«Эврика» 1990. КОСМИЧЕСКИЕ ТАЙНЫ КУРГАНОВ

Масленица – жертвоприношение

ПРЕДТЕЧИ ДАНКО

Нам понятно значение подвига Александра Матросова, который закрыл телом амбразуру, спасая своей жизнью десятки других и не дав захлебнуться атаке. Мы можем понять смысл легенды о политруке А. С. Овечко, который отверг фашистский приказ бросить звездочки в костер и вошел в него сам, став для жителей Каховки прообразом Вечного огня, что горит сейчас над Днепром...

Эти люди явили великие примеры борьбы и самоотречения во благо народа, преданности великой идее. Суть их подвигов — в укреплении собственной жизнью и смертью того неуловимого, но бесценного духовного поля, что называется общественной связью.

Связь поколений, людей, человечества и мироздания!

Не это ли вехи дороги в бессмертие?

Герой, рискующий жизнью, а тем более отдающий ее за всеобщее дело, — олицетворение связей. Вот что необходимо понять! А чтобы глубже понять, надо проследить истоки общественных представлений о героизме.

Такое исследование было проведено О. М. Фрейденберг, выдающимся советским историком культуры. Проанализировав эпос, древнейшую литературу и большое количество фольклорных данных, исследовательница пришла к определенным выводам.

Местность, где обитали изначальные герои различных народов, представлялась... кладбищем, могилой. Но в отличие от современных кладбищ древние не столько поглощали жизни, сколько их порождали, притом в высшем, сверхъестественном качестве, являя миру богатырей.

Преодоление смерти — характернейшая черта героизма. Богатырь спускался в преисподнюю и возвращался на белый свет. Его деяния носили космический характер: он добывал для соплеменников весеннее солнце и летний дождь, рог изобилия и волшебную мельницу; спасенные им красавицы означали воспроизводство народа, его здоровье и молодость.

Первоначально героями были только мужчины. Причина тому не столько в утверждении патриархата, в период которого складывался так называемый героический эпос. Главная причина заключалась в том, что женщина — мать, и рожая, она вновь и вновь возрождается; преодоление смерти — в природе ее. А вот мужчине для обретения посмертного продолжения надо было проявлять свою волю. Так был изобретен обряд инициации — посвящения (в основном мальчиков). Он имитировал деяния героев: отречение от земных радостей, путешествие в потустороннем мире (на кладбищах, в пещерах, в лесах), сражение со злом и добычу блага (экзамен на профессионализм охотника и пр.), выход на белый свет в качестве носителя духа мифического предка народа.

Так снималось извечное и наиболее разительное из всех противоречий человеческой истории — противоречие между жизнью и смертью.

Каннибализм в его духовном аспекте, а не как проявление голода, что случалось относительно редко, — древнейшая форма первобытного преодоления смерти. О. М. Фрейденберг отмечает: «Чем человек древнее, тем больше в обществе упорядоченности и связанности. Кровожадность, людоедство, убийства и насилия вызываются не преступностью и «дикостью», а тотемистическим осмыслением крови и смерти».

Тотем на языках американских индейцев означает животное или растение, от которого племя ведет свою родословную. Как правило, это то существо, которое издревле оказалось в сфере интересов данного коллектива, особо содействуя или же препятствуя его жизнедеятельности.

Предок-тотем охранялся. Его нельзя было не только убивать, но и причинять ему неприятности. Кроме определенных празднеств или ритуально обставленных промыслов, когда племя причащалось к тотему, становясь ему «живой могилой» и обретая жизнестойкость. Происходил натуральный обмен, осуществлялся обряд вещественной связи между людьми и средой обитания.

Так было до тех пор, пока хозяйство оставалось присваивающим: охотничье-рыболовецким и собирательским. В таких условиях люди оставались «детьми природы» и одухотворяли ее, считая своим полным подобием.

Но вот хозяйство стало производящим: скотоводческим и земледельческим. Люди превратились «во «владык» матери-природы и стали наделять себя ее вселенскими качествами. «Солнце — мой глаз, ветер — дыхание, воздух — душа, земля — мое тело», — сказано в одном из арийских заклятий. И уже не животные и растения, а люди-герои стали считаться мифическими предками — тотемами.

