ПРОИСХОЖДЕНИЕ БРАКА И СЕМЬИ

Появление первых семей. ВОЗНИКНОВЕНИЕ И ЭВОЛЮЦИЯ ПАРНОГО БРАКА И ПАРНОЙ СЕМЬИ

Как уже указывалось, многие этнографы из бесспорного факта наличия индивидуального брака у всех известных науке народов делают вывод, будто эта форма брачных отношений является единственной и извечно существующей. Такой вывод является неверным. Наличие у всех народов индивидуального брака ни в малейшей степени не исключает существования у некоторых из них одновременно и группового брака. Этнографическая литература содержит детальное описание разновидностей брака между группами. Правда, исследователи, описавшие эти разновидности, даже не подозревали, что имеют дело с групповым браком, ибо последний они понимали не как форму, качественно отличную от индивидуального, а как своеобразную комбинацию индивидуальных браков.

Таким образом, бытие группового брака — не предположение, а твердо установленный факт. Оспаривать можно лишь существование стадии, когда групповой брак был единственной формой социальной организации отношений между полами.

Этнографический материал убедительно свидетельствует о том, что индивидуальный брак возник позже группового. Поэтому сторонники концепции извечности индивидуального брака и малой, т. е. элементарной, состоящей из мужа, жены и детей, семьи все чаще обращаются к данным археологии как якобы неоспоримым Доказательствам правильности защищаемой ими позиции

Действительно, в последние годы некоторые совет, ские археологи выступили с утверждением, что существование индивидуального брака и малой семьи по край- ней мере в позднем (верхнем) палеолите доказано. Тем самым, по их мнению, концепцию группового дуально- родового брака можно считать опровергнутой 2.

Их выводы базируются на данных о верхнепалеолитических жилищах и поселениях. Самые ранние жилища, материалы о которых привлекаются археологами для доказательства бытия парной семьи, существовали примерно 24—25 тыс. лет назад (Павлово). Все прочие относятся к более позднему времени 3. Но переход к верхнему палеолиту произошел примерно 35—40 тыс. лет назад. Иначе говоря, начало позднего палеолита отделяют от появления первых памятников, свидетельствующих, по мнению археологов, о существовании малой семьи, по крайней мере 10—15 тыс. лет. Таким образом, если бы даже упомянутые исследователи оказались совершенно правы в истолковании приводимых ими археологических материалов, то и это ни в коей мере не может служить доводом против концепции дислокального группового брака.

В действительности у археологов не только нет оснований для утверждения, что парная семья существовала на протяжении всего позднего палеолита, не говоря уже о раннем, но далеко не бесспорны и те доводы, которые они приводят в пользу существования малой семьи в позднюю пору верхнего палеолита.

Больше всего внимания тезису о существовании малой семьи в позднем палеолите было уделено в работах ленинградского археолога Г. П. Григорьева. К ним мы и обратимся.

Одной из самых распространенных форм позднепа- леолитических строений является круглое жилище небольших размеров (4—6 м в диаметре) с одним очагом в центре. Что же касается более крупных жилищ, то по крайней мере часть их может быть понята как соединение под одной крышей нескольких таких малых жилищ «Повторяемость одного и того же элемента — одно- очажного жилища стандартных размеров, из которого комбинируются двухочажные, трехочажные и так далее (вплоть до десятиочажных) длинные жилища, легко объясняется,— пишет Г. П. Григорьев, — если допустить, что такое постоянство первичного элемента вызвано существованием социальной единицы, из которой состояла община, подобно тому как большой длинный дом со- состоял из одноочажных ячеек»4. Такой социальной единицей, по мнению Григорьева, была парная семья 5. Именно парную семью он считает первичной социальной ячейкой верхнепалеолитического обществаб.

Однако далеко не все крупные многоочажные позд- непалеолитические жилища могут быть истолкованы как комбинация малых круглых жилищ. Это, по-видимому, и побудило Г. П. Григорьева в одной из последних работ ввести новое понятие — наименьшего жилого пространства.

Характеризуя позднепалеолитические жилища, он пишет, что «жилое пространство в любом из них подразделяется на равные участки с очагом в центре, имеющем от 3,5 до 6 м в поперечнике (цифры эти, видимо, все же характеризуют участок, а не очаг. — Ю. С.), которые мы предлагаем называть наименьшим жилым пространством. Любое палеолитическое жилище можно представить либо как одно такое пространство (малое круглое жилище), либо как сумму их — два, три и более, до десяти...»7.

Все это, взятое в сопоставлении с данными этнографии, позволяет, по мнению Г. П. Григорьева, сделать только один вывод: наименьшее жилое пространство было местом обитания малой семьи. Не говоря уже о существовавших в «первобытном обществе недавнего прошлого» «представлениях об очаге как сосредоточии семейной жизни»8, необходимо также, по его мнению, учитывать, что «только малая семья может поместиться в пределах наименьшего жилого пространства— площади радиусом 2 м вокруг очага» 9.

Однако этнографические материалы находятся в явном противоречии с утверждением Григорьева, что на участке с поперечником 4—6 м (12,5—28,26 м2) может поместиться только малая семья. У эскимосов Аляски, например, в жилищах площадью 11,16 м2 и 20 м2 проживало по 16 человек (4—5 малых семей), в жилище площадью 27,9" м1— 25 человек, у эскимосов Гренландии в жилище площадью 38,7 м2 проживало 58 человек 10.

Таким образом, этнографические материалы не дают оснований для вывода, что в каждом из круглых малых жилищ верхнего палеолита проживала одна парная семья. Не может помочь и ссылка на наличие в каждом из них лишь одного очага. Как свидетельствует этнография, однозначной связи между парной семьей и очагом не существует. Например, в длинных домах гуронов один очаг приходился на две семьи, а у ирокезов иногда далее и на четыре п.

Далеко не бесспорно и предложенное Григорьевым понятие наименьшего жилого пространства. В нозднепа- леолитической стоянке Костенки II под Воронежем было, например, раскопано овальное жилище площадью 50 м2. По размерам оно превышало трехочажное жилище в стоянке Пушкари I близ Новгорода-Северского, но в нем был лишь один очаг 12. Сколько же в нем было наименьших жилых пространств? Ответить на этот вопрос, вероятно, затруднится и сам Григорьев. Во всяком случае, вряд ли могут быть сомнения в том, что в жилище столь большого размера обитала группа людей, по численности значительно превышавшая парную семью. И в то же время нет никаких данных, которые позволили бы предположить, что эта группа состояла из малых семей.

Аргументацию, приводимую другими археологами, мы рассматривать не будем, ибо она в основном совпадает с той, которая содержится в работах Григорьева 13. Таким образом, существование парной семьи даже в позднем периоде верхнего палеолита, не говоря уже о его начальном этапе, нельзя считать доказанным.

Это не означает, однако, что отсутствие парной семьи в позднем палеолите — твердо установленный факт. Весьма вероятно, что парная семья возникла именно в позднем палеолите, может быть даже всего лишь несколько тысячелетий спустя после его начала. Но данные, которыми располагают в настоящее время археологи, не могут пролить свет на возникновение парного брака и парной семьи. Археология пока здесь бессильна.

Единственной наукой, которая дает возможность приблизиться к решению этой сложнейшей проблемы, является этнография. Этнография, взятая сама по себе, по характеру своего материала не может дать точную датировку появления парного брака и парной семьи. Зато этнографические материалы в отличие от археологических позволяют выявить внутреннюю логику становления этих институтов и тем самым реконструировать в общих чертах сам этот процесс.

На раннем этапе эволюции дуально-родовой организации, когда контакты между составлявшими ее коллективами осуществлялись лишь в форме кратковременных встреч групп мужчин и женщин, возникновение более или менее постоянных пар было исключено. Дальнейшее упрочение связей между половинами дуальной организации, сопровождавшееся их пространственным сближением, сделало парование возможным.

Как свидетельствуют данные этнографии, образование более или менее стабильных пар среди юношей и девушек наблюдается у всех народов доклассового общества, у которых существовала свобода отношений полов до брака. Но если постоянные пары образуются даже в обществе с индивидуальным браком, то тем более неизбежным было их возникновение в обществе с одним лишь групповым браком, в котором парование было единственно возможной формой стабилизации отношений между отдельно взятыми мужчинами и женщинами, имевшими право вступать в половое общение.

В отличие от исследованных этнографами социальных организмов, где пары образуются лишь среди молодежи в период, предшествующий вступлению в индивидуальный брак, в раннем родовом обществе в такие отношения вступали все взрослые мужчины и женщины в течение всей жизни. В остальных же отношениях парование в раннем родовом обществе, по-видимому, мало чем отличалось от того, что наблюдалось у тробрианцев и многих других народов. Основой существования пар могли быть лишь личное влечение и симпатия. Образование и разрушение пар определялось исключительно доброй волей составлявших их людей. Только от желания последних зависела продолжительность парования. Образованию пары, по-видимому, предшествовали кратковременные связи с разными партнерами. Не исключало парование и эпизодических связей с посторонними людьми.

