откуда фраза Москва - третий Рим. Идея преемства Московского царства от византийского императорства

 

РУССКАЯ ИСТОРИЯ

 

 

Москва - третий Рим. Идея преемства Московского царства от византийского императорства

 

    Реально, как мы знаем, удельная Русь зависела вовсе не от этого царя, а от другого, от татарского хана. Но теория патриарха Фотия отнюдь не была забыта, а к последним годам XIV века, когда о ней напомнил патриарх Антоний, обстоятельства складывались так, что являлась возможность использовать ее непосредственно в пользу московского великого князя. Сам византийский патриарх оговаривался, что царей, "которые были еретиками, неистовствовали против церкви и вводили развращенные догматы", христиане могут и отвергать.

 

По всей вероятности, он имел в виду настоящих еретиков в точном богословском значении этого слова. Но примитивный ум московских книжников, горделиво заявлявших о себе, что они "эллинских борзостей не текли и риторских астрономии не читали, ни с мудрыми философы в беседе не бывали", ставили понятие "ереси" гораздо шире. Всякий, кто в чем бы то ни было был не согласен с Православной церковью, хотя бы только в обрядах, был еретик. А особенно злыми еретиками были "латиняне", т.е. католики: и тут уже, кроме примитивности древнерусского богословского мышления, добрую долю ответственности несли на себе и учителя русских, греки.

 

Крестив Русь в разгаре своей борьбы с Западной церковью, и не без конкуренции с этой последней, византийское духовенство постаралось внушить своей новой пастве самое совершенное отвращение к "латине", какое только можно вообразить, - и церковные поучения XI - XII веков ставят даже вопрос: можно ли есть из одной посуды с католиком, не осквернившись? Греки и не подозревали тогда, что им самим может когда-нибудь грозить опасность подпасть обвинению в "латинской ереси". Но когда в XFV- - XV веках константинопольские императоры, стесненные турками, обратились за помощью на Запад, и, между прочим, к Папе - от которого они ждали организации крестового похода против турок, - поведение их стало представляться их русским "подданным" крайне сомнительным.

 

Когда же на Флорентийском соборе (1439) царь и патриарх вынуждены были, ради обещанной им военной помощи, подписать унию с Западной церковью, а пятнадцать лет спустя Царьград был взят турками, смысл этих явлений и их взаимная связь не оставляли уже у русских книжников никаких сомнений. "Разумейте, дети, - писал в 1471 году митрополит московский Филипп в своей увещательной грамоте новгородцам, - царствующий град Константинополь и церкви Божий непоколебимо стояли, пока благочестие в нем сияло, как солнце. А как оставил истину, да соединился царь и патриарх Иосиф с латиною, да подписали папе золота ради, так и скончал безгодно свой живот патриарх, и Царь-град впал в руки поганых турок".

 

       Но помимо этого отрицательного вывода, падение Константинополя открыло перед политической фантазией московских богословов положительные перспективы необычайной широты и грандиозности. В самом деле, ежели центр вселенского православия изменил и перешел к латинам морально, за что и был наказан физическим пленением со стороны агарян, то к кому же перешла роль этого центра? В Москве имели основание думать, что за этим городом достаточно заслуг перед православной верой, чтобы ей не показалось тяжко даже и наследство Константинополя. Недаром же, когда митрополит Исидор явился из Флоренции обратно на свою московскую кафедру униатом, великий князь Василий Васильевич так энергически "поборол по божьей церкви и по законе и по всем православном христианстве и по древнему благолепию", - - и впавший в латинскую прелесть иерарх не только "ничто же успе" на Москве, но, просидев малое время в подвале под Чудовым монастырем, должен был украдкою и переодевшись бежать за границу обратно. За этот подвиг православный преемник Исидора, митрополит Иона, первый поставленный собором русских епископов, а не присланный из Константинополя, впервые применил к Василию Васильевичу титул, которого прежде удостаивались только византийские императоры да татарские ханы, назвав его "боговенчанным царем всея Руси".

 

На место Константинополя естественно должна была стать Москва. "Сия убо вся благочестивая царствия, греческое и сербское, басанское и арбаназское Божием попущением безбожные турци поплениша и покориша под свою власть, - заключает современная "Повесть о разорении Царьграда безбожными агарянами", - наша же Руссийская земля, Божией милостью и молитвами Пречистые Богородицы и всех святых чудотворцев, растет и младеет и возвышается... Два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быть". Со значением этой знаменитой теории о "Москве - третьем Риме" в истории русских религиозных представлений читатели познакомятся в другом месте. Но ее политические, точнее, политико-литературные, - следствия были не менее обширны. Вышивая далее по этой канве, фантазия русских книжников создала целый роман, в котором не без художественности откристаллизовалась идея преемства Московского царства от византийского императорства. В этой окончательной форме мы и возьмем эту идею, не анализируя ее состава детально и не прослеживая постепенных этапов ее развития: и та, и другая задача более относятся к истории русской литературы, чем к сюжету настоящей главы "Русской истории".

