КРИМИНАЛИСТИКА. РАСКРЫТИЕ И РАССЛЕДОВАНИЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Концепция Ф. Ю. Бердичевского о криминалистическом понятии раскрытия преступления

Весьма интересная концепция криминалистического понятия раскрытия преступления была выдвинута Ф. Ю. Бердичевским. В ее основу он положил свою модификацию нашего определения предмета криминалистики и тезис о том, что расследование далеко не всех уголовных дел обязательно связано с процессом раскрытия преступления, что есть преступления, которые нужно, расследуя, раскрывать, и те, которые надо только расследовать, поскольку исходная информация о них содержит прямые указания на виновного.

По мнению Ф. Ю. Бердичевского, содержанием криминалистического понятия раскрытия преступления является "деятельность по расследованию преступления, осуществляемая в условиях отсутствия информации, делающей известной личность преступника, заключающаяся в отыскании такой информации и ее использовании для доказывания искомых фактов".

Эта деятельность отличается от последующих этапов расследования по своим целям (она создает лишь предпосылки для достижения конечных целей расследования), по условиям (острая нехватка полезной информации и наличие большого объема информации избыточной) и по субъектам (в отличие от расследования, субъектами деятельности по раскрытию являются как следователь, так и органы дознания в пределах не зависящей друг от друга компетенции).

Ф. Ю. Бердичевский не делает вывода о том, когда преступление может считаться раскрытым с криминалистической точки зрения, в аспекте его определения. Но логически можно заключить, что, во-первых, он не связывает это с каким-то определенным процессуальным моментом, а, во-вторых, связывает раскрытие с процессом перехода от незнания к знанию вероятному.

Представляется, что взгляды Ф. Ю. Бердичевского могут лечь в основу формулирования криминалистического понятия раскрытия преступления. В качестве исходных посылок могут фигурировать следующие.

Преступления делятся на две группы в зависимости от содержания исходной информации. Первую группу составляют "очевидные" преступления, то есть такие, которые совершаются в условиях очевидности, когда исходная информация содержит данные о виновном. Исходная информация о "неочевидных" преступлениях таких данных не содержит. В раскрытии нуждаются только преступления этой второй группы.

Начав с незнания (виновный неизвестен), следователь и орган дознания в процессе раскрытия приходят к вероятному знанию (предположение о виновности определенного лица). Возникновение этого вероятного знания означает раскрытие преступления: личность виновного становится известной органам расследования, известной, разумеется, в предположительной форме.

Предположение о виновности лица означает возникшее в отношении него подозрение в совершении преступления; при этом раскрытие преступления связывается с появлением по делу заподозренного лица.

Возникновение подозрения в отношении возможного субъекта преступления мы не склонны приравнивать к появлению в деле фигуры подозреваемого как участника уголовного процесса и рассматриваем это понятие в более широком смысле.

Л. М. Карнеева совершенно права, когда утверждает, что возникшее у следователя подозрение "должно рассматриваться применительно к его деятельности, по крайней мере, в трех значениях: как психологическая характеристика состояния сознания следователя, определяющая его субъективное отношение к исследуемому факту; как криминалистическое понятие, используемое при подборе оснований к решению задач расследования и для выдвижения версий и, наконец, как процессуальная категория, когда с возникшим подозрением закон связывает наступление определенных процессуальных последствий". Она употребляет термин "заподозренный", обозначая им субъективное отношение следователя к лицу, совершение преступления которым он исследует, а не процессуальное положение такого лица. Заподозренный при наличии оснований, указанных в ст. 52 УПК РСФСР, становится подозреваемым в процессуальном значении этого термина. Права Л. М. Карнеева и в том, что именовать таких лиц "условно подозреваемыми", как это делает В. В. Котровский, неверно, так как подозрение, имеющееся у следователя, не условно, а вполне реально.

Появление заподозренного лица в криминалистическом значении этого понятия, как правило, совпадает с окончанием этапа первоначальных следственных действий и оперативно-розыскных мероприятий. Таким образом, в общей форме можно сказать, что содержанием этого этапа является раскрытие преступления, тогда как содержанием последующих - его доказывание.

Конечно, не всегда начальный этап расследования заканчивается раскрытием или с раскрытием преступления. Но на этом вопросе мы остановимся далее.

Таким образом, криминалистическое понятие раскрытия преступления, как нам представляется, может быть определено так: это - деятельность по расследованию преступления, направленная на получение информации, дающей основание к выдвижению версии о совершении преступления определенным лицом.

