КРЕПОСТНОЕ ПРАВО В РОССИИ

Крестьянский отказ и вывоз. Доклад бояр и дьяков Поместного приказа царю Василию Шуйскому и Боярской думе

Говоря о крестьянских «выходах» и «вывозах», следует различать так называемые законные крестьянские выходы и вывозы, под которыми мы подразумеваем выходы и вывозы по указам 1601 г. с соблюдением в основном правил Судебника 1550 г., от стихийных крестьянских выходов и насильственных вывозов, осуществлявшихся вопреки этим правилам.

Если о законных крестьянских выходах в источниках говорится, что они совершались «в отказной срок», «о сроке о Егорьеве дни», «й отказной срок о Егорьеве дни осеннем... вышел и выход платил», «пошел... с отказом» и т. п., то о незаконных упоминается просто — «сшол», «вышел»  . То же самое можно сказать и о вывозах. Законные вывозы совершались по крестьянскому «хотению», т. е. с согласия вывозимого крестьянина, свободно реализующего свое право на переход, с отказом, в срок, с выплатой пожилого и выхода, подчас с предварительным заключением порядной, в то время как незаконные вывозы порицались за то, что крестьяне вывозились «не по сроку, и без отказу, и беспошлинно, и не по их хотению, силою»  . Сопоставляя эти данные, нетрудно видеть, что между законными крестьянскими выходами и вывозами по Судебнику юридическую грань провести трудно, что различия здесь чисто процедурного характера и вывоз является не чем иным, как формой реализации права крестьянина на свободный переход. Более того, без этого права, лежащего в основе обоих понятий, законный вывоз вообще оказывается невозможным.

Разрешая в 1601 — 1602 гг. крестьянский выход и говоря затем о крестьянском вывозе как форме его реализации, правительство Бориса Годунова отнюдь не создавало новых «своеобразных форм», а исходило из той практики, которая бытовала на Руси по крайней мере со второй половины XV в., когда в жалованных грамотах великих и удельных князей впервые появились термины об «отказе» монастырских крестьян и серебряников в Юрьев день осенний  . В дальнейшем правительство, пресекая насильственные вывозы крестьян, ничего не имело против их проведения в соответствии с правилами судебников о крестьянском отказе.

Весьма показательна в этом отношении грамота Ивана IV, посланная в Новгород в 1555 г., т. е. спустя всего пять лет после издания царского Судебника с его знаменитой статьей 88 о крестьянском отказе. Выборные головы из Пусторжевских черных деревень жаловались царю на ржевских, псковских, луц- ких и других детей боярских, которые вывозили за себя черных крестьян («во хрестьяне жити») «не по сроку, по вся дни, безпошлинно». В то же время, сообщали выборные головы, когда в их поместья приезжали отказчики из Пусторжевских черных деревень, чтобы тех крестьян, «которые... похотят итти жити в...черные деревни» вывозить туда «с отказом, в срок», то дети боярские били отказчиков и не выпускали из-за себя крестьян («те дети боярские тех отказщиков бьют и в железа куют, а хре- стьян деи из-за себя не выпускают, да поймав деи их мучат и грабят и в железа куют, и пожилое деи на них емлют не по Судебнику, рублев по пяти и по десяти; и отказати де им хрестьянина из-за тех детей боярских неможно»).

Царь дал распоряжение новгородским дьякам выделить особого подьячего, который бы ездил вместе с отказчиками — выборными головами «из-за тех детей боярских и из-за земцев крестьян в наши в черные во Ржевские деревни по сроку отказывати; а выход бы есте велели им тем крестьяном платити по нашему указу» 29. Конечно, в данном случае не может быть и речи о том, что этой грамотой крестьянский выход противопоставлялся вывозу. Здесь прямо говорится о праве крестьян на выход как основном условии всей последующей операции по отказу и вывозу («которые крестьяне похотят итти жити (курсив мой.— В. К.) в те наши в черные деревни»), предлагается в отношении размеров пожилого и выхода руководствоваться Судебником. Смысл этой грамоты состоит в другом, а именно: в пресечении попыток помещиков помешать крестьянам осуществлять свое право на выход и облегчить производство их отказа со стороны представителей администрации черных волостей.

Во второй половине XVI в., пока не было отменено право перехода, оно преимущественно осуществлялось в форме вывозов по Судебнику. Так, широко известен факт, когда из тверской вотчины Семиона Бекбулатовича в 1580 г. лишь 53 крестьянина «вышли» сами, притом не всегда на законном основании, а 188 человек было «вывезено» феодалами, частично с соблюдением правил Судебника о крестьянском отказе, а частично «без отказу и беспошлинно» . В поданной 21 июля 1580 г. челобитной слуги Покровского Девичьего конастыря в Суздале на казначея Спасо-Евфимьева монастыря Лаврентия говорится о новых случаях крестьянских выходов — вывозов накануне начала введения заповедных лет, неизвестных в исторической литературе. Монастырский слуга Якуш Купель сын Надеев в ней писал: «Послали, государь, государыни наши игуменья Леонида да келарь Ли- вея с сестрами в Спасов Еуфимьев монастырь к тому казначею за крестьяне, которые, государь, крестьянца пошли по сроку, с отказом из-за Спаса за Пречистие Покров за наших государей, выходов и всяких пошлин платити за Митрофана Морозова и за иных. И тот, государь, казначей велел меня слуге монастырскому Семейке коно- скому мастеру и детенышом, взяв, бити и ограбити и сковать» . Относительно того, имеем ли мы здесь крестьянские выходы или вывозы крестьян с соблюдением правил Судебника, сказать что-либо определенное трудно. О крестьянах, покинувших Спасо-Евфимьев монастырь, по-видимому, осенью 1579 г. в грамоте сказано, что они «пошли (курсив мой — В. К.) за монастырь, по сроку, с отказом», что как будто говорит в пользу выхода, однако монастырские власти в свою очередь выплачивают за них «выходы и всякие пошлины», что указывав!1 на вывоз. На этом примере видно, насколько близки были друг другу на практике понятия «выхода» и «вывоза».

