РУССКАЯ ИСТОРИЯ

Новый административный механизм. Буржуазная администрация петровской России

       Непосредственное управление дворянской Россией было в тех же руках, в чьих была и политическая власть: вассалы московского государя, военные землевладельцы собирали налоги, судили, устанавливали полицейский порядок в XVII веке, как и столетием раньше, как и двумя столетиями позже, в сущности, если брать социальный смысл явления, а не его юридическую оболочку.

На этом однообразном фоне дворянского режима конец XVII и начало XVIII века дают, однако, очень резкое пятно. Перемещение экономического центра тяжести не могло пройти бесследно и для распределения власти между общественными группами: весна торгового капитализма принесла с собою нечто совершенно необычное для Московской России - буржуазную администрацию.

       Тот факт, что на самом рубеже двух столетий, в 1699 году, дворянский воевода, за службу и раны посаженный на место, чтобы "покормиться досыта", должен был уступить это место посадскому бурмистру, не то "ответственному финансовому агенту правительства", не то - на последнее он был больше похож - приказчику на отчете, - этот факт описан нашими историками давно.

Но, с их обычной верой в чудодейственную силу государства, они за него не запнулись: почему же бы государственной власти и не отдать местного управления в руки купцов, если это было для нее удобнее? Ведь еще Иван Васильевич Грозный хвастался, что он из камней может создать чад Авраама, а сделать из торгового человека судью и администратора во много раз легче.

 Но если мы вспомним, какой гигантской ломкой сопровождался переход управления из рук бояр, т.е. представителей крупного землевладения, в руки дворян - представителей землевладения среднего, нам будет понятно, каким прыжком было перемещение власти, хотя бы только на местах, в руки людей, вовсе не принадлежавших к землевладельческому классу. Революционный, катастрофический характер петровских преобразований ничем, быть может, не иллюстрируется более ярко, чем этой заменой, которую вошло в обычай объяснять скромными соображениями государственного удобства.

Лишить власти один класс и передать ее другому для того только, чтобы "надежнее урегулировать финансовую ответственность" (как объясняет реформу 1699 года г. Милюков) - этого ни одно государство в мире не делало, потому что ни одно и не могло бы сделать.

Правда, и петровской России удалось это ненадолго: меньше чем через тридцать лет дворянское государство взяло свое. Но для того чтобы хотя бы попытаться это сделать, нужно было совсем особое сочетание сил: нужен был тот союз буржуазии с верхушками землевладельческого класса, о котором мы говорили выше. Когда новая феодальная знать использовала до конца своего буржуазного союзника, последний должен был снова вернуться в прежнее политическое ничтожество. Но сейчас же обнаружилось, что без этой скромной поддержки сами "верховные господа" устоять совершенно не в состоянии: очутившись лицом к лицу с отодвинутым было на задний план дворянством, они быстро должны были сдать позицию этому последнему, и дворяне снова укрепились в седле, на этот раз уже почти на два столетия.

     Союз буржуазии и "верховников" (так рано приходится уже употреблять этот термин, обычно связываемый с событиями 1730 года) гораздо старше даже и Петра. К одному и тому же 1681 году относятся два проекта, порознь довольно странные: один из них известен очень давно, другой впервые изложен подробно, если не ошибаемся, проф. Ключевским, но с уже знакомой нам "государственной" точки зрения; и тот, и другой оставались на положении "интересных случаев", неизвестно откуда взявшихся и что означавших.

Один из них имел в виду централизовать сбор косвенных налогов по всему Московскому государству в руках капиталистов города Москвы. Московские гости и торговые люди гостиной и суконной сотен должны были поставить таможенных и кабацких голов на всю Россию. Нет надобности говорить, что наши историки-юристы сейчас же принялись жалеть бедных гостей, на которых взваливали такое трудное дело, и самый проект объяснили "недостатком правительственных распоряжений". Но гости, отказываясь от предлагаемой чести, мотивировали свой отказ не трудностью дела, а тем, что они не знают в провинции людей, на которых они могли бы положиться: мы поймем смысл этого ответа, если припомним, как, по описанию Кильбургера, провинциальное купечество относилось к привилегированным царским факторам.

Что гостям собираются "свернуть шею", об этом знали, разумеется, не одни заезжие иноземцы: лучше всего это знали, конечно, сами гости. Говоря, что они не знают, кому верить на местах, они, собственно, признавались, что на местах им не верят. Возможная вещь, что их смущала и неопределенность отношений к местной дворянской администрации. В связи или не в связи с этим, но в то же самое время был выдвинут проект преобразования последней.

"Предполагалось разделить государство на несколько наместничеств и рассажать по ним наличных представителей московской знати со значением действительных и притом несменяемых наместников"*. Проектированные наместничества должны были совпасть с отдельными "царствами", входившими в общий состав Московской державы - Сибирским, Казанским и так далее, так что это были бы "не мелкие уезды, на какие делилось Московское государство, а целые исторические области". Проект провалился на этот раз не вследствие несогласия тех, на кого собирались возложить такие трудные функции, а по совсем другой причине: против него восстала хранительница традиции церковь в лице патриарха Иоакима. Уже одно это должно нам показать, что речь шла не о восстановлении боярского правления, а о чем-то совершенно новом и для Москвы необычном.

Двадцать лет спустя, когда голос патриарха ничего более не значил, это новое и необычное вылилось в два учреждения, самыми названиями своими отрицавшие московскую традицию: то были ратуша и губернии.