Уже не от быка или яблони, а от соплеменника следовало теперь причащаться... И так продолжалось до тех пор, пока развитие абстрактного мышления и мировосприятия достигло такого уровня, когда Бхага («часть», «наделитель») превратился в «бога» и стало возможным воображать еду и питье (хлеб и вино в христианстве) плотью и кровью жертвенного человека.

Такая подмена — несомненное свидетельство культурного прогресса. Но она же — показатель растущей пропасти между человеческим обществом и породившей его природой.

Преодолеть эту пропасть, прогрессируя дальше, можно, лишь открывая новые, все более гуманные способы преодоления ужаса небытия. И первобытные люди сделали в этом направлении несколько смелых шагов.

Ритуальное самоубийство — вот первый из них. Не сразу, не вдруг, но оно заменило каннибализм. Где- то в период его утверждения и распространились хорошо известные нам по своему выражению, но напрочь забытые по содержанию «принести себя в жертву» (то есть отдаться на съедение) и «на миру и смерть красна», героическая гибель на глазах соплеменников.

Обычай героических переходов в подземный или небесный миры утверждался тогда, когда общество замечало растущую трещину между собой и природой, бытием и небытием. Эта трещина — отрицательное следствие того преимущества, которое принес людям переход от присваивающего к производящему хозяйству. Она стала началом пропасти противоречий, которую расширяли затем классы, государства и войны и которая разрослась в наш век до реальной угрозы истребления не только всего человечества, но и планеты Земля. По мере взросления цивилизации росла и тень ее гибели. И герои доклассовых, первобытнообщинных времен стали первыми из плеяды борцов за вечность рода людского.

Неосознаваемый людьми того времени смысл самопожертвования сводился к снятию возрастающих противоречий. Осознанные же усилия первобытных героев были направлены на удержание исконного родства племен и матери-природы, человека и народа, общества и Вселенной. Семейные связи знакомых нам уже Адити, сыновей ее Митры — Варуны и внуков Мануса — Ямы стали одной из первых идеологий рождающейся цивилизации, одной из первых попыток обоснования гармонии и неуничтожимое мироздания.

Роль героев — посредников между миром людей и вселенскими силами, ведающими благополучием родов и племен, — брали на себя наиболее уважаемые мужчины. Обычно это были престарелые, но еще крепкие вожди — не только предводители, но и символы единства и жизнестойкости коллектива. Права ветшать и пожираться старостью такой человек не имел. Он обязан был принести себя в жертву, достойно «отойти в мир иной», явив напоследок соплеменникам пользу, а себе обретая бессмертие.

Способы отхода были различны. Иногда он осуществлялся при помощи узаконенных обрядом убийц, как это довольно правдиво показано в историческом фильме «Даки»: помощники жреца бросают добровольца на острые колья. Обычно же герой бросался вниз со скалы («уходил в подземный мир») или ступал в священный костер («отлетал на небо»).

Данко — освещающий народу путь пылающим сердцем — не литературный вымысел Горького. Легенда такая, несомненно, была.

Имя молдавского Данко соответствует одному из значений имени арийского Дакши — «дающий». Другие его значения связаны с ритуалом «дикша» и священным костром «дакшином». Этот бог воплощал среди братьев Адитьев жизненную энергию и в одной из мифологических версий принес себя в жертву «на исходе Золотого века, когда добродетель в мире заколебалась». Погибая — обновляясь, он становился залогом торжества бытия и благоденствия своего народа:

Кто в (своем) величии охватывает взором воды,

Зачинающие Дакшу, порождающие жертву...

О Праджапати! Никто, кроме тебя,

Не охватил все эти существа.

Да сбудется наше желание, с которым мы приносим

жертву!

Одним из реальных прототипов «Дающего» можно считать останки человека в воронке IV слоя Высокой Могилы. Напомним, что это были обломки черепа, лежащие в залитом илом костре.