Правительство, беря под свою защиту законные вывозы по Судебнику, вело борьбу с вывозами насильственными. Когда в том же 1580 г. игуменья суздальского Покровского Девичьего монастыря Леонида обратилась к к царю с жалобой на приказчика дворцового села Некомор- на Романа Подлесова, обвиняя его в незаконном вывозе монастырских крестьян, то Иван IV распорядился произвести тщательное расследование обстоятельств дела; причем в царской грамоте были предусмотрены следующие ответы, которые могли дать обыскные люди: «Да будет в сыску скажют, что те крестьяне за нами (в дворцовых селах.— В. К.) не живали, и из монастыря за нас не ряживалися, и вывезли их за нас силна, не по сроку и без отказу, и безпошлинна, и не по их хотенью»...32 Из этого наиболее подробного перечисления элементов насильственного вывоза можно заключить о том, что же представлял собой вывоз законный. Оказывается, что важным элементом его являлось не только свободное волеизъявление крестьянами на переход, но и заключение порядной с новым господином («за нас не ряживалися»). Вывозимый крестьянин, таким образом, выступает как вполне самостоятельное лицо, предварительно дающее согласие на переход и оговаривающее в порядной условия своей жизни у нового господина, надо думать, не худшие, чем у своего старого землевладельца.

Итак, подводя итоги сказанному, можно утверждать, что крестьянские вывозы во второй половине XVI в. не только не противопоставлялись крестьянским выходам, а являясь наиболее распространенной формой реализации последних, были настолько близки им, что в источниках подчас оказывается трудно их разграничить. Крестьянский вывоз включал в себя в качестве основного элемента свободное волеизъявление крестьянами на переход (так называемое крестьянское «хотение») 33 и сопровождался составлением порядной, в которой оговаривались условия жизни у нового господина. Не исключено, что после заключения порядной отказчик, осуществляя отказ и выплачивая пожилое, выход и другие пошлины, действовал от лица вывозимого крестьянина. Ввиду этого о вывезенных крестьянах в ряде случаев в источниках могло говориться, что они «вышли», «пошли по сроку, с отказом».

Введение заповедных лет и запрещение крестьянского выхода в 1592/93 г. в общегосударственном масштабе означали одновременно и запрещение крестьянских вывозов на законном основании, с этого момента все крестьянские выходы и вывозы становились незаконными. Именно поэтому в 90-х годах действовал указ о пятилетнем сроке подачи исковых челобитных «в крестьянском владении и вывозе» (курсив мой.— В. К.), который, как мы показали, возможно, входил в состав закона 1592/93 г. о запрещении крестьянского выхода. И наоборот, восстановление в 1601 г. права крестьянского перехода, отмененного указом 1592/93 г., означало в то же время и восстановление законных* вывозов. И при этом надо иметь в виду, что если бы Борис Годунов в 1601 —1602 гг. не восстановил право крестьянского выхода, то ни о каких законных крестьянских вывозах с соблюдением правил Судебника о крестьянском отказе и говорить бы не пришлось, так как в противном случае не было бы необходимых оснований для их осуществления.

Это обстоятельство тонко подметил С. Б. Веселов- ский, когда, указывая на тот факт, что «по Судебникам выход и вывоз были обставлены одинаковыми правилами и различие между ними было не юридическое, а хозяйственное и бытовое», писал о том, что Борис Годунов не мог «запретить совсем выходы и разрешить только вывозы. На деле это было неосуществимо (курсив мой.— 5. К.) и это отразилось в указах (1601 — 1602 гг.— В. /Г.)» .

