Право в Древней Руси 10-12 веков

Тысяча и волость. Кто такой тысяцкий

Признавая древнейших князей пришлыми варягами, исследователи русской древности задаются вопросом, в какую общественную организацию они вступили, какие и как приняли они в свои руки функции, осуществлявшиеся ранее, до их прихода, иными политическими органами восточного славянства. И видя в историческое время рядом с княжеско-дружинным элементом народное войско и городские области-земли как особые организации, относительно независимые от княжеско-дружинного строя, признают их наследием доисторического, докняжеского времени, ставят их предпосылкой для деятельности князей и положения князя в земле, ставшей княжением.

Эволюция древнерусских военных сил шла путем постепенной специализации военного дела — от народного ополчения к все возраставшему значению особых княжих войск, ядро которых составляла дружина, дворовый полк князя, а полное развитие принесли служилые поместные войска. Постепенная утрата народным ополчением основного боевого значения под влиянием развития военной техники, и прежде всего преобладания потребности в коннице, имела первостепенную важность в области политических отношений древней Руси  .

Дружины древнейших князей нельзя представлять себе особенно многолюдными; не в них их главная военная сила. С другой стороны, не видим в их руках и организованного народного ополчения, которое было бы в их власти мобилизовать. Войны ведутся, походы совершаются в летописных рассказах военными силами, набираемыми каждый раз при надобности. Так, читаем в летописи, что для похода на Византию «Игорь и Олегъ при- строиста вой многы», что Ольга идет на древлян, собрав «вой многы и храбры», что Святослав, приступая к завоеваниям, «нача вой совокупляти многы и храбры», что Владимир, идя на Рогволода, «собра вой многы, Варяги, СловЪни, Чюдь и Кривичи» и т. п.

Что тут мы не имеем дела с мобилизацией организованных народных ополчений, ясно само по себе относительно таких военных предприятий, как походы на Византию, походы Святослава. Но в том же смысле набора охотников надо понимать и остальные места летописи, сходные с приведенными. Чтобы убедиться в этом, достаточно присмотреться к действиям Владимира: их отражение в летописных рассказах не оставляет сомнения, что он не имел в руках сильного полка киевского, южных народных ополчений. Главная опора его на севере, доставившем ему и власть в Киеве.

Туда идет он в годину тяжелой борьбы с печенегами — «Новугороду по верховьниЪ вой»: опять-таки, конечно, не за всенародным ополчением земли Новгородской; оттуда нарубает он «мужЪ лучьшиЪ отъ Словенъ и отъ Кривичь и отъ Чуди и отъ Вятичь» в города, построенные для обороны южных границ Киевщины  . Впервые упоминаются южные силы в княжеских походах под конец княжения Владимира, как при нем впервые упомянуты киевские сотские. В годину смерти Владимира сын его Борис пошел на печенегов, и в войске его были киевляне-вои  .

Но, быть может, все это только случайность? Может быть, лишь в силу особенностей древнейшего летописного предания, скомпилированного из разнородных материалов усмотрением старых книжников, не отразилась ничем в нем мощная организация городской области-земли с ее полком-тысячей, с тысяцким, сотскими, десятскими, объединившими в такой стройной организации силы вооруженного народа? Или еще неокрепшая власть княжая не могла в своих предприятиях ею пользоваться, на нее опираться? И то, и другое трудно допустимо, тем более если представлять себе князей призванными на служение интересам города, властвующего над системой волостей, составляющих землю, с развитой торговой жизнью, со своей военной организацией, охватывающей всю землю. Или земля, возложив княжое дело на «наемного защитника», сама сложила руки?

Посмотрим, однако, на чем основано представление о докняжеском происхождении сотенной военной организации с тысяцким во главе . Из русских источников его никак не извлечь. Первое упоминание о тысяцком на юге, именно в Киеве, встречаем под 1089 г., а в Новгороде — в Уставной грамоте князя Всеволода Мстиславича святому Ивану на Опоках, относящейся к первоначальной редакции, к 30-м годам XII в., если не считать сомнительного по дате указания на тысяцкого в «УставЪ о городскыхъ мостЪхъ» . Притом вне Новгорода наши источники знают только назначаемых князем тысяцких, мужей из княжой дружины  .

А между тем именно с этого исторически известного тысяцкого списан образ древнего народного тысяцкого, стоявшего во главе военного и правительственного строя городской области — земли. Тысяцкий держит тысячу или воеводство тысячи  . Он воевода городового полка  , которого западные источники называют dux, herzog. Но он также правитель города: про владимирского тысяцкого читаем: «тисящю предержащю Роману Михайловичю и весь рядъ»  . Что касается связи тысяцкого с сотскими, то она не вызывает сомнений по самому названию должностей и характеру их функций, хотя прямых указаний на нее для южных городов почти нет , а в Новгороде тысяцкий и сотские выступают не как элементы одной организации, а как самостоятельные силы 28. И в Киеве, и в Новгороде сотские упоминаются много раньше появления известий о тысяцких и притом в такой обстановке, когда упоминание о тысяцком, будь он во главе сотен, казалось бы неизбежным  .

Если отнестись внимательно и объективно к известиям о древнерусских тысяцких и сотских, отрывочным и скудным, то придется признать, что перед нами не одна проблема: о происхождении тысячно-сотенной организации, а две разных: о тысяцких и сотнях с их сотскими.