Важно подчеркнуть, что даже самое длительное и прочное Парование не было браком, ибо оно не санкционировалось общеавом п не влекло за собой никаких прав и обязанностей партнеров по отношению друг к другу. Парование само по себе не только не является браком, но и не порождает с необходимостью брак. В доклассовом обществе оно продолжало существовать и после возникновения парного брака, причем совершенно не обязательно подготовляя последний. Но если парование не перерастает с необходимостью в брак даже после того, как последний уже возник, то тем более неверно было бы видеть в нем фактор, сам по себе способный породить брак между индивидами. Парование— необходимое условие возникновения индивидуального брака, но, чтобы последний появился, должны были произойти определенные сдвиги в системе социально-экономических отношений первобытного общества.

Проблема эволюции социально-экономической структуры доклассового общества является одной из самых важных в науке о первобытности. Последние десятилетия характеризуются резким усилением внимания этнографов к первобытной экономике. В современной науке даже существует специальная дисциплина, занимающаяся исследованием экономических отношений доклассового и раннеклассового обществ. В зарубежной литературе она получила название экономической антропологии14. Накоплен гигантский фактический материал, настоятельно требующий теоретического осмысления. Возможным и необходимым стало выявление объективной логики эволюции системы производственных отношений первобытного общества.

Вполне понятно, что мы не имеем возможности дать сколько-нибудь подробный анализ экономики первобытного общества. Это выходит за рамки данной работы. В то же время мы не можем обойтись без рассмотрения эволюции социально-экономической структуры первобытного общества, ибо тоЛько такое рассмотрение может пролить свет на возникновение парного брака и парной семьи. Единственный выход — не пытаясь нарисовать сколько-нибудь детальную картину эволюции первобытной экономики, сосредоточить внимание на тех ее моментах, без которых невозможно решение поставленной задачи.

Как уже отмечалось в пятой главе, переход от стада предлюдей к первобытному человеческому стаду был связан с зарождением разборных отношений распределения. Трудно установить, на каком именно этапе эволюции первобытного стада завершилось их формирование. Вероятнее всего, это произошло с переходом от ранних неандертальцев к поздним.

Разборные отношения были первой формой производственных, социально-экономических отношений. На их примере наглядно можно видеть, сколь ошибочна попытка рассматривать собственность как особого рода производственное отношение, определяющее все прочие производственные отношения. В действительности собственность существует только во всех производственных отношениях, вместе взятых. Все производственные отношения есть в своей сущности отношения собственности. На это неоднократно указывал К. Маркс15.

Отношениями собственности являются и разборные отношения. Сущность их заключалась прежде всего в том, что вся пища совершенно независимо от того, кем и как она была добыта, являлась полной собственностью коллектива. Тем самым полной собственностью коллектива были и орудия, при помощи которых добывалась пища, и все средства труда, используемые для изготовления этих орудий.

Каждый член коллектива уже в силу принадлежности к нему имел право взять долю произведенного продукта, необходимую ему для обеспечения своего существования. Разборные отношения по своей природе исключали существование какой-либо другой собственности, кроме коллективной. Взятая доля не поступала в собственность индивида. Он ее просто потреблял. На данном этапе развития продукты труда не могли представлять для индивида никакой другой ценности, кроме потребительной. Поэтому не было никакой объективной необходимости в существовании личного распоряжения продуктами труда, личной собственности на них.

В классовом обществе отношения по распределению средств производства обособлены от отношений по распределению средств потребления и определяют природу последних. В доклассовом обществе такого обособления не существует. Характер отношений по распределению как средств производства, так и средств потребления непосредственно определяется объемом произведенного обществом продукта и тем самым уровнем развития производительных сил. Наибольшую важность для доклассового общества, особенно на ранних этапах его развития, имело количество пищи, которую оно способно было произвести. Если первоначально общество могло произвести лишь такое количество продукта, которое было необходимо для обеспечения физического существования людей, т. е. он весь был жизнеобеспечивающим, то в дальнейшем развитие производительных сил привело к тому, что коллектив стал производить продукта больше, чем необходимо для выживания его членов, т. е. возник избыточный продукт. Если бы каждый коллектив был изолирован от других, то появление избыточного продукта не смогло бы сколько-нибудь быстро привести к тому, что продукты труда приобрели бы и другую кроме потребительной ценность. Но, как мы уже знаем, каждый взрослый член коллектива был не только связан по крайней мере с одним взрослым членом другого, принадлежавшим к противоположному полу, но и заинтересован в поддержании этой связи. Пока не было избыточного продукта, коллектив не мог позволить ни одному своему члену использовать пищу иначе, как для собственного потребления. Когда же такой продукт возник, необходимость в ограничении отпала. В результате между людьми, образующими более или менее постоянную пару, начался обмен пищей, а затем и другими продуктами труда.

По своей природе этот обмен не имел ничего общего с товарообменом. Он принадлежал к той универсально распространенной в доклассовом обществе форме обмена, которая в научной литературе получила название обмена дарами, или дарообмена 16. Как свидетельствуют данные этнографии, суть дарообмена заключается в создании новых или поддержании уже существующих социальных связей между индивидами или группами. Социальная связь выступает в данном случае как своеобразный канал, по которому идет встречное движение даров. Связь существует, пока стороны постоянно обмениваются дарами. Прекращение этого обмена означает разрыв связи.

Когда мужчина и женщина, составлявшие пару, начали обмениваться дарами, их отношения перестали сводиться только к половым, перестали быть чисто личными. Они стали одновременно и экономическими, социальными. Экономическая связь выступает в данном случае как средство закрепления, упрочения половой связи. Пока мужчина и женщина обменивались дарами, они имели права и обязанности по отношению друг к другу в сфере полового общения. Лишиться их они могли только с прекращением экономической связи. С другой стороны, единственным способом приобрести такого рода права и обязанности стало вступление в отношения дарообмена.

Дарообмен, таким образом, стал той социальной оболочкой, в которую были заключены теперь половые отношения между индивидами. Вполне понятно, что не все половые связи получили такое оформление. Эпизодические связи продолжали носить тот же характер, что и раньше. Но все это не могло изменить того факта, что в обществе с появлением дарообмена возникла социальная организация половых отношений между индивидами, т. е. индивидуальный брак.

В пользу изложенной концепции возникновения индивидуального брака говорят данные этнографии. Во многих доклассовых обществах дарение выступало как способ стабилизации половых связей, как средство превращения пар из временных в постоянные. В качестве примера можно указать на меланезийцев островов Тро- бриан и сирионо Южной Америки 17. И, что еще более важно, в подавляющем большинстве доклассовых обществ заключение брака всегда в той или иной форме сопровождалось обменом материальных ценностей между сторонами 18. Связь вступления в брак с обменом ценностями, дарением отчетливо прослеживается и у многих «цивилизованных» народов 19. Самый наглядный пример — обмен обручальными кольцами.

С возникновением индивидуального брака все половые отношения между индивидами разделились на брачные и небрачные. Однако грань между теми и Другими оставалась первое время весьма неопределенной.

Отсутствие сколько-нибудь четкой границы между брачными и небрачными отношениями было связано с одной из характерных особенностей первой формы индивидуального брака, состоявшей в том, что он не был основой

семьи, существовал без нее. Этим он отличался от подлинною парного брака, который без семьи йемыслим.

Только возникновение парной семьи могло превратить первоначальный индивидуальный брак в настоящий парный. Чтобы выявить причины, которые вызвали к жизни парную семью, необходимо снова обратиться к тем изменениям в системе социально-экономических отношений, к которым привело возникновение избыточного продукта.

Возникновение первой формы обмена — дарообмена не представляло простого дополнения ранее существовавших экономических отношений новыми связями. Оно имело своим следствием существенное преобразование отношений распределения. Вместе с дарообменом продукты труда приобрели наряду с потребительной ценностью новую, чисто социальную по своей природе — да- рообменную. Если раньше вещами можно было только пользоваться, то теперь стало и возможным и необходимым их дарить. Но дарить вещь —значит распоряжаться ею. Появление дарообмена невозможно без перехода по крайней мере части средств потребления, являющихся собственностью коллектива, не только в пользование, но и в распоряжение его членов.

В результате на смену разборным отношениям постепенно пришли новые отношения распределения. Их можно было бы назвать дележными. Отличие дележа от разбора заключалось в том, что индивид теперь мог не только потреблять выделенную ему долю общественного продукта, но и распоряжаться ею, использовать ее для чисто социальных потребностей. Это пока еще не было личной собственностью в полном смысле слова, а только личным распоряжением долей продукта, продолжавшего принадлежать обществу. Но первый шаг по пути к личной собственности был сделан.

Дарообмениую ценность продукты труда могли иметь только для взрослых членов коллектива. Поэтому в отличие от разборных отношений, в систему которых были включены все члены коллектива, дележные охватывали лишь взрослых его членов. С переходом от разборных отношений к дележным в обществе с необходимостью возникли два уровня распределения Первым уровнем был раздел материальных благ, прежде всего пищи, между взрослыми членами коллектива, которые были одновременно и производителями общественного продукта. Вторым уровнем была передача взрослыми членами коллектива части своей доли детям.

Этот вид распределения не был разделом, ибо полученная ребенком доля предназначалась исключительно для потребления. Но он не был и разбором. Ребенок не брал долю общественного продукта, а получал ее от человека, частью первоначальной доли которого она являлась.