Указы 1601 —1602 гг. были прежде всего законами, восстанавливавшими право крестьянского выхода. Об этом совершенно определенно сказано в начальной части указа 1601 г. О том, что это была не пустая декларация, а законодательная норма, обязательная для всех — помещиков, крестьян, местной администрации, свидетельствуют лучше всего сами крестьянские выходы, совершающиеся после издания этого указа. Отмеченная В. М. Па- неяхом их законность была обусловлена тем, что она совершалась в точном соответствии с основным смыслом закона 1601 г. Усилия крестьян в данном случае направлялись не на то, чтобы изменить текст закона 1601 г., вырванного у правительства их классовой борьбой, а на то, чтобы заставить помещиков и местную государственную администрацию действовать в соответствии с провозглашенным в нем правом крестьянского перехода. Правительство Бориса Годунова, разрешая выход и делая тем самым важную уступку крестьянам, стремилось в то же время как-то оградить и интересы мелких и средних помещиков, крестьяне которых получали право покидать своих господ. Этим целям должна была служить пространно разработанная в указе процедура крестьянского вывоза. Подробно регламентируя процесс крестьянской возки, правительство исходило из той практики, которая сложилась еще в XVI в., когда, как мы имели возможность убедиться, право крестьянского выхода обычно реализовывалось в форме крестьянского вывоза. Крупные светские и духовные землевладельцы, представители администрации черных и дворцовых волостей были исключены из процесса вывоза, так как могли подавить мелких и средних помещиков, но зато и их крестьян нельзя было вывезти из-за них, потому что их крестьяне права выхода не получили. Чтобы ряд поместий не запустел окончательно, были сделаны также ограничения и в числе крестьян, которых мог один помещик вывезти у другого («возити меж себя одному человеку из-за одного же человека, крестьянина одного или дву, а трех или четырех одному из-за одного никому не возити»). Таким путем правительство надеялось умерить аппетиты наиболее предприимчивых и зажиточных помещиков, которые располагали для вывоза крестьян большими возможностями, чем служилая мелкота, во время голода сама еле сводившая концы с концами.

Политика половинчатых уступок крестьянам за счет мелких и средних помещиков, которые в свою очередь противопоставлялись крупным светским и духовным феодалам, оказавшимся в более благоприятном положении, ясно обнаруживающаяся в указе 1601 г., была чревата опасными последствиями в случае, если бы выявилась недостаточность мер, призванных, по мнению правительства, как-то оградить интересы служилой массы. Коррективы, которые стала вносить в эту политику жизнь, обнаруживаются уже в тексте указа 1602 г., в котором вступительная часть указа 1601 г. отсутствует. Однако эти изменения, призванные лишить выходивших крестьян каких-либо оснований не платить государственные налоги, не означали, что правительство в 1602 г. отказалось возобновить крестьянский выход и провозгласило лишь вывоз крестьян феодалами. Мы хотели бы обратить внимание на тот факт, что наряду с указанными изъятиями в тексте указа были сделаны и важные добавления, не оставляющие сомнения в том, что и в 1602 г., так же как и в предыдущем году, речь шла о возобновлении крестьянского перехода. Сюда были вставлены слова о том, что свободное согласие крестьян на переход является ос: новным условием крестьянского отказа и вывоза, с которыми нам уже \приходилось встречаться в царской грамоте 1555 г., когда действовала статья 88 Судебника 1550 г. и крестьяне обладали правом выхода («а которые крестьяне похотят итти во крестьяне ж») (курсив мой.— В. К.).

Когда М. А. Дьяконов давал свой комментарий указов 1601—1602 гг., то в его распоряжении не было не только сколько-нибудь подробного описания отказа и вывоза крестьянина на основании этих указов, но даже упоминания об этом в источниках. Он писал, что в доступных ему материалах «встречаются нередко указания... что крестьяне «в прошлом 111 году вышли о сроке о Его- рьеве дни» или что крестьянин «вышел, сошел в 110 году в отказной срок» туда-то или за такого-то помещика. И наряду с этим ни одного указания на крестьянский вывоз (курсив мой.— В. /Г.)» . Позднее И. И. Смирнов обратил внимание на запись в кабальной книге, в которой речь идет о вывозе бобыля в 1602 г. в соответствии с указом 1602 г. «Сава Иванов... жил в бобылях за Герасимом Ушаковым и отказал его в срок у Герасима у Ушакова Тугарка Русимов сын Белавин в сто и первом на десять году за собя в бобыли жо (курсив мой.— В. К.)»  . Однако эта запись в силу своей краткости не позволяла исследователям конкретно представить себе процедуру вывоза в 1602 г. и определить, в каком отношении она находилась к крестьянскому выходу.

Нам удалось обнаружить в архивах документ, рисующий детальную картину крестьянского вывоза в соответ-            \ ствии с указом 1602 г. и позволяющий тем самым проследить, как же этот указ реализовывался на практике.

