  и  назначен  петербургским  генерал-губернатором.  Для

своего дяди Георга Людвига  император  готовил  более  высокое  определение,

намереваясь сделать его герцогом Курляндии. Но пока он 9 февраля получил чин

генерал-фельдмаршала и стал полковником Конногвардейского полка.  Тем  самым

Петр  III  в  первый  раз  вызвал  недовольство  гвардии,  назначив  бывшего

прусского генерала на  должность,  которую  со  дня  вступления  на  престол

занимала Елизавета Петровна. Император  обращался  со  своими  голштейнскими

родственниками как с равными, что  иногда  порождало  нелепые  ситуации.  По

словам Дашковой, однажды "государь и его дядя, принц Георгий, как  настоящие

прусские офицеры, из-за различия мнений в  разговоре  обнажили  шпаги  и  уж

собрались было драться", но их сумел разнять, "рыдая как  женщина",  любимый

обоими Николай Андреевич Корф. Этот человек двадцать лет назад по  поручению

Елизаветы Петровны привез  ее  племянника  из  Киля  в  Петербург.  Двадцать

восьмого декабря 1761 года Петр III произвел Корфа в  генералы,  20  февраля

1762 года назначил вместо себя полковником  Лейб-Кирасирского  полка,  а  21

марта сделал его "главным директором  над  всеми  полициями",  подчеркнув  в

указе, что его "персона состоит единственно под ведением его величества".

     Наиболее  выдающейся  фигурой  царствования  Петра  III  стал   Дмитрий Васильевич  Волков,  занимавший  в  последние  шесть   лет   елизаветинского

правления должность конференц-секретаря,  то  есть  руководителя  канцелярии

Конференции при высочайшем дворе. Он составлял тексты всех документов  этого

учреждения как при Елизавете Петровне, так и при Петре III. После ликвидации

Конференции император 30 января 1762  года  назначил  Волкова  своим  тайным

секретарем, то есть руководителем личной императорской канцелярии. Тем самым

она была выделена из Кабинета его  императорского  величества,  который  под

руководством А.В. Олсуфьева занимался теперь  лишь  финансово-хозяйственными

делами царской семьи. Волковым составлены тексты большинства указов и других

документов за личной подписью императора. Влияние этого деятеля  было  очень

велико: современники утверждали, что "Волков водил пером Петра III и был его

ближайшим советником",  "император  ничего  не  предпринимал  без  совета  и

решения  Волкова,  и  можно  сказать,   что   этому   человеку   принадлежит

значительная доля в славных и благодетельных деяниях монарха".

     Основным соперником тайного секретаря был А.И. Глебов. Его  официальные

обязанности генерал-прокурора заключались главным  образом  в  контроле  над

деятельностью Сената, но  он  сумел  полностью  подчинить  себе  это  высшее

правительственное учреждение благодаря безграничному доверию к нему монарха.

Все царские резолюции на полях сенатских докладов написаны рукой  Глебова  и

лишь утверждены подписью Петра III. Глебов лично приносил эти  документы  на

утренние приемы императора и обсуждал с ним поставленные в них  вопросы.  Он

же объявлял на заседаниях Сената волю монарха  и  составлял  указы,  которые

потом подписывали сенаторы. Иногда Петр III  поручал  Глебову  и  подготовку

актов за императорской подписью.

     С именами Волкова и Глебова  связано  основное  законодательство  Петра

III, однако  далеко  не  во  всех  случаях  их  можно  считать  инициаторами

написанных ими указов  и  манифестов.  Личная  роль  императора  в  принятии

важнейших государственных постановлений особенно заметна в первые месяцы его

царствования. Седьмого февраля  1762  года  на  заседании  Сената  Петр  III

распорядился: "Канцелярию тайных розыскных дел уничтожить, и отныне оной  не

быть".  Это  ведомство   политического   сыска,   именуемое   современниками

"гражданской инквизицией", вызывало ужас и ненависть всех  слоев  населения.

