|
|
Десять лет прошло с тех пор, как
русский народ, миллионами согнанный с земли, оторванный от труда,
раздраженный разрухой, разгромами, бездарностью вождей, измученный,
изверившийся, мстительный, — вышел из опостылевших окопов и опрокинул
половинчатый, трусливый, подпираемый буржуазией, режим Керенского.
С этого дня революционный народ сам стал строить свою
историю.
Но еще годы земля поилась кровью.
Революционные всходы поднимались среди неслыханных мук,
свобода рождалась в судорогах многомиллионного народа.
Октябрьская революция пришла не из марксистских схем.
Россия была мало похожа на страну, в которой, по словам Маркса, сосредоточие
средств производства и обобществление орудий труда достигли бы такой степени,
что не могли долее выносить своей капиталистической оболочки, и последняя
должна была разорваться...
«Оболочка» у нас разорвалась неожиданно, разорвалась в
стране с крайне низкой техно-экономической культурой, со слабой
централизацией средств производства, со слабо организованным транспортом,
слабой буржуазией, слабым пролетариатом, огромным по численности и общему
удельному весу страны крестьянством, — в стране, в которой, казалось, не
могло быть речи о непримиримом антагонизме между ростом производительных сил
и достигшей зрелости системой капиталистических производственных отношений.
Позже, уже в 1922 г. на расширенном пленуме Исполкома Коминтерна, ветер|ан революции, старушка Цеткин, обронила драгоценное
признание: «Русская революция прокралась к нам, яко тать в нощи. Кто ожидал,
что первая пролетарская революция разразится именно в России»?
Но мировая война, вскрывшая до конца банкротство
хозяйственной и политической системы старой империи, подготовила величайшее
народное движение, которое по существу своему могло быть только социальной
революцией.
Предупреждая мероприятия «революционного правительства»,
гораздо чаще вопреки им, революционный народ, трудовые массы задолго до
октябрьской революции своим почином осуществляли социальные идеалы. Они
отбирали у прежних владельцев земли, инвентарь, копи, фабрики, заводы; гнали
или уничтожали особо ненавистных и опасных представителей власти, сбрасывали
в стихийном революционном порыве все формы экономического и политического
гнета.
В глубоких недрах России кипела социальная революция,
когда в столице произошел октябрьский переворот.
После полного идейного и морального банкротства
меньшевиков и эс-эров, безнадежно скомпрометировавших себя в глазах трудовых
масс в эпоху Временного Правительства, два революционных течения
противостояли одно другому, способные питать и одушевлять своими лозунгами
великое народное движение — анархизм и большевизм.
Первые шаги социальной революции были анархическими. Могло
ли быть иначе в стране политически молодой, не проходившей развращающей школы
партийного и парламентского политиканства? В стране, по признанию духовного
вождя большевизма, — проникнутой «величайшей ненавистью и недоверием масс ко
всему государственному»?
Анархизму в начальных фазах революции принадлежала значительная
и подлинно поднимающая роль.
Мысль, что всякая национальная, империалистическая война
должна быть обращена в гражданскую — есть по существу анархическая мысль,
ведущая свою родословную со времен I Интернационала и получившая заострение и
углубление на социалистических конгрессах в Цюрихе, Брюсселе и др. Ее ранним
одушевленным проповедником и теоретиком был анархист Домела Нью- вангуис. Эта
мысль, наконец, нашла воплощение в известной резолюции о милитаризме
международного Амстердамского Конгресса Анархистов 1907 г. Правда, в эпоху империалистической войны, в рядах анархистов наметилось течение,
представленное рядом авторитетных и популярных имен, примкнувшее к
оборончеству, и мотивировавшее эту позицию необходимостью защиты политически
передовой Франции против системы германо-австрийского милитаризма. Но
огромное большинство анархистов всех стран стояло на точке зрения
анархистов-интернационалистов и громило оборончество. На этой почве, с первых
дней войны стояла и группа большевиков во главе с Лениным, что дало повод
соц.-демократам оборонцам (Ж. Гед, Плеханов и др.) обвинять их в анархическом
уклоне. В антимилитаристических резолюциях Циммервальда и Кинталя анархисты
не приняли непосредственного участия, ввиду традиционного предубеждения
против работы с государственниками. Позиция левого крыла соц.-демокра- тии по
вопросу о войне была признана недостаточным поводом для совместной работы
анархистов со сторонниками диктатуры.
