Право в Древней Руси 10-12 веков

Князь Игорь и князь Владимир. Преемство в княжом владении

БОРЬБА ЗА ЕДИНОВЛАСТИЕ

История возникновения княжого владения русской землей едва ли может быть восстановлена с достаточной полнотой и основательностью. Древние предания, сбитые и переплетенные в составе старейших летописных сводов, дошли до нас в отрывочной и часто ненадежной письменной традиции. Но пренебрегать ими не приходится, и попытка извлечь из них некоторые черты для характеристики, хотя бы с постоянной reservatione mentali [мысленной оговоркой], положения дел на Руси в древнейший период представляется законной. Для этой цели обратимся прежде всего к договорам Руси с греками.

«И заповЪда Олегъ, — читаем в Лавр, летописи под 907 г., — дати воемъ на 2000 корабль по 12 гривенъ на ключь, и потомъ даяти уклады на Рускыа грады: первое на Киевъ, таже на Чернигову на 11ереаславль, на ПолтЪскъ, на Ростовъ, на Любечь и на прочаа городы, по тЪмь бо городомъ седяху велиции князи, подъОлгомъ суще». В начале договора 912 г. читаем о послах «отъ рода Рускаго», «иже послани отъ Олга, великого князя Рускаго, и отъ всЪхъ, иже суть подъ рукою его, свЪтлыхъ и великихъ князь и его великихъ бояръ».

Трудно точнее определить или угадать, что это за «великие князи», сидящие по городам под рукою киевского князя, но нет никаких оснований предполагать в них членов одного рода Л6.

 Скорее вспомнишь в связи с ними Рогволода полоцкого и туровского Туры, представляя их себе самостоятельными варяжскими предводителями, группировавшимися для общих предприятий и укрепления своего положения в среде восточного славянства по мере надобности вокруг общего вождя и связанными с ним то более, то менее прочными связями. Несколько иные впечатления дает текст Игорева договора. Тут в перечне послов идут после Ивора, «ела» Игорева, великого князя русского, «объчии ели: Вуефастъ Святославль, сынъ Игоревъ; Искусеви, Ольги княгини; Слуды Игоревъ, нети Игоревъ; УлЪбъ Володис- лавль; Каницаръ Передъславинъ; Шихъбернъ Сфанъдръ, жены УлЪблЪ; ПрасьтЪнъ Туръдуви; Либи Аръфастовъ; Гримъ Сфирь- ковъ; ПрастЪнъ Акунъ, нети Игоревъ» и далее еще 14 имен послов с указанием, чьи они.

 Если предположить, а предположение такое представляется естественным, что послы перечислены в порядке положения лиц, их отправлявших, то два обстоятельства — женские имена в первом, так сказать, ряду перечня, и имя Якуна, Игорева племянника, на десятом месте — наведут на мысль, что в этом договоре находим указание на целую группу княжого рода. Может быть, было бы слишком смело прямо внести все 10 имен в список членов Рюрикова рода, с одной стороны, потому, что в том числе могут оказаться и важные лица не Рюриковой крови 3/, с другой — потому, что остановка на Якуне и отнесение остальных имен к иной группе может быть и случайна.

Но верным представляется одно, что во времена Игоря княжой дом состоял уже из нескольких лиц, причем поименованы два племянника. Послы и гости посланы «отъ Игоря, великого князя Рускаго, и отъ всякоя княжья и отъ всЪхъ людии Руския земля». Причислить ли членов княжого дома к светлым князьям, сидящим по городам русским, уже во времена Игоря? Едва ли это было бы основательно. В летописном изложении выделение Рюрикова рода из общей массы «всякаго княжья» как рода владельческого выступает постепенно, начиная со времен Святослава, и, насколько можно судить по скудным намекам старых преданий, отразившихся в наших летописных сводах, не без борьбы завоевал этот род для себя монополию на княжое звание и княжое владение.

В древнейшее — Игорево — время семья княжая сидит, по-видимому, нераздельно в Киеве, «на едином хлебе», как сидели в старину чешские и польские княжие семьи  . В непосредственном обладании киевского княжого рода мы для древнейших времен имеем основание представлять себе кроме Киева только Новгород . По городам сидят княжие мужи — светлые князья, а примученные и обложенные данью племена остаются под управлением собственных князей. Первое заметное расширение этого непосредственного владения составила Деревская земля. Но историческая основа этого факта трудно восстановима.

