Крещение Новгорода Добрыней и Путятой в «Истории Российской» Татищева

 

УСТНАЯ ИСТОРИЯ В ПАМЯТНИКАХ НОВГОРОДСКОЙ ЗЕМЛИ

 

 

Крещение Новгорода Добрыней и Путятой в «Истории Российской» Татищева

 

 

 

В 1962 г. вышел первый том академического издания «Истории Российской» В. Н. Татищева, которое предварялось вводными статьями. Среди них была статья М. Н. Тихомирова, посвященная источникам этого труда.

 

Уклоняясь от серьезного разговора о НИЛ, автор статьи написал следующее: «В. Н. Татищев передал содержание Иоакимовской летописи довольно подробно. Это избавляет нас от необходимости анализировать содержание этой летописи, которая не может быть источником для каких-либо построений по истории древней Руси, но является прекрасным источником, характеризующим русскую историографию XVII в.».

 

Со статьей Б. Клейбера М. Н. Тихомиров вряд ли успел познакомиться, зато его аттестация НИЛ стала широко известна историкам, а воздействие ее продолжает сказываться и поныне; она, конечно, повлияла, в частности, на упоминавшийся «Словарь книжпикои и книжности Древней Руси».

 

 Как пишет в другом месте Клейбер, автор НИЛ Поспелова тсныю прополи i' «различие между славянами, „русами" и варягами. Однако под варягами, продолжает Клейбер, — мы можем понимать скандинавов, которые в XI веке прибыли н Ношород как завоеватели; но „русы" — это скандинавские, прежде всего шведские, иониинсш, которые поселились там в незапамятные времена. В этой связи особенно ииифсснч ьччЬик-иис об Адвинде» (70). Здесь автор статьи как бы походя излагает снос иомнманне ироот-мы. дискутируемой долго и интенсивно, не касаясь, как н в других подобных oivuhv шпорагуры вопроса.

 

Само же издание подготовлено на основе рукописей, основные разночтения которых были в нем приведены, — в частности, к тексту НИЛ и к примечаниям, которыми его снабдил Татищев. Результаты более детальных сопоставлений рукописного материала, относящегося к НИЛ, были опубликованы М. В. Моргайло в следующем году. Они подтвердили высказывавшийся раньше общий тезис, что «Татищев отнюдь не считал своей задачей совершенно точную передачу текста»,32 но, как выяснилось, изменения, вносившиеся Татищевым в текст НИЛ, почти не касаются содержания: это частные редакторские поправки.

 

Только в двух случаях можно говорить о добавлениях, затрагивающих смысл. Такова часть фразы в рассказе о сновидении Гостомысла: «...еже не имать наследити сын большия дсчере, зане негож бе». Другое добавление — в рассказе о том, как язычники сопротивлялись крещению: «Высший же над жрецы славян Богомил, сладкоречия ради наречен Соловей, вельми претя люду покорится». Однако сохранились не все рукописи, отражавшие работу Татищева над текстом НИЛ: существовал промежуточный недошедший список, где были собственноручные поправки Татищева. А в дошедшей рукописи есть его приписка на поле, содержащая восполнение 18 слов, явно пропущенных ранее при переписывании. Восполнения подобных пропусков могли быть и в упомянутых выше случаях. Анализ же примечаний показал, что «Татищев комментировал Иоаки- мовскую летопись постепенно, <„.> он несколько раз обращался к ней».35 Поэтому могли быть и восполнения ранее не разобранных мест.

 

Через 20 лет после выхода академического издания появилась статья А. Л. Гольдберга, содержавшая весьма категоричное суждение о НИЛ, которая, впрочем, не являлась предметом его исследования: оно представляло собой классификацию списков так называемой «Истории еже о начале Рускня земли».14 Поскольку этот памятник тематически близок началу НИЛ и имеет с ним несколько общих персонажей, сопоставление их осуществил еще В. Н. Татищев, который высказался довольно резко об авторе этой «Истории», заключив, что «он сказание Иоакимово за основание имея, да не разумея, хотел пополнить и темность оного изъяснить, токмо ума столько' не было»." По заключению же А. Л. Гольдберга, взаимоотношение двух памятников имело характер «прямо противоположный. Очевидно, составитель Иоакимовской летописи, будучи знаком с повестью о древнейшей истории Руси, позаимствовал из нее несколько героев и создал новую, не менее фантастическую легенду».'"

