Право в Древней Руси 10-12 веков

Князь Юрий Владимирович

ПАДЕНИЕ КИЕВСКОГО СТАРЕЙШИНСТВА

Сложные перипетии напряженной усобицы, закончившейся княжением в Киеве Юрия Владимировича, которое можно назвать временем заката старых киевских традиций, представляют с точки зрения моего очерка интерес лишь в самых общих, основных чертах своих. Подробный летописный рассказ о событиях этих лет показывает, как глубоко потрясли они всю землю русскую, втянув в один бурный круговорот силы всех ее частей, кроме разве одной только Полоцкой земли

Никогда еще не достигала такой широты сама территория борьбы. Еще в дни киевского княжения Всеволода Ольговича за привычным для прежних поколений горизонтом междукняжеских счетов и отношений стала новая сила Юрия Владимировича, князя земли Ростово-Суздальской. Он остался вне тех связей, какие удалось Ольговичу стянуть к Киеву, но дальнейшие события показали, что и он не мирится с сужением понятия своей отчины до пределов тех владений, какие находились в те годы в его руках. Падение власти Ольговичей в Киеве, переход киевского стола к Изяславу Мстиславичу вызвали его на южную арену. Началась знаменитая борьба между дядей и племянником, игравшая такую роль в воззрении родовой теории, хотя Юрий столь же мало был «старшим в роде», как Изяслав.

Борьба между ними шла, несомненно, из-за старейшинства. Не признавший Ольговича, Юрий тем менее склонен был признать племянника старейшиной в князьях русских: «Противу моложьшему не могу ся поклонити», — говорил он брату Вячеславу2 . «Старейшинство еси с мене снялъ», — корил он Изяслава 2(,м, и сам Изяслав, точно забывая, подобно Юрию, о старшем своем дяде Вячеславе, на слова Ростислава Юрьевича: «Ты еси старей насъ въ Володимирихъ внуцЪхъ», — отечает признанием старшинства Юрия: «Всихъ насъ старей отецъ твой, но съ нами не умЪеть жити».

О чем князья говорили в таких выражениях? Если мы попробуем собрать указания летописного рассказа на причины вражды Юрия к Изяславу, то, быть может, отнесемся более осторожно, чем это принято в исторической литературе, к мнению, что заветной мыслью Юрия было именно княжить в Киеве, что в этом был основной мотив его действий. Во время первой борьбы с Изяславом он предлагал племяннику такой компромисс: «Дай ми Переяславль, ать посажю сына своего у Переяславли, а ты сЪди царствуя в КиевЪ». Утвердившись в Киеве, он «поваби Вячеслава на столъ Киеву», но бояре его отговорили, «рекуче: брату твоему не удержати Киева». И позднее он готов помириться с княжением в Киеве Вячеслава: как он во время борьбы с Изяславом уверял: «Язъ Киева не собЪ ищю, но оно отець мой Вячьславъ братъ старЪй, а тому его ищю», так, при ссылке брата на такие речи отвечает: «Язъ ся тобЪ, брате, кланяю: тако право есть, ако то и молвиши, ты мнЪ еси, яко отець», лишь бы Вячеслав перестал быть орудием в руках Изяслава, опорой его действительной власти: «Ать поЪдетъ Изяславъ Володимерю, а Ростиславъ Смоленьску, а вЪ ся сама урядивЪ» 2()9.

Рядом с такими заявлениями Юрия стоят в том же рассказе летописца его обвинения против Изяслава: не о Киеве говорил Юрий, а об обидах своих, о порухе своей чести. Изяслав принял к себе его сына Ростислава и дал ему несколько городов, потом после похода на Юрия в Поволжье изгнал его с юга, лишив волостей: «Гюрги же соромЪ сына своего сжали въ собъ, рече: таколи мнЪ части нЪту в Руской земли и моимъ дЪтемъ?» И далее: «Сыновець мой Изяславъ, на мя пришедъ, волость мою повоевалъ и по- жеглъ, и еще и сына моего выгналъ из Русьской земли, и волости ему не далъ, и соромъ на мя възложилъ; а любо соромъ сложю и земли своей мьщю, любо честь свою налЪзу, пакы ли а голову свою сложю». Наконец: «Се, брате, на мя еси приходилъ и землю повоевалъ, и старЪйшиньство еси с мене енялъ» 21". Если взять последний текст, как он нам дан, без предвзятого определения того, что должен был Юрий считать старейшинством, надо будет признать, что, по его мнению, тем Изяслав с него старейшинство снял, что повоевал его землю , что сына ему оскорбил, что считает его ломтем, отрезанным от Русской земли.