Эту новую форму распределительных отношений можно было бы назвать отношениями кормления, содержания или иждивения. Они представляют собой отношения между кормильцем (иждивителем), с одной стороны, и иждивенцем — с другой. Группу, состоявшую из иждивителя (иждивителей) и иждивенца (иждивенцев), мы будем называть иждивенческой.

Естественным кормильцем ребенка являлась, как правило, мать. Вначале она вскармливала его своим молоком, затем брала на себя заботу об обеспечении его пищей. Собственно, само понятие о матери возникло как понятие о кормильце. Напомним русскую пословицу: «Не та мать, что родила, а та, что вскормила».

На стадии разборных отношений, если ребенок не мог самостоятельно взять пищу, мать брала и свою и его долю. С превращением разборных отношений в де- лежные доля продукта, полученная матерью от общества, должна была стать основным источником доли ребенка или детей, если их было несколько. Само по себе это обстоятельство не могло создать особых проблем, ибо дележные отношения, как и разборные, носили уравнительный характер.

При уравнительном распределении размеры полученной доли общественного продукта не зависят от вклада человека в его создание. Хотя различные люди получают разные доли, соотношения размеров последних зависят главным образом от соотношения потребностей. Такие условия всегда обеспечивали получение матерью доли, достаточной для содержания детей. Как свидетельствуют данные этнографии, даже на сравнительно поздних этапах развития доклассового общества раздел совместной добычи нередко производился с учетом числа едоков в каждой иждивенческой группе 20.

Однако были обстоятельства, которые в значительной степени усложняли картину.

Еще первобытное стадо на определенном этапе своего развития разделилось на две обособленные группы: мужскую и женско-детскую. С возникновением дуально- родовой организации это обособление еще более усилилось. Мужская и женско-детская группы одного коллектива стали жить раздельно, на известном расстоянии друг от друга.

Группы обособились друг от друга и в бытовом отношении. Как нам уже известно, у многих народов мужчины жили в мужском доме. Данные этнографии свидетельствуют, что даже у тех народов, у которых были уже только мужские клубы, мужчины нередко продолжали питаться в этих общих помещениях. А ведь у всех этих народов давно существовали парный брак и парная семья. Важно в этой связи отметить, что запрет мужчинам и женщинам есть вместе, а иногда и готовить пищу на одном огне встречается у многих народов, у которых давно уже исчезли и мужские дома, и мужские клубы 21. У значительного числа этнических групп мужчинам в период действия производственных половых табу категорически запрещалось есть пищу, приготовленную женщинами. Этот запрет обычно сочетался с запрещением жить в это время под одной крышей с женщинами 22.

Все эти материалы дают основание полагать, что мужская и женско-детская группы первоначально раздельно готовили пищу и раздельно питались. Разбор, как мы уже видели, есть такая форма распределения, которая неотделима от потребления. Так как мужская и женско-детская группы были обособлены друг от друга во время потребления, то соответственно и разбор внутри каждой из них осуществлялся самостоятельно.

Однако это не значит, что в каждой из них существовала самостоятельная система разборных отношений. Ни одна из групп, взятая в отдельности, не была собственником произведенного ею продукта. Собственником всего продукта, созданного членами обеих групп, был только весь род в целом. Это находило свое наглядное проявление в перераспределении между группами созданного в каждой из них продукта. Мы говорим о перераспределении, а не об обмене, ибо при этом не происходил переход продукта из собственности в собственность. Абсолютно необходимым было это перераспределение в силу разделения труда между полами.

Разделение труда между полами является одной из самых характерных особенностей доклассового общества. Наличие его отмечено у всех без исключения народов, находящихся на данной стадии. У каждого из них были виды хозяйственной деятельности, которыми занимались либо только мужчины, либо только женщины. Помимо чисто мужских и чисто женских занятий существовали также виды хозяйственной деятельности, которыми могли заниматься представители обоего пола. Однако, как правило, одни из них считались мужскими, а другие — женскими. Если оставить в стороне земледельческие народы, то чисто мужскими видами чаще всего были охота, рыболовство, изготовление оружия, сетей, обработка камня, дерева, рога, кости, постройка хижин, лодок. К чисто женским занятиям у неземледельческих народов чаще всего относились собирательство, подготовка мяса и рыбы к хранению, изготовление циновок, корзин, веревок, материалов для одежды, шитье и починка одежды, сбор топлива, приготовление пищи23.

Как указывалось в шестой главе, имеются достаточные основания полагать, что половое разделение труда возникло еще в первобытном человеческом стаде, на определенном этапе его развития. И вряд ли поэтому могут быть сомнения в его существовании в раннем родовом обществе.

На стадии разборных отношений перераспределение продуктов могло происходить только между мужской и женско-детской группами как целостными образованиями, но не между членами этих групп, взятыми в отдельности, ибо последние не имели права распоряжаться своей долей продукта. В силу этого перераспределение продукта между группами предшествовало разбору внутри каждой из них. Трудно сказать, как конкретно происходило это перераспределение. Но можно с уверенностью утверждать, что женско-детская группа получала больше, чем отдавала, ибо в ней в отличие от мужской были дети, которые не только не принимали участия в производстве материальных благ, но и требовали заботы и внимания.

С переходом от разборных отношений к дележным характер перераспределения продукта между мужчинами и женщинами постепенно претерпел значительные изменения. С возникновением у членов коллектива права распоряжаться долей общественного продукта исчезла объективная необходимость в том, чтобы перераспределение продукта между группами предшествовало его распределению внутри групп. Каждая группа теперь ограничивалась только тем, что производила раздел созданного в ней продукта между взрослыми своими членами. Но объективная необходимость в перераспределении продукта между мужчинами и женщинами продолжала существовать. И оно с неизбежностью приняло характер перераспределения его между отдельными мужчинами и женщинами.

Каждый мужчина был объективно заинтересован в том, чтобы находиться по возможности в более постоянной перераспределительной связи по крайней мере с одной взрослой женщиной. Что же касается взрослых женщин, то их заинтересованность в экономической связи по крайней мере с одним взрослым мужчиной носила особый характер. В доклассовом обществе каждая взрослая женщина, как правило, имела детей. Тем самым она была иждивителем, центром минимальной иждивенческой группы. И не только каждая женщина- мать, но и все общество в целом были объективно заинтересованы в существовании такого рода постоянной экономической связи между ней и самое малое одним взрослым мужчиной, посредством которой она могла бы получать больше, чем сама давала. Иными словами, общество было объективно заинтересовано в йрисоеди- нении к матрицентрической иждивенческой группе в качестве иждивителя, кормильца по меньшей мере одного взрослого мужчины.

Взрослые женщины на рассматриваемом этапе эволюции были связаны экономически, с одной стороны, с мужчинами своего рода, а с другой — с мужчинами, принадлежавшими к другой половине дуальной органи« 8ации и выступавшими в роли их мужей. С мужчинами своего рода женщин связывали отношения уравнитель- лого распределения, с мужчинами союзного рода — отношения дарообмена. Это обстоятельство создавало как возможность присоединения к минимальным иждивенческим группам, возглавляемым женщинами, в качестве иждивителей мужчин своего рода, так и возможность присоединения к ним в том же качестве мужчин союзного рода.

Реализация второй возможности означала возникновение иждивенческой ячейки, состоящей из мужа, жены и ее детей, т. е. парной семьи. Для появления парной семьи необходимо было превращение существовавшего между супругами дарообмена в отношение неадекватного перераспределения продуктов. Когда муж начал давать жене больше продукта, чем получал от нее, он тем самым превратился в кормильца ее детей, т. е. в их отца. Понятие об отце и возникло как понятие о кормильце детей. В этой связи нельзя не вспомнить исследования крупного русского филолога П. А. Лавровского, который убедительно показал, что во всех индоевропейских языках первоначальным смыслом слова, обозначающего отца, было не породитель, а кормилец24.

Однако на пути становления парной семьи стояли огромные препятствия. Важнейшими из них были родовые отношения. Возникновение парной семьи подрывало саму основу материнского рода. Отношения мужа к жене и детям были отношениями между членами разных родов, различных первоначальных хозяйственных коллективов. Поэтому укрепление экономических связей внутри семьи с неизбежностью означало ослабление экономических связей между членами рода. Парная семья с самого начала была такой социальной единицей, которая находилась вне рода и противостояла ему. Окончательное оформление семьи с необходимостью должно было привести к замене рода как хозяйственного коллектива производственным объединением совершенно иного типа — объединением, состоящим из семей. Иначе говоря, утверждение семьи означало изменение самой природы рода и агамии, самого характера родовых связей.

Парная семья возникла в борьбе с материнским родом. И последний мог долгое время успешно противостоять парной семье потому, что был и другой путь реализации объективной необходимости превращения мужчины в иждивителя. Существовала, как уже указывалось, и возможность присоединения к минимальным иждивенческим группам, возглавляемым женщинами, мужчин их собственного рода. На первых порах она была более реальной, чем возможность возникновения парной семьи. Ведь мужчины данного рода в отличие от мужчин союзного рода и раньше участвовали, правда в иной форме, в содержании детей-сородичей. И главное, возникновение иждивенческой ячейки, в которой в качестве иждивителей выступали мужчины своего рода, не подрывало родовых связей.

