Бунты крестьян. Увеличение оброков и повинностей. Убийства крепостными помещиков – убийство отца Достоевского

 

КРЕПОСТНОЕ ПРАВО

 

 

Бунты крестьян. Увеличение оброков и повинностей. Убийства крепостными помещиков

 

Аграрный кризис, назревший после 1820–1821 г.г. вынудил помещика увеличить барщину и оброк, что привело к полному разорению крестьянства. Теряя в цене продаваемого хлеба, помещик компенсировал себя количеством выбрасываемого на рынок хлеба. Яркую картину настроений «низов» в столице дает тайное донесение полиции в июле 1826 г., после казни декабристов. «О казни и вообще о показаниях преступников, — докладывал агент, — в простом народе и, в особенности в большей части дворовых людей и между кантонистами, слышны такие для безопасности империи вредные выражения: «Начали бар вешать и ссылать на каторrу, жаль, что всех не перевешали, да хоть бы одного кнутом отодрали и с нами поровняли; да долго ли, коротко ли, им не миновать этого». «Всеобщая безденежность, сообщал, далее, агент, — нищета у многих и у некоторых совершенная невозможность существования имеет свою опасность. Голодный превращается в зверя и не имеет никаких способов к пропитанию; неимущие могут решиться резать и грабить тех, кои имеют что-либо. Самая столица наводнена людьми, которые, проснувшись, совершенно не знают, чем пропитать себя… и пропитываются низкими или преступными средствами».

 

Слухи о событиях 14-го декабря 1825 г., о вооруженном бунте против «вышнего правительства», быстро облетели всю страну, породив нежелательные для власти «недоумения» и «толки». Как сообщал флигель-адъютанту гр. Строганову ярославский губернатор, «со времени бывших в Петербурге в декабре месяце происшествий различные нелепые слухи в народе бесперестанно распространялись и доселе распространяются. Слухи сии в Ярославской губернии более, нежели в других, имеют возможность доходить и сосредоточиваться в мнении народа, «ибо треть жителей губернии беспрестанно в отлучке, по торговле и промыслам, большей частью проживают в Петербурге и Москве и из сих мест, обращаясь в домы свои, приносят вести, часто самые нелепые, но тем не менее среди собратий своих доверие заслуживающие. Сии-то люди, приходящие из столиц, распространили слухи между помещичьими крестьянами о мнимо ожидаемой к весне вольности».

 

К тридцатым годам устои крепостничества были уже поколеблены. Встревоженное дворянство тщетно пыталось внушить себе иллюзии «общего благополучия» и, закрывая глаза на истинное положение, в идиллиях Жуковского искало забвения суровой действительности. — Между тем, в крестьянских массах росло напряженное ожидание «воли».

 

 

Всякое внешнее событие, как например, заключение правительством мирного договора, вплоть до очередных дворцовых празднеств, все казалось счастливым поводом к «объявлению воли». При постоянных разъездах Николая I по России, несмотря на все препятствия, чинимые администрацией и помещиками, крестьяне забрасывали свиту царя тысячами жалоб и прошений. То же самое повторялось и при проезде царя в Петербурге. Поэтому, в целях «пресечения непорядка» в 1853 г. последовало «высочайшее повеление» дежурным флигель-адъютантам: «чтобы при принятии прошений от простолюдинов, а особливо господских крепостных людей, спрашиваемы были паспорты и отобраны для приложения к просьбам; если же паспортов кто не будет иметь, таковых отправлять в полицию». Фактически этим приказом воспрещалась впредь подача каких-либо прошений царю.

 

Между тем, страна уже зашла в безвыходный тупик, как неминуемое следствие отсталости всех форм хозяйственной системы государства. Наряду с внутренним экономическим распадом крепостничества, появились и внешние грозные факторы в форме все учащавшихся поджогов, убийств помещиков и бегства крепостных.

 

«По частным, но достоверным сведениям, писал в начале 50-х годов Ю. Ф. Самарин, — в последние годы в некоторых подмосковных губерниях, Тульской, Рязанской, Тверской, крестьяне стали довольно часто подвергать своих помещиков телесным исправительным наказаниям, чего прежде не бывало». Известны случаи, когда, выведенные из терпения крестьяне сжигали барские усадьбы, бросали в огонь господ, жгли амбары и конюшни. Иногда такие бунты переходили в подлинные восстания, требовавшие вмешательства военной силы.