Практика  доносительства  по  "важным  государственным  делам",  чрезвычайно

распространившаяся со времен Анны Ивановны,  открывала  широкие  возможности

для сведения личных счетов и внесудебного произвола.  Произнесение  кем-либо

страшного выражения "слово и дело" влекло  за  собой  аресты  и  пытки,  под

которыми трудно было не признаться в  любых  "злоумышлениях".  Необходимость

ликвидации Тайной канцелярии отмечалась Петром  Федоровичем  еще  в  молодые

годы под несомненным влиянием гуманиста Штелина, говорившего, что "чрез  это

введенное Петром I учреждение происходило много  злых  доносов  на  невинных

людей и разные несчастия".  Император  имел  также  личные  счеты  с  Тайной

канцелярией, которая в  1745  году  арестовала  и  сослала  в  Оренбург  его

любимого камердинера Г. Румберга. Вернувшись в Петербург  по  императорскому

указу от  26  декабря  1761  года,  он  рассказывал  Петру  III  "чудеса  об

уничтоженной им Тайной канцелярии".

     Манифест об уничтожении Тайной канцелярии был написан Д.Б.  Волковым  и

16 февраля 1762 года утвержден подписью императора. В этом  акте  осуждалась

практика работы политического сыска,  которая  "злым,  подлым  и  бездельным

людям подавала способ или ложными затеями протягивать вдаль заслуженные  ими

казни и наказания, или же злостнейшими клеветами обносить своих  начальников

и неприятелей". Далее объявлялось,  что  "Тайная  розыскных  дел  канцелярия

уничтожается отныне навсегда", а "ненавистное изражение, а именно  "слово  и

дело",  не  долженствует  отныне  значить  ничего".  Но  если   "кто   имеет

действительно и по самой правде донести о  умысле  по  первому  или  второму

пункту" (покушение на жизнь и  честь  государя  или  бунт  и  измена  против

Отечества), тот  должен  немедленно  подавать  донос  в  ближайшее  судебное

учреждение или воинскому начальнику. Доносителей  надлежало  "увещевать,  не

напрасно ли на кого затеял", упорствующих сажать на два дня под  караул  без

еды и питья, а потом снова  "спрашивать  с  увещанием,  истинен  ли  донос".

Выдержавшие эти испытания должны были направляться "под крепким караулом"  в

Сенат, Сенатскую контору или ближайшую губернскую канцелярию, где  надлежало

проводить следствие. Окончательные решения всем делам выносил Сенат. Ему  же

поручалась разработка мер, "к  тому  служащих,  чтоб  несправедливые  доносы

пресечь, невинных не допустить ни до малейшего претерпения,  а  преступников

открывать и изобличать кратким и надежным образом без кровопролития".

     В манифесте объявлялось намерение Петра III лично рассматривать дела по

политическим преступлениям в своей "резиденции". Император обещал  "показать

в  том  пример,  как  можно  и  надлежит  кротостью   исследования,   а   не

кровопролитием прямую истину разделять от клеветы и коварства и смотреть, не

найдутся ли способы самим милосердием  злонравных  привести  в  раскаяние  и

показать им путь к своему исправлению".

     Сведений о выполнении Петром III своих  благих  намерений  не  имеется.

Напротив, есть свидетельства о  том,  что  он  без  всякого  разбирательства

подвергал наказаниям людей за "сообщения  по  важному  делу",  заявляя,  что

"ненавидит  доносчиков".  Но  отдельные  случаи  крайних  мер   со   стороны

импульсивного монарха не уменьшают значения реформы политического сыска и  в

особенности провозглашения гуманных следственных методов.

     В первый  месяц  своего  царствования  Петр  III  освободил  из  ссылки

"государственных преступников" елизаветинского времени:  Б.X.  Миниха,  И.Г.

Лестока, Н.Ф. Лопухину и других. В марте 1762 года в Петербург был возвращен

Э.И. Бирон. Амнистия не распространилась на А.П. Бестужева-Рюмина,  которого

император подозревал в "соумышленни" с Екатериной и  ссылался  при  этом  на

предостережения Елизаветы Петровны.

     Семнадцатого января 1762 года на  заседании  Сената  Петр  III  объявил

решение: "Дворянам службу продолжать по своей воле, сколько и где пожелают".

На другой день Сенат по инициативе Глебова подал  императору  доклад:  "...В

знак от дворянства благодарности  за  оказанную  к  ним  высокую  милость...

