РУССКАЯ ИСТОРИЯ

Реформы Петра 1 - преобразование сената и коллегий в 1722 году

"Растаскивание" народного достояния должно было продолжаться беспрепятственно и теперь, только в иной форме.

Известное дело Шафирова вскрывает перед нами уголок коллежского хозяйства в первые же годы после реформы. Введение отчетности было, как мы знаем, одной из самых сильных сторон этой последней. Но достаточно было стоять во главе коллегии "светлейшему князю", чтобы она была наглухо забронирована от всякого контроля. Меншиков неукоснительно требовал своему ведомству все, что причиталось по окладу на всю армию, а на требования "дать подлинному приходу и расходу ведение" отвечал презрительным молчанием.

Между тем армия никогда не достигала комплекта, и в распоряжении ее главного командира каждый год оставались крупные излишки. Но за попытку проникнуть в секрет их употребления Шафиров едва не поплатился головой. С его ссылкой из состава "верховных господ" выбыл последний человек, и по своему происхождению - Шафиров был из еврейской купеческой семьи - и по связям всего ближе стоявший к буржуазии. Феодальный характер верховного управления стал чище, чем когда бы то ни было, а различие между "старой" знатью, в лице Голицыных и Долгоруких, и "новой", в лице Меншиковых и Толстых, никогда не было настолько велико, чтобы создать почву для политической перегруппировки.

Но при таких условиях новые учреждения должны были очень скоро прийти к банкротству, не вследствие технических причин, как казалось Фокеродту, - неумелости наскоро набранных немецких чиновников и неприспособленности центрального управления к местному, - а по причинам чисто социальным. Сознание этого банкротства и привело к последней - хронологически - реформе Петра: преобразованию сената и коллегий в 1722 году.

Официально перемена была, разумеется, мотивирована соображениями государственной пользы: указ от 12 января 1722 года начинает с изображения того, как трудна задача сената и сенаторов, - "понеже правление сего государства, яко нераспоряженного перед сим, непрестанных трудов в сенате требует", - и как невозможно быть президентом коллегии и сенатором в одно и то же время. Прямой вывод отсюда, казалось бы, был тот, что президентов надо уволить от "трудов" в сенате: так и было поступлено с Меншиковым, Головкиным и Брюсом.

Они были уволены от обязанности ходить в сенат в обычное время и остались полными хозяевами у себя дома, каждый в своей коллегии. Но по отношению к Голицыну, Толстому, Пушкину и Матвееву (президенту юстиц-коллегии) довольно неожиданно было сделано прямо противоположное: их "уволили" от начальства в коллегиях и оставили им места в сенате.

Другими словами, у них отняли реальную единоличную власть, принадлежавшую каждому из них (едва ли нужно объяснять читателю, что "коллегиальность" петровских учреждений была такой же пустой формой, как и коллегиальность позднейших бюрократических "присутствий"), и оставили за ними по одному голосу в учреждении, где сообща обсуждались важнейшие государственные вопросы. Смысл этой меры был, конечно, тот же, что, например, в позднейшее время смысл назначения членом государственного совета какого-нибудь министра: это была почетная отставка. Современники, близко наблюдавшие за ходом событий, - вроде иностранных дипломатов, никогда и не были настолько наивны, чтобы, подобно новейшим историкам, принимать за чистую монету мотивировку указа. "Царь отставил от должности почти всех президентов коллегий или советов, - сообщает об этом факте своему правительству французский посланник Кампредон. - Все эти господа - сенаторы, и отныне они будут просто заседать в сенате, перед которым прежде поддерживали свои мнения".