6 декабря 1602 г. Семейка Васильеь, «человек» Семена Яковлевича Молвянинова, подал игуменье Покровского Девичьего монастыря Ольге челобитье с жалобой на помещичью вдову Пелагею Иванову жену Внукова и на ее сына Ивана о насилиях и грабеже имущества, учиненных ими над вывозимым от них крестьянином Потапом Денисовым. Не касаясь пока вопроса о насильственных действиях, совершенных помещиками, и той мотивировки, к которой они прибегли, об этом мы подробно скажем ниже, приведем начало челобитья, где подробно описывается сама процедура отказа и вывоза: «В пречистую великую обитель Покрова святей богородицы Девичья монастыря игуменье Ольге, еже о бозе, с сестрами. Бьет челом и являет Семенов человек Яковлевича Молвянинова Семейка Васильев на вдову на Полагею Иванову жену Внукова, да на ее сына на Ивана, да на их людей на Кондрашу Степанова, да на Мишу Омельянова и на их крестьян на Пашуту Дмитриева, да на Офоню Прокофьева, да на Проню Обросимова, да на Ивана Семенова. Деялось, государь (следует:-«государыня».— В. /Г.), нынешнего сто первого па десят году перед Николиным дцем в суботу по государеве Цареве и великого князя Бориса Федоровича всеа Русии грамоте о выходном крестьянском сроке, порядился, государыни (здесь и в дальнейшем исправлено из слова «государь».— В. К.) за государя моего Семена из-за Полагеи да из-за Ивана крестьянин Потап Денисов из села Менчакова, и я, государыня, к Полагеи и к Ивану с отказом и с выходом с понятыми приезжал и Иван, государыня, перед понятыми отказ у меня от того крестьянина принял и выход людем своим Кондрате да Мише велел взяти и тот, государь (следует: «государыня».— В. К.), Кондрата да Миша перед понятыми выход и всякие доходы взяли. И как есми государь (следует: «государыня».— В. /?.), Кондрата да Миша перед понятыми выход и всякие доходы взяли. И как есми государь (следует: «государыня».— В. К.) тово крестьянина ево живота, хлеб, на подводы наклал перед понятыми, и тот, государыня, Иван Внуков прислал своих людей и крестьян, которые в сей явке имяны писаны и иных своих многих людей и меня, государь (следует: «государыня».— В. К.), з двора збили и крестьянина, государыня, животов ево вести не дали»  .

Привлекает внимание характеристика указа 1602 г. как указа «о выходном (курсив мой.— В. К.) крестьянском сроке», данная ему Семейкой Васильевым. Следовательно, современнику, занимавшемуся крестьянским отказом и вывозом, он представлялся прежде всего указом, разрешавшим крестьянский выход. Из такого же пони- Мания указа исходил и крестьянин Потап Денисову начавший осуществлять свое право на переход с заключения порядной («порядился... за государя моего Семена из-за Полагеи да из-за Ивана»). Свободное волеизъявление крестьянина на переход (крестьянское «хотение»), свидетельствующее о том, что крестьянин обладает правом выхода, как основное условие отказа и вывоза — здесь налицо. Лишь после акта «поряда», устанавливавшего определенные, договорные отношения между пожелавшим переменить господина крестьянином и его новым господином или его представителем, таким был в рассматриваемом случае Семейка Васильев, начинаются переговоры со старым владельцем и его представителями. Причем отказчик выступает от имени отказываемого крестьянина в роли посредника между ним и старым господином. По словам Семейки Васильева, Иван Внуков «отказ у меня от того крестьянина (курсив мой. — В. К.) принял и выход людем своим... велел взя- ти». Не совсем ясно, из чьих средств уплачивается выход. Семейка Васильев заявляет, что он «приезжал... к Полагеи и к Ивану с отказом и с выходом» и что люди Ивана Внукова после достижения с ним договоренности о вывозе крестьянина «выход и всякие пошлины взяли». Однако в данном случае, если даже эти платежи делались из средств господина, интересы которого представлял Семейка Васильев, они носили формальный характер, так как из дальнейшего изложения видно, что имущество Потапа Денисова намного превосходило сумму выходных пошлин. Вся процедура отказа и вывоза совершалась в присутствии особых свидетелей («понятых»), которых привез с собой «из сторонних людей» отказчик и которые должны были следить за тем, чтобы все происходило на законных основаниях. При них выплачивались выходные пошлины и принимался отказ, они же присутствовали и при погрузке на подводы имущества крестьянина, на их глазах были совершены насилия и грабеж.

Мы видим, что процедура крестьянского отказа и вывоза, какой она представляется из челобитья Семейки Васильева, соответствует требованию указа 1602 г. о крестьянском «хотении» как основном условии вывоза и полностью совпадает со всем тем, что нам известно о крестьянских отказах и вывозах во второй половине XVI в., совершавшихся в условиях действия статьи 88 Судебника 1550 г. о крестьянском отказе. Другими словами, в случае с крестьянином Потапом Денисовым вывоз предстает не чем иным, как традиционной формой реализации крестьянином своего права на свободный переход, провозглашенный указом 1602 г.

Самый ранний исторический комментарий указов 1601—1602 гг. содержится в известном докладе бояр и дьяков Поместного приказа царю Василию Шуйскому и Боярской думе, предпосланном в качестве исторической справки о ходе закрепощения в конце XVI — начале XVII в., Соборному уложению 1607 г. То, что этот комментарий был сделан всего пять лет спустя после издания указов 1601—1602 гг. и притом руководством Поместного приказа, где вершились дела е беглых и вывезенных крестьянах, придает ему особую ценность. Важно отметить, что для бояр и дьяков Поместного приказа, лиц, несомненно, хорошо осведомленных, а возможно, и непосредственно причастных к подготовке издания указов 1601 — 1602 гг., эти указы представлялись указами, которыми было восстановлено право крестьянского перехода, отмененное в общегосударственном масштабе в 1592/ 1593 г.