сделать его императорского величества золотую статую". Петр III отказался от

этого предложения со словами: "Сенат может дать золоту лучшее назначение,  а

я своим Царствованием  надеюсь  воздвигнуть  более  долговечный  памятник  в

сердцах моих подданных". Манифест о  вольности  Дворянства  был  опубликован

лишь 18 февраля, следовательно, обсуждение этого документа длилось в течение

месяца. Мерси-Аржанто в депеше, написанной не позднее 4  февраля,  сообщает,

что "государю были представлены два различные проекта... оба они  отвергнуты

государем, даже по той причине, что даруемая по ним свобода слишком велика".

Действительно, в утвержденном тексте манифеста "вольность"  дворянства  была

ограничена определенными рамками.

     В преамбуле законодательного  акта  отмечалось,  что  рост  культуры  и

сознательности представителей  дворянского  сословия  избавляет  монарха  от

"необходимости в принуждении к службе, какая до сего времени потребна была".

Поэтому дворянам даровалось право  свободно  вступать  или  не  вступать  на

военную и гражданскую службу, выходить в отставку,  выезжать  за  границу  и

поступать на службу иностранных государей. Вместе с  тем  манифест  содержал

несколько условий. Военные не имели  права  подавать  в  отставку  во  время

"кампании" и за три месяца  до  ее  начала.  Заграничная  служба  российских

дворян разрешалась только  в  "европейских  союзных  Нам  державах",  причем

находящиеся  за  рубежом  могли  быть  отозваны  в   Россию,   если   "нужда

востребует". Манифест устанавливал обязанность дворян заботиться об обучении

сыновей  "пристойным  благородному  дворянству  наукам".   Выбирать   способ

образования по своему усмотрению могли только состоятельные семьи. "Всем тем

дворянам, за коими не более 1000 душ крестьян", предписано  было  определять

своих  детей  в  Шляхетский  кадетский  корпус.   В   заключительной   части

законодательного акта выражалась уверенность, что предоставление "вольности"

побудит дворян "не удаляться... от службы, но с ревностью и желанием в  оную

вступать  и  честным  и  незазорным  образом  оную  по  крайней  возможности

продолжать". Всех тех, "кои никакой и нигде  службы  не  имели",  полагалось

подвергать презрению; им запрещалось появляться при дворе и  участвовать  "в

публичных собраниях и торжествах". Тем самым вместо прежнего  принуждения  к

службе   декларировались   такие   цивилизованные   стимулы,   как    личная

сознательность и сила общественного мнения.

     Одновременно  с  провозглашением  вольности  дворянства  Петр  III  дал

распоряжение Сенату "в продаже соли цену уменьшить и положить умеренную". Р.