Все члены рода составляли единство. Однако самые тесные отношения существовали между людьми, выросшими в одной минимальной иждивенческой группе, детьми одной матери, т. е. братьями и сестрами, а также между ними и матерью. Вполне естественно, что, становясь взрослыми, мужчины вступали в отношения неадекватного'перераспределения продуктов не с кем иным, как с матерью, а затем и сестрами, становились иждивителями вначале младших братьев и сестер, а затем и племянников. Как убедительно было показано П. Л. Лавровским, в индоевропейских языках вообще, в славянских в частности слово «брат» образовано от корня, имеющего значение «кормить», «поддерживать» 25.

Все минимальные иждивенческие группы, возглавляемые сестрами, образовывали единую иждивенческую ячейку, в которую в качестве иждивителей помимо их самих входили братья. Эта ячейка обеспечивала содержание и воспитание детей, т. е. выполняла многие из тех функций, которые люди современного общества с присущим им этноцентризмом считают исключительным достоянием семьи.

Если процесс возникновения иждивенческой ячейки, состоящей из братьев, сестер и детей сестер, представляет собой реконструкцию, то само существование такой социальной единицы — неоспоримый факт. У многих этнических общностей эта группа, разумеется в преобразованном виде, продолжала существовать наряду с парной семьей вплоть до наших дней.

В качестве примера можно привести общество меланезийцев острова Добу. Группа из брата, сестры и ее детей была у добуанцев особой социальной единицей, имевшей специальное название — «сусу» (susu). Для обозначения парной семьи никакого термина у жителей этого острова не существовало. Между двумя названными социальными группами имело место соперничество. Каждый взрослый мужчина был одновременно и членом семьи, и членом сусу и служил как той, так и другой группе. Естественно, что выигрыш одной группы был проигрышем для другой. То, что получала от мужчины одна группа, теряла другая.

Земля в самой деревне, пальмы, сети для рыбной ловли, каменные тесла, ценные украшения, движимое личное имущество — все это передавалось по наследству внутри сусу: от матери к детям, от брата матери к племянникам. Что же касается огородной земли вне деревни, то часть ее переходила сыновьям мужчины. Но дети умершего, во-первых, были обязаны передать его племянникам урожай, выращенный на поле отца в год его смерти, во-вторых, были лишены права употреблять в пищу фрукты и вообще все растения, выращенные на поле, полученном от отца. Это свидетельствует о том, что раньше вся огородная земля переходила к племянникам, что переход части ее к сыновьям — недавнее явление. Но в целом, несмотря на наметившиеся сдвиги, сусу у добуанцев все еще явно доминировала над семьей. К такому выводу пришел известный американский этнограф Р. Фортун, изучавший добуанское общество26, На этом примере можно наглядно видеть, что группа из братьев, сестер и детей последних продолжала в определенных условиях стойко сохраняться и даже в ряде отношений доминировать над парной семьей и в эпоху, когда наряду с проблемой содержания детей возникла более сложная проблема наследования имущества.

Так как с рассмотренной выше иждивенческой группой мы в дальнейшем будем неоднократно сталкиваться, то необходим специальный термин для ее обозначения. В современной этнографической литературе такой термин отсутствует. Слово «сусу» не подходит хотя бы уже потому, что от него трудно образовать прилагательное. В самом деле, вряд ли удобно говорить о «сусейных» или «сусуйных» отношениях. Наиболее удачным был бы, на наш взгляд, термин «родья». Слово это можно найти в словаре Даля, хотя и в несколько ином значении 27. Термин «родья» удобен прежде всего потому, что он указывает на связь с родом. Родья является частью материнскою рода. И, наконец, он созвучен со словом «семья», что тоже немаловажно.

На примере общества меланезийцев Добу наглядно видно, что семья и родья выступают в качестве соперниц. В идеале они взаимно исключают друг друга. Мужчина является, с одной стороны, братом, с другой — мужем Если он отдает свою долю, исключая необходимое для поддержания собственного существования, племянникам, то ничего не остается детям жены. Если его доля поступает детям жены, то ничего не остается племянникам. Когда семья и родья существуют бок о бок, все, что получает одна, теряет другая. Усиление семейных связей неизбежно означает ослабление родейных, усиление последних возможно только за счет ослабления первых. Поэтому родья и семья формировались в борьбе друг с другом.

Выше уже были рассмотрены факторы, способствовавшие формированию родьи. Нельзя не отметить, что в известном отношении они действовали и в противоположном направлении. В силу того что родья являлась частью рода, ей было труднее обособиться как определенной социальной единице, чем семье. Если семейно- брачные отношения с самого начала противостояли родовым, то родейным отделиться от родовых было крайне трудно.

Существовали внутренние факторы, и прямо способствовавшие оформлению парной семьи, и мешавшие становлению родьи. В отличие от семьи, которая всегда включала в свой состав помимо детей взрослого мужчину и взрослую женщину, состав родьи не был столь определенным. Соотношение числа братьев и сестер могло быть самым различным, и нельзя исключить возможность наличия одних только сестер без родных братьев или одних только братьев без родных сестер. Все это, несомненно, затрудняло образование и функционирование родей и делало границы между ними расплывчатыми. Существование родьи предполагало широкое распространение адоптации, т. е усыновления и удочерения. Такая практика была характерной для многих народов доклассового общества.

В пользу семьи говорило и то обстоятельство, что в отличие от родьи она была самостоятельной ячейкой детопроизводства. Если отношения внутри родьи обеспечивали лишь содержание и воспитание детей, то отношения внутри семьи — и их появление на свет.

Взятые в целом внутренние факторы на ранних стадиях развития не могли обеспечить решающего перевеса ни родье, ни семье. Они скорее способствовали оформлению первой, чем второй. Однако в процессе дальнейшего развития первобытного общества стали создаваться условия, более благоприятствовавшие оформлению парной семьи. Это было связано с дальнейшими сдвигами в производственных отношениях.

Появление избыточною продукта сделало необходимым возникновение новых стимулов производственной деятельности. Зарождение дарообмена и дележных отношений не могло обеспечить решения этой объективной задачи. Хотя раздел продукта происходил между взрослыми членами коллектива, т. е. лишь между работниками, первоначально вклад каждого из них в производство во внимание не принимался. Распределение по-прежнему оставалось уравнительным.

Объективная необходимость в появлении новых стимулов производства неизбежно породила тенденцию учета при распределении общественного продукта вклада человека в его создание. Иными словами, наряду с продолжавшим господствовать законом уравнительного распределения начал пробивать себе дорогу закон распределения по труду. Этот процесс происходил крайне медленно и постепенно. Вначале учитывался лишь вклад человека в создание продукта, затем степень его соответствия возможностям человека, а затем и размер вклада. Закон распределения по труду ни на одном этапе эволюции доклассового общества не был единственно действующим. На поздних ступенях наряду с ним, с одной стороны, продолжало сохраняться уравнительное Распределение, а с другой — уже получили развитие начальные формы эксплуатации.

Однако в целом роль звкона трудового распределения в доклассовом обществе постепенно возрастала. хТто- бы понять, какое влияние эта тенденция могла оказать на развитие брака и семьи, представим себе отношения распределения по труду в чистом виде, отвлекаясь от других социально-экономических форм. Такое абстрагирование является и необходимым, и допустимым.

Распределение по труду в идеальном виде есть распределение общественного продукта исключительно между работниками. Нетрудоспособные члены общества при этом непосредственно от общества ничего не получают. Распределение по труду по самой своей природе предполагает личную собственность работника на полученную им долю общественного продукта. В собственности работников находятся все средства потребления. Это с необходимостью предполагает существование двух уровней распределения. Нетрудоспособный член коллектива должен быть связан по крайней мере с одним из работников, который обязан уделять ему часть своей доли, безвозмездно отдавать ему часть своей собственности. Основную массу не способных к труду членов общества составляют дети. Как уже указывалось, естественными их ижди- вителями являются матери. Но общество не могло бы нормально существовать и развиваться, если бы содержание детей целиком лежало только на женской половине трудоспособных его членов. Объективной необходимостью в условиях бытия таких социально-экономических отношений является включение в состав иждивенческой группы по меньшей мере одного трудоспособного мужчины.

Из сказанного следует, что возникновение в доклассовом обществе трудового распределения способствовало еще более четкому выделению иждивенческих отношений. Оно делало настоятельно необходимым окончательное оформление сравнительно стабильных иждивенческих ячеек. К такой роли семья подходила больше, чем родья. Дело не только в том, что ее состав был более определенным, чем состав родьи, но и в том, что она противостояла роду, а тем самым и неразрывно связанному с ним уравнительному распределению.

Но и влияние зарождавшегося трудового распределения, способствовавшее становлению семьи, само по себе долго еще не могло дать ей возможность вытеснить ро- дью. Таким образом, в течение длительного периода действие одних только внутренних факторов не могло обеспечить перевеса ни той, ни другой из двух формировавшихся ячеек иждивения. В результате исход их соперничества во многом стал зависеть от внешних факторов, и прежде всего от того, каким был образ жизни тех или иных человеческих групп — оседлым или бродячим, и от перемен в нем.

Нам уже известно, что дуально-родовая организация возникла на грани раннего и позднего палеолита. Данные археологии дают основание полагать, что в позднем ашеле — раннем мустье на территории по крайней мере Закавказья и Восточной Европы намечается переход к оседлости28. В позднем мустье мы уже сталкиваемся с различными формами оседлости. Нередко она носит сезонный характер: более или менее значительную часть года люди живут на одном месте, а в остальное время бродят в поисках добычи29. Так, сезонно-оседлый образ жизни вели многие группы неандертальцев Западной Европы и Ближнего Востока30. Были и такие области, например Юго-Западная Франция, население которых вело годично-оседлый образ жизни81.

