|
|
Из дерева на Руси строили
все: храмы, крепости, княжеские и боярские хоромы, дома горожан, крестьянские
избы, хозяйственные постройки.
Причиной этого было обилие строевого леса, простота его
обработки и дешевизна деревянного строительства. Деревянные здания
возводились быстрее каменных, могли строиться летом и в холодное время года,
были суше и теплее.
Наиболее широкое применение имела сосна. Из-за
ограниченности плотничного инструмента всюду, где возможно, использовали
бревна, а брусья и доски, изготовлявшиеся при помощи топора и клиньев,
употребляли лишь там, где их нельзя было заменить. Стены состояли из
горизонтально уложенных одно на другое бревен, сплоченных между собой
посредством пазов, вынимавшихся в поверхности каждого бревна и соединявшихся
в углах с бревнами других стен врубками, обыкновенно с остатком; врубка без
остатка, «в лапу», была известна, но применялась реже.
Кровельные покрытия делались из теса или лемеха — дощечек,
имевших подобно кровельному тесу вырезные концы — треугольные, закругленные и
«городчатые».
Веками поколения плотников совершенствовали свои
композиционные и конструктивные приемы, разрабатывая и отбирая лучшие из них.
Простота и рациональность этих приемов позволяли русским плотникам возводить
свои постройки в очень короткие сроки (известны «обыденные» церкви, т.е.
строившиеся в один день), а также перевозить здания в разобранном виде и
быстро собирать их в другом месте. О масштабах, в которых русские зодчие
пользовались сборным строительством, дает представление постройка во время
войны с Казанским ханством в 1551 г. укрепленного города Свияжска,
сооруженного неожиданно для татар в один месяц, так как его здания были
предварительно построены в верховьях Волги и в разобранном виде сплавлены
вниз по реке.
Документы говорят и о крестьянских многосрубных постройках:
«...а на дворе хо- ромов изба на подклете, да сени с подсени- ем, да повалуша
с подклетом, да сенник с двома хлева, да анбар с подклетом, да мыльня»— так
описывается в 1593 г. крестьянский двор на реке Варзуге.
Проемы в стенах делали невысокими, чтобы не перерубать
значительное число бревен. Волоковые окна совсем не нарушали этой связи, их
вырубали на полбревна вверх и вниз в смежных бревнах. Изнутри окна
задвигались затворкой (заволакивались): отсюда и название — волоковые. Через
среднее повышенное оконце выходил дым, скапливавшийся вверху, так как избы
топились по-черному. К тому же оно -немного освещало'и все помещение. В более
крупных проемах перерубленные бревна связывали между собой колодами из
брусьев.
Вплоть до XX века на строительство шел лес только
рубленый, а не пиленый, хотя пила на Руси была известна еще в глубокой
древности. Она, однако, не получила большого распространения, ибо давно
заметили, что пиленые бревна и доски легче впитывают влагу, быстрее разбухают
и гниют. А рубленые бревна от ударов топора с торцов становились как бы
закупоренными. Мастера следили, чтобы помощники не вбивали топор в бревно:
это могло сократить жизнь будущего строения.
Плотницкая «снасть» не ограничивалась топорами да
скобелями. В порядных документах упоминаются тесла, похожие на кирки, но с
закругленными лезвиями для выбирания пазов, долота и просеки — ими пробивали
отверстия в бревнах, черты для расчерчивания параллельных линий. Бревна на
сруб поднимали блоками-векшами, через которые были пропущены шеймы-канаты.
Тесовый лес заготовляли так: в торце и по длине бревна
делали зарубы, в которые вгоняли деревянные клинья. Затем из расколотых
половин вытесывали две-три тесины. Если же они шли на кровлю, то с одной
стороны тесины делали небольшое углубление — корытце — получался желобленый
лес. В лесу работали обычно древосечным топором с узким лезвием, тесины
зачищали потесом, имевшим широкое лезвие с односторонним срезом.
Размеры дома заказчик указывал в саженях. Известно, что в
XVII в. применялось несколько видов сажени. Самая распространенная сажень,
которой чаще всего пользовались плотники — простая, или ручная, определяемая
расстоянием между большими пальцами раскинутых рук. Иными словами, это катеты
плотничьего наугольника (152,7 см), гипотенуза которого — косая сажень (216 см). Друг с<другом они соотносятся, как сторона и диагональ квадрата, а как раз с построения
квадрата на-земле и начинали разбивку плана древние зодчие.