Конечно, всех этих мелких наблюдений и соображений самих по себе недостаточно для того, чтобы строить на них какие-либо выводы. Но они характерны для того освещения, какое получает деятельность Юрия в рассказе южного летописца о борьбе его с Изяславом. Степень их исторического значения определится их сопоставлением с фактами Юрьевой политики.

Изяслав Мстиславич, заняв Киев, определенно стремится не только к владению этой волостью, но к старейшинству среди русских князей и к утверждению его на семейном владении главными княжениями: «Всихъ насъ старей отець твой, — говорит он Ростиславу Юрьевичу, — но съ нами не умЪеть жити, а мнЪ дай Богъ васъ, братью свою всю, имЪти и весь родъ свой въ правду, ако и душю свою; нынЪ же аче отец ти волости не далъ, а язъ ти даю». Выведя из Владимира Волынского Святослава Всеволодича, сына сестры своей, и «водивъ его ко кресту», Изяслав дает ему пять городов в Побужье, а Владимир сохраняет за собой; с этих пор Волынь — семейное владение Мстиславичей. Решительно отвергнув попытку дяди Вячеслава войти в роль старейшины и распоряжаться волостями, Изяслав отнимает у него Туров в пользу сына своего Ярослава. В Смоленске — брат его Ростислав; в Переяславле — сын Мстислав. Так заняты основные позиции. Старые новгородские связи давали надежду, что и Новгород, где княжили Святополк Мстиславич, потом Изя- славич Ярослав, можно упрочить за своей системой. На очереди вопрос об отношении к князьям черниговским. Давыдовичи признали Изяслава, с ним в союзе ищут господства в черниговских волостях против Ольговичей. К Изяславу тянет и Ростислав рязанский, видимо опасаясь сильного северного соседа. Но Ольгович Святослав, бежавший из Киева и теснимый союзниками Изяслава Давыдовичами, послал к Юрию в Суздаль: «А поиди в Рускую землю Киеву». Призывая Юрия, Ольгович признал его своим «отцемъ». Но ему пришлось бежать «за лЪсъ у ВятичЪ»: Изяслав волости Ольговичей передал Давыдовичам, забрав себе все имущество Игоря, поделившись с Давыдовичами челядью и товаром Святослава. Юрия пока удалось парализовать, направив на него рязанского союзника и новгородскую силу Святополка Мстиславича.

Но все эти успехи непрочны, пока Ольгович имеет опору в Юрии, показавшем свою силу на Рязани: от Юрьевичей Ростиславу пришлось бежать к половцам; на Новгороде: Юрий взял Новый торг и всю Мету, поотнимал у новгородцев дани их и пути торговые; на Смоленской волости, против которой Юрий направил Святослава Ольговича.

Так создалось положение, требовавшее разрешения: «ПоидевЪ на Дюрдевъ Суждаль, — твердят Давыдовичи, — любо съ нимъ миръ створимъ, любо ся съ нимъ бьемъ». И сам Изяслав чем дальше, тем яснее видит, что необходимо ему с Юрием «управить, любо миромъ, любо ратью». Иначе недостижимо равновесие в системе русских княжений под старейшинством Изяслава.

Северный противник заявляет о правах своих на юге. Глеб Юрьевич посадил посадников в Курске и по Посемью, занял «у Изяслава», по выражению южного летописца, «отень городокъ» — Городок Остерский, отнятый у Юрия Всеволодом Ольговичем, покушался на Переяславль, где были у него, по-видимому, сторонники. А главное, когда он прибыл в Городок, Изяслав звал его к себе в Киев, и он «обЪщавъ же ся идти къ нему и не иде». Зато пришел к Изяславу другой, старший Юрьевич — Ростислав.