В течение почти всего верхнего палеолита в Европе, на Ближнем Востоке и в Сибири явно преобладал оседлый образ жизни. В Восточной Европе поселения охотников на мамонтов существовали по 7, 8, 9 и даже 20 лет32. Наряду с группами, круглый год жившими на одном месте, были и такие, оседлость которых носила сезонный характер33.

Сложнее обстоит с другими регионами, исключая, пожалуй, лишь Австралию. Материалы, которыми располагает современная наука, не позволяют ответить на вопрос об образе жизни их мустьерских и верхн&палеолитических обитателей. Однако имеются основания считать, что и там переход к эпохе, соответствующей верхнему палеолиту Европы, был связан с уменьшением подвижности по крайней мере части населения. Такие данные имеются, в частности, в отношении Африки южнее Сахары34. Вероятнее всего, в этих регионах существовали как оседлые, так и бродячие группы. Что же касается Австралии, которая была заселена тысячелетия спустя после перехода к позднему палеолиту, то на этом континенте, по-видимому, в течение длительного периода, а может быть и всей его истории, преобладал бродячий образ жизни.

В Европе смена позднего палеолита мезолитом сопровождалась увеличением иодвижиости населения, переходом части человеческих групп к бродяжничеству. С появлением в конце мезолита — начале неолита первоначально на Переднем Востоке, а затем и в других регионах земледелия постепенно все большая часть человечества переходит к прочной оседлости. Однако наряду с земледельческими народами всегда существовали и такие, которые жили охотой и собирательством. Образ их жизни был очень далек от оседлого. Как известно, аборигены Австралии и бушмены Африки еще в XIX и XX вв. постоянно бродили в поисках пищи. Формой их поселений были временные лагеря.

Таким образом, на протяжении всей истории доклассового общества оседлость и бродяжничество сосуществовали. От того, каким был образ жизни тех или иных человеческих групп на ранних этапах первобытного общества, во многом зависел исход соперничества между родьей и парной семьей, а тем самым и развитие последней. Многообразие эволюции первобытного общества можно свести к трем основным вариантам.

Первый и второй варианты развития связаны с бродячим существованием. До определенного момента они ничем друг от друга не отличались. При бродячем образе жизни коллективы, составлявшие дуально-родовую организацию, могли оказаться на значительном расстоянии друг от друга. Поэтому неизбежными были, с одной стороны, временное пространственное разъединение мужских и женских групп, принадлежавших к одному роду, с другой — столь же временное соединение мужских и женских групп, принадлежавших к разным родам. На первых порах это, вероятно, в значительной степени способствовало хозяйственному и бытовому обособлению мужских и женских групп одного рода, развитию их относительной самостоятельности. Не исключено, что именно к такому состоянию уходит своими корнями значительная часть легенд амазонского цикла. Возможно также, что катайауси и улатиле тробрианцев, а также сходные с ними обычаи горных папуасов и бушменов являются прямыми отзвуками именно этой эпохи.

Но самым важным последствием временного отрыва друг о г друга мужской и женской групп одного рода и временного соединения мужской и женской групп, принадлежавших к разным родам, было усиление экономической связи мужчины с женой и детьми жены и соответственно ослабление экономических связей с сестрой и детьми сестры. Вполне возможно, что именно отрыв друг от друга мужских и женских групп, принадлежавших к одному роду, а тем самым и братьев от сестер и их детей и привел к тому, что отношения между супругами, оставаясь по форме, а частично и по содержанию дарообме- ном, постепенно превратились в качественно иные, а именно в отношения кормления между мужем, с одной стороны, и детьми его жены — с другой.

Усиление семейных и ослабление родейных связей в свою очередь привело к тому, что мужская и женская группы, принадлежавшие к разным родам, стали все чаще находиться вместе и в конце концов образовали одну постоянную локализованную хозяйственную единицу — общину. Естественно, что в каждой дуально-родовой организации возникло по две общины. Если использовать те символы, которыми мы уже оперировали в предыдущей главе (два рода дуальной организации мы обозначали как Л и Б, а мужскую и женскую группы как ж и ж), то одну общину (1) можно представить как состоящую из групп Ам и Бж, а другую (2) — из групп Бм и Аж.

С возникновением общин именно они, а не роды стали основными производственными объединениями. Супруги теперь вошли в состав одного хозяйственного образования, что, несомненно, способствовало оформлению парной семьи. Члены же рода и родьи оказались в разных хозяйственных коллективах, что не могло не вести к дальнейшему ослаблению родовых и родейных связей. Но роды, а вместе с ними родовые и родейные отношения отнюдь не исчезли. Свое наиболее наглядное выражение родовое единство нашло в способе комплектования мужских групп общин.

Как уже указывалось, в дуально-родовой организации женщины от рождения до смерти оставались членами одной из двух основных групп, на которые делился первоначальный род, — женско-детской. Они лишь переходили по Достижении зрелости из ее детской подгруппы в женскую,

В силу этого и после образования общин они от рождения до смерти входили в состав одной из них. Что же касается мужчин, то первые годы жизни они проводили в женско- детской группе (в ее детской подгруппе), а затем по достижении определенного возраста переходили в мужскую группу того же самого рода, к которому принадлежала женско-детская группа.

Переходить в мужскую группу своего материнского рода они продолжали и после возникновения общин. Но теперь это означало не что иное, как переход из родной общины в другую. Ведь теперь мужская и женская группы, вместе составлявшие один материнский род, входили в состав разных общин. Переход мальчиков по достижении ими определенного возраста в мужскую группу не своей, а чужой общины был ярким проявлением силы родовых, а вместе с этим и родейных связей.

До образования общин первый и второй варианты развития не отличались друг от друга. Но дальше начинается их разделение. В тех группах, в которых по достижении этого этапа произошел переход к той или иной форме оседлости, процесс дальнейшего укрепления семейных связей и вытеснения родейных замедлился. Родейные связи длительное время продолжали бытовать рядом с семейными. Их существование проявлялось не просто в том, что мужчина продолжал отдавать часть продукта сестрам, участвуя тем самым в содержании племянников. Как уже подчеркивалось, переход мальчиков в мужскую группу иной общины был проявлением силы не только родовых, но и родейных связей. Покидая женско-детскую группу, мальчик тем самым оставлял не только родную общину, но и родную семью. Вступая в мужскую группу своего рода, но чужой общины, он переходил не к кому иному, как к братьям матери и оказывался на содержании по крайней мере одного из них.

Таким образом, входившая в состав общины иждивенческая ячейка, с которой был связан мужчина, не совпадала полностью с парной семьей. С одной стороны, она исключала сыновей мужчины, достигших определенного возраста, а с другой — включала его племянников, превысивших тот же самый возраст. Иными словами, семейные связи в ней переплетались с родейными. Семейными были связи мужчины с женой и дочерьми, родейными — связи между ним и племянниками. Если мужчина содержал членов не только своего рода (племянников), но и чужого (своих дочерей), то наследование первоначально шло исключительно лишь в рамках родьи и рода. Все его имущество переходило к племянникам, сыновья от него не получали ничего.

Такое положение сохранялось до тех пор, пока не началось накопление богатств в руках отдельных членов общества. Возникла тенденция к превращению иждивенческой группы в единицу хозяйствования и накопления. В результате теперь уже на новой основе усилилось соперничество семьи и родьи. Главным стало не то, кого мужчина должен содержать в первую очередь — детей сестер или своих собственных, а то, кому он должен передавать накопленные богатства — племянникам или сыновьям.

Семья была группой, более приспособленной к превращению в единицу обособленной собственности, ибо в отличие от родьи она не являлась частью рода. Семейные связи всегда были вперодовыми. И в тех условиях, когда супруги давно уже входили в состав одного производственного объединения, у семьи были все шансы победить. Семейные связи, как правило, в конце концов брали верх над родейными. Имущество начинало переходить не к племянникам, а к сыновьям мужчины. Наследование внутри родьи сменялось наследованием внутри семьи. На данном этапе развития это, как правило, и предполагало и требовало смены материнского рода отцовским. Образование отцовского рода было и результатом и показателем победы семьи над родьей. Именно этот вариант развития нашел свое глубокое отражение в работах Л. Моргана и Ф. Энгельса.

Нередко смена филиаций происходила в форме появления наряду с продолжавшим существовать материнским родом отцовского, приобретавшего все большее значение и оттеснявшего на задний план первоначальный, материнский. В таком случае в обществе наблюдалось одновременное существование двух филиаций: материнской и отцовской, или, иначе говоря, наличие двойной филиации35.

Борьба семейных связей с родейными была длительным и сложным процессом. Известно немало обществ, в которых продолжал господствовать родейный принцип наследования и существовал только материнский род, несмотря на наличие в них сравнительно далеко зашед» шего имущественного расслоения. В качестве примера можно привести уже знакомое нам тробрианское.