Указав на факт запрещения крестьянского перехода и учреждения с этой целью книг по инициативе Бориса Годунова в царствование Федора Ивановича и сообщив о том, что эти закрепостительные мероприятия породили «многия вражды, крамолы и тяжи (суды)», бояре и дьяки Поместного приказа в своем докладе характеризовали причины издания указов 1601 — 1602 гг., основное содержание этих указов и последствия их применения следующим образом: «Царь Борис Федорович, видя в народе волнение велие, те книги отставил и переход крестъяном, дал да не совсем, что судии не 'знали, како по тому суды вершити (курсив мой.— В. К.) и ныне чинятся в том великие разпри и насилия, многим разорения и убивства смертные, и многие разбои, и по путем грабления содеяшеся и содеваготся»  .

Итак, для руководства Поместного приказа основной смысл указов 1601 —1602 гг. состоял в «отставлении» книг и «восстановлении права крестьянского перехода («те книги отставил и переход крестьяном дал да не совсем»). Бояре и дьяки сочли нужным употребить термин «переход» как наиболее точно выражающий существо дела, хотя термин «вывоз» им был хорошо известен — в основном тексте Уложения 1607 г. говорится о пятнадцатилетнем сроке сыска в делах о вывезенных крестьянах. Оговорка же о том, что царь Борис «отставил» книги и восстановил право перехода «не совсем», должна, на наш взгляд, пониматься не в переносном смысле, как указание на то, что вместо перехода был в действительности разрешен лишь вывоз , а буквально — так, как это следует из текста самих указов, а именно, что крестьяне мелких и средних помещиков право выхода получили, в то время как крестьяне крупных светских и духовных феодалов, черные и дворцовые этого права были лишены, что в отношении первых запись в писцовые и другие правительственные книги закрепощающее значение потеряла, а для последних продолжала сохраняться, что вследствие этого одних крестьян, обладавших правом перехода, можно было отказывать и вывозить, а других — нельзя. В отношении вершения дел о вывезенных крестьянах у приказных судей была многолетняя практика и в обычных условиях разрешения крестьянского перехода сбить их с толку при решении этих дел было трудно, потому что правила вывоза по Судебнику 1550 г., как было показано выше, совпадали с правилами выхода. Но когда в результате указов 1601 —1602 гг. одни крестьяне и их господа были в правовом отношении противопоставлены другим, когда единое юридическое основание крестьянской крепости в виде писцовых и других правительственных книг оказалось ликвидированным, а борьба внутри господствующего класса за рабочие руки не только не утихла, а приняла еще более ожесточенный характер,— вот тогда-то и сложйлась ситуация безусловно но.-' вая, необычная и достаточно сложная, чтобы губительно сказаться на нормальном отправлении судопроизводства по охране владельческих прав на крестьян («судии не знали, како по тому суды вершити») и возбудить глубокое недовольство как среди крестьян, так и феодалов, ситуация, по мысли докладывавших бояр и дьяков, непосредственно приведшая к Крестьянской войне («и ныне (в 1607.— В. К.) чинятся в том великие разпри и насилия, многим разорения и убивства смертные, и многие разбои, и по путем грабления содеяшеся и содеваются»).

Важное значение для понимания указов 1601—1602 гг. помимо сообщений Вельского летописца имеет известие одного из кратких летописцев XVII в. о том, что «в лето 7110-го и 111-го году выход был крестьяном из-за дворян и из-за детей боярских»  . Приведенное известие полностью согласуется с Вельским летописцем. Так же как и там, эти указы расцениваются как разрешающие крестьянский выход, отмечается их половинчатость и временный характер: крестьянские выходы на законном основании могли совершаться лишь в 1601 —1602 гг.

Основное расхождение между законодательными нормами, сформулированными в указах 1601 —1602 гг., и формами реализации их на практике заключалось не в том, что указы провозгласили вывоз крестьян феодалами, а крестьяне, толкуя указы по-своему, стали осуществлять выходы, а в том, что правительство, разрешив выходы и вывозы по правилам Судебника 1550 г. лишь с небольшими отклонениями — в сроке отказа и размерах пожилого, столкнулось на практике с массовыми стихийными, незаконными выходами и насильственными вывозами крестьян феодалами друг у друга.

Яркий пример таких незаконных выходов представляют те крестьянские выходы в новгородских пятинах осенью 1601 г., когда крестьяне отказывались платить государственные налоги, о которых уже говорилось. И после того как правительство Бориса Годунова, разгромив осенью 1603 г. восстание Хлопка, отказалось от возобновления крестьянских переходов в Юрьев день, крестьяне продолжали покидать своих господ, сохраняя в памяти указы 1601—1602 гг. От 1603—1604 гг. до нас дошел ряд известий о том, что крестьяне «сошли», «вышли» оттуда- то туда-то, но без указаний на их отказы и выходы в «выходной срок».

Б. Д. Греков, не отличавший так же, как и М. А. Дьяконов, законных выходов в 1601 — 1602 гг. от незаконных, осуществлявшихся как в 1601—1602 гг., так и позднее, даже высказал предположение о том, что и в 1603— 1604 гг. имели место крестьянские выходы на законных основаниях . Однако, хотя стихийные крестьянские выходы и продолжались, по-видимому, вплоть до Соборного уложения 1607 г., решительно подтвердившего запрещение крестьянского перехода по указу 1592/93 г. и объявившего законодательство Бориса Годунова 1601 — 1602 гг. недействительным, никаких новых указов в это время о возобновлении крестьянского перехода издано не было. Более того, как удалось установить, в 1603— 1604 гг. Борисом Годуновым был издан указ о новом запрещении выходов.