Темна история с этим князем. Лаврентьевская летопись причиной его шага считает разногласие с отцом из-за союза с Ольговичами, врагами Мономахова племени, Ипатьевская — недовольство, что отец ему волости не дал 2|2. Дело кончилось разрывом с обвинением Ростислава в происках на юге в пользу Юрия. Не считая возможным толковать летописные рассказы о Ростиславе, приписывая ему роль своеобразного Валленрода, думаю, что они характерны для междукняжеских отношений прежде всего тем, что Ростислав признал Изяслава старейшиной в Володимерих внуках, выражая готовность «за Рускую землю страдати» и «подлЪ него Ъздити». Вспомним, что и Глеб Юрьевич, все время верно служивший отцу против Изяслава, когда приходится стать лицом к лицу с этим последним, подчеркивает, что он не судья между ними: «Ако мнЪ Гюрги отець, тако мнЪ и ты отець, а язъ ти ся кланяю; ты ся с моимъ отцемъ самъ выдаешь, а мене пусти къ отцю», — говорит он Изяславу, осажденный в Пересопнице. А Изяслав отвечает: «Вы мнЪ братья своя, до васъ нЪту рЪчи никоеяже», — и, приняв у себя Глеба, выехавшего к нему с поклоном, отпустил его к отцу  . Во всех этих переговорах и отношениях есть нечто большее, чем простая дипломатия с ее уловками: своеобразие отношений, в которых семейные воззрения и навыки так неожиданно подчас окрашивают детали кровавых усобиц и политической борьбы.

Итак, первые реальные требования, выдвинутые Юрием, — это часть в русской земле через сыновей и прежде всего Городец, Посемье, Переяславль. Но центр столкновения пока еще больше на севере: только тут выступает лично Юрий, направляя удары свои на Новгород. «Се стрый мой Гюргий из Ростова обидить мой Новгородъ, и дани отъ нихъ отоималъ, и на путехъ имъ пакости дЪеть», — жалуется Изяслав союзникам, набрасывая план большого похода на Суздальщину  . Придя в Новгород, он созывает вече новгородцев и псковичей, зовя их на Юрия за их обиды. Широко задуманный поход этот не дал больших результатов вследствие выжидающей позиции, занятой Святославичами . Но что речи Изяслава новгородцам не были простой уловкой, чтобы увлечь их за собой, показывает то значение, какое вопрос о новгородских данях, отнятых Юрием, занял в последующих переговорах между князьями.

Только после всех этих наступательных шагов Изяслава поднялся Юрий на юг и на отказ Изяслава уступить ему Переяславль, сохраняя себе Киев, ответил поражением его войск, занятием Переяславля и Киева. Но Изяслав — сила, с которой нельзя не считаться: он сохранил Владимир, а через брата — силы смоленские, через сына — новгородские, кроме того, союз с Польшей и Венгрией. И старик Вячеслав указывает брату, что прочного мира не достигнуть без соглашения с Изяславом. В начавшихся переговорах характерно обоюдное упорство Юрия и Изяслава в вопросе о новгородских данях: Изяславу нужно сохранить влияние и популярность в Новгороде, Юрий начал наступление на новгородскую волю, столь существенное в политике северных князей  .

Не умел Юрий жить с южными князьями. Не умел он и ладить с киевским обществом. «А вы вЪдаета, — говорят киевляне Мстиславичам, — оже намъ съ Гюргемъ не ужити». Он, видимо, и не старался «уладиться», «урядиться» с людьми, приобрести популярность в связи с формальным признанием его киевлянами. Приемы его круты. В те времена усобицы между князьями сопровождались захватом имущества не князей только, но и их дружины. «И дружину его изсЪче и разграби» — обычный припев усобиц. Победив Изяслава под Переяславлем и заняв Киев, Юрий дал волю своей дружине. После заключения мира уговорились князья вернуть награбленное, но Юрий со своими суздальцами оставил Изяславлих мужей в большой обиде. Тем более пострадали они при следующих захватах Киева Юрием, лишаясь сел своих и имущества. Против суздальцев, владевших чужим, поднялся целый погром по смерти Юрия  .

Киевляне, долго стоявшие на том, что не могут поднять рук на Володимирово племя, с появлением Юрия на юге увидали, что его власть для них чужая и чуждая, что им «съ Гюргемъ не ужити»  . И прочной почвы под ногами Юрий на юге не приобрел.