Повесть временных лет представляет дело так, что покорил древлян под дань еще Олег, но они «затворилися отъ Игоря по ОлговЪ смерти»; Игорь, победив их, обложил данью больше Ольговой 34. Начальный свод35, насколько он сохранился в Новгородской I, не отделяя деятельности Олега от Игоревой, упоминает о том, как деревская дань отдана Свенелду, что вызвало недовольство Игоревой дружины и в итоге темную историю Игоревой погибели.

Рассказ предания о мести Ольги за мужа кончается известием, что она возложила на древлян тяжелую дань, две части которой шли Киеву, а третья Вышгороду к Ольге, «бЪ бо Вышегородъ градъ Ользинъ», и обошла затем Ольга Деревскую землю, уставляя уставы и уроки, оставив по себе становища и ловища 36. Все эти предания о замене власти отдельных князей земли деревской непосредственной властью киевской переплелись с преданиями о Свенелде и его сыне, столкнувшимся на древлянской почве с Олегом Святославичем, в клубок, который распутает только подробный анализ истории старейших летописных текстов, предпринятый А. А. Шахматовым. Для моей цели достаточно остановиться на не зависящем от этого клубка известии, что Святослав, собираясь вторично в Болгарию, посадил Ярополка в Киеве, а Олега в Древлянской земле, новгородцам же дал в князья Владимира 3/ под опекой Добрыни.

Перед нами первый пример раздела княжих владений между сыновьями киевского князя. Это, точнее, не раздел, не выдел сыновьям части владений, но лишь сосредоточение «володения» областями в руках княжой семьи: отец «сажает» сыновей посадниками своими в Киеве и в «ДеревЪхъ»  . Но Святослав погиб, не вернувшись домой, и немедленно разыгралась первая усобица. Повесть временных лет соединяет два разных мотива столкновения Ярополка с Олегом: личную месть Свенелда древлянскому князю и совет Ярополку: «. . .поиди на братъ своей и прими волость его». Только второй имеет для нас значение: после гибели Ярополка Владимир, убоявся, бежал из Новгорода за море, «а Ярополкъ посадники своя посади в НовЪгородЪ, и бЪ володЪя единъ въ Руси».

Смысл этой первой усобицы так определен в словах В. О. Ключевского: «Когда умирал отец, тогда, по-видимому, разрывались все политические связи между его сыновьями: политической зависимости младших областных князей от старшего их брата, садившегося после отца в Киеве, не заметно; между отцом и детьми действовало семейное право, но между братьями не существовало, по-видимому, накакого установленного, признанного права» . Старое семейное право покоилось на нераздельности житья и владения. С разделом разрушался семейный союз, и обычные понятия не знали преимуществ и прав старшего брата над другими. Понятия эти, господствуя в междукняжеских отношениях, становились в резкое противоречие с политической тенденцией киевских князей создать прочное подчинение Киеву подвластных областей. И первый, вытекавший из обстоятельств, выход из дилеммы — стремление объединить в руках киевского князя все владения отца, «быть, владея, единому в Руси». Правильность такой оценки древнейших усобиц, как указал и В. О. Ключевский, подтверждается ходом дальнейших событий. К ним и обратимся.

Вернувшись из-за моря с варягами, Владимир начинает борьбу с Ярополком, изгнав его посадников из Новгорода и покорив себе Полоцк, где «имяше власть свою» Рогволод, которого Яро- полк пытался втянуть в свою систему, женившись на его дочери. На ней женится Владимир — позднейшее сказание о Рогнеде считает Полоцк «ея отчиной»  , — и утвердившись на севере, продолжает борьбу, пока не «нача княжити в КиевЪ единъ». Достигши власти, Владимир завершает строение киевского владычества в русской земле: «. . .времена Владимира Святого или Великого были кульминационной точкой этого процесса строения, завершением, так сказать, его механической эволюции, его роста»  . Рядом походов на отложившиеся племена вятичей, радимичей, на соседей от ляхов и хорватов до камских болгар, энергичными мерами по обороне южной границы со стороны степи