Другим предтечей Данко можно назвать древневосточного Думузи (или позже Даоноса). Подобно Дакше, он тоже был связан со зноем и водами, но имя его переводится обычно как «Истинный сын». Думузи-Дао- нос — это обожествленный пастух, воплощение весенней степи, любви и плодородия, родня Венеры и Солнца. После гибели «Истинного сына» наступила страшная засуха — и тогда его сестра «Лоза небес» согласилась проводить за брата полгода в потустороннем мире. Белый свет расцветает в те полгода, когда Думу- зи-Даонос вновь и вновь появляется из загробного царства.

Этот миф, как видим, соприкасается с образом Данко созвучием имен и мотивов жертвенной гибели. Но если Человек-с-пылающим-сердцем жертвует собой добровольно, так же как Дакша, то Думузи-Даоноса умерщвляют насильно. Такое отличие имеет историческое объяснение: последний принадлежит уже не первобытнообщинному, а рабовладельческому строю.

Молдавский Данко стоит в одном ряду с арийскими Дакшей и Матаришваном, славянским Масленицей, греческим Прометеем. Всемирно распространившийся образ Христа продолжает их ряд, но уже на следующем историческом этапе.

Особенностью этого образа является его противоречивость. Он и земной человек, и воплощение небесного бога, и добровольная жертва, и насильно убитый... Корень противоречий здесь в том, что образ Христа возник в условиях раннеклассового, рабовладельческого общества, но в среде общии, которые все еще пытались блюсти «свободу, равенство и братство древних родов». Такая половинчатость — одна из причин распространенности и долговечности христианства. Оно впитало в себя многие связи доклассовых и классовых обществ, а в силу диалектического сходства первых с бесклассовыми обществами будущего христианство сохраняет свои позиции и в современных условиях.

Механизм первобытных взаимосвязей общества — героя — мироздания можно рассмотреть на примере древнерусского Масленицы, хорошо изученного Н. Н. Велецкой.

Масленица — одна из вершин воплощения первобытной идеи самопожертвования во имя всеобщего блага. Этот образ занимает промежуточное положение между Дакшей и Данко, с одной стороны, и Иисусом — с другой.

Христос в переводе с древнегреческого означает «помазанник» — то же, что и Масленица. Прямого родства между ними нет, но есть функциональнее сходство. Дело в том, что масло (жир, сало и т. п.) издревле считалось наиболее питательной пищей и к тому же особо угодным огню, переносчику жертв. В арийской «Ригведе» об этом сказано так:

Кто был первым хотаром, угодным богам,

Кого они помазали жертвенным маслом, выбирая (его)?

Он сделал процветающим то, что летает (и) что ходит,

Что стоит (и) что движется — Агни, знаток всех существ.

Отсюда повсеместная распространенность масла в качестве жертвоприношения богам. Масло использовалось во всевозможных сожжениях и возлияниях, в виде помазания умирающих или омовения новорожденных. Во всех случаях оно символизировало жертвенность: вспомним Пурушу, его жертвенным маслом стала весна, он был расчленен, а затем сожжен на костре.

Масленица в современном ее пережитке представляется веселым праздником с обязательными блинами и кострами, в которых сжигают человекоподобное чучело — символ уходящей зимы.

Древняя Масленица была преисполнена драматизма, что, впрочем, никак не исключало веселья. Коренным отличием была приуроченность ее (его!) к весеннему равноденствию и не столько к проводам зимы, сколько ко встрече весны.

Прошлогодние запасы к этому времени истощались, и с надеждой на первую зелень и выгон скота общинники в последний раз пировали. А заодно избавлялись от немощных едоков, примерно так же, как делали до недавнего времени народы Крайнего Севера или как это показано в японском фильме «Легенда о Нарая- ме»: старики добровольно удалялись в мир предков...

Вождь или кто-нибудь из старейшин, достигший примерно 60-летнего возраста, подавал им пример, возлагая при этом на себя традиционную роль посланника к обожествленным предкам, причастным к плодородию земли и небесным светилам. На площади или в специальном святилище устанавливался столб с колесом на верхушке: символы оси мироздания и Солнца, владыки Вселенной. К столбу вставал старец — обычно с лысиной, как знаком небесного избранничества. Его окропляли маслом, засыпали соломой. Затем подносили священный огонь...

Такие «посланники на небо» или «космические странники» у славян и у галлов отправлялись не только на рубеже зимы и весны, но и в другие календарные даты. Даки же отправляли их раз в несколько лет.