Мы отдаем себе отчет в том, что предлагаемое понятие не может быть положено в основу учета раскрытых преступлений или служить определению показателей раскрываемости: для этой цели годится только жесткий однозначный критерий, в качестве которого был вполне пригоден ранее существовавший, когда преступление считалось раскрытым при наличии достаточных оснований для предъявления обвинения, или, как считается теперь, - с момента направления обвинительного заключения на утверждение прокурору, а затем дела - в суд. Криминалистическое понятие раскрытия преступления необходимо для успешного решения задач частнометодического характера: определения направления расследования на разных его этапах, решения вопроса о задачах каждого этапа и т. п. Для подтверждения достаточно сравнить задачи начального этапа расследования преступления, совершенного в условиях полной очевидности, то есть такого, какое нет необходимости раскрывать, и преступления неочевидного, когда нет еще данных о виновном. Ясно, что во втором случае эти задачи более многообразны, сложны и требуют больших усилий, чем во втором. Процесс расследования неочевидного преступления вступит в ту фазу, с которого начался процесс расследования очевидного преступления, лишь на втором своем этапе, когда в поле зрения следователя окажется заподозренный, то есть опять-таки после раскрытия преступления.

В отличие от мнения И. И. Карпеца, мы не считаем, что раскрытие преступления - задача только оперативно-розыскных аппаратов органов внутренних дел. Это совместная задача и их, и следователя, и решаться она должна на основе взаимодействия между ними. Но всегда ли может быть решена эта задача? Все ли преступления при любых обстоятельствах могут быть раскрыты и действительно раскрываются?

Существуют две точки зрения по этому вопросу.

Большинство советских юристов считало, что нет и не может быть преступлений, которые нельзя было бы раскрыть. "По судебным делам, - писал А. И. Трусов, - любые обстоятельства и факты также в полной мерю познаваемы... Не существует таких фактов и обстоятельств, которые мы не в силах были бы раскрыть и установить в той мере, как это необходимо для правильного разрешения каждого дела". Столь же категоричен И. Ф. Герасимов: "Любое преступление безусловно можно раскрыть, но во многих случаях это довольно трудная задача". Возражая "инакомыслящим", Н. А. Якубович утверждала, что "нет объективных причин, в силу которых бы оказалось невозможным раскрыть преступление и установить по нему истину. Если есть еще дела, по которым преступления остаются нераскрытыми, то это происходит, главным образом, в связи с тем, что в какой-то момент их расследования была упущена такая возможность со стороны органов расследования". Аналогичных взглядов ранее придерживался и В. Д. Арсеньев, когда полагал, что "нет такого преступления, которое нельзя было бы раскрыть. И если все еще встречаются нераскрытые преступления, то это - результат недостатков в организации раскрытия преступления".

Однако с течением времени тезис о том, что нет преступлений, которые нельзя было бы раскрыть, в глазах ряда ученых перестал выглядеть аксиомой. Сначала сомнения в его правильности высказывались весьма осторожно, в сопровождении ряда оговорок, означающих в конечном счете, что можно раскрыть любое преступление, но при наличии некоторых условий, зависящих от следователя. Характерными в этой части являются высказывания А. М. Ларина. "Возможность познания любого преступления, как и всякого иного явления объективного мира, заложена в объективных законах природы и общества. Однако наряду с возможностью раскрыть преступление практически существует и возможность того, что преступление останется нераскрытым, - писал он. - Как превратить возможность раскрыть преступление в действительность? Как устранить возможность тайных и безнаказанных преступлений?" И отвечал на этот вопрос следующим образом: "Теория уголовного процесса и практика расследования позволяют выделить следующие условия, предотвращающие действие указанных отрицательных факторов (уничтожение, исчезновение доказательств, сокрытие преступлений - Р. Б.) при розыске и обнаружении доказательств: а) быстрота расследования и внезапность производства следственных действий; б) осведомленность следователя о действиях и намерениях обвиняемого как при совершении преступлений, так и во время расследования; в) следственная тайна".

Через несколько лет А. К. Гаврилов пришел к тем же выводам с несколько иных позиций. Признавая влияние на возможность раскрытия преступления как субъективных, так и объективных факторов, он посчитал, что на долю последних выпадает столь незначительное число случаев, "которое не в состоянии существенным образом поколебать общую закономерность раскрытия всех совершенных преступлений". Такими отрицательными субъективными факторами он назвал медлительность в принятии надлежащих мер по первому сигналу о преступлении или вообще отказ от активных действий, ненадлежащую организацию работы следователя; недостаточно эффективную систему взаимодействия следователя с другими службами органов внутренних дел; несовершенство ведомственного процессуального контроля за деятельностью следователя; несовершенство ряда норм УПК; недостаточную квалификацию следователей.