 

Настало время, когда, по выражению Ленина, на смену оседлому, забитому, приросшему к своей деревне крепостному крестьянину, выросло новое поколение, побывавшие на отхожих промыслах в городах и принесшее оттуда опыт и смелость. Не случайно в числе губерний, с наибольшим процентом высланных «за дурное поведение» в Сибирь крепостных, стоят на первом месте, как сообщает С. Максимов, обе столичные губернии. По далеко не полным данным министерства внутренних дел, всего лишь за девять лет, с 1835 г. по 1843 г., было сослано в Сибирь, за убийство помещиков, 416 человек крепостных. Кроме того, с 1826 г. по 1834 г. последовало 148 крестьянских восстаний, с 1835 г. по 1844 г. — 216 и с 1845 г. по 1854 г. — 348. С каждым годом крестьянское движение все более разрасталось.

 

По последним подсчетам, в 1858 г. было уже 86 крестьянских бунтов, в 1859 г. — 90, в 1860 г.- 108.

 

Кровавыми расправами отвечало издавна царское правительство на бунты крестьян. Взрослых, детей и стариков жестоко избивали плетьми и розгами. Целые деревни предавались пламени, а их население ссылалось в Сибирь. Предлогом для расправы с крестьянами являлись не только мятежи, но даже неплатеж помещику повинностей или неповиновение приказчику. Когда во времена Павла I, в имении Брасово, Орловской губ., вспыхнули волнения, прибывший, для усмирения, с войсками генерал-фельдмаршал кн. Репнин сжег взбунтовавшуюся деревню. Убитые были зарыты в общей яме, у которой поставили столб с надписью: «Тут лежат преступники против бога, государя и помещика, справедливо наказанные огнем и мечом по закону божию и государеву».

 

Яркую картину крестьянских волнений рисуют отчеты III Отделения Николаю I, опубликованные в 1931 г. Центрархивом. Они свидетельствуют о необычайно упорной борьбе крестьянства, значительно повлиявшей на политику дворянства и правительства. Недаром Бенкендорф отметил в своем отчете за 1839 г., что «крепостное состояние есть пороховой погреб под государством».

 

Полоса волнений не миновала и Петербурга.

 

Еще в ХVIII веке здесь был зарегистрирован ряд «дерзких неповинений» среди дворовых людей. Однажды группа их осмелилась даже подать челобитную на своих господ самому Павлу I. В ответ на это император приказал тотчас же дать каждому из челобитчиков столько плетей, сколько пожелает его барин. «Поступком сим, — говорит современник, — Павел приобрел себе всеобщую похвалу и благодарность от всего дворянства».

 

Тем не менее, в Петербурге имел место целый ряд «дерзких» убийств дворян их крепостными. Особое внимание обратило на себя в первые годы ХIХ века убийство кн. Яблоновского. Возвращаясь с дачи Строганова на Черной речке, он был убит своим кучером, который ударил его колесным ключом, а затем задушил вожжами. Убийца был вскоре задержан близ Ладоги и присужден к 200 ударам кнута. Приговор был приведен в исполнение 20 сентября 1806 г. на «площади, где торговали скотом, близ Невы», то есть на обычном лобном месте Петербурга — Конной площади.

 

Эту казнь подробно описали в своих мемуарах два английских путешественника Д. Грин и художник Р. Портер. Собравшаяся со всех концов города громадная толпа, по словам Портера, «была куда ужаснее шумной толпы, собиравшейся в Лондоне на публичных казнях перед Ольд-Бэлей». Но вот несколько палачей с кнутами в руках окружили жертву. Забил барабан и истязание началось. Палач, нанеся шесть ударов, уступал место другому, подходившему со свежим кнутом в руках. Наказуемый испустил вопль лишь при первых ударах, на двенадцатом ударе он уже умолк и лишь вздрагивания тела показывали, что он еще жив. Истязание длилось час. Когда положенное количество ударов было отсчитано, преступника подняли. Он оказался жив. Ему прокололи на лбу и на щеках надпись «вор» и вырвали ноздри. Он имел еще в себе достаточно силы, чтобы надеть кафтан. Как говорит Портер, «этот кучер убил своего господина за жесточайшие притеснения не только его самого, но и всех других крепостных». Убийца был «красив, молод, хорошо сложен».

 

В сороковых и пятидесятых годах шеф жандармов в своих ежегодных всеподданнейших докладах отметил три покушения на убийство со стороны петербургских дворовых.

В 1848 г. дворовые люди Кривошеев и Лагошев покушались на жизнь своей владелицы гр. И. Воронцовой. В 1857 г. трое дворовых избили камер-юнкера кн. Сибирского, а затем пытались его задушить. «Произведенным исследованием обнаружено, что означенные люди выведены были из терпения вспыльчивым и раздражительным характером своего господина».