Первоначально мировая война охватила страны с
преобладающим влиянием с.-демократии, и анархисты были бессильны поднять в
них рабочие и крестьянские массы. Но в ряде стран — Испании, Юж.-Американской
республике, в Швейцарии, Голландии, Швеции — анархисты вели энергичную
антимилитаристическую пропаганду, созывали конференции (Феррель, — Испания,
Амстердам — Голландия, Бразилия), во всех воюющих странах
— Франции, Германии, Италии, Австро-Венгрии, Болгарии они дали ряд мучеников.
Великая русская революция, бурлившая могучими потоками
крестьянских и рабочих масс, инстинктивно восприняла анархические идеи и
формы выступления. Именно анархические лозунги — методы прямого действия,
непосредственного захвата земель и средств производства — были подлинно
революционными и всенародными лозунгами этой эпохи.
Когда в начале революции трудовые массы ринулись на
разрушение собственности и государства, анархисты были вместе с ними.
Октябрьская революция уже невольно шла по линиям, намеченным народным взрывом
и, естественно, должна была отразить анархические тенденции. Она сломала
старый государственный аппарат и выдвинула в политической области принцип
федерации советов. Она обратилась к прямой экспроприации, упразднив частную
капиталистическую собственность, отобрав землю у помещиков, дома и движимый
капитал у финансовых, промышленных и торговых капиталистов. В области
экономического строительства она выдвинула принцип федерации фабрично -
заводских комитетов для управления производством, домовые комитеты для
правильного распределения жилищ.
В этом раннем развитии Октябрьской революции анархисты, всеми
имевшимися в распоряжении их силами, боролись за нее, работали рука об руку с
большевиками в утверждении, в укреплении новых принципов.
Среди фаланги одушевленных борцов, оставшихся до конца
верными идеям и методам анархизма, быть может следует особо упомянуть об
Юстине Жуке, строителе Шлиссельбургского порохового завода, умершем на военно
- революционном посту, о Железнякове, разогнавшем Учредительное Собрание,
погибшем в боях против контр-революции, о Грачеве и Федотове, руководивших
Двинским полком, первым выступившим в бой под анархическими знаменами,
сыгравшем решающее значение в октябрьских событиях в Москве; прежде всего и
более всего о Кронштадте 1917-18 года, ставшем под влиянием анархистов
подлинной ячейкой свободной общественности и давшем своих бойцов на все
фронты гражданской войны.
Но уже скоро союз анархистов с большевиками дает зловещую
трещину.
Воспитанный годами на своеобразной подпольной философии, в
которой пламенная вера в социальную революцию причудливо сочеталась с не
менее фанатической верой в государственность, централизм, большевизм
выработал целое учение о необходимости для подготовки и проведения социальной
революции особого заговорщического штаба, составленного исключительно из
просвещенных теоретиков движения, патентованных революционеров и наделенного
полномочиями диктатора, который должен был уяснить, выработать наперед своими
собственными силами классовое самосознание пролетариата. Основной чертой
большевистской психологии всегда было недоверие к трудовым массам, к пролетариату.
' Предоставленный собственным силам, по убеждению большевиков, — «он мог бы
выработать лишь тред-юнионистское сознание».
Эти патентованные революционеры, мечтавшие овладеть
массами при помощи демагогических приемов, чтобы ввести их в выношенный в партийных
комитетах социалистический рай, и анархизм, полагавший, что в классовых боях,
в создании нового строя, обезпечивав- шего свободу и экономическое равенство,
решающее слово принадлежит самим трудящимся массам — были всегда
политическими антиподами.
Но большевизм, стремившийся к диктатуре, с самого начала
правильно, выгодно учел положение для себя. Он выбросил за борт ненужную ему
более демократическую программу и провозгласил лозунги социальной революции.
С свойственными ему гибкостью, оппортунизмом и бесстыдством он шел то с
народничеством, вплоть до усвоения (принятия) его «социализации земли», то с
анархизмом, с его отказом от парламентаризма и пропагандой
рабоче-крестьянских советов.
Для низложения своих противников он не брезгал прибегать к
беззастенчивой и лживой демагогии. На всех перекрестках клялся он именем
пролетариата, но одновременно готовил ему цепи, на которых потом десять лет
держал, его в болотах догматической, деспотической государственности.
Бесспорно, в начале революции, когда большевистская игра
не была раскрыта до конца, масса легко поддавалась его беззастенчивой
демагогии. Большевизм сумел создать вокруг себя гипнотизирующую атмосферу
пламенной, бескомпромиссной революции. „Не зная подлинного лика большевизма,
пролетариат ^Запада готов был видеть в его политике новую эру социализма.