Князь Владимир очертил границы своего государства — «и бЪ живя съ князи околними миромь, съ Болеславомь Лядьскымъ, и съ Стефаномъ Угрьскымь, и съ Андрихомъ Чешьскымь». Лишь скудные намеки летописных преданий о Владимире указывают на то, чего ему стоило сосредоточить в своих руках силы, достаточные для решения этой задачи. Главная его опора — на севере. Как на Рогволода он идет, собрав «вой многы, Варяги и СловЪни, Чюдь и Кривичи», так и в города, построенные для обороны степных границ Киевщины, он нарубает «мужЪ лучьшиЪ отъ Словень и отъ Кривичь, и отъ Чюди и отъ Вятичь», а в трудную минуту борьбы с печенегами идет «Новугороду по верховьниЪ воЪ» 44.

Необходимостью укрепить внутреннюю силу нового господства над восточным славянством всего естественнее объясняется известие о том, как Владимир сажает четырех старших сыновей: Вышеслава в Новгороде, исходном пункте Владимировой силы, точке соприкосновения с варяжским миром, где он сперва, заняв Киев, посадил дядю своего Добрыню; Изяслава — в новопокорен- ном Полоцке; Святополка — в Турове, где незадолго до того поминался имевший там свою волость Туры, Ярослава — в далеком Ростове. По смерти Вышеслава в Новогород переведен Ярослав, Святополк и Изяслав остаются по-старому в Турове и Полоцке, в Ростове посажен Борис, в Муроме — Глеб, у древлян — Святослав, на Волыни, во Владимире — Всеволод, Мстислав — в Тму- торокани 4о. Кроме того, позднейшая редакция летописных сводов указывает нам Станислава в Смоленске, Судислава — в Пскове, где его находим и в дальнейшем рассказе Повести временных лет 4Ь.

Династическая политика Владимира 4/ вполне удалась в том смысле, что с тех пор его род монополизирует в своих руках княжое владение на Руси; мы позднее не встречаем указаний на какие-либо фигуры, подобные Рогволоду и Туры. Но указанное выше противоречие обычных семейных понятий политической тенденции киевского князя сказалось на этот раз еще при жизни отца. Владимир держал сыновей в положении посадников: «Ярославу же сущу НовЪгородЪ и урокомь дающю Кыеву двЪ тысячЪ гривенъ отъ года до года, а тысячю НовЪгородЪ гридемъ раздаваху; и тако даяху вси посадници Новъгородьстии». Ярослав «сего не даяше отцю своему», и Владимир собирался на него походом, но заболел и умер  . Столкновения с сыновьями происходили у Владимира и раньше, в 90-х годах X в. Хроника Титмара 38 — источник хорошо осведомленный и почти современный (1012—1015) этим событиям — рассказывает, что Владимир женил Святополка туровского на дочери польского короля Болеслава, который сумел было восстановить зятя против отца, но Владимир велел арестовать Святополка с женой и советниками и заключить под стражу (in singulari custodia)  . Быть может, с этими событиями надо связать исчезновение из русских источников сидевшего во Владимире Волынском Всеволода: Ф. А. Брауну 39 удалось найти весьма вероятное указание на конец его биографии: князь Visivald погиб на скандинавском севере в 995 г.50 Естественно предположить, что и он ушел за море в «Ва- рягы» вследствие разрыва с отцом.

Рознь личных интересов и стремление к независимости, видно, пробуждались тотчас, как в руки отдельных князей попадала власть над теми или иными областями. И если их проявления при жизни отца носили печать бунта против отцовской власти, то по его смерти они могли опереться на обычноправовой факт семейных разделов унаследованной отчины или вызвать упорную борьбу — вне всяких обычноправовых норм — против распада отчины, за сохранение ее единства в руках одного владельца. В дальнейшем встретимся с обоими явлениями.