Отрицательные последствия для господствующего класса законодательства Бориса Годунова 1601 —1602 гг. о возобновлении крестьянского перехода, не ограничились лишь стихийными крестьянскими выходами, совершавшимися в 1601—1606 гг. Разрешая крестьянский выход в 1601 г., а следовательно, и практику крестьянских вывозов феодалами, Борис Годунов тем самым воскрешал (и притом в удесятеренных раз мерах) те эксцессы, которые возникали на этой почве уже во второй половине XVI в. Дело в том, что в начале XVII в. положение усугублялось страшным голодом, надвигавшейся Крестьянской войной, ослаблением государственного аппарата на местах, отмеченной выше растерянностью судебных органов, озадаченных половинчатостью и противоречивостью законов 1601 — 1602 гг., и, наконец, тем немаловажным обстоятельством, что теперь крестьянские выходы и вывозы должны были осуществляться в условиях действия пятилетних урочных лет для сыска беглых и вывезенных крестьян, что само по себе являлось стимулом к нарушению законов о крестьянском переходе и вывозе как со стороны крестьян, так и представителей господствующего класса.

Изданный в 1602 г. указ, повторивший разрешение выхода и воспроизведший основные правила крестьянского отказа и вывоза, сформулированные в указе 1601 г., в то же время отразил печальные для правительства годовые итоги по практическому применению этого указа. Сравнение текста указа 1602 г. с текстом указа 1601 г. выявляет в этом плане столь значительные изменения, которые по существу свидетельствуют о банкротстве политики Бориса Годунова по крестьянскому вопросу.

Во-первых, из текста указа 1602 г., как уже выше отмечалось, была устранена важная начальная часть указа 1601 г. о разрешении крестьянам перехода «от налога и продаж», воспринятая крестьянами как освобождение от платежа государственных налогов и частновладельческих повинностей, что вызвало серьезные затруднения в их сборе и недовольство среди части помещиков. В связи с устранением начала указа 1601 г. в текст указа 1602 г. были добавлены слова о крестьянах, «которые похотят из-за кого итти во крестьяне ж», чтобы подчеркнуть, что право крестьянского перехода было сохранено и в 1602 г.

Во-вторых, в текст указа 1602 г. был включен целый новый раздел, в котором осуждались насилия и грабежи при выходах крестьян, вспыхнувшие в помещичьей среде, пользовавшейся по указу 1601 г. правом вывоза: «А из-за которых людей учнут крестьян отказывати, и те б люди крестьян из-за себя выпускали со всеми их животы, безо всякой зацепки, и во крестьянской бы возке промеж всех людей боев и грабежей не было, и силно бы дети боярские крестьян за собой не держали и продаж им ни которых не делали; а кто учнет крестьян грабити и из-за себя не выпускати, и тем от нас быти в великой опале; однолично б есте берегли (имеются в виду представители государственной администрации на местах.— В. К.) того накрепко, чтобы во крестьянском отказе и в вывозке ни у кого ни с кем зацепок и задо- ров и боев не было»  . Таким образом, здесь констатировалось, что в промежуток со времени издания указа 1601 г. вывоз крестьян сопровождался массовыми насилиями над ними со стороны прежних помещиков, которые под разными предлогами не выпускали их от себя («силно бы дети боярские крестьян за собою не держали и продаж им никоторых не делали»), а в случаях, когда это им не удавалось, стремились как-то компенсировать, причиненный им указом ущерб, завладев крестьянским имуществом («и те б люди крестьян из-за себя выпускали со всеми их животы безо всякой зацепки»).

Все это свидетельствует об активном сопротивлении некоторой части служилых людей проведению указа 1601 г. в жизнь. Власть пытается преодолеть это сопротивление угрозами репрессий против тех, кто и впредь будет мешать практической реализации указов о крестьянском переходе и вывозе («а кто учнет крестьян граби- ти и из-за себя не выпускати, и тем от пас быти в великой опале»). При этом правительство, конечно, исходило не столько из соображений заботы о крестьянах и их имуществе, сколько из желания не допустить дальнейшего обострения классовых и внутриклассовых противоречий. Насилия помещиков, естественно, рождали отпор со стороны крестьян и отношения между ними обострялись все больше и больше. В то же время и господствующий класс оказывался расколотым, поскольку одни помещики, не гнушаясь никакими средствами, стремились завладеть крестьянами других помещиков, а своих оставить за собой.