Диагональ квадрата, превращенная в сторону нового,
большего квадрата, описанного вокруг меньшего, давала удвоенную площадь и,
наоборот,— в два раза уменьшенную, когда половину диагонали брали за сторону
вписанного квадрата. Для разметки оклада северные мастера, кроме плотничьего
наугольника, имели мерную веревку, узлами разделенную на простые сажени.
При самцовой конструкции можно было придавать фронтонам
любые очертания — простого треугольного фронтона, фронтона с «полицами», т.е.
с более пологими частями внизу, опирающимися на «повалы», и, наконец,
фронтона криволинейного очертания с киле- видным завершением, образующего так
называемую «бочку».
Верхние части крылец и висячие галереи делались каркасными
из стоек-брусьев, зажатых между нижней и верхней обвязками, и тесового
заполнения между ними. Такой же была конструкция стен холодных верхних этажей
— чердаков — в богатых хоромах.
Деревенские избы ставились на подклетях, но крыльца здесь
были редки, возможно, что они составляли принадлежность более богатых домов.
Крыльцо с высокой крышей составляло предмет гордости хозяина дома.
Городские деревянные жилые дома были двух-трехсрубными, но
часто каждый сруб покрывали своей крышей, а средний сруб (сени) иногда делали
более низким, чем боковые, которые имели до трех этажей в высоту.
Сени издревле были самым светлым и обширным помещением
дома. Не случайно раньше в них устраивали пиры, принимали гостей, играли
свадьбы. Так, в свадебном причитании на Печоре пели:
Станем мы да в новы сени, Во новы сени да во
холодные, На гладкие полы да на еловые, На насты мелки да перекладинки, Мы
отворим да двери на пяту,
т.е. распахнем их настежь. Бывали случаи, когда сени
связывали не два, а три сруба: последний прирубался перпендикулярно. Тут
получается Т-образная связь. В сенях ставили большое окно, называвшееся
красным (красивым) оттого, что оно пропускало сравнительно много света и
имело слюдяную окон- чину. Иначе его называли косящатым, так как оно было
обрамлено косяками. Такие окна для XVII—XVIII вв. — первый признак
состоятельного хозяина. Еще в былинах пели:
Построены терема высокие,
Просечены окна косявчаты
И поставлены колоды белодубовы...
Хоромы именитых купцов Строгановых в Сольвычегодске (1564 г.) представляли собой трехэтажное здание, состоявшее из поставленных рядом срубов, покрытых
общей двускатной крышей. На одном конце возвышалась высокая, около 30 м, шестиэтажная башня, покрытая «бочкой». В сени, расположенные рядом, вело двухмаршевое крыльцо с
бочечной крышей над верхним рундуком (площадкой) и четырехскатной крышей —
над нижним. Рядом с сенями возвышалась и вторая, меньшей высоты башня с открытым
верхом и четырехгранной шатровой крышей с полицей.
Яркий пример деревянной дворцовой архитектуры — дворец в
селе Коломенском под Москвой, построенный в 1667—1668 гг. мастерами Семеном
Петровым и Иваном Михайловым, частично перестрбенный в 1681 г. Саввой Дементьевым. Спустя 100 лет после постройки дворец был разобран «за ветхостью».
Дворец состоял из семи хором: для царя, для царевича, для
царицы и четырех — для царевен. Все хоромы были связаны переходами между
собой, а также с подсобными помещениями и дворцовой церковью. Каждые из этих
хором были трех- или четырехэтажными, состояли из ряда клетей со своими
сенями, наружными крыльцами и разнообразными покрытиями — шатрами,
поставленными нередко по два и по три, простыми и крещатыми бочками и кубами.
На фасадах были богато украшены резьбой подзоры кровель, крыльца, галереи и
наличники окон.
В XVIII веке в средней полосе России избы по-прежнему
состояли обычно из отапливаемой по-черному избы, холодной клети и разделяющих
их сеней. Дым от печи выходил уже не через дымовое окно, а через деревянную
трубу-дымник; избы, топящиеся по- белому, были в то время очень редки. Старые
волоковые окна постепенно начали заменяться «красными» и на уличном фасаде
избы обычно помещались три окна: среднее — «красное» и боковые — волоковые.