Кейт отметил, что "это причинит значительное уменьшение его доходов, но  его

величество не мог ничего лучше сделать, более важного для улучшения  быта  и

утешения бедных  людей".  В  деятельности  императора  прослеживается  также

забота о растущей буржуазии. Штелин оставил о  Петре  III  следующее  весьма

важное  замечание:  "Рассматривает  все  сословия  в  Государстве  и   имеет

намерение поручить  составить  проект,  как  поднять  мещанское  сословие  в

городах России, чтоб оно было поставлено на Немецкую ногу, и как поощрить их

промышленность". Вслед за тем император по предложению  академика  собирался

послать купеческих сыновей в Англию, Германию  и  Голландию,  "чтоб  изучить

Бухгалтерию и Коммерцию".  Петр  III  решительно  пресек  стремление  Романа

Воронцова  внести  в  проект  нового  свода  законов  пункты,   закрепляющие

дворянскую монополию на промышленность. Взгляды императора в этом  отношении

полностью совпадали с позицией Д.В. Волкова, который в 1760  году  в  письме

председателю Комиссии о коммерции И.Г.  Чернышеву  очень  тонко,  но  вполне

определенно  выразил  мысль,   о   необходимости   ограничения   дворянского

предпринимательства: "Я истинно от всего сердца дворянство  почитаю  и  хочу

ему всякого добра, но я добром дворянским не почитаю, когда б  мы  сделались

купцами, а купцы наши  должности  исправляли".  На  основании  положений  из

письма   Чернышеву   Волков    составил    проект    решения    Конференции,

предусматривающий  меры  по  активизации   внешней   торговли   и   развитию

промышленности. Особое внимание в нем уделялось мерам по расширению экспорта

хлеба, расширению производства продукции на отечественном сырье и ликвидации

торговых и промышленных монополий. В то  время  проект  Волкова  не  получил

движения, возможно из-за противодействия П.И.  Шувалова.  Но  теперь  тайный

секретарь смог реализовать свои идеи, которые полностью  разделялись  Петром

III. Так был принят императорский указ от  28  марта  1762  года  о  свободе

внешней торговли, поощрении производства на  отечественном  сырье  и  отмене

части торговых и промышленных привилегий и монополий.

     Другой формой поощрения  растущего  капиталистического  уклада  явились

меры по расширению  применения  вольнонаемного  труда.  29  марта  Сенат  на

основании именного указа Петра III  запретил  владельцам  фабрик  и  заводов

покупать к ним деревни для использования крепостного труда в промышленности.

Это решение было временным "до принятия Уложения", то есть до  нового  свода

законов,  но  тем  не  менее  являлось  весьма  показательным.  Может  быть,

император намеревался включить данное требование в Уложение  и  сделать  его

таким образом постоянным. Характерной  особенностью  законодательства  Петра

III является внимание к  крестьянству  и  другим  непривилегированным  слоям

населения:  их  положению  посвящено  восемнадцать   процентов   от   общего

количества  указов  этого  времени,  а  фактически  даже  больше,  поскольку

некоторые детали жизни простого народа затрагивались также  в  манифестах  и

других актах общего содержания.

     Несомненное  влияние  личных  взглядов  Петра  III   прослеживается   в

требовании государственной бережливости, необходимость которой была осознана

наследником престола еще  в  молодости,  когда  он  наблюдал  чисто  женское

мотовство тетушки с ее тысячами платьев и бесконечными  украшениями.  Теперь

император объявил насущной  задачей  внутренней  политики  страны  борьбу  с

роскошью  и  уменьшение  государственных  расходов.   Последнее   требование

соблюдалось во всем, вплоть до мелочей. Например, Коллегия  иностранных  дел

получила указание выслать подарки грузинскому  владетелю,  но  подобрать  их

"так, чтоб при этом крайняя экономия и  бережливость  наблюдена  была  и  ни

одного рубля напрасно потеряно не было". Решение  императора  по  сокращению

расходов являлось весьма  своевременным,  поскольку  казна  была  опустошена

Семилетней войной почти до основания.

     Ряд  мероприятий  Петра  III  был  направлен  на  упорядочение  системы

государственной власти и  управления.  Двадцать  второго  января  1762  года

император установил, что словесные указы от его имени могут объявлять только

сенаторы, генерал-прокурор и президенты "трех первых коллегий" - Иностранных

дел, Военной и Адмиралтейской. Эти устные повеления не должны были  касаться

"лишения живота, чести и имения", выдачи денежных сумм  свыше  десяти  тысяч

рублей, награждения деревнями  и  чинами  выше  подполковника.  Кроме  того,

словесные  указы  не  могли  отменять  акты,   собственноручно   подписанные

императором. Тексты устно объявленных высочайших повелений Сенат должен  был

еженедельно представлять Петру III  "с  надлежащею  отметкою  об  исполнении

оных". Двадцать девятого января Глебов  объявил  Сенату  указ  Петра  III  о

создании Апелляционного департамента при Сенате и аналогичных  департаментов

при Юстиц-коллегии, Вотчинной коллегии и Судебном  приказе  для  ускоренного

рассмотрения жалоб по судебным делам. Шестнадцатого февраля была  образована

Комиссия "для обсуждения мер к приведению  флотов  в  лучшее  состояние",  а

шестого марта - аналогичная Военная комиссия.