Бакунизированный марксизм Ленина вызывал энтузиазм. «Государство и революция»
читалось с упоением. И анархизм не раз ловился на громкие слова
большевистского якобинизма. Но, использовав с маккиавели- евской ловкостью
энергию, опыт, силы анархистов, яко- бинизм спешил отделаться от них,
опасаясь их влияния на массы. Популярность анархистов среди рабочих Москвы,
Петрограда, Украины была поистине огромна. Можно без всякого преувеличения
сказать, что в 1917 и 18 г. г„ не было ни одного мало-мальски крупного завода
не только в районе столиц, но и далее, где бы не было анархической
организации, где не велось бы энергичной агитации в анархическом смысле.
Мирному сосуществованию анархистов и большевиков пришел
конец с подписанием Брест-Литовского договора. Анархисты рассматривали
«похабный» мир, как капитуляцию перед германским империализмом, капитуляцию,
открывавшую настежь двери уступкам и компромиссам. В глазах анархистов мир
был актом морального бессилия. Раскол стал неизбежным. Под вымышленным
предлогом, что анархисты рекрутируют черную гвардию из «общественных
подонков», в ночь на 12 апреля 1918 г. большевики внезапным нападением
разгромили сперва московскую федерацию анархистов, а затем и все анархические
организации в республике.
Со дня разгрома анархистских организаций все, что
числилось когда либо в арсенале жандармско-полицей- ских средств, было пущено
в ход против анархизма: универсальный шпионаж — дома, на улице, на службе;
провокация, заложничество, цензурные неистовства; административные взыскания,
конфискации изданий; избиение в тюрьмах, ссылки, расстрелы.
И в недавние еще, близкие к юбилею дни, когда мучительные
кануны перед казнью Сакко и Ванцетти поставили на ноги пролетариат всего
мира, когда с небывалой напряженностью два мировых антагониста — экс-
плоатирующие и эксплоатируемые — стали друг против друга, когда повсюду, не
исключая большевистской республики, считалось долгом сознательного человека
поднять голос против палачей, — одним русским анархистам «диктатура
пролетариата» приказала молчать. Для выражения своих мыслей и чувств они не
могли найти ни одной газеты. Трибуна была им категорически воспрещена.
Простое перепечатание акта протеста стоило сделавшему это трех лет тюрьмы, а
выступление в отдельных случаях на митингах рабочих-анархистов повлекло за
собой снятие с работ, аресты, тюрьмы и ссылки.
Так легальный анархизм стал невозможен. Анархисты были
загнаны в подполье...
В торжественные дни заседаний в Москве I Международного
Конгресса Красных Профессиональных Союзов, иностранные делегаты —
анархо-синдикалисты — были не мало взволнованы известием, что группа
анархистов, заключенная в Таганскую тюрьму в Москве, об- явила голодовку,
чтобы добиться освобождения.
Иностранные гости вступили по этому поводу в переговоры с
ЦК партии большевиков. Казалось чудовищным, что Советская республика, рабочее
государство и пр. держит в тюрьмах представителей революционного
мировоззрения, его крайний левый фланг.
Коммунисты были вынуждены об'яснить с'ехав- шимся
товарищам свою тактику по отношению к русским анархистам. Появилось сперва
изумительное по цинизму и развязности письмо Троцкого, позже, специальный
пасквиль Яковлева, собравшего грязь по всем задворкам для очернения
ненавистных анархистов.
Основных положений, с коими оперировал тогда большевизм,
было немного. Они сводились к трем лаконическим формулам, оставшимся и после
основными пунктами обвинения против анархистов: 1) русский анархизм, за
исключением незначительных и невлиятельных групп, есть или бандитизм или
махновщина;
2) махновщина есть идеология деревенского кулака и
3) руссюй анархизмъ есть поэтому естественный
союзник мирового империализма и, следовательно, партизан контр-революции.
Абсурдность этих положений ясна каждому едва грамотному
политически человеку. Смог ли 150-ти миллионный народ, который многочисленные
исследователи и историки не раз находили одаренным по преимуществу
анархической природой, народ, давший анархической мысли и анархическому
действию имена таких вождей, как Бакунин и Кропоткин, имевший в рядах своей
трудовой интеллигенции самоотверженных борцов за анархическое мировоззрение,
народ, невероятным напряжением революционной воли, снесший трехсотлетнюю
монархическую династию — свести могучее идейное и практическое движение к жалкому,
поистине позорному ублюдку, каким постарались и стараются его изображать
правоверные коммунисты?
Но логика, история, чувство справедливости — все бессильно
перед волей победителя.
Горе побежденным!
|