Начну с нескольких замечаний о тысяцких. И прежде всего, что можно сказать о происхождении этой должности и ее названия? В. И. Сергеевич указывает, что «тысяцкий есть вместе с тем и воевода: первое наименование перенесено на него от военного деления на тысячи» и что «так называются преимущественно начальники городовых полков или тысяч, откуда и возникло самое их имя» . Тут дано два ответа на наш вопрос: тысяча — единица военного деления и тысяча — городовой полк. И оба определения тысячи не разъясняются источниками. В них мы не встречаем такого русского войска, которое делилось бы на тысячи под начальством тысяцких. Тысяцкий стоит во главе целого, не части. Не называют источники тысячей и городового полка. Не видим, чтобы тысяча означала военный отряд: тысяцкий ведет в поход киевский, смоленский полк или киевлян, смолян, а не киевскую, смоленскую тысячу. Тысячу нельзя вести, можно только держать ее воеводство. Больше было бы основания утверждать, что «тысяча» наших источников — понятие территориальное: по крайней мере, в Ипатьевской летописи под 1149 г. читаем, что Святослав Ольгович получил от Юрия Долгорукого «Курскъ съ Посемьемъ и Сновьскую тысячу» . Тысяча, по словоупотреблению летописи, — округ, подчиненный тысяцкому, который держит в нем воеводство и весь ряд.

Так открывается путь к поискам доисторического тысяцкого. Если наши источники не дают основания производить понятие тысячи на русской почве от военного деления на тысячи, то оно может оказаться пережитком более глубокой древности, общеславянской или общеарийской. И в литературе истории древнего права существует мнение, что тысячно-сотенная военная организация — общая черта доисторического племенного быта всех арийских народов.

«Uralt, — говорит Бруннер  , — vermutlich auf arischer Sitte erwachsen, ist die Einteilung des Heeres in Tausendschaften und Hundertschaften» [«Древнейшим, произошедшим, вероятно, на основе арийского обычая, является разделение войска на тысячи и сотни»], и считает вероятным, что германская волость (Gau) возникла путем поселения разделенной на сотни военной тысячи, получившей, таким образом, в эпоху расселения германских племен территориальное значение. Еще решительнее высказывается в этом смысле Рихард Шредер 33,7, усматривая в известии Цезаря о свевах   «переход от военного к территориальному делению»: что было сперва поселением тысячи, стало по расселении и умножении населения «территориально отграниченным областным мобилизационным основанием тысячи»; если Тацит не упоминает о тысяче, то потому, что у известных ему племен уже исчезло числовое представление, первоначально с нею связанное, и она перестала быть тактической единицей, хотя за сотнями такое значение сохранилось.

Но дело при ближайшем рассмотрении обстоит не так просто. Схема Бруннера—Шрёдера построена на сопоставлении двух единиц: волости (Gau) и военной тысячи, которых реальное существование одинаково спорно для древнейших времен германского политического быта  . На эту слабую сторону схемы и направлена критика автора монографии о германской сотне Шверина. Указывая, что волость, соответствующая графству, во франкский период — чисто административная единица, тогда как низшие ее подразделения — округа народных собраний и народного суда, в которых власть графа лишь постепенно завоевывает себе значение за счет местной власти сотского, Шверин естественно приходит к выводу, что волость стала между мелкими единицами и целой civitas только в позднейшее время. Если так, то попытку опереть существование исконной военной тысячи на колонизационном значении волости надо признать неудавшейся.

Мало того. Если бы попытка отстоять волость-тысячу и была построена на более твердых основаниях, то представилось бы новое затруднение при желании поставить во главе ее тысяцкого. В недавней работе Зигфрида Ритшеля 379 находим внимательный пересмотр вопроса о древнегерманской тысяче и вывод о крайней недостаточности оснований для ее признания; аргументы Ритшеля и Шверина хорошо друг друга дополняют. Но особое внимание Ритшель обратил на известия о тысяцких и пришел к выводу, что они прочно засвидетельствованы лишь для вестготов и вандалов  . Притом относительно вандалов показание Прокопия о хилиархе как начальнике отряда в войске Гензериха изображает эту должность как нововведение Гензериха. И Ритшель принимает вывод Моммзена 10, что этот вандальский хилиарх- милленарий есть копия с римского трибуна, начальника нового легиона диоклетиано-константиновской эпохи, который обычно состоял из тысячи воинов. Такое же заимствование названия должности склонен Ритшель видеть и в вестготском милленарии, выступающем в источниках как военачальник (готское его название thiuphadus, по-видимому, от thiuda — народ, ополчение) и как судья по некоторым делам. Предположение Ритшеля, быть может, найдет некоторое оправдание и в том, что ни у вестготов, ни у остготов, ни даже у вандалов (Прокопий говорит о 800 воинах) значение милленариев не стоит в связи с главным смыслом слова, и потому сам термин получает характер искусственного выражения, не вытекающего естественно из связанных с ним бытовых явлений  . Для меня важнее другое: этих милленариев- тысяцких нет никакого повода связывать с какими-либо волостями-тысячами.

Критика Ритшеля и Шверина имеет для нас большое значение потому, что вскрывает недостаточность данных, какие можно извлечь из западных источников для поддержки не обоснованной в русских источниках гипотезы о доисторических тысяцких и до- княжеской тысячно-сотенной организации. Так, как дело стоит теперь, когда германская «тысяча» под более чем справедливым сомнением, а, добавлю, ни у южных, ни у западных славян, насколько знаю, следов ее также не установлено, всякое значение теряют воспоминание о тысячно-сотенной организации монгольских полчищ или отмеченные Лейстом и Шрёдером поздние указания на тысяцких у арийцев Индостана. Гипотезу о доисторических народных тысяцких и тысячах надо признать не обоснованной ни в русском материале, ни в сравнительно-исторических набл юдениях.