     Девятого января Петр  III  утвердил  доклад  Сената  об  упразднении  в

городах полицмейстерских  должностей  с  поручением  заведывания  городскими

полициями губернским, провинциальным и воеводским  канцеляриям,  а  также  о

подчинении Главной полицмейстерской  канцелярии  Сенату.  Но  22  марта  был

принят императорский указ о восстановлении  полицмейстеров  в  провинциях  и

городах в ведении губернаторов и воевод, которые по полицейским  делам  были

подведомственны Главной полиции. Как уже отмечалось, назначенный за день  до

этого "главным директором  над  всеми  полициями"  Н.А.  Корф  должен  бы  л

подчиняться непосредственно императору. Таким образом,  дела  по  управлению

полицией  изымались  из  ведения  Сената,  что,  возможно,  являлось  частью

запланированных мер по ограничению компетенции этого органа.

     Вероятно,  Петр  III  предполагал  впоследствии  заняться   и   другими

учреждениями. Однажды он сказал Штелину: "Я очень хорошо знаю, что и в  вашу

Академию наук закралось много злоупотреблений и беспорядков. Ты видишь,  что

я занят теперь более важными  делами,  но,  как  только  с  ними  управлюсь,

уничтожу все беспорядки и поставлю ее на лучшую ногу".

     Упоминания  о  "вкравшихся   злоупотреблениях"   и   необходимости   их

пресечения часто встречаются  в  указах  Петра  III,  который,  по-видимому,

всерьез собирался наводить порядок в стране. Но для успеха этой миссии нужно

было лучше знать Россию и более систематично  и  целенаправленно  заниматься

государственными делами. Тем не менее некоторые шаги в этом направлении были

императором сделаны. Например, 21 марта он учредил при дворе Особую комиссию

"для  производства   исследования   по   жалобам   из   Новой   Сербии"   на

генерал-поручика И. Хорвата. В состав комиссии вошли доверенные  лица  Петра

III: генерал-поручик А.П. Мельгунов, генерал-фельдцейхмейстер А.Н. Вильбуа и

генерал-адъютант императора А.Г. Чернышев.

     Примечательны решения  Петра  III  в  области  религиозной  политики  и

связанные с ними меры по  секуляризации  церковных  и  монастырских  имений.

Двадцать девятого января 1762 года  А.И.  Глебов  объявил  Сенату  повеление

Петра III о запрещении притеснять  раскольников:  "чтобы  им  в  отправлении

своих  обрядов  по  их  обыкновению  и  старопечатным  книгам  ни  от   кого

возбранения не было". В императорской резолюции подчеркивалось, что  "внутри

Всероссийской  империи  и  иноверные,  яко  магометане  и   идолопоклонники,

состоят, а те раскольники - христиане, точию в едином застарелом суеверии  и

упрямстве состоят, что отвращать должно не принуждением и огорчением их,  от

которого они, бегая за границу, в  том  же  состоянии  множественным  числом

проживают бесполезно". Вслед за тем Сенат издал указ "разведать, нет ли  где

раскольнических для сожжения своего  сборищ",  и  в  случае  их  обнаружения

"немедленно посылать туда достойных людей" для удержания  самосожженцев  "от

такого пагубного намерения". При этом раскольникам следовало объяснять,  что

они не будут больше подвергаться притеснениям и  преследованиям.  Манифестом

от 28  февраля  старообрядцам  и  другим  представителям  социальных  низов,

бежавшим за границу, разрешалось возвращаться в Россию до 1 января 1763 года

"без всякой боязни или страха".

     Не менее решительно Петр III и его советники разобрались с затянувшимся

вопросом об имениях духовенства и предоставлении доходов с них  государству.

Постановление Елизаветы  Петровны  от  30  сентября  1757  года  о  передаче

монастырских деревень под управление  отставных  офицеров  встретило  резкое

сопротивление Синода, вступившего в пререкания с Конференцией при высочайшем

дворе и Сенатом. Последний в течение трех лет провел с  духовным  ведомством

ряд совещаний, окончившихся безрезультатно. Седьмого января 1762 года  Сенат

вновь постановил "иметь с Синодом общую  конференцию"  и  настоять  на  том,

чтобы  половина  денежного  оброка  монастырских  крестьян  шла   в   казну.