Важнее другое: Юрий в противоположность Изяславу не может быть назван борцом за продолжение Мономаховой традиции. Изяслав сохраняет и в трудном положении своем более широкий политический кругозор. Добиваясь Киева, он пытается стать во главе всех князей русских, иметь всю братью свою и весь род свой в правду, чтобы они ездили по нем со своими полками, а борьба с Юрием для него неизбежна, так как независимая и враждебная суздальская сила грозит влиянию его в Новгороде и служит опорой враждебным элементам Черниговщины; вытеснив Юрия с юга, Изяслав требует, чтобы он отрекся от союза с Ольговичем, чтобы он покинул Переяславль и Городок, предоставив их сыновьям и отказавшись от личной политики на юге  . Покончив борьбу с Юрием, Изяслав все силы свои и венгерскую помощь обращает на князя галицкого, чтобы добиться не только захваченных Владимирком городов, но и обязать его «съ Изяславомъ быти, и его ся не отлучити ни въ добрЪ, ни в лисЪ, но всегда съ нимъ быти».

Восстановить во что бы то ни стало разрушавшуюся, в сущности уже разрушенную, систему, связывавшую вокруг Киева все волости земли русской, — постоянная тенденция Изяслава, как только он получает возможность действовать свободнее.

Иное — Юрий. Трудно про него сказать, что он, заняв Киев, вошел в связанные со столом киевским традиции, хоть он и родной сын Мономаха, брат Мстислава. Заняв Киев впервые, он сажает сыновей по пригородам киевским, в границах собственно киевской «Русской» земли , да в Переяславле. Попытка отнестись непримиримо к Изяславу, до намерения: «выжену Изяслава, а волость его всю перейму», разбилась о противодействие Володимирка галицкого, Вячеслава и всех условий, с какими на юге считаться приходилось. Далее, лишь спорные между Волынью и Киевом земли по р. Горыни да «киевская волость» — дреговичи (Туров — Пинск) входят в круг власти Юрия. Притом в подробном рассказе обо всей этой борьбе за Киев нигде нет намека на то, чтобы Юрий пытался добиться признания за собой старейшинства — в Мономаховом смысле слова. Особенно показательно для рассматриваемого исторического момента третье, и последнее, княжение Юрия в Киеве. На этот раз по смерти Изяслава Мстиславича и брата своего Вячеслава Юрий окончательно «сЪде на столЪ отець своихъ и дЪдъ», принятый «всей землею Русскою», устранив без особых усилий таких соперников, как Ростислав Мстиславич и Давыдович Изяслав. Посадив сыновей по пригородам киевским и в Переяславле, Юрий пробует войти в южную систему отношений, в которую вводит его стол киевский. Для этого приходится ему искать опоры в Ростиславе Мстиславиче , который явился посредником между ним и другими князьями, приведя их «и съ полкома ею» к Юрию, и тот их «прия въ любовь»  .

Примирился и уладился Юрий и с черниговскими князьями . И перед половцами на съезде с ними о мире в Зарубе Юрий выступает с Изяславом Давыдовичем и Святославом Ольговичем, по-видимому, за всех князей русских. Но действительное его влияние незначительно. Земли-волости вне границ Киевщины уже живут своею жизнью, не оглядываясь на киевского князя. Волынь, составлявшая в Мономаховой системе вместе с Киевщиной ядро центральных владений, при нем окончательно выделяется в особую, самодовлеющую единицу. Мстислав Изяславич выгнал оттуда дядю, Мстиславича Владимира, и занял Владимир Волынский. Юрий поднялся на него походом. Но это было его частное, личное дело, не связанное ни с каким общим политическим планом: надо было исполнить, раз представился повод, крестное целование покойному брату, Андрею, что Юрий добудет Волынь его сыну  ; а встретив сопротивление, Юрий, постояв десять дней у Владимира, отступил, так легко примирившись с утратой влияния на Волынь  , что, видно, ему уже незачем было настаивать на борьбе с Мстиславом: это яркий симптом глубокого переворота во всем складе политической жизни древней Руси, издавна нараставшего, теперь достигшего зрелости.