На островах Тробриан существовала парная семья, которая была не только иждивенческой, но в определенной степени и хозяйственной единицей. Супруги совместно жили, совместно трудились на семейных огородах. Но значительную часть урожая с этих полей мужчина должен был отдавать мужу своей сестры. Становясь взрослыми, племянники переходили в деревню брата матери, где обзаводились семьей. После смерти дяди они наследовали все его основное имущество, прежде всего землю. У тробрианцев наблюдалось стремление богатых и влиятельных людей, в первую очередь вождей, обеспечить переход хотя бы части имущества не к племянникам, а к сыновьям. С этой целью изобретались всевозможные уловки86.

Другим примером могут служить тлинкиты (северозападное побережье Северной Америки). У них мальчики еще в детстве переселялись к брату матери, который становился их единственным опекуном и воспитателем. Став взрослыми, они наследовали имущество дяди, и прежде всего его земельные угодья. И у тлинкитов наблюдались попытки обойти старый принцип наследования и передать часть имущества сыну37. Примеров такого рода можно было бы привести много.

Прежде чем переходить к следующему варианту развития, остановимся на вопросе о локальности брака. С образованием общины супруги стали входить в состав одного локализованного хозяйственного объединения. И в этом смысле их брак был унилокальным (от лат. уни — «один», «единый» и лок — «место»),хотя он мог оставаться дислокальным в том смысле, что супруги жили не в одном строении, а в разных: муж — в мужском доме, жена— в семейной хижине. Будучи унилокальным, брак на первых порах не был ни матрилокальным, ни патрило- кальным. Брак именуют матрилокальным, или уксорило- кальным (от лат. уксор — «жена»), в том случае, когда мужчина после заключения брака переходит из родного хозяйственного объединения в то, к которому принадлежит жена. Патрилокальным, или виролокальным (от лат. вир — «муж»), именуют брак тогда, когда имеет место обратное явление: жена переходит в хозяйственное объединение мужа. В рассматриваемых условиях мужчина и женщина еще до вступления в брак принадлежали к одной общине. Женщина принадлежала к ней от рождения, мужчина входил в ее состав еще до брака.

В дальнейшем, когда первоначальная дуально-родовая организация сменилась дуально-фратриальной, мужчины стали вступать в брак с женщинами, принадлежащими к разным родам. Брак частично стал патрилокальным, что привело к определенным изменениям. Женская группа как единое целое постепенно исчезла. Она стала состоять из женщин, каждая из которых была связана прежде всего с мужем и только через него с остальными членами общины. Единым целым осталась лишь мужская группа, которая и стала единственным ядром производственного объединения. Именно она и выступала как зримая представительница материнского рода. Такое положение создало определенные условия для общественного преобладания мужчин, которое, таким образом, возможно и при наличии материнского рода. Примером могут послужить многие племена Меланезии и северо-западного побережья Северной Америки38.

Второй вариант развития был характерен для тех этнических групп, у которых и после образования двух общин продолжал сохраняться бродячий образ жизни. Это способствовало дальнейшему укреплению экономических связей между мужчиной и его семьей и соответственно все большему ослаблению его связей с сестрами и детьми сестер. Результатом было возникновение тенденции к замене перехода мальчика в группу братьев матери, т. е. в мужскую группу его материнского рода, переходом в группу отца, т. е. в мужскую группу своей родной общины. Эта тенденция пробивала себе дорогу постепенно. Если раньше мальчики из женско-детской группы переходили непосредственно в мужскую группу дядей, то теперь они начали переходить первоначально в мужскую группу отцов и лишь затем из нее в мужскую группу своего материнского рода. Дальнейшее развитие состояло в постепенном увеличении времени пребывания в мужской группе своей общипы и завершилось оно тогда, когда этот период стал охватывать всю жизнь мужчины.

Есть факты, говорящие, что события развивались именно таким образом. Как уже указывалось, переход из женско-детской группы в мужскую был ознаменован мужскими инициациями. У большинства этнических групп они обычно совершались раз в жизни человека и охватывали сравнительно непродолжительный период. Исключение составляют аборигены Австралии, развитие которых представляет собой наиболее типичный пример второго варианта. У них мужские инициации затягивались на долгие годы, включая в себя несколько относительно самостоятельных ступеней посвящения39. Это затягивание инициаций было средством отсрочить переход мальчиков в мужскую группу дядей. В конечном счете оно подготовило оставление мальчиков в родной локальной группе.

Замена перехода мальчиков в группу дядей переходом в группу отцов привела к существенным изменениям в структуре дуально-родовой организации40. Раньше мужская группа каждой общины состояла из членов лишь одного материнского рода. Мужская группа общины 1 состояла только из членов рода Л, а мужская группа общины 2 состояла только из членов рода Б. Теперь же они начали состоять из членов двух материнских родов, причем границами, отделяющими членов одного рода от другого, стали границы между смежными поколениями. Мужчины, принадлежащие к смежным поколениям (отцы и сыновья), принадлежали к разным материнским родам, люди, отделенные друг от друга одним поколением (деды и внуки), принадлежали к одному и тому же роду. Конечно, такое положение окончательно определилось, когда мужчины из поколения в поколение стали оставаться в мужской группе своей общины, но вряд ли здесь имеет смысл в деталях рассматривать переходный период.

Ясно, что это деление в равной степени затронуло женщин, родившихся в данной общине. Те из них, что принадлежали к смежным поколениям, тоже неизбежно стали относиться к разным материнским родам.

В результате всего этого люди, родившиеся, например, в общине 1, разделились на две чередующиеся группы поколений, отличающиеся друг от друга родовой принадлежностью: члены одной из них принадлежали к роду А, члены другой — к роду Б. Соответственно люди, родившиеся в общине 2, тоже разделились на две совер- шенио аналогичные группы, члены одной из которых относились к роду Б, а члены другой — к роду А. Перед нами, таким образом, всего четыре группы, отличающиеся друг от друга либо принадлежностью к общине (1 или 2), либо к роду (А или Б). Обозначим их, комбинируя символы общины (1 и 2) и рода (А и Б). Тогда они выступят у нас как группы 1 А, 1 Б, 2А и 2Б. Эти группы представляют собой не что иное, как знаменитые брачные классы австралийцев, о происхождении и сущности которых велось и ведется столько споров. Чтобы понять, почему они получили наименование брачных классов, продолжим наш анализ.

Груг пы 1А и 2А, вместе взятые, представляют собой не что иное, как материнский род А, а группы 15 и 2Б —■ материнский род Б. Группы \А и 1Б, вместе взятые, дают нам совокупность людей, родившихся в общине 1, а группы 2Л и 2Б — совокупность людей, родившихся в общине 2. Что же представляют собой эти совокупности? Проще всего сказать, что это суть не что иное, как общины 1 и 2. Но не следует торопиться с ответом.

Совокупность людей, родившихся в общине 1, состоит из групп 1А и 1Б. Совершенно ясно, что половые отношения внутри этих групп исключены, ибо члены каждой из них принадлежат к одному материнскому роду. Существование материнского рода само по себе не исключает возможности связей между лицами, принадлежащими к разным группам. Но в данном случае такие отношения были воспрещены. Об этом свидетельствует факт строгого различения смежных поколений, лежащий в основе всей системы брачных классов. И это было неизбежным.

Переход мальчиков в мужскую группу своей общины имел своим следствием превращение брака в патрило- кальный. Их женами не могли стать женщины своей общины, ибо они принадлежали к одному с ними материнскому роду. Жены их могли прийти только из другой общины. В свою очередь сестры этих мальчиков должны были уйти в качестве жен в другую общину. С окончательным оформлением этой системы браки стали заключаться только в пределах одного поколения, лишь между членами строго определенных брачных классов. В брак вступали люди, принадлежавшие к таким брачным классам, которые относились одновременно и к разным общк- нам, й к разным родам. Иными словами, браки были возможны только между членами групп \А и 2Б и членами групп 15 и 2А. В одном поколении вступали в браки члены групп 1А и 2Б, в другом — их дети, которые принадлежали к группам 15 и 2 А, в следующем — потомство предыдущих, принадлежавшее снова к группам 1А и 2Б, и т. д. В случае с системой четырех брачных классов австралийцев мы сталкиваемся с прекрасным примером группового дуального брака, выступающего в роли регулятора половых отношений индивидов, а тем самым и парного брака.

Теперь можно вернуться и к вопросу о том, что собой представляли совокупности людей, родившихся в одной общине. В качестве примера можно взять состоящую из брачных классов 1А и 1Б совокупность людей, родившихся в общине 1. Во-первых, эта совокупность, как видно из сказанного выше, является экзогамной Люди, к ней принадлежащие, не имеют права вступать друг с другом в половые отношения. Во-вторых, принадлежность к этой совокупности людей определяется по отцу. Человек от рождения принадлежит к той же самой совокупности, что и его отец. Таким образом, практически перед нами не что иное, как отцовский род.

В отличие от материнского, продолжавшего сохраняться лишь по традиции, этот род имел определенные экономические функции. В силу патрилокальности брака он никогда не совпадал с хозяйственным коллективом, с общиной. Но его мужская группа была ядром, костяком общины, локальной группы. Мужчины как определенное целое противостояли как сестрам, которые, выходя замуж, покидали родную общину, так и приходившим извне, причем поодиночке, женам. Отсутствие в общине единой женской группы стало особенно заметным, когда мужчины начали вступать в брак с женщинами не из одной определенной общины, а из разных. Все это обеспечивало определенное главенство мужчины, которое заметно у всех австралийских племен.