Семнадцатого января Петр III одобрил идею  Сената,  но  затем  дело  приняло

другой  оборот.  Шестнадцатого  февраля  император   подписал   составленный

Волковым указ о немедленном исполнении постановления Елизаветы  Петровны  от

30 сентября 1757 года. Инициатива  тайного  секретаря  в  данном  случае  не

вызывает сомнений, поскольку именно он в свое время разработал  текст  этого

решения для императрицы,  оформленного  в  виде  протокола  Конференции  при

высочайшем дворе. Сам Волков писал по поводу  указа  от  16  февраля:  "Дело

казалось мне справедливое, и я рад был случаю воздать должную  хвалу  памяти

покойной  государыни  императрицы".  Утвержденный  Петром  III  указ  Сенату

действительно начинался с восхваления Елизаветы Петровны, которая, "соединяя

благочестие   с   пользою   отечества   и   премудро   различая   вкравшиеся

злоупотребления  и  предубеждения  от  прямых  догматов  веры   и   истинных

оснований... Церкви", сочла  необходимым  "монашествующих...  освободить  от

житейских и мирских попечений". Далее Сенату и Синоду объявлялся выговор  за

напрасную  трату  времени  в  совещаниях  по  уже  решенному  делу.   Сенату

повелевалось  осуществить  "вышеписанное  узаконение"   Елизаветы   Петровны

немедленно и "непременно навсегда". Указом от 16 февраля подтверждался также

законодательный акт Петра I  "О  непострижении  в  монастыри  без  особливых

именных указов". Возможно,  это  положение  было  внесено  в  подготовленный

Волковым текст документа по личной инициативе Петра III.

     Через три дня новый указ был  обсужден  на  заседании  Сената,  который

принял  решение  о  восстановлении  ликвидированной  в  1744  году  Коллегии

экономии и передаче в ее ведение церковных и монастырских имений.  Сенатский

закон о секуляризации готовился  Глебовым  при  личном  участии  Петра  III.

Штелин  вспоминал:  "Трудится  над  проектом  Петра  Великого  об  отобрании

монастырских поместий и о назначении особенной  Экономической  коллегии  для

управления ими... Он берет  этот  манифест  к  себе  в  кабинет,  чтобы  еще

рассмотреть его и дополнить замечаниями".  21  марта  1762  года  этот  акт,

оформленный в  виде  доклада  Сената,  был  утвержден  подписью  императора.

Духовенство пыталось напоследок получить оброк со своих крепостных,  поэтому

Петр III 4 апреля передал Сенату повеление о запрещении архиерейским домам и

монастырям собирать деньги с  принадлежавших  им  ранее  крестьян.  Основной

целью  секуляризационной  реформы  являлась  передача  государству   доходов

духовных феодалов, но ее значение этим не исчерпывалось. Тысячи монастырских

крестьян были переведены на положение государственных, то есть неподвластных

конкретным собственникам и лично свободных.

     При рассмотрении законодательства Петра  III  бросается  в  глаза,  что

вышеназванные указы при всем их обилии и многообразии были приняты в течение

первых трех  месяцев  его  полугодичного  царствования.  Оно  четко  делится

пополам с рубежом в начале апреля 1762 года. С этого времени и  до  середины

мая  Петр  III  принимал  лишь  акты  частного  характера,   в   большинстве

малозначительные. Это можно объяснить тем,  что  император  переключился  на

внешнеполитические  дела,  но  допустима  иная  интерпретация.  Вероятно,  к

середине  своего  правления  внук   Петра   Великого   несколько   растратил

реформаторский пыл и ощутил тяжесть  самодержавной  власти.  Доказательством

может служить создание особого государственного органа наподобие Конференции

при высочайшем дворе, которая в свое время являлась верной опорой  Елизавете

Петровне. Восемнадцатого мая Петр III подписал указ о  создании  Совета  при

дворе, призванного заменить императора на время его  поездки  в  Пруссию,  а

затем на войну с Данией. Но  он  еще  никуда  не  успел  уехать,  как  новое

учреждение начало прибирать власть в свои руки.

     В состав Совета вошли генерал-фельдмаршалы Г.Л. Голштейн-Готторпский  и

П.А.Ф. Голштейн-Бек, канцлер М.И. Воронцов, президент Военной коллегии  Н.Ю.

