Право в Древней Руси 10-12 веков

Право наследования в Древней Руси. Выдел и раздел

«Право наследования, — скажем словами М. Ф. Владимирского-Буданова, — возникает не из искусственного измышления, а коренится в совладении лиц, живущих в одном доме с наследодателем, разделявших вместе труды приобретения имущества и право пользования им». Исследователи задружного быта единодушно настаивают на первоначальном отсутствии наследования в задружном имуществе. Смерть главы задруги не вела к открытию наследства: возникал лишь вопрос о замене усопшего старейшины другим, если только не происходило распадения задруги с разделом, а не наследованием ее имущества. Но действительно ли ту же формулу можно применить и к древней индивидуальной семье? Едва ли. Более правильным представляется тот ответ на этот вопрос, какой находим у немецких исследователей: Гирке, Кона.

«Исходным пунктом права наследования, — говорит Гирке 18,20,— была у германцев, как и у всех арийских народов, семейная община (Hausgenossenschaft)» и затем, указывая отличия германской семьи от римской, особенно в положении главы дома, замечает, что «германское право наследования основано на представлении о продолжении домашнего союза при отпадении его главы» и что поэтому при смерти домовладыки не возникают вполне новые права наследников на семейное имущество, а лишь расширяются уже существовавшие права членов семейного союза; но при этом Гирке решительно восстает против применения к имущественному праву союза отца и детей понятия «Gesammt- hand» [общее владение], настаивая на «Einhand» [единое владение] отца и на том, что с его смертью возникает «действительное наследование» (отчина); что же касается до общего владения (Gesammthand), то оно возникает лишь при ведении совместного и нераздельного хозяйства сонаследниками, причем смерть одного из них не создает наследства, а доля его остается в обладании семейной общины, из которой один член выбыл: происходит не наследование, а «консолидация» владения. Таким образом, если признать, что отец при жизни был единым субъектом владения имуществом, хотя бы как «представитель дома», а не индивидуально (такую оговорку делает Гирке), если признать его «Einhand», то нельзя говорить о простом «расширении» имущественных прав членов семейного союза при смерти отца; возникает наследство, хотя бы и нераздельное, возникает общее владение, новое право, новый тип обычноправовых соотношений. Этот «новый тип» и есть основное и характерное для древнеславянского права явление, отмеченное в его терминологии словами братство, skladna braca, род, nedil, nedilm bratri, unio, fratri indi- visi, bracia niedzielni и т. д.).

Отсутствие права распоряжения своей долей — идеальной или реальной, все равно, так как до раздела нет ни того ни другого понятия, — мешает приравнять данное взаимоотношение сонаследников их совладению, от которого следует отличать общее нераздельное владение  . Выска- зыванное в печати   требование, чтобы историки проводили различие между понятиями неразделенной семьи и собственно задруги, вызвало со стороны проф. Бальцера 21,21 замечание, что нераздельная семья (rodzinny niedzil) отличается принципиально от задруги — все равно, большой или малой (инокоштины Боги- шича?) — тем, что замкнута в кругу семейного родства в строгом смысле этого слова. Но ведь и для задруги — в том широком смысле, в каком термин этот употребляется в научной литера- туре — нельзя считать характерным участие в ней чужаков или хотя бы свойственников. Помимо того что у южных славян задруги, составленные чужаками искусственно, редки и неустойчивы, прием в состав задружного союза чужих по крови либо ставит их в положение неполноправное, либо санкционируется адаптацией, делая их приемышами (domazetovici). Что же касается нераздельных семей, разросшихся и усложненных сожительством ряда поколений и семей, как и введением в их состав свойственников (зятьев, принятых в дом), то между таким союзом и элементарной формой нераздельной семьи различие явно лишь количественное, а не качественное, не меняющее существа правовых отношений.

Более сложные по составу семейные общины (задруги) вырастают из нераздельной семьи в зависимости от тех или иных экономических, социальных и культурно-исторических условий, поддерживающих тенденцию к жизни и хозяйству вкупе, в более или менее людных селах, кучах, дворищах. Но правовая основа их остается той же, что и в их ячейке — простой нераздельной семье братьев-сонаследников (точнее было бы сказать единонаследников, если бы это слово не употреблялось в ином значении). Поэтому, быть может, лучше избегать термина «задруга» — пока речь идет об обычноправовых отношениях — и говорить о нераздельной семье как основном явлении древнего славянского быта и права, различая два момента в ее бытии: семью отцовскую, патриархальную и семью братскую с их, особенно последней, в правовом отношении несущественными осложнениями в личном составе.