Таким образом, во втором варианте развития мы сталкиваемся с ранним возникновением отцовского рода, совершенно не связанным с накоплением богатств и переходом их в руки отдельных семей. Получивший в большинстве случаев определенное оформление в общественном сознании ранний отцовский род мог длительное время сосуществовать с первоначальным материнским. Характерным для большинства австралийских племен было существование двойной филиации. При этом материнская и отцовская филиации у австралийцев не просто сосуществовали, а как бы накладывались друг на друга. Результатом такого сдваивания и является система четырех брачных классов41. Ведь брачные классы (1 А, 1 Б, 2А, 2Б) представляют собой такие группы, члены которых принадлежат одновременно к одному и тому же материнскому и к одному и тому же отцовскому родам, т. е, связаны одновременно и отцовской и материнской филиацией. Люди, связанные только отцовской или только материнской филиацией, принадлежат к разным брачным классам.

У австралийцев бродячий образ жизни сохранялся вплоть до наших дней. Но и переход к оседлости не мог привести к сколько-нибудь существенным изменениям семейных отношений. Это наглядно видно на примере их ближайших соседей — папуасов Новой Гвинеи. Есть все основания полагать, что эволюция социальной структуры первоначально шла по тому же пути, что и у австралийцев. Хотя в отличие от австралийцев — бродячих охотников и собирателей — папуасы были земледельцами, типичная их община по существу представляет собой увеличенную в несколько раз локальную группу аборигенов Австралии.

Мужчины, входившие в ее состав, принадлежали к одному отцовскому роду и как единое целое противостояли как сестрам, которые с выходом замуж покидали общину, так и женам, приходившим в нее из других таких же общин. Это единство мужской группы и ее обособленность от других членов общины наглядно проявлялись в существовании одного мужского дома или нескольких таких домов. Дело в том, что в силу сравнительно больших размеров (иногда несколько сот человек) папуасская община делилась на части (субобщины), которые в свою очередь могли состоять из еще меньших (субсубобщин). И нередко каждая часть общины имела свой мужской дом 42.

Мы не будем дальше рассматривать этот вариант развития. Отметим лишь, что наличие отцовского рода в значительной степени способствовало процессу становления имущественного неравенства и частной собственности.

В отличие от первого и второго вариантов развита? третий характерен для коллективов, живших оседло. Совместное поселение двух частей дуально-родовой организации вело в конечном счете к возникновению между ними и иных социальных связей кроме брачных. В результате они вместе стали составлять социальное образование особого типа, которое тоже в определенном смысле можно назвать общиной. Но эта община качественно отличалась от рассмотренных ранее. Если последние состояли из людей, принадлежавших к разным взаимобра- чующимся родам, то данная состояла из взаимобрачую- щихся родов как определенных социальных единиц. Если последние не могли существовать иначе как вне связи с другими такими же социальными образованиями, то данная община во всех отношениях была совершенно самостоятельным социальным организмом. По своему существу она являлась не чем иным, как племенем. Этнографии известны племена, все члены которых жили в одном селении, составляли одну общину. С ростом населения от старой общины могла отпочковаться новая — дочерняя. Но деление общины не обязательно означало появление нового племени. Племя могло состоять не из одной, а из нескольких общин, каждая из которых включала в свой состав части первоначальных двух родов.

При оседлом существовании мужчины и женщины, принадлежащие к одному роду, продолжали жить вместе, в непосредственном соседстве, что обеспечивало беспрепятственное осуществление экономических связей между ними. В этих условиях на первых порах не было особой необходимости в развитии семейных связей. В результате парная семья и начала возникать позднее, чем при бродячем образе жизни, и процесс ее формирования шел значительно медленнее. На первый план вышла родья. Возникнув как иждивенческая ячейка, она в дальнейшем приобрела целый ряд других экономических функций и в конце концов превратилась в настоящее домохозяйство, которое, разумеется, было теснейшим образом связано с другими домохозяйствами рода.

Укрепление родьи с неизбежностью должно было породить тенденцию, с одной стороны, к преодолению обособленности между мужскими и женскими ее членами, с другой — к известному обособлению членов разных ро- дей Друг от друга. Если раньше все мужчины рода жили совместно, то теперь родовые мужские дома нередко сменяются родейными. И каждый из таких родейных мужских домов мог находиться в непосредственной близости к строению или группе строений, в которых жили женщины данной родьи. Не исключена и возможность поселения всех членов родьи в одном жилище, состоящем из мужской и женской частей. В дальнейшем под влиянием целого ряда факторов, важнейшим из которых было возрастание роли трудового распределения, началось усиление семейных связей. Но если непосредственной соперницей родьи была парная семья, то в качестве претендента на ту роль, которую играла родья, выступило более крупное социальное образование.

Являвшаяся ядром родьи, ее женско-детская часть представляла собой не простую сумму индивидов, а единое целое. Это ядро вместе с братьями женщин составляло родью. Но каждая взрослая женщина, а тем самым и ее дети были связаны по крайней мере с одним взрослым мужчиной, принадлежащим к иной родье и иному роду. И женско-детская группа родьи вместе с мужьями женщин тоже представляла собой особое социальное образование, но качественно отличное по своему составу от родьи. Это образование в этнографической литературе принято именовать большой материнской семьей. Последняя, отличаясь от родьи, в то же время имела своим ядром ту же самую группу, именно группу сестер с их детьми. И она, так же как и родья, была способна выполнять функцию домохозяйства.

До тех пор пока мужчины были прочнее связаны с сестрами, а не с женами, пока они отдавали большую часть своей доли на содержание племянников, домохозяйством оставалась родья. Когда семейные связи взяли верх над родейными, роль домохозяйства перешла к большой материнской семье, а родья отошла на задний план. В теоретическом плане этот вопрос решается довольно просто. Но в жизни все гораздо сложнее. Часто очень трудно установить, какая именно из этих двух существовавших в том или ином обществе групп играла ведущую роль, являлась домохозяйством.

И дело не только в том, что этнографы нередко именуют большой материнской, или матриархальной, семьей не одно лишь данное образование, но и родью. Родейные и семейные связи не только довольно часто выступают в описаниях этнографов как одинаково важные, но иногда являются таковыми и в действительности. Так, например, на островах Трук (Каролинские острова, Микронезия) взрослый мужчина работал как на полях сестер, так и на полях жены и ее родственников, обеспечивал пищей как племянников, так и своих* детей, и трудно определить, с какой из этих двух групп его экономические связи были более тесными43.

В качестве критерия можно было бы выдвинуть локальность брака. Если брак дислокален, то домохозяйством является родья, если матрилокален — то матриархальная семья. Но этот критерий недостаточно определенен. При данном варианте развития брак обычно заключается между людьми, принадлежащими к одной общине, и в этом смысле является унилокальным. О дислокаль- ности брака можно говорить лишь в смысле принадлежности к разным локализованным домохозяйствам. Но принадлежность к одному домохозяйству не предполагает с необходимостью проживание под одной крышей. Члены родьи могли жить в разных строениях, причем не обязательно расположенных рядом. А так как супруги входили в состав одной общины, то и победа семейных связей над родейными не требовала с абсолютной необходимостью поселения мужей под одной крышей с женами, особенно в том случае, когда мужчины обитали в мужском доме.

Но если победа семьи над родьей могла сразу и не привести к переселению мужчин в жилище жен, то совместное поселение супругов, несомненно, можно рассматривать как наглядное доказательство этой победы. Однако совершенно точно установить, стал ли брак уже матри- локальным, тоже очень не просто. В частности, об этом нельзя судить по тому, где ночевали мужчины. Этнографии известны общества, где мужчины спят в жилище жен, но тем не менее не живут с ними вместе и где брак в этом смысле остается дислокальным. А с другой стороны, и при браке, который единодушно характеризуется этнографами как матрилокальный, муж в силу разделения труда между полами нередко весь день проводит отдельно от жены, причем чаще всего со своими братьями и другими родственниками — мужчинами. Наконец, возможны различного рода сочетания дислокальности с матрилокаль- ностыо.

Насколько сложен вопрос о локальности брака, можно видеть на примере общества микронезийцев островов Хрук. Брак на этих островах, по мнению этнографов, является матрилокальным. Вместе с тем ученые отмечают, что мужчины значительную часть времени проводят с сородичами, нередко едят с ними и спят в мужском доме своей родьи. И самое главное, мужчина, являющийся главой родьи, и после вступления в брак продолжает распоряжаться родейной землей и руководить хозяйственной деятельностью ее членов 44.

Примеры длительного существования родьи дает нам не только Микронезия, но и Северная Америка, в частности общество ирокезов XVII—XVIII вв.45 К этому времени ирокезы далеко уже ушли от первоначальной дуально-родовой организации, о чем свидетельствует, в частности, их система родства, которую уже нельзя отнести к числу подлинно дуальных. Но дуально-фратриальное деление у них еще продолжало сохраняться. О давности существования у ирокезов парного брака говорит появление в их системе родства специальных терминов для обозначения мужа и жены, которые в противоречии с общим характером родственной терминологии были индивидуальными, а не групповыми.