 

Наконец, в 1854 г. возникло громкое дело «об убийстве в Петербурге 25 декабря 1854 г. действительного статского советника Оленина двумя крепостными людьми», потребовавшее назначения особой следственной комиссии. Как выяснилось, «поводом к означенному злодеянию последовало дурное обращение Оленина с людьми его и что, по жалобам их, местное начальство делало ему неоднократно внушения. В то же время, по управлявшимся Олениным собственным и принадлежащим жене его имениям в Тверской, Московской и Тульской губерниях, произведены особые исследования, которыми доказано, что крестьяне указанных имений от обременения повинностей находятся большей частью в бедном положении и нуждаются в продовольствии. Поэтому сделано распоряжение, как об отпуске им хлеба, так и об учреждении особого надзора местных властей за управлением наиболее расстроенной тульской вотчины. Убийцы Оленина заключены в петербургский тюремный замок, а прочие дворовые люди, 12 человек, отправлены на родину». Убийство Оленина, — писал Ю. Ф. Самарин, «который в самом Петербурге, в глазах явной и тайной полиции мучил свою прислугу и, наконец, поплатился жизнью за долговременную безнаказанность, еще яснее засвидетельствовало всю недействительность предупредительного надзора со стороны правительства для ограждения крепостных людей от злоупотреблений помещичьей власти».

 

В 1856 г. ординатор 2-го спб. Военно-сухопутного госпиталя А. П. Бородин, впоследствии известный композитор, должен был, в качестве дежурного врача, извлекать занозы из спин «проведенных сквозь строй» шести крепостных людей некоего полковника В. Возмущенные его жестоким обращением, крепостные, заманив своего барина на конюшню, избили его там кнутом. «С братом три раза делался обморок при виде болтающихся клочьями лоскутов кожи. У двух из наказанных виднелись даже кости», — записал брат композитора.

 

Характерно, что даже III Отделение склонно было считать основными причинами волнений крестьян тяжелые оброки и повинности, а также жестокое обращение помещиков с крепостными. Опасность бунтов среди дворовых значительно возросла вследствие быстрого увеличения числа дворовых людей. Как разъяснял Ю. Ф. Самарин, «дворовые гораздо быстрее размножаются, чем крестьяне». Это объяснялось тем, что из дворовых обычно не брали рекрут. Дворовый попадал на военную службу лишь в виде наказания. «Кроме того, — пишет Самарин, дворовые не изнуряются тяжелыми работами, их жены не жнут и не молотят и оттого смертность между ними, как от обыкновенных, так и от повальных болезней, никогда не бывает так значительна, как между надельными крестьянами. Класс непроизводительный плодится за счет производительного». В 1838 г. дворовые составляли 4 % всего количества крепостных. К концу же 50-х годов число их дошло почти до 7 %, увеличившись с 914 000 чел. до 1 467 000 чел. Стремление помещиков к переводу своих крестьян в дворовые объяснялось тем, что по закону земля крестьянина, переведенного в дворовые, отбиралась «на барина», расширяя таким образом площадь помещичьей запашки. Наконец, в 1858 г., в виду все возраставших волнений среди крестьян, правительство вынуждено было воспретить перевод крестьян в дворовые.

 

О бунтарских настроениях дворовых людей правительство было достаточно осведомлено. Недаром в своей речи к депутатам петербургского дворянства Николай охарактеризовал дворовых, как «класс весьма дурной». «Будучи взяты из крестьян, — сказал Николай, — они отстали от них, не имея оседлости и не получив ни малейшего образования. Люди эти вообще развратны и опасны для общества, как и для господ своих. Я вас прошу быть крайне осторожными с ними. Часто за столом или в вечерней беседе вы рассуждаете о делах правительственных и других, забывая, что люди эти вас слушают и по необразованности своей и глупости толкуют суждения ваши по-своему, то есть превратно. Господа! — закончил свою речь Николай, — у меня полиции нет. Я не люблю ее: вы моя полиция. Каждый из вас мой управляющий».