 

      В самом начале XVI века к киевскому митрополиту Спиридону, прозванному за свои сердитый нрав "Сатаной", обратился один его знакомый, "ищучи от него неких прежних лет от историкии". Бывший киевский митрополит, - он проживал тогда не то на покое, не то в заключении в Ферапонтовом Белозерском монастыре, - был уже очень старшему был 91 год от роду. Просьбу тем не менее он исполнил и послал своему любознательному знакомому нечто вроде конспекта Всемирной истории, необычайно своеобразного состава. Начинается изложение Спиридрна, как водилось в те времена, с расселения сыновей Ноевых по лицу только что просохшей от Всемирного потопа Земли. Проследив судьбу Ноева потомства до единственного уцелевшего в его памяти египетского фараона "Сеостра" (Сезостриса Великого, т.е. Рамзеса II), автор очень логично переходит к Александру Македонскому, который, по общепринятой в средние века легендарной его биографии, был сыном не македонского царя Филиппа, а египетского жреца Нектанеба. Связав таким путем греческого завоевателя Египта с туземной династией, совершенно естественно было перейти к греческим государям последних веков перед Рождеством Христовым - к Птолемеям. Но так как их было много, по конспекту - 20, то автор и решил их "преминуть", спеша к самому интересному для него пункту рассказа. У последнего Птолемея была дочь, "премудрая Клеопатра". "В то время Юлий, кесарь римский, послал своего зятя, стратига римского, именем Антония (в подлиннике "Онтонина") на Египет воинством". Но премудрая Клеопатра приняла свои меры, и Антоний, вместо того чтобы воевать с египетской царицей, женился на ней. Юлию, кесарю римскому, такой исход дела не показался удовлетворительным: поставил он брата своего, Августа, стратигом и "послал его со всею областию римскою на Онтонина". Антоний был убит, а царица Клеопатра, когда ее со всем богатством египетским на корабле везли в Рим, уморила себя ядом.

 

       Вскоре после того, пока Август был еще в Египте, восстали на Юлия, кесаря римского, "ипатии" его, "Врутос, Помплие и Крас", и убили его мечом. Пришла об этом весть к Августу стратигу; созвал он на совет вельмож и своих, римских, и туземных, египетских, и поведал им о смерти Юлия Кесаря. И решили римляне и египтяне венчать на место Юлия Августа стратига венцом римского царства. Облекли они его в одежду царя Сезостриса, "первого царя Египта", в порфиру и виссон, и возложили на голову ему митру Пора, царя индийского, которую принес Александр Македонский из Индии, а на плечи "окрайницу" (бармы) "царя Феликса, владущего вселенною", и, украсив Августа регалиями влдык всего мира, воскликнули великим гласом: "Радуйся, Августе, цесарю римский и вселенная!".

 

     Так объясняет наш рассказ происхождение всемирной Римкой империи, легшей в основу всемирного христианского царств средневековой политической литературы. Сделавшись "цесарец Рима и всея вселенныя", Август начал "ряд покладати на вселенную": поставил во главе различных областей мира своих братьев: Патрикия - царем Египту, Августалия - Александрии, а Пруса - на берегах Вислы реки, в городе, называвшемся Мамборок (Мариенбург); оттого и страна эта стала называться Пруссией. Потомки Августова брата и царствовали здесь до четвертого колена. В это время умер новгородский воевода Гостомысл. Перед смертью посоветовал он своим землякам послать в Прусскую землю и призвать князя от тамо сущих родов римского царя Августа родаЛак и сделали новгородцы: нашли они "некоего князя, именем Рюрика", "суща от рода римска царя Августа", и призвали его княжить в Новгород. С тех пор как поселился в Новгороде сродник Августа, царя всей вселенной, Новгород стал называться Великим. "А от великого князя Рюрика четвертое колено князь великий Владимир, просветивший Русскую землю святым крещением... а от него четвертое колено князь великий Владимир Всеволодович".

 

       Итак, династия, правившая Русью в начале XVI века, происходит не от безвестного варяжского конунга, а от самого царя всея вселенныя, - государь московский Василий Иванович, дальний потомок Владимира Всеволодовича Мономаха, вотчич не только всей Русской земли, но и всего мира. Вот какой прямой вывод следовал из той концепции Всемирной истории, какую сообщил своему знакомому митрополит Спиридон. Это право московского государя прямое, неотъемлемое; великий князь московский - законный наследник всемирного римского императора. Оно признано было и самими императорами Восточного Рима, при Владимире Всеволодовиче, добровольно переславшими на Русь императорские инсигнии, в том числе и знаменитую шапку Мономаха, ставшую самым наглядным символом московской царской власти.

 

Владимир Всеволодович, рассказывает тот же митрополит Спиридон, собрал раз на совет своих князей и своих бояр, и стал к ним держать такую речь: "Вот, предки мои ходили и брали дань с Константинополя, нового Рима. А я их наследник: так не попытать ли и мне там счастья? Какой мне совет дадите?" И сказали князья и бояре, и воеводы: "Сердце царево в руце Божией, а мы есмы в твоей воле, государя нашего по Возе". Тогда Владимир отправил своих воевод походом на Фракию, и "поплениша ю довольно". Тогдашний византийский император, Константин Мономах, воевал в это время с персами и с латинами - был, значит, в очень стесненном положении. Не в состоянии отразить русского нашествия, он решил склонить русского князя на мир. Снял он со своей шеи крест "от самого животворящего древа", снял свой царский венец, велел принести сердоликовую чашу, из которой пил на пирах Август, царь римский, и бармы, которые императоры носили на плечах, - и все это отослал Владимиру Всеволодовичу как законному наследнику своей власти: "Прими от нас, боголюбивый и благоверный князь, сии честные дары от начаток вечного твоего родства... на славу и честь, и венчание твоего вольного и самодержавного царствия..." Посол императора, митрополит эфесский Неофит, и венчал Мономаха, как стали называть теперь Владимира Всеволодовича, на царство всеми присланными регалиями. С тех пор и доныне венчаются тем царским венцом великие князья владимирские. Внутренняя сила наследственного права государя московского была, таким путем, в свое время закреплена при помощи внешнего обряда.

 

 

К содержанию книги: Покровский: "Русская история с древнейших времён"

 

Смотрите также:

 

Становление Московского  образования русского...  Формирование централизованного государства.  ИСТОРИЯ РОССИИ  Pуcское московское государство