Наиболее существенным явлением быта нераздельной семьи надо признать общее владение имуществом и общее хозяйство. И то и другое первоначально в самом полном смысле слова. Жить нераздельно — значит жить на едином хлебе. И законодательства, которым приходилось считаться с явлениями, вытекавшими из древнего склада семейного быта, стремятся признавать правовой единицей семейный союз только при полной общности в имуществе и хозяйстве. Так, например, «Законник Стефана Душана» приравнивает «братеньцев» или отца с сыновьями, хотя и держащихся «у единой коуке», но разделенных «хлебом и имением», — выделенным малым семьям (по отношению к повинностям); так, Винодольский закон  допускает родных к свидетельству друг про друга только «ако стое всак по себи и раздилени ест мею собом», считая препятствием к свидетельству не родство, а сожительство в одном хозяйстве 22.

Что касается владения общим имуществом, то оно охватывает одинаково и движимое и недвижимое имение, право распоряжения которым принадлежит в братской или более сложной семье всей совокупности ее членов, а не старейшине. Наблюдаемые Богишичем явления, заставившие его признать то же правило и для союза отца с детьми, не могут быть истолкованы как исконная черта общего значения: скорее тут сказалось влияние на инокоштину более сложных форм семейного быта  . Но для сложной семьи единство владения и распоряжения несомненно, так что для законности сделки на отчуждение требовалось — например, в чешском праве — письменное согласие всех братьев или стрыев, кто «владеет нераздельно», без представительства старейшины за других; точно так же и иск, обращенный на семейное имущество, можно — по чешскому праву —предъявлять либо к отцу, так как дети, хотя бы и взрослые, самостоятельно при нем не отвечают, либо, при сложной семье, ко всем ее правоспособным членам сразу, так что незаконен иск, предъявленный к старшему брату без упоминания о младших, или ко всем нераздельным братьям без упоминания живущего нераздельно с ними стрыя.

Наконец, яркий свет на строй нераздельной семьи проливают условия ее ликвидации — раздела. Полный раздел надо, конечно, отличать от выдела (добровольно или за кару) и частичного (раздел «хлеба и имения» при сохранении единства организации и жительства; раздел усадеб или усадеб и пашен при сохранении земель или одних угодий в общем владении). Нельзя, думаю, не согласиться с Кадлецем, что первоначально «задружное» право знало лишь выключение отдельного члена из задруги за кару или отречение его от нее, без права для задругаря требовать, чтобы ему была выделена часть из общего имущества. Но фактически обосновать это мнение на основании имеющихся данных довольно трудно, по крайней мере не выходя за грань славянского материала. Выдел же отдельного лица по добровольному соглашению характерен лишь в том отношении, что тем самым разрывается всякая его правовая связь с оставшейся в нераздельном дворище семьей 24. Что касается различных форм частичного раздела, то, как ни важен он для истории землевладения, не буду на нем останавливаться, как не имеющем отношения к ближайшим целям моего изложения. Зато полный раздел представляет значительный интерес. Характерно, прежде сего, довольно большое разнообразие условий, на каких он происходит. При разделе обычно различают наследственное имущество (недвижимое: отчину, дедину, старую баштину) от новоприобретенного (при жизни делящих). Последнее обыкновенно делится поголовно, но с некоторой надбавкой в пользу старшего поколения (как дольше участвовавшего в работе: «да сваки труд свою плацу приме», как поясняет Полицкий статут); поголовно делится и движимое имущество. Что касается вотчины, то относительно нее редок поголовный раздел; преобладает деление по коленам или линиям ог общего предка, дележ поровну, но не между всеми наличными членами семьи, а либо между членами старшего их поколения, покрывающими, так сказать, своих нисходящих, либо по предкам — дедам, прадедам наличных участников, т. е. по первым нераздельным братьям, сонаследникам первого отца, основателя данной разросшейся нераздельной семьи. Этот преобладающий обычай любопытен потому, что, казалось бы, наглядно подтверждает две высказанные выше мысли: 1) что сложные нераздельные семьи происходят от братской семьи сонаследников; 2) что древнее семейное право не знало полноправия взрослых сыновей при отце в составе инокоштины. Иногда, при всех формах раздела, последний старейшина получает некоторый лишек (старейшинство, изврштина; «на старейший путь», — сказали бы на Руси).

Выдел и раздел веду г к образованию новых единиц, которых названия разнообразны: инокоштина, особеньяк, дел, одилиена куча и т. д. Раздел окончательно разрушает семейный союз, если, конечно, раздел полный. Подобно тому как выдел отдельного члена окончательно разрывал его правовую связь с прежней семьей, так и полный раздел устраняет такую связь между вновь возникшими единицами. Выраставшее из принадлежности к нераздельной семье право на часть ее имущества при наследовании или разделе не могло повести к возникновению права на наследование имущества, оставшегося по смерти раздельно живших и ведших свое обособленное хозяйство родственников. «Никогда, — замечает по этому поводу Кадлец, — в древнейший период наследство не переходило к выделенным сыновьям или братьям наследодателя, но становилось выморочным».