В процессе реализации указа 1601 г. тяжба в помещичьей среде, получившей право вывоза, возникали по самым различным поводам. Об одном из таких многочисленных споров мы можем судить на основании дела, ведшегося в июне 1602 г. в Новгородской приказной избе. Дело это начинается челобитьем вдовы казанского татарина Алеса Маласьянова, испомещенного в свое время в Суглецкой волости Бежецкой пятины, на своего пасынка Аблая Алеева. После смерти Алеса Маласьянова его вдове с тремя дочерьми — Вежлетлеею, Бакшан- дою и Бурнашью было велено по царской грамоте отделить прожиточное поместье в 120 четвертей «наперед, сряду и содного», Аблаю же Алееву — 180 четвертей «после». Получив царскую грамоту, Аблай Алеев повез отдельную грамоту и выпись из писцовых книг к отдельщику подьячему Офонасью Михайлову. «И тот, государь, отдельщик подьячей Офонасей Михайлов,— пишет вдова,— наровя моему пасынку по посулу, мне, вдове, отдельной грамоты не показал и наперед мне з дочеришками не отделил, а отделил, государь, мимо твой государев указ наперед тому моему пасынку, наровя и дружачи, мужа моего поместье выбором, лутчее и в усадище три доли и деревни лутчие сряду и содново, да шесть крестьяни- нов лутчих, старых. А мне, государь, горькой вдове, отделял не по твоему государеву указу после его того мужа моего поместейца худое и в розни и не в одном погосте, вопче с ним Аблаем, в усадище в деревни Пиминской четвертую долю, да в пустошах в разных погостех его дватцать чети не срйду и не содново, да крестьянина Ивашка Ларионова Пояркова, да подможного моего крестьянина Иванка Иванова швеца, да дву бобылей непашенных, да тягла написал на меня две доли»  . После отдела отношения между вдовой и ее пасынком испортились окончательно. Аблай Алеев завладел озимыми посевами, выделил под ярь вдове худшие земли, начал вступаться в ее земли. Перечисление злоупотреблений со стороны пасынка вдова заканчивала жалобой на то, что он присвоил себе выходные пошлины, которые платили крестьяне, выходившие от них к другим помещикам осенью 1601 г.: «А которые, государь, крестьяне вышли из- за нас в твой государев указной срок, и тот пасынок мой, Аблай, с тех крестьян данной оброчной хлеб и выходные пошлины поймал к себе, а мне выти не дает»  . Вдова просила- царя произвести передел поместья, отделив ей часть не «вопче» с пасынком, а самостоятельно, «на отвод>>, и урегулировать в числе других спорных вопросов вопрос о крестьянских выходных пошлинах и оброчном хлебе: «А о сеяной ржи, и о яровом хлебе о моем и в оброчном хлебе, и в выходных пошлинах вели, государь, мне, горькой вдове, с ним свой царский указ учинить».

В свою очередь Аблай Алеев обратился к царю с просьбой выдать ему на его часть поместья ввозную грамоту  . Вдова подала второе челобитье . Делу был дан ход, и в выписи к докладу были подробно изложены его обстоятельства, а также скопированы отдельные книги подьячего Афанасия Михайлова 110-го года (1601/ 1602 г.—В. К.), присланные после отдела в Новгород. Приведем извлечения из этих книг, в которых речь идет о крестьянских выходах осенью 1601 г. на основании царского закона о возобновлении крестьянского перехода:

«А в отдельных книгах подьячего Офонасья Михайлова нынешнего 110-го году написано: В Бежецкой пятине в Суглетцкой волости отделено на прожиток вдове тотарке Апсекее Алееве жене Маласьянова з детьми с тремя дочерьми з девками з Девлетлеею, да з Бакшан- дою, да з Бурнашыо мужа ее Алеева поместья Маласьянова жеребей деревни Темнинского на реке на Сомине, что было село Алеевское, с тотарином с Облаем, Алее- вым сыном, вместе на вдовину на Апсекееву выть крестьян: во дворе Иванко Ларионов Поярков, во дворе Иванко Иванов швец, да непашенных Васька Фомин да Михалка Язев, пашни паханые добрые земли на вдовину выть з детми четыре чети, да перелогу четыре четверти в поле, а в дву потому ж... деревня Повилишино, а Юшевка то ж, а в ней двор пуст Левки Васильева, а шел за тотарина за Мартына Зенебякова нынешнего 110-го году, двор пуст Куземки Мокеева, вышел в отказ за Бурнаша Кулушова (курсив мой.— В. К.) да двор бобыльской Гриши Иванова, да три места дворовых...» 

«Да тово же Алеева поместья Маласьянова в Бежет- цкой пятине в Суглетцкой волости отделено поместье то- тарину Облаю Алееву сыну Маласьянову жеребей, деревни Темнинского, что было сельцо Алеево, на реке на Сомине вопче со вдовою и тотаркою с Алеевою женою Маласьянова с Опсекеею на Облаеву выть: пашни паханые шесть чети с полуосминою, да перелогом шесть же чети с полуосминою в поле, а в дву потому ж, сена по реке по Сомипе да по Руденке двадцать шесть копен, деревня Волковское, а крестьяне зовут Савинское, а в ней крестьян: во дворе Ондрюшка Савельев кузнец, во дворе Митя да Ивашко Левонтьевы, во дворе Дмит- рейко Васильев, да бобыль Трешка Фомин да Сеня Осипов, да двор пуст крестьянской Кирилка да Степан- ка Кнутовых, а крестьяне вышли в отказ за Бурнаша за Кулушева, двор пуст Олексейка Прокофьева, вышел за Ахметя за Ахманова, двор пуст Миши Софонова,а Миша вышел за Бузунака Мивкаманова, а вышли те крестьяне в нынешнем во 110-м году в отказный срок, пашни паханые добрые земли в поле и на нивах тринатцать чети, да перелогу тринатцать же чети, а в дву потому ж, сена по реке Сомине да на Клещинницы пятьдесят копен, в живущем выть с четью и пол-пол-полтрети, а в пусте выть с четью и пол-пол-полтрети, деревня Голузинское на реке на Сомине пуста, крестьяне вышли в отказный срок нынешнего 110-го году, двор пуст Гриши Савина, а Гриша вышел за Бузунака Мевкоманова, двор пуст Онкипа Прокофьева, а Онкипко выисел за Ахметя за Ахманова, двор пуст Куземки Васильева, а Куземка вышел за Еналея Утешова...» .