Совокупность известий о деятельности Юрия Владимировича ведет к заключению, что у него не связывалось с обладанием киевским столом каких-либо широких положительных задач. Вот почему не вижу оснований ставить его в ряд борцов за сохранение и поддержание Мономаховых традиций, быстро шедших к полному упадку; вот почему отмеченные выше черты в повествовании о его деятельности южного летописца следует признать заслуживающими внимания: он сильно ограничивает мнение о Юрии в противоположность его сыновьям Андрею, Всеволоду, как о представителе старых киевских традиций и тенденций. Напротив, характерные черты южнорусской политики Андрея и Всеволода Юрьевичей с их стремлением устранить возможность возрождения в Киеве в руках потомков Мстислава Мономашича, сильного политического центра, претендующего на руководящую роль во всей системе русских земель-княжений, выросли на той же почве, как и деятельность Юрия. Резкое различие, сказавшееся в том, что Юрий в конце концов перешел на юг, а сыновья его оставались на своем северо-востоке, обусловлено не столько противоположностью целей, какие ставили себе эти князья, сколько иными условиями, в каких привелось им действовать. Перед Юрием стояла внушительная сила Изяслава, объединявшего своим влиянием киевские, волынские, смоленские, новгородские силы, наконец, и турово-пинские. Чтобы не дать реализоваться целям, за которыми такие силы стояли, Юрию пришлось взять в свои руки Киев, напрячь все средства, какие были в его распоряжении. В его время уход на север был бы отступлением с юга в пользу соперника. И Юрий, видимо, думал обеспечить раз завоеванную позицию, предоставляя Суздальщину младшим сыновьям, а энергию старших сосредоточивая на юге22(). Во времена Андрея и Всеволода реальная почва для осуществления планов линии Мономахова потомства разбита; Андрей может отдать Киев младшему брату, даже смоленским Ростиславичам, а Всеволод ограничится возбуждением ссор между южными князьями и требованием, чтобы его воля признавалась всюду, где он заинтересован.

Как бы то ни было, время Юрия Владимировича может быть названо тем историческим моментом, когда исход борьбы различных течений в древнерусской жизни вполне определился в смысле окончательного упадка централизовавшего и объединявшего эту жизнь влияния Киева. С образованием на северо-востоке сильного Суздальского княжества, с обособлением Волыни и Турово-Пинского княжества киевский центр, земля Русская в коренном значении термина, стал жертвой своего исключительного исторического положения, жертвой традиции старейшинства. В то время как другие земли перестраивали в своем обособлении местный быт на новых началах, Киевщине не было дано сложиться в особое политическое целое и выработать себе прочную внутреннюю организацию под управлением своей местной династии. Ревниво смотрели князья, осевшие в своих уделах, за тем, чтобы никому из них не досталась Киевщина в такое удельное владение. Со времен Юрия развивается среди них тенденция — иметь «часть в Русской земле»; это было, по замечанию М. С. Грушевского, своего рода вопросом чести, а также средством следить за судьбами Киева, имея под руками опорную точку для влияния на них  .

В столь исключительном положении Киевщины на закате ее силы и значения сказалась живучесть традиций киевского старейшинства. Но не только в этом. Вторая половина XII в. принесла ей некоторый эпилог исторических ее судеб. Киевское княжение Ростислава, Мстислава Изяславича, Святослава Всеволодовича еще окрашено в старые киевские цвета, хоть и сильно полинялые. Ростиславу М. С. Грушевский приписывает «спокойное, авторитетное и довольно влиятельное положение патриарха Русской земли»  , но положение это далеко от роли руководителя дел земли Русской, кроме дел половецких. Ростислав, как следом за ним и с удвоенной энергией Мстислав Изяславич 22(>, ведут тяжкую оборону против степи. Святослава Всеволодовича после фантастической попытки предпринять борьбу с южными Мономаховичами и Всеволодом суздальским   видим в течение 13 лет на киевском столе в почетной роли патриарха, каким его рисует «Слово о полку Игореве», бессильного, зависимого от «брата и сына», как ему Всеволод позволяет себя называть , отдавшего всю землю Киевскую в руки Ростиславичей, живущего по-прежнему черниговскими интересами.