Таким образом, если А. М. Ларин перечислял условия, при наличии которых любое преступление может быть раскрыто (хотя и допускал возможность, что этого не произойдет), причем условия, целиком зависящие от качества следствия, то А. К. Гаврилов перечислил условия, при отсутствии которых достигается тот же результат, и опять-таки связанные только с качеством следствия, то есть субъективного характера. Его вывод: реальная возможность того, что преступление останется нераскрытым, полностью может быть нейтрализована и обращена в свою противоположность усилиями органов расследования.

Но такое полупризнание существования преступлений, которые при определенном стечении обстоятельств остаются нераскрытыми в силу, главным образом, объективных причин (независимо от того, много ли таких причин или мало и в какой степени удается их преодолеть), не могло остановить развитие иных представлений о возможности раскрытия всех без исключения преступлений

Базирующаяся на постулате о познаваемости мира принципиальная возможность раскрытия каждого преступления не всегда превращается в действительность. "Вывод о возможности раскрытия всякого преступления, - пишет Г. М. Резник, - верен применительно к понятию преступления как вида или типа, но он иногда оказывается несостоятельным в отношении конкретного уголовного дела". Он подчеркивает, что неправильно связывать вывод о недостаточности доказательств для категорического суждения по делу во всех случаях с ошибками, допущенными при работе с доказательствами: "Предварительное и судебное следствие по делу могут быть проведены с исчерпывающей полнотой и объективностью и тем не менее не завершиться достоверными выводами. Закон предусмотрел такие ситуации, регламентировав оправдание или прекращение дела при недоказанности участия обвиняемого в совершении преступления, если исчерпаны все возможности для собирания дополнительных доказательств (ст.ст. 208, 234, 309, 349 УПК)".

Ответ на вопрос о том, почему невозможно собрать все необходимые доказательства, дал Я. О. Мотовиловкер, указав, что правило о том, будто нет нераскрываемых преступлений, "не может быть распространено на случаи, когда следы преступления исчезли и тем самым объективно отпала возможность закончить процесс познавательным результатом".

Еще более определенно высказался по этому поводу В. Д. Арсеньев. Исходя из принципиальной возможности раскрытия каждого совершенного преступления, он в то же время отмечал, что определенная (сравнительно небольшая) часть выявленных преступлений остается нераскрытой. Объяснение этому он находит в том, что принципиальная возможность познания мира и его закономерностей отнюдь не означает такой возможности для каждого конкретного случая.

Мы уже неоднократно высказывали свою точку зрения по рассматриваемому вопросу. Вкратце она заключается в следующем.

Закономерный характер процессов возникновения и обнаружения доказательств обеспечивает принципиальную возможность раскрытия всякого преступления. Однако поскольку всякая объективная закономерность проявляется как тенденция, прокладывая себе путь через случайности, через отступления от общих правил и учитывая, что наряду с закономерностью возникновения доказательств действует закономерность их исчезновения, следует признать, что в конкретном случае процессы возникновения, существования и обнаружения доказательств могут протекать нетипично. Это означает, что доказательства могут не возникнуть в таком качестве, чтобы быть обнаруженными современными средствами и методами, либо что их количество окажется недостаточным для раскрытия преступления. При этом мы имеем в виду объективные процессы, не зависящие от качества расследования и субъективных качеств следователя.

Разумеется, в большинстве случаев то, что преступление остается нераскрытым, - следствие недостатков в организации и осуществлении расследования. В этом нельзя не согласиться с А. М. Лариным, А. К. Гавриловым, Н. А. Якубович и другими авторами, придерживающимися подобных взглядов. Наши аргументы относятся к той небольшой части уголовных дел, расследование по которым не увенчалось успехом именно в силу действия объективных отрицательных факторов. И как бы мало ни было таких дел, пренебречь ими нельзя, как нельзя и возлагать ответственность за них на следователя. Но А. К. Гаврилов безусловно прав в том, что "с точки зрения практической деятельности нельзя прогнозировать невозможность раскрытия преступления заранее, не проникнув в сущность явления, то есть не произведя расследования на самом высоком организационном уровне. Для того, чтобы признать, что конкретное преступление не может быть раскрыто ввиду уничтожения доказательств (или невозможности их обнаружения), необходимо вначале дать оценку всей совокупности действий, использованию процессуальных средств и полной реализации полномочий субъектов расследования. В противном случае любая трудность могла бы объясняться как объективная закономерность невозможности получения доказательственной информации".

Сказанное относится и к основной массе латентных преступлений. Они остаются необнаруженными не в силу объективных причин, препятствующих их раскрытию, а потому, что вне поля зрения оперативных, преимущественно, но также и следственных аппаратов остаются наличные признаки их совершения.