Приведенные выписи из отдельных книг подьячего Афанасия Михайлова представляют интерес не только в плане существенного пополнения (еще на 9 случаев) наших сведений о практике крестьянских выходов осенью 1601 г. Если учесть, что М. А. Дьяконову было известно 6 случаев крестьянских выходов после издания указа 1601 г. , В. М. Панеях привел З60, а И. И. Смирнов — 1 , то это число значительно увеличивается. Большая ценность этих выписей состоит в том, что они позволяют заглянуть в глубь рядовой помещичьей усадьбы и представить себе конкретно, как отражалось на ней проведение в жизнь указа 1601 г. И здесь взору исследователя открывается исключительно любопытная картина. В общем поместье вдовы Апсекеи и ее пасынка Аб- лая до издания указа 1601 г. жило 19 крестьян и бобылей, а после реализации его на практике осталось всего 10 крестьян, т. е. крестьянское население этого поместья сократилось вдвое, причем часть поместья, отделенная вдове, запустела на 7з, а часть Аблая — на 2/з, в одной из деревень этого помещика — а именно деревне Го- лузинской — вообще не осталось ни одного крестьянина. Все вышедшие в 1601 г. крестьяне, жившие в общем поместье вдовы Апсекеи и ее пасынка до указа, оказались в поместьях соседних помещиков: за Бурнуша Ку- чушева вышли три. крестьянина — Куземка Мокеев, Ки- рилко и Степанко Кнутовы; за Ахметя Ахматова — два — Олексейко Прокофьев и Онкип Прокофьев; за Бузунака Мивкомакова — два — Миша Сафонов и Гриша Савин; за Мартына Зенебякова и Еналея Утешева по одному — Левка Васильев и Куземко Васильев. И наряду с этим ни слова о том, что к вдове ш!и к пасынку пришел в выходной срок хотя бы один крестьянин из других поместий. Перспективы для их поместья были самые мрачные. Вспыхнувшая между вдовой и пасынком тяжба, от которой страдали прежде всего крестьяне, могла привести к полному запустению их общего поместья уже в следующий крестьянский выходной срок, объявленный в 1602 г. О том, что такая угроза была вполне реальной, можно судить по выписи из отдельных книг неслуживого сына боярского Фуника Белавина, который 22 сентября 1603 г. отделил в Бежецкой пятине поместье Ивану Герасимову сыну Ушакову. До указа 1602 г. в этом поместье еще жило 8 крестьян. Однако в 1603 г. Ивану 4 Герасимову сыну Ушакову уже отделялось совершенно пустое поместье. Как говорится в отдельных книгах, крестьяне из этого поместья разошлись за соседних помещиков в «прошлом 111-м (1602 г.— В. К.) году о сроке о Егорове дни», в том числе двое из вышедших крестьян попали к Ивану Ушакову, в руки которого вскоре перешло и само поместье  .

Таким образом, осуществление законов 1601 — 1602 гг. на практике приводило к запустению поместий служилой мелкоты, крестьяне которой оказывались в поместьях их более предприимчивых и зажиточных соседей. Ясно, что у помещиков, потерявших своих крестьян и оказавшихся на краю хозяйственного разорения, не было никаких оснований благодарить царя Бориса за издание указов 1601 —1602 гг. Именно эта служилая мелкота и сопротивлялась проведению в жизнь указа 1601 г., о чем недвусмысленно говорится в тексте указа 1602 г.

И наконец, в-третьих, и это особенно важно, сравнение текстов указов 1601 и 1602 гг. показывает, что в указе 1602 г. была отмечена тенденция крупных земельных собственников к нарушению указа 1601 г. Представителям местной администрации предписывалось: «А что в 110 году, по нашему указу, патриаршим, и митрополичьим и архиепископским, и владычным, и монастырским, и бояр наших и дворян болших и приказных людей и дьячим приказщиком промеж себя крестьян отказывать и возити не велено, и вы б и ныне биричю велели кли- кати, чтобы они промеж себя и у сторонних людей никто ни из-за кого в нынешнем 111 году крестьян не возили, а из-за них бы крестьян не возил никто ж»

В этом постановлении привлекает внимание запрещение крупным землевладельцам перевозить крестьян не только «промеж себя», что было уже в указе 1601 г., но и «у сторонних людей», под которыми понимались те, кто получил право вывоза, т. е. мелкие и средние помещики. Следовательно, за годовой промежуток выявилось вполне стремление крупных землевладельцев, используя выгодную для себя часть указа, позволяющую им не выпускать из-за себя своих крестьян, нарушать ту его часть, которой им запрещалось вывозить крестьян у мелких и средних помещиков.