 

Она дважды публиковалась в XIX в. См.: Попов Л. И. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869. С. 442—<47; Ги- лнрои Ф. Предания русской начальной летописи. Приложения. М., 1878. С. 15—22. К зтим изданиям было привлечено более 20 списков.

 

Основанием для вывода A. JI. Гольдберга была только приводимая им на этой странице справка: «В трудах советских ученых (С. К. Шамби- наго, М. Н. Тихомирова) показано, что мнение Татищева о создании Иоакимовской летописи в древние киевские времена было ошибочным и время ее возникновения следует, по-видимому, отнести к самому концу XVII в.» (имеются в виду упомянутая выше статья С. К, Шамбинаго и цитированное мной суждение, высказанное М. Н. Тихомировым при публикации «Истории» В. Н. Татищева).

 

Но вскоре обнаружился важный результат того, что археологические исследования осуществлялись не только «параллельно»: совмещение в лице В. Л. Янина археолога и исследователя письменных источников позволило ему перевести в новое качество изучение НИЛ. Археология Новгорода обогатила фонд достоверных письменных источников помимо известных теперь всем берестяных грамот еще и подтверждением аутентичности уникальных сведений Новгородской Иоакимовской летописи, о достоверности которых велась дискуссия на протяжении двух с половиной веков. Наибольшее внимание привлекало подробное повествование о крещении новгородцев. Оно предстает как фиксация устного рассказа участника событий и по содержанию не имеет аналогов в других источниках. Описанные здесь драматические факты должны были оставить существенные следы на территории города. Тогдашняя топография Новгорода в значительной мере археологами была выяснена, следы эти обнаружены, и на их основе реконструирована реальная картина происходившего. Она соответствует тому, что передал составитель Новгородской Иоакимовской летописи. Исследовавший данный вопрос и руководивший самими раскопками В, Л. Янин написал об этом в работе, опубликованной более двух десятилетий назад.37

 

В. Л. Янин внимательно рассмотрел все разнообразные версии летописных известий о крещении Новгорода, показывая их вторичкость, проанализировал содержание подробного рассказа, переданного Татищевым, — в сопоставлении с результатами археологического исследования той части территории древнего Новгорода, на которой разворачиваются драматические события, детальнейшим образом описанные от лица очевидца в НИЛ.

 

Посланные князем Владимиром для утверждения христианства в Новгороде воеводы Добрыня и Путята оказались вынуждены весги здесь с непримиримыми противниками крещения спровоцированную ими вооруженную борьбу. В ходе ее не только гибли люди, но и возник пожар, уничтоживший значительную часть городской застройки. Рассказ об этом, ведущийся от лица современника, завершается цитацией возникшей тогда поговорки: «Путята крести мечем, а Добрьшя огнем».

 

Конкретная топографическая привязка района пожара в НИЛ обусловила возможность археологической проверки. Оказалось, что именно там в год христианизации Новгорода пожар «уничтожил все сооружения на большой площади (в пределах раскопа она превышала 9000 кв. м)», которые затем сразу же восстанавливались. Но невостребованными оказались находившиеся под полами сгоревших построек клады, являвшиеся «домашней казной», спрятанной «в удобном для многократного извлечения месте». Следовательно, владельцы сокровищ тогда погибли. Именно там должна была находиться деревянная церковь Преображения, которую, согласно НИЛ, «разметаша» противники крещения еще до пожара (55—56).