Примером северной избы конца XVIII в. может служить дом в
селе Брусенец Вологодской области, состоящий из одного большого (до 60 м2), поставленного на подклете помещения с печью в углу возле входа. Сбоку к избе примыкала
холодная, хорошо освещенная клеть, а сзади находился отделенный от жилой
части узкими сенями двухэтажный хозяйственный двор с хлевами внизу и сараем
для сена наверху, куда вел снаружи бревенчатый пандус — «взвоз». К сеням
примыкают крыльца с верхней площадкой на одном столбе.
Стремление к живописности и праздничности в деревянном
зодчестве XVIII в. выразилось в усложнении верхов зданий, в покрытии шатрами
квадратных в плане срубов с восьмериками и крещатыми бочками, в применении
кубоватых покрытий и ярусных верхов. Резьба на причелинах, подзорах кровель и
оконных наличниках, перешедшая позднее и в более богатые крестьянские избы,
сочеталась с росписью, но продолжала соответствовать свойствам дерева,
способам его обработки и конструктивному назначению украшаемых ею частей. Так,
толстые столбы трапезных и колоколен украшались неглубокими порезками в виде
жгутов и «дынек», выразительно подчеркивающих их напряженное состояние, а
тонкие столбики крылец, поддерживавшие легкие крыши, имели порезки более
глубокие. Порезки, украшающие бревенчатые консоли-повалы и превращающие концы
бревен в выкружки или гуськи, не менее выразительно говорят об их
конструктивном значении. Украшением зданий были кровельный материал, лемех и
тес с вырезными концами.
А в Поволжье с начала XIX века распространяется в
деревянной архитектуре, вытесняя северный рубленый орнамент, «глухая» или
«корабельная» резьба, перекочевавшая с волжских кораблей. Основные украшения
сосредотачивали на щипце — фронтоне избы. Исследователи связывают
распространение резных деталей на фронтоне с переходом в строительстве от
самцовой конструкции крыши к более легкой стропильной. Первоначально фронтон
стропильной крыши зашивали досками, переход от бревен нижележащего сруба к
фронтону закрывали «платком» или «лобовой доской», обильно украшенной резным
орнаментом. Общая тема самых разнообразных сюжетов резного узора — это цветы,
злаки, плоды родной земли, сказочные типы — сирины (как сирены) с женскими
головами, львы, фантастические русалки — «фараонки», подсолнухи, голуби,
петухи...
«Все наши коньки на крышах,— писал С. Есенин в своей
статье-исследовании «Цветы Мории», — петухи на ставнях, голуби на князьке
крыльца, цветы на постельном и тельном белье вместе с полотенцами носят не
простой характер узорочья, это великая значная эпопея исходу мира и
назначению человека. Конь, как в греческой, египетской, римской, так и в
русской мифологии есть знак устремления, но только один русский мужик
догадался посадить его к себе на крышу, уподобляя свою хату под ним
колеснице... Это чистая черта скифии с мистерией вечного кочевья. «Я еду к
тебе, в твои лона и пастбища»,— говорит наш мужик, запрокидывая голову конька
в небо. Такое отношение к вечности как к родительскому очагу проглядывает и в
символе нашего петуха на ставнях. Известно, что петух встает вместе с
солнцем, он вечный вестник его восхода, и крестьянин не напрасно посадил его
на ставнях, здесь скрыт глубокий смысл его отношения и восприятия солнца. Он
говорит всем проходящим мимо избы его через этот символ, что «здесь живет
человек, исполняющий долг жизни по солнцу. Как солнце рано встает и
лучами-щупальцами влагает в поры земли тепло, так и я, пахарь, встаю вместе с
ним опускать в эти отепленные поры зерна труда моего. В этом благословение
моей жизни, от этих зерен сыт и я и этот на ставне петух, который стоит
стражем у окна моего и каждое утро, плеском крыл и пением встречая
выкатившееся из-за горы лицо солнца, будит своего хозяина». Голубь на князьке
крыльца есть знак осенения кротостью. Это слово пахаря входящему: «Кротость
веет над домом моим, кто б ты ни был, войди, я {эад тебе». Вырезав этого
голубя над крыльцом, пахарь значением его предупредил и сердце входящего.
Изображается голубь с распростертыми крыльями. Размахивая крыльями, он как бы
хочет влететь в душу того, кто опустил свою стопу на ступень храма-избы,
совершающего литургию миру и человеку, и как бы хочет сказать: «Преисполнясь
мною, ты постигнешь тайну дома сего»,— и действительно, только преисполнясь,
можно постичь мудрость этих избяных заповедей, скрытых в искусах орнамента...
Мы заставили жить и молиться вокруг себя почти все предметы...».
|
