Славянское язычество

Крещение чехов. Чешские князья Борживой, Бржетислав, Святополк, Спитигнев

Если абстрагироваться от крещения чешских князей в 845 году, которое не повлекло за собой реальных результатов774 , то есть не повлияло на христианизацию края, Чехия была единственной западнославянской страной, крещенной славянской миссией, убедившей князя Борживоя в новой религии в 883/ 884 году7 75а. После смерти указа Бржетислава Святополка (ум. 894) Чехия оторвалась от Моравии и признала германское верховенство, и тогда Спитигнев, преемник Борживоя, должен был принять латинский обряд, поскольку иначе трудно объяснить, почему немецкий источник, легенда Crescente fide, утверждает, что Спитигнев по собственной воле отверг вместе с войском и всем народом «мерзких идолов» и принял крещение775 .

В действительности Спитигнев отверг только славянский обряд, поскольку уже Борживой был христианином, но этот факт в Германии проигнорировали. Из источников мы не узнаем напрямую, какую огромную роль сыграла славянская миссия в Чехии в течение приблизительно 10 лет после крещения Борживоя, но абсолютно ясно, что эта роль была позитивной, коль скоро и в X веке в Чехии сохранился славянский язык, к которому, по-видимому, терпимо относилось немецкое духовенство ввиду его необходимости для целей миссии. Славянские священники должны были подпадать под юрисдикцию латинского епископа, то есть ратизбонского, которому вплоть до 973 года подчинялась Чехия.

У этого епископа славянские священники также принимали рукоположение. Немецкий епископ в силу обстоятельств не мог контролировать славянское духовенство в области славянской литургии, поэтому мы не ошибемся, если признаем, что от этого духовенства требовалась также подготовка в области латинской литургии, а значит, и латинского языка. Это обстоятельство значительно затрудняло рост числа славянских проповедников, по крайней мере на уровне пресвитеров, а следовательно, и продвижение христианизации должно было развиваться значительно медленнее. Оживление в этой сфере наблюдается только через приблизительно 40 лет после крещения Борживоя. Так Славянское житие св. Вацлава (ум. 929) приписывает ему строительство церквей во всех городах и поселение в них слуг божиих, происходящих из разных народов776 . Это, без сомнения, были города «кастелянского типа», охватывающие племенные территории или по крайней мере значительную их часть. По сообщению Баварского географа, в Чехии было 15 городов, очевидно, племенных, поэтому в Чехии во времена Вацлава должно было быть приблизительно 15 городских церквей777 , насчитывающих в среднем по 3500 км2 подчиненной территории. Эти цифры определяют возможности городских миссионеров и проповедников, как мы видим, ограниченные.

Космас передал сообщение о первом пражском епископе Титмаре (976—983), что он освящал церкви, возводимые верующими во многих населенных пунктах778 . Если хронист сохранил обороты старой записи, на которую он должен был опираться, следовало бы признать, что это были не те церкви, которые строил князь в городах, а те, что возводили «верующие», то есть в данном случае знать, по-видимому, вне пределов городов. Эта дословная интерпретация вполне допустима; достаточно вспомнить, что зальцбургский архиепископ в 865 году освятил в Панонии множество церквей, принадлежащих Коцелу и его знати779 .

Это были, конечно же, небольшие деревянные церквушки, поставленные знатью на их подворьях. Тем не менее они свидетельствовали о распространении среди социальных верхов христианской веры. На этом поприще вельмож догонял и князь: сохранилось сообщение, что Болеслав II возвел и устроил 20 церквей780 . Можно предположить, что к концу X века церквей было по крайней мере в два или три раза больше, чем кастелянских городов, и их число постоянно возрастало.

Другой аспект христианизации демонстрирует позиция чешского населения, в основном пражского, во времена преемника Титмара св. Войцеха, который жаловался римскому папе, что его паства остается во власти сатаны, что в его стране вместо справедливости правит физическая сила, а вместо закона — наслаждения. Пражане впоследствии с обидой отвергли обвинения епископа, утверждая, что им руководит не забота о их спасении, но желание наказать их за зло, нанесенное ими братьям епископа (убитым в Либицах в 995 году)781.

Эти слова не соответствовали действительности, поскольку епископ задолго до либицкой трагедии покинул свою страну, опечаленный образом жизни ее жителей. Скорее всего, пражане считали себя христианами, однако вели образ жизни, не соответствующий наказам новой религии, по языческим традициям, от которых трудно было отвыкнуть. Епископ не понимал особенностей этого переходного периода, и отсюда его конфликт с паствой, с «плохими христианами». Он столь рьяно боролся с «несовершенными» христианами, что как будто бы не замечал второго окружения — населения, еще придерживающегося не только языческих обычаев, но и понятий, а нам следовало бы ожидать сосредоточения миссионерских усилий прежде всего на обращении в христианство.

Возможно, и эта мысль не была чужда св. Войцеху, коль скоро в 992 году он добился у Болеслава II указа, позволяющего ему, в частности, строить церкви в подходящих местах (ecclesias per loca opportuna construendi)m. Здесь речь могла идти об окраинах, до которых еще не добралось христианство. Обращает на себя внимание то, что указы Бржетислава I («1039»), запрещающие, в частности, (языческие) похороны не на христианских кладбищах, а в полях и лесах, даже не упоминали о гораздо более ярких проявлениях язычества783 , о которых мы узнаем только из указа Бржетислава II, начавшего после вступления на трон (1092) борьбу не только с погребальными обрядами, но и явными языческими практиками. Он сжег в многих местах рощи, в которых народ совершал обряды (in multis locis)m.

Так вплоть до конца XI века на окраинах сохранились остатки язычества в его целостном виде, но это скорее был упадок этой формы групповой религии, на что указывает и внезапный поступок князя, уверенного в своем успехе. С XII века сохраняются скорее реликтовые формы отдельных языческих верований как маргинальное явление на фоне господствующей религии, впрочем, они вообще отличаются огромной устойчивостью, переплетаются с христианскими наставлениями. Евгений II, который в своей булле, обращенной к чешскому князю Владиславу (1146), возносил усердие адресата в религиозных вопросах, его борьбу с испорченностью среди духовенства и его отказ от порочных обычаев народа, ни словом не обмолвился о пережитках язычества, хотя в темных красках представил нравственное состояние среды785 . Очевидно, что процесс преобразования уже завершился, а языческие реликты не возбуждали особого интереса.

Если христианизация достигла, правда, за довольно долгий период, значительного прогресса, охватив широкие массы населения, несмотря на то, что духовенство зачастую не соответствовало уровню поставленной задачи, то благодаря двум обстоятельствам (не считая давления феодальной верхушки): 1) не слишком христианская мораль духовенства не так сильно поражала население, воспитанное на иных, чем в христианстве, моральных принципах, 2) возникновение плотной, насчитывающей около 200 единиц786 , сети церквей, центров не только пропаганды, но и удовлетворения религиозных потребностей населения в покровительстве всем земным делам. Население при этом не отказывалось от традиционных способов получения сверхъестественной помощи будь то магическими средствами, будь то жертвоприношениями старым «богам» или демонам, однако центр тяжести в религиозных потребностях решительно переместился из священных рощ и от источников в церкви, а христианских священников в большей мере стали считать настоящими посредниками в получении покровительства sacrum.