 

Оставляя в стороне некоторые частности, воспринимаемые как «фантастический элемент в духе ономастического творчества XVII в.», В. Л. Янин констатирует, что «критической оценке вполне поддаются историко-топографические детали этого рассказа» (54), а результаты сопоставления их с бесспорными данными археологии «подтверждают реалистическое существо повести о насильственном крещении новгородцев» (56). Согласно выводу В. Л. Янина, наличие в ней «реалистических деталей, находящих археологическое подтверждение, позволяет считать, что ее возникновение <...> опиралось на какую-то достаточно устойчивую древнюю традицию. В этой связи, — продолжает В. Л. Янин, — особую важность приобретают наблюдения Б. Клейбера, предположившего наличие в основе некоторых сведений Иоакимовской летописи скандинавского источника» (56). Действительно, «северные следы», как называл скандинавские элементы в тексте НИЛ Клейбер, — это следы знакомства составителей ее со скандинавскими устными источниками тогда же, когда записывались воспоминания очевидца, и следы взаимодействия устных традиций — славянской и скандинавской.

 

Решение главного вопроса о древней основе текста, попавшего в руки В. Н. Татищева, осуществленное В. Л. Яниным, сопровождалось в его работе подробно аргументированными соображениями относительно оформления этого текста. К плодам такой работы исследователь отнес предшествующее рассказу о крещении Новгорода упоминание присланного на Русь патриархом митрополита Михаила. Оно, как показал В. Л. Янин, не могло принадлежать очень древней традиции, так как только к 20-м гг. XV в. относится «проникновение версии о том, что первым киевским митрополитом был Михаил, в Устав князя Владимира». После этого «имя Михаила, — заключает В. Л. Янии, — становится достоянием летописцев» (56). Исследователь допускает в данной связи, что оформление текста о крещении могло произойти в середине XV в.

 

Плодоносность этого научного факта выходит далеко за рамки изучения христианизации Новгородской земли. Изменилось преобладавшее прежде скептическое отношение к Иоакимовской летописи вообще и причастности к ее первоначальному тексту первого новгородского епископа. Встал вопрос об источниках этого памятника, потребовавший обращения к фольклористике. Даже основанное на впечатлениях очевидца повествование о крещении новгородцев содержит отсылки к фольклорным источникам, а более существенно они привлечены в известиях НИЛ о событиях более ранних. Свидетелем их епископ Иоаким не был, но составитель мог воспользоваться устными рассказами и даже историческими песнями, которые упомянуты в Новгородской Иоакимовской летописи при описании этих ранних событий. Вместе с тем очевидно, что известия своего первоначального текста летопись, дошедшая до Татищева только в списке XVIII в., уснастила, соответственно моде позднейшего времени, плодами сочинительства, основанного на этимологических догадках. Они находятся в ее вводной части, которая, однако, опиралась на фольклорные источники. Поэтому за вычетом «наивных этимологий» и связанных с ними домыслов нет достаточных причин отказывать в доверии этому памятнику.

 

 

К содержанию книги: УСТНАЯ ИСТОРИЯ НОВГОРОДА

 

 Смотрите также:

 

БРОКГАУЗ И ЕФРОН. князь Вандал

:: Вандал. — князь. Сказка о князе Вандале сохранилась только у Татищева, в Иоакимовской летописи.

 

Противоборство язычества и христианства в 10 веке

Необходимо допустить, что y составителя Иоакимовской летописи.
В Иоакимовской летописи листы с описанием эпизода о.

 

БРОКГАУЗ И ЕФРОН. Богомил

— Этим именем в так называемой иоакимовской летописи, известной только Татищеву, назван в сказании о введении христианства в В. Новгороде жрец...

 

О ещё одной возможности отождествлении Рюрика

В.Н.Татищевым т.н. Иоакимовской летописи. Вопрос о том, не выдумал ли этот текст, как и всю Иоакимовскую летопись, сам Татищев

 

Последние добавления:

 

Архаическая топонимия     Гельмгольт. Славянские хроники  Религия славян   Загадки новгородской округи   Языческие святилища