Трубецкой,  возвращенный   из   ссылки   генерал-фельдмаршал   Б.X.   Миних,

генерал-фельдцейхмейстер А.Н. Вильбуа,  генерал-поручики  А.П.  Мельгунов  и

М.Н. Волконский, а также Д.В. Волков, который, оставаясь в должности тайного

секретаря, был 9 марта произведен  в  действительные  статские  советники  и

назначен  членом  Коллегии  иностранных  дел.  Первоприсутствующими  членами

Совета считались голштейнские принцы, но его фактическим руководителем  стал

Волков.

     Немецкий ученый А.Ф. Бюшинг, живший тогда в Петербурге, отмечал, что  в

Совете этот деятель "управлял умами всех членов и делал, что хотел".  Миних,

знавший учреждение изнутри, также утверждал,  что  тайный  секретарь  "стоял

выше всех членов Комиссии  (Совета.  -  В.Н  .),  так  что  решения  Волкова

составляли  правительство  при  императоре  Петре  III".   Практически   все

протоколы, указы и другие  документы  Совета  написаны  или  отредактированы

Волковым.

     Новое учреждение получило  чрезвычайно  высокие  полномочия.  Петр  III

установил: "Исходящие из сего места указы будем Мы подписывать Нашею  рукою,

но о делах меньшей  важности  будут  и  они  (члены  Совета.  -  В.Н.)  одни

подписывать от Нашего имени во все места, по чему исполнять,  как  по  Нашим

собственным  указам".  Но  отличить  акты  "меньшей   важности"   от   более

значительных не всегда просто, поэтому  данную  формулировку  можно  считать

средством обмана (или самообмана) императора, который, по-видимому, был  рад

переложить на советников часть груза своей власти. В прежние времена  правом

подписи под указами  от  имени  монархов  официально  располагали  Верховный

тайный совет  и  Кабинет  министров,  действовавшие  при  таких  правителях,

которые не слишком переоценивали  свои  способности  и  значение.  Елизавета

Петровна, чрезвычайно щепетильная в вопросах  власти,  официально  разрешила

членам Конференции подписывать только императорские  акты  распорядительного

характера - рескрипты. В отличие  от  своей  тетушки,  Петр  III  фактически

отказался от претензий на величие самодержца. Объективно  это  решение  было

правильным, поскольку в сложившейся к тому  времени  крайне  неблагоприятной

для режима Петра III обстановке коллегиальный орган  власти  мог  попытаться

скорректировать государственную политику и предотвратить переворот. В то  же

время  нельзя  говорить  о  полной  самоустраненности  императора  от   дел,

поскольку его участие в работе Совета прослеживается документально.

     В протоколе первого заседания нового органа отмечено: "Слушана  кроткая

идея его императорского величества о ближайшем способе [получения] потребных

на войну денег". Речь  шла  о  первом  в  истории  России  выпуске  бумажных

ассигнаций. Это решение с такой легкостью могло быть принято  только  Петром

III, который редко задумывался  о  последствиях  предпринимаемых  им  шагов.

Несколькими годами ранее инициатор создания первых  российских  банков  П.И.

Шувалов отвергал возможность введения "банковых билетов"  из  опасений,  что

"бумажки вместо денег народу не только дики покажутся, но  и  совсем  кредит

повредится".

     Совет постановил учредить новый Государственный банк с  капиталом  пять

миллионов   рублей   бумажными   деньгами,   отпечатав   "банковые   билеты"

достоинством от десяти до  тысячи  рублей,  которые  бы  "в  самом  деле  за

наличную монету ходили". Выпуск медных денег решено было прекратить. Указ  о

создании банка был подписан Петром III 24 мая 1762 года.