В курганах нередко встречаются атрибуты, означенные в проводах Масленицы. Это столбы и колеса, человекоподобные стелы (иногда с лысинами, вроде Кер- носовского идола), и, наконец, многочисленные трупо- сожжения, вроде обнаруженных на вершине Высокой Могилы или в Скворцовском кургане. С Масленицей сопоставимы ведийские Пуруша и Вишну. Последний, как мы уже знаем, в начале года закручивал дни, «как вертящееся колесо», и представал в облике Шипивиш- ты — лысого старца, а под конец года становился «Достигающим во все стороны» и шагал в пламени костра к Солнцу... Но известны и весьма близкие соответствия Масленице. Они обнаружены в кучах золы между курганами недалеко от Полтавы.

Один из этих зольников тщательно исследован И. И. Ляпушкиным и объяснен впоследствии Б. А. Рыбаковым.

В южной части находилась знакомая уже нам по причерноморским курганам воронка, заполненная костями жертвенных животных, битой посудой и другими остатками пира. Севернее располагалось около полутора десятков вырытых в земле гигантских лебедей. Все это было перекрыто грандиозным, вероятно двухразовым, кострищем, в котором сожгли многие сотни снопов соломы. Среди золы найдены кости людей, в том числе совершенно целый скелет... К важному выводу приводит анализ найденных в кострище бытовых предметов: они указывают, что топливо сносилось с разных, очевидно со всех, дворов одного или нескольких поселений.

Завершая знакомство с древними формами героизма, отметим их общие качества.

Герои обретали бессмертие. На примерах причерноморских курганов и индоарийской «Ригведы» мы уже знакомы с двумя направлениями его обретения: «выйти за пределы года» и «стать на путь богов», приобщаясь к подземным водам или небесным светилам.

Герои обожествлялись. В зависимости от того, куда они направлялись обрядом: вниз или вверх, к зимнему или летнему солнцестоянию, под землю или на небо, они уподоблялись асурам или дэвам. Существенных противоречий между этими полюсами тогда еще не было, признавалась необходимость того и другого. Да и сам человек считался ничуть не слабее сверхъестественных сил, каждая из которых была могущественна лишь в своем ведомстве, но мудрый смертный способен был связать или же развязать ее с другими, достигая тем самым желаемого. Верховное управление природными связями герой оставлял за собой и отнюдь не раболепствовал перед ними — вот в чем коренное отличие «божественного человека» первобытной эпохи от «божьих людей» последующих классовых обществ.

Герои самоотрекались. В первобытную эпоху человек был вообще растворен в коллективе, а если и занимал особое место, то только лишь потому, что это место необходимо было всему коллективу и кто-то должен был его занимать. Выделение личности стало проявлением растущих противоречий, одним из показателей распада первобытной гармонии и предвестником социального расслоения.

Первые индивидуальности имели два выхода для своей реализации: изгнание из общины и самоотгержен- ное служение ее интересам. И то и другое вело к гибели: изгои не могли существовать в одиночку, самоотверженность же кончалась ритуальным самопожертвованием... Выходами из этих тупиков стало развитие, с одной стороны, рабства, а с другой — кастовости.

И совершенно закономерно, что в современном движении за социальное равенство, в преддверии новой гармонии общественного бытия личность вновь стремится служить обществу, но уже в деле отмены классов, каст и других проявлений несвободы. В таком сходстве-отличии первобытной и современной личности проявляется одна из закономерностей диалектической спирали истории, завершающей ныне свой виток от первобытного к грядущему коммунизму.

Особенно следует подчеркнуть, что высшим проявлением первобытного героизма считалось отправление на небо в ритуальных кострах с целью воздействия на светила, причастные к коловращению года. Эти герои становились «космическими странниками» и сопричастными к рите (арии), аше (иранцы), тео (греки)... словом, к основам вселенской энергии, движущей годовым и прочими циклами.

Так закладывались основы современного прорыва человечества в Космос. Острие изначального героизма было направлено именно туда. Величайшие герои первобытной эпохи были воистину пракосмонавтами. Но интересы их при этом оставались совершенно земными, как и у нынешних космонавтов.