Остается сделать несколько замечаний относительно форм семейной организации. Ее основная черта — в значении и положении главы нераздельной семьи, называемого старейшиной, старостой, домачином, главарем, господарем, большаком, газдой и т. п. И в этом вопросе необходимо провести упомянутое выше различие между отцовской (дедовской) семьей и нераздельной семьей более сложного состава. Тот первичный и основной тип семейного союза, хотя бы и количественно разросшегося, о котором Кадлец замечает: «. . .первоначально и пока задруга была не слишком велика, старейшиной бывал, конечно, предок всех членов задруги. . .; еще и теперь, где задруга ограничивается меньшим числом членов, домачином обычно бывает отец или дед», — не мог не заключать в своем строе некоторых существенных отличий сравнительно с союзом без «прирожденного старосты». Выше были приведены указания на признание за таким «старостой» более широких прав по распоряжению семейным имуществом, чем обычно отводится на его долю в характеристиках «задружного» быта. Полагаю, далее, необходимым придать общее значение заключению Бальцера относительно преувеличенности — по отношению к польскому праву — мнения, что оно вовсе не допускало завещания: «Мнение это справедливо, поскольку касается передачи наследства по завещанию лицам, не связанным с наследодателем узами крови; зато в круге родни свобода завещательных распоряжений шла уже очень далеко в старом нашем праве, как естественное следствие власти родового старосты» . Это замечание проф. Бальцера полную силу получает, если не терять из виду, что материал его наблюдений в польской старине касается нераздельной семьи сравнительно очень узкого родственного состава и что право «завещательных распоряжений», вытекающее из «власти родового старосты», обосновано им 26 именно по отношению к «прирожденным старостам». Собственно речь тут идет о завещательном распоряжении (testamentie) особого типа, обозначаемого в древнерусском праве термином «ряд». «Содержание этого распоряжения не есть назначение наследника (в чем заключается вся сущность римского тестамента), а лишь разделение имущества между готовыми (законными) наследниками»  . Не вижу никаких оснований для признания нормы Русской Правды: «Аже кто умирая разделить домъ свой дЪтемъ на томъ же стояти» (ст. 121 III ред. по изд. В. И. Сергеевича) 25 позднейшей, тем более что правило ст. 130: «А дворъ безъ дЪла отень всякъ менше- му сынови» хорошо освещается южнославянским обычным правом, по которому, если раздел производится при жизни родителей, родной дом достается обыкновенно младшем сыну, при котором старики и доживают свой век. Следует, по-видимому, признать, что в руках «прирожденного старосты» была значительная власть в деле выдела и раздела между детьми — в форме «ряда», устанавливаемого им и осуществляемого либо при его жизни, либо по смерти. Мало того, славянское обычное право знает и случаи назначения (точнее, номинации или десигнации) «прирожденным старостой» преемника при переходе патриархальной семьи в сложную нераздельную братскую семью, причем обычно этому назначению предшествует заместительство намеченным преемником престарелого главы в функциях старейшинства.

Как было упомянуто, при смерти главы семьи первоначально, если не происходит раздела, вся отчина переходит нераздельно ко всем детям  . Сохраняя нераздельность, братская семья сохраняет и организацию, во главе которой стоит старейшина. Такая нераздельность владения, хозяйства и организации может сохраняться при благоприятных условиях в течение ряда поколений. В сложной нераздельной семье единство владения не оставляет места для возникновения наследования. Со смертью данного старейшины на очередь ставится вопрос лишь о преемстве во власти главы данного союза. И решается он в обычном праве крайне разнообразно.

 Точнее, быть может, было бы сказать, что славянское обычное право не выработало сколько-нибудь общей нормы в этом отношении, допуская различные варианты на практике. Кроме номинации предшественником встречается и естественный переход старейшинства к наиболее влиятельному, и узурпация, и избрание членами нераздельной семьи. Часто домачином становится старший из сыновей умершего отца или старший из братьев предыдущего старейшины; но возможно и признание старейшинства за младшим, как более способным и влиятельным. Предпочтение старших по возрасту независимо от их генеалогического положения естественно ввиду большого их авторитета и опытности. Наконец, нередки явления избрания, ничем кроме личного мнения, по-видимому, не обусловленного. Кое-где у южных славян, где задружный быт развился сложнее, наблюдается допущение к старейшинству провизорно, в виде опыта — на 1—2 года, даже на 40 дней, пока не выяснится, кто более подходящий. Возможно, несмотря на поговорку «Где жена кучи кучу, ту нема ни кучи, ни кучища», избрание женщины на старейшинство. Собранный исследователями обширный сравнительно-исторический материал ведет к заключению, что в обычноправовом сознании славянства не установилось твердых представлений о каком-либо правильном порядке перехода старейшинства, раз оно не прирожденное патриархальное, от одного лица к другому 2'\