     В протоколе Совета от  1  июня  1762  года  зафиксировано  распоряжение

присутствующего на заседании Петра III о  том,  чтобы  Сенат  не  публиковал

указы без предварительного утверждения их Советом. Волков составил следующий

акт: "Всевысочайше повелеваем, чтоб отныне Сенат отнюдь не издавал в публику

таких указов, кои в некоторой закон или хотя в подтверждение прежних служат,

не представя наперед Нам и не получа на то  апробации".  В  черновике  этого

документа он сначала написал: "не представя наперед собранию",  как  и  было

приказано императором, но потом, видимо, решил смягчить  наносимый  амбициям

сенаторов удар. Этот указ, лишающий Сенат законодательных полномочий,  никак

нельзя отнести к разряду актов "меньшей важности", однако он был оформлен за

подписями членов Совета. А 15 июня они от имени монарха подписали  манифест,

в котором объявлялось о незыблемости крепостного права и наказании тех,  кто

распространяет слухи о намерении императора освободить крестьян. Нет подписи

Петра III и на распоряжении Совета от 6 июня о  командировании  кирасирского

полка с  артиллерией  "для  усмирения  возмутившихся  помещичьих  крестьян".

Непонятно, почему  эти  документы  оформлены  таким  образом.  Вряд  ли  они

противоречили взглядам Петра III, который, по данным В.И.  Буганова,  "успел

за шесть месяцев царствования раздать в крепостные более 13 тысяч человек".

     Часть своих указов и распоряжений Петр III проводил  помимо  Совета,  и

тогда их опять же составлял Волков. Так был оформлен ряд важных назначений 9

июня, когда А.М. Голицын стал вице-канцлером,  А.Б.  Бутурлин  -  московским

генерал-губернатором, Н.Ю. Трубецкой, А.И.  Шувалов  и  К.Г.  Разумовский  -

полковниками    гвардейских    полков    (соответственно    Преображенского,

Семеновского и Измайловского).  Еще  одно  принятое  в  этот  день  кадровое

решение имело необычный  характер.  Б.X.  Миних  захотел,  оставаясь  членом

Совета и живя в Петербурге, получить еще два назначения: главного  директора

Ладожского канала и сибирского губернатора. Свою просьбу  он  аргументировал

тем,  что  сам  строил  канал  и  знает  его  лучше  других,  а   за   время

двадцатилетней ссылки в Сибири успел ее  основательно  изучить  и  составить

план улучшения дорог, развития земледелия и ремесел и  т.  д.  Петр  III  не

только удовлетворил оба эти желания, но  вдобавок  поручил  ему  заведование

Кронштадтским каналом. При этом император распорядился директора  Ладожского

и  Кронштадтского  каналов  А.П.  Ганнибала  "для  его  старости  от  службы

уволить". Решение имело поистине уникальный характер:  шестидесятипятилетний

Ганнибал "по старости" был заменен семидесятидевятилетним Минихом.  Двадцать

шестого июня в Ораниенбауме Петр III  подписал  тринадцать  своих  последних

указов - гораздо больше, чем в любой другой день с конца  марта.  Он  спешил

покончить с вопросами внутреннего управления, предполагая  заняться  другими

делами.

 

 

СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ:  Романовы. Династия русских царей и императоров

 

Смотрите также:

 

Императрица Елизавета. Император Петр 3 Третий

- Судьба реформы Петра Великого при его ближайших преемниках и преемницах. - Императрица Елизавета. - Император Петр 3 Третий.

 

Петр 3 Третий Федорович, император

160. Петр III (Третий) Федорович. император. до принятия православия Карл-Петр-Ульрих, герцог шлезвиг-голштейн-готторпский, сын Карла Фридриха, герцога...

 

император России Петр 3 внук Петра 1

:: Петр III Федорович. (Петр-Ульрих) — император всероссийский, сын герцога Голштейн-Готторнского Карла-Фридриха, сына сестры Карла XII Шведского, и Анны Петровны...

 

Царствование Петра 3 Третьего. Бумаги князя Волконского

Репринты старинных книг.

 

Царствование Петра III Федоровича.

Царствование Петра III Федоровича. Это кратковременное царствование особенно замечательно двумя.
Император Александр Третий.

 

Масонство в царствование Екатерины 2

чуждый России человек, Петр III, ненавидящий все русское.
русский священник. В результате Петр III не знал хорошо ни шведского, ни. русского языка.

 

Ораниенбаум - Ломоносов. Дворец Петра 3

Памяти моей жены Веры Александровой. Ансамбль дворца Петра 3. Петерштадт. Дворец Петра 3. Следующая страница >>>.