 

Аналогичные слова произнес некогда отец Николая, сказавший, что у него столько полицеймейстеров, сколько помещиков. Однако все усердие этой добровольной полиции было бессильно затушить разгоравшееся пламя мятежа. Целый ряд семейных хроник дворянских родов пестрит сообщениями о насильственной смерти дворян-помещиков, убитых за жестокое обращение с крепостными. Известный деятель периода «реформ» 1860-х годов П. П. Семенов-Тян-Шанский рассказывает в своих мемуарах, что его прадед Г. Г. Семенов, женатый на кн. Мещерской, был убит своими крепостными. Все следы преступления были скрыты. Крепостные оберегали малолетних сыновей убитого помещика и, когда настало время, отвезли их в Петербург в Шляхетский кадетский корпус. Старший из них Петр Григорьевич, по окончании корпуса, состоял некоторое время на военной службе, затем, выйдя в отставку уехал в свое имение. Он женился на Бахтеевой, от которой имел трех детей. Но вскоре после смерти жены, он стал проявлять в отношении своих крепостных ту же жестокость, которой славился его отец. Кончилось это тем, что крестьяне, не выдержав истязаний, убили своего помещика.

 

Дед шлиссельбуржца Морозова, Алексей Петрович, мологский предводитель дворянства, человек очень жестокий, был взорван своими крепостными. Его дворецкий и камердинер вкатили в подвал под спальней барского дома бочонок с порохом и взорвали его. Дед и бабка Морозова погибли от обвала печи. Известно, что дядя Лермонтова, один из Арсеньевых, также был убит своими крепостными за жестокое обращение.

 

Насильственной смертью, зарубленный своими дворовыми, погиб в 1834 г. и дядя поэта А. Полежаева А.Н.Струйский. Это была месть «страшному барину» за частые аресты, бритье головы, жестокую порку и т. д. В 1842 г. был убит крестьянами Петр Катенин, брат пушкинского приятеля. В те же годы был убит своими крепостными отец Ф. М. Достоевского — Михаил Андреевич Достоевский. «Зверь был человек, — говорили о нем крестьяне. — Душа у него была темная».

 

Напрасны были все усилия власти скрыть от постороннего взора все учащавшиеся случаи убийств помещиков и поджогов имений. Мемуары того времени полны упоминаний о «своевольстве» и «упорстве» бунтующих крестьян. Один французский врач отметил, что «каждый год подобного рода печальные факты имеют место на московской земле. Но самая глубокая тайна их окутывает и если по крайней мере, вы не проезжаете по таким зловещим местам, вы ничего обо всем этом не услышите». Автор изданного в Лондоне в 1846 г. памфлета «Eastern Europe and the emperor Nicholas» также подтверждает, что «полная тайна окутывает все, касающееся убийства крепостными их господ». «Столичные дворяне, — записал известный художник Орас Верне, посетивший Петербург в начале 40-х годов, — весьма часто не решаются даже выехать в свои поместья из боязни бунтов». «Дворяне же, открывшие несколько лет тому назад в своих поместьях школы, — сообщает Ле-Дюк, — частью их закрыли». «Они удваивают строгости: боязнь увидеть ускользнувшую из-под их власти добычу заставляет взять в руки молот, чтобы еще крепче заковать кандалы».

 

«В это время, — пишет о сороковых и пятидесятых годах П. П. Семенов-Тян-Шанский — не проходило года без того, чтобы кто-либо из помещиков в ближайшем или более отдаленном округе не был убит своими крепостными. В газетах об этом, конечно, никогда не писали, но известия о таких случаях были совершенно достоверны, подтверждаясь и снизу, через крепостных, и сверху, через общих наших родных и знакомых, так как дворянство всех губерний нашей центральной черноземной области было непосредственно в родстве, свойстве или знакомстве. Это продолжалось непрерывно до 1858 г».

 

Если в этот грозный период крестьянских восстаний являлась необходимость сосредоточить где-либо большое количество крестьян, за ними устанавливался особый полицейский надзор. Когда в конце 40-х годов приступили к постройке Петербургско-Московской ж. д., то для надзора над 35 000 крестьян, завербованных на работу, было организовано особое железнодорожное управление, во главе с генералом кн. Белосельским-Белозерским. В виду сложности задачи по поддержанию «порядка» при столь значительном скоплении крепостных людей, предусмотрительный генерал рекомендовал строителям дороги «устраивать места для наибольших скопищ рабочих в тех пунктах, которые были бы окружены непроходимыми болотами и имели бы выход только по немногим дорогам, хорошо защищаемым».

 

«Когда началась Крымская война, — пишет П. Кропоткин, — и по всей России стали набирать ратников, возмущения крестьян распространились с невиданной до тех пор силой. Бунты приняли такой грозный характер, что для усмирения приходилось посылать целые полки с пушками, тогда как прежде небольшие отряды солдат нагоняли ужас на крестьян и прекращали возмущения».

 

К содержанию книги: А. Яцевич: "Крепостной Петербург пушкинского времени"

 

Смотрите также:

 

Крепостное право  Открепление крестьянина  Крепостное право от бога  монастырское крепостное право   Закон о беглых