Перейдем к наследству Владимировых сыновей. На вопрос, кого прочил Владимир по себе на киевский стол, можно ответить только предположительно. Нет основания думать о Святополке, который был у отца в опале. Еще С. М. Соловьев высказал предположение, что отец хотел оставить старший стол Борису. То же повторяет Грушевский 42, указывая, что Владимир вызвал Бориса к себе и на него возложил свое княжое дело — борьбу с печенегами  . Во всяком случае, о каком-либо старейшинстве или о правах первородства в дошедших до нас известиях нет и речи °2. Святополк захватывает власть, пользуясь своим присутствием в Киеве и поддержкой какой-то вышгородской партии, и немедля начинает борьбу за единовластие 03, ведущую к гибели Бориса, Глеба, Святослава — о младших Владимировичах далее ничего не слышно, затем к борьбе Святополка с Ярославом. Ярослав, опираясь, подобно Владимиру, на Новгород и варягов, одолевает Святополка, но лишь после смерти Мстислава, с которым пришлось поделить волости Днепром, «перея власть его всю Ярославъ и бысть самовластець РусьстЪй земли»; тем более что он и последнего брата Судислава посадил в поруб.

Перечисленные факты ясны в своей грубой элементарности. Выводы, какие из них можно сделать относительно характера княжеского владения до времен Ярослава, уже были попутно намечены: отсутствие всяких черт старейшинства и по прекращении совместного нераздельного житья княжой семьи в Киеве под влиянием необходимости развернуть все династические силы для укрепления киевского владычества над областями восточного славянства, возникновение усобиц. Их можно рассматривать как естественное последствие того, что не было в обычноправовых понятиях той эпохи никаких способов для организации семейного владения вне либо патриархальной родительской власти, либо вполне нераздельного владения, общего для сонаследников, которые ничего в нем не считали бы своим личным. И с первых шагов к реальному разделу владений в форме посадничества сыновей под властью отца, как только власть эта сметена смертью, перед молодым государством остаются только две возможности: восстановление единства и целости владения путем борьбы и уничтожения родичей или распад, дробление на ряд отдельных, независимых друг от друга волостей-княжений. За рассмотренный период в русском прошлом верх взяла первая из этих возможностей. Но и вторая сказалась на деле в попытках Владимировых сыновей выбиться из-под власти отца и, стало быть, выделить в полное особое владение себе то, что получено было лишь в заведование как часть общего целого. Правда, удалось это фактически одному Изяславу. Полоцкая волость сразу становится отдельным владением Изяславова рода, причем не лишено значения, что по смерти Изяслава, которую летопись относит к 6509/1001 г., на 14 лет раньше смерти Владимира, его княжение, по-видимому, бесспорно перешло к его сыну Брячиславу. Сказание о Рогнеде понимает дело так, что Владимир выделил Полоцк Рогнеде и сыну ее Изяславу по совету бояр. «Въздвигни отчину ея и дай ей с сыномъ своимъ», — сказали они князю, «Воло- димеръ же устрой городъ и да има, и нарече имя городу тому Изяславль»

Заключение этого сказания: «. . .и оттолЪ мечь взимають Рого- воложи внуци противу Ярославлимъ внукомъ», — выражает исторически верную мысль, если понять ее не в духе сказания. Мы действительно видим ряд столкновений полоцких князей с киевскими, ряд попыток Ярослава, его сыновей и внуков восстановить зависимость Полоцка от Киева, попыток, так и не давших прочных результатов.

Вопрос о преемстве в княжом владении древнейшего периода колеблется между перспективой раздела, распада семейной группы на ряд отдельных линий, общего владения на ряд отдельных отчин, и политической необходимостью единства для интересов молодого государства, только что построенного усилиями ряда поколений. Все, что мы наблюдали в древней Руси, знакомо истории других народов — славянских и германских. Кровавы первые страницы истории всех молодых государств славяно-германского мира. И этим она обязана не случайным чертам нравов жестокой, варварской эпохи. Всюду видим, как понятие наследства, обычно- правовое понятие семейного быта, примененное к княжому владению, ведет к распаду молодой государственности, еще не успевшей создать новые нормы и отношения, свободные от узких рамок частного семейного быта. Всюду потребность сохранить раз созданное единство ведет к борьбе против того, что сознавалось как право к семейным злодеяниям, уничтожению соперников- братьев и прочей родни 0). Рядом кровавых опытов доходят исторически молодые династии на заре славянского средневековья до попыток выработать компромиссы для примирения непримиримых начал: государственного и семейно-династического.

В русской истории такая попытка связана с именем Ярослава.