Каждое из ирокезских племен, делившееся на две фратрии, занимало, как правило, несколько деревень. Деревенская община включала в свой состав части нескольких родов, а каждая из них состояла из домохо- зяйств. И в прошлом этими домохозяйствами были не семьи и не совокупности семей. Как подчеркивают исследователи, они состояли из старых и молодых женщин, их детей, а также из братьев этих женщин. Иначе говоря, каждое домохозяйство представляло собой родью. У ирокезов довольно отчетливо прослеживается деление членов рода на мужскую и женскую группы. Мужчины и женщины как в рамках представленной в деревне части рода, так и внутри родьи держались в значительной степени обособленно друг от друга. В частности, они раздельно питались. Однако это обстоятельство не мешало родье быть единицей не только иждивения и хозяйствования, но и наследования. Имущество мужчины, а также и его ранг наследовали братья и племянники, но ни в коем случае не сыновья.

Соответственно все исследователи единодушно писали о слабости семейных связей у ирокезов, об отсутствии у них настоящей семейной жизни. Французский миссионер Ж.-Ф. Лафито указывал, что у ирокезов нет семейных жилищ, что у них муж и жена продолжают жить там, где они жили до вступления в брак. В отличие от некоторых упоминавшихся в прошлой главе народов, у которых муж и жена могли встречаться лишь в лесу, у ирокезов супруги могли на ночь приходить друг к другу. В этой связи можно отметить, что у многих народов с вполне оформившимся индивидуальным браком этнографами был зафиксирован обычай, в силу которого супруги в течение определенного, иногда весьма длительного, периода должны были жить раздельно. Муж в течение всего этого срока мог лишь навещать жену по ночам, причем чаще всего втайне от ее родственников46. В этом обычае нельзя не видеть пережитка дислокального брака, подобного тому, что существовал у ирокезов в XVII в. Но как бы ни были слабы семейные связи у ирокезов, они у них тем не менее существовали. Вступление в брак накладывало на супругов определенные обязанности и давало им определенные права. Жена должна была готовить для мужа пищу. Муж обязан был делиться с женой охотничьей добычей, а в первый год брака даже отдавать супруге всю ее полностью. Делом чести мужа было, чтобы жена и дети хорошо питались и одевались. Иными словами, важнейшая обязанность мужа состояла в содержании детей жены 47.

В целом у ирокезов в XVII—XVIII вв. наблюдалось постепенное усиление семейных связей. Если ранние наблюдатели говорят о дислокальном браке, то более поздние сообщают уже о матрилокальном. Если раньше у ирокезов домохозяйством была родья, то в дальнейшем им становится большая материнская семья. Это повлекло за собой определенное изменение положения мужчин. С родьей они были связаны как с единым целостным образованием. Они являлись ее полноправными членами. В большой материнской семье пришедший извне мужчина был непосредственно связан лишь с женой и только через нее с другими членами этой группы. Если в родье не только женщины, но и мужчины представляли собой единую группу, то в большой материнской семье такую группу образовывали лишь женщины. Все они были не только членами одного рода, но и близкими родственницами. Иное дело мужчины. Одни из них от рождения принадлежали к данной группе, другие приходили в нее извне в качестве супругов женщин группы, причем совершенно не обязательно из одного и того же домохозяйства. Мужья могли отличаться и по родовой принадлежности, что, несомненно, отдаляло их друг от друга. Все это нередко обеспечивало женщинам известное преобладание в общественной жизни, которое давно уже принято именовать матриархатом48.

Накопление богатств в руках отдельных лиц и становление частной собственности требовало дальнейшего укрепления семейных отношений и в конечном счете превращения парной семьи в моногамную. Но сразу же превратиться в самостоятельную хозяйственную единицу элементарная семья не могла. Первоначальной ячейкой частной собственности могло сгать лишь более или менее крупное образование. И в первом, и во втором вариантах развития такой ячейкой являлась, как правило, так называемая патриархальная семья.

Она обычно состояла из мужчины, его жены (жен), его сыновей, жен и детей сыновей, а также незамужних дочерей. Патриархальная семья могла включать в свой состав и большее число поколений. В нее могли входить также зависимые лица, в том числе рабы. В обществах, в которых такое образование существовало, оно было основной хозяйственной единицей. Появление патриархальных семей было следствием начавшегося процесса становления частной собственности и разрушения старых, коллективистических отношений. Но возникли эти семьи вовсе не в результате разделения отцовского рода, как об этом нередко пишут. Они синтезировались из парных семей, делавших первые шаги по пути превращения в моногамные. У разных народов процесс этот происходил в разное время.

На первый взгляд может показаться, что третий вариант развития создает более благоприятные условия для становления частной собственности. При таком варианте эволюции отпадает необходимость объединения парных семей в более крупное семейное образование. Последнее уже существует — им является большая материнская семья Но в действительности материнская семья по самой своей природе не пригодна к выполнению функции первоначальной ячейки частной собственности. В отличие от патриархальной семьи она была крайне рыхлым объединением и иным быть не могла. Слабое ее место состояло в непрочности связей между женщинами и их детьми, с одной стороны, и их мужьями — с другой. И этот ее порок не мог быть преодолен.

Бесспорно, что именно усиление семейных связей вызвало к жизни большую материнскую семью и превратило ее в домохозяйство. Однако дальнейшее их упрочение могло привести только к ее распаду. Укрепление связей между мужем, с одной стороны, женой и детьми — с другой, в обстановке развития обособленной собственности неизбежно должно было повлечь за собой ослабление связей между женщинами, составлявшими ядро большой материнской семьи, отчуждение их друг от друга. Упрочение семейных связей в условиях накопления богатств и становления частной собственности было невозможно без перехода от наследования имущества внутри рода к его наследованию внутри семьи. Но превращение сына в наследника отца означало игнорирование материнской филиации, что опять-таки не могло не способствовать распаду большой материнской семьи.

В конечном счете одна из перспектив, которая открывалась перед обществами с большой материнской семьей, заключалась в распаде последней на парные семьи, переходе ведущей роли от женщины к мужчине, а затем в синтезировании из этих единиц патриархальных семей. Однако был и другой путь, который мог гораздо быстрее привести к появлению сравнительно прочного образования, способного функционировать в качестве первоначальной ячейки частной собственности. Он состоял в ослаблении или даже исчезновении семейных связей и восстановлении родьи в роли домохозяйства. Эта поздняя родья в отличие от ранней была не просто домохозяйством, но и ячейкой становления частной собственности. По своей функции она была прямым аналогом патриархальной семьи Наряду с появлением поздней родьи в результате разрушения материнской семьи не исключена возможность возникновения ее прямо, непосредственно из ранней родьи.

Позднюю родью как хозяйственную единицу мы находим, например, в раннеклассовом обществе ашанти Западной Африки, минагкабау Суматры (Индонезия), кха- Си Ассама (Индия) в XIX в., а кое-где даже и в первой половине XX в.49. У наси уезда Нинлан провинции Юньнань (Китай), несмотря на наличие в их обществе достаточно четко выраженных отношений эксплуатации, существовали экзогамные материнские роды — идуму. Основной хозяйственной единицей были у них подразделения идуму, носившие название «иду». Иду представляла собой большую родью, состоявшую из представителей 3—4 поколений. Она могла включать в свой состав более двух десятков людей. В собственности иду находились земли, скот, инвентарь, жилища. По отношению к другим иду данная родья могла выступать и выступала как частный собственник, но производство и потребление внутри носило совместный характер. Мужчины от рождения до смерти оставались членами своей родной иду и отдавали ей весь или почти весь свой труд. Как сообщают исследователи, связи между супругами сводились лишь к тому, что муж ночевал в жилище жены, принадлежавшей к другой иду и идуму. О каких-либо экономических связях между ними они ничего не говорят, хотя таковые, вероятно, в какой-то форме и существовали Но эти связи, по-видимому, были столь слабы, что остались незамеченными 50.

Но пожалуй, самый интересный пример очень позднего существования родьи дают наяры Малабарского побережья (Южная Индия)51. Наяры —народ далеко не первобытный. В королевствах Малабарского побережья (Кочин, Каликут, Валлуванад и др.), покоренных англичанами в конце XVIII в., наяры существовали как одна из привилегированных каст.

Наяры делились на экзогамные группы, принадлежность к которым определялась по матери. Но то не были роды в точном смысле слова. Отличало их от родов наличие генеалогии. Каждый член такой группы в принципе мог проследить линию, связывающую его с прародительницей группы, а тем самым и линии, связывающие его с любым другим ее членом. В английской и американской этнографической литературе такие группы принято называть «линиджами» (lineage). Группы, принадлежность к которым определяется по матери, именуются «матрили- ниджами»; группы, принадлежность к которым определяется по отцу, — «патрилиниджами».

В русской этнографической литературе специального термина для обозначения этих групп не существует, в результате чего их нередко называют родами, что создает известную путаницу. Пока такая группа является унила- теральной, т. е. пока принадлежность к ней определяется либо только по матери, либо только по отцу, линия, связывающая каждого члена группы с общим предком, представляет собой цепь филиаций. Исходя из этого, мы будем называть такую группу филией. В зависимости от характера филиации мы будем говорить о матрифилии или пат- рифилии.

Элементарной матрифилией являлась каждая родья. Матрифилией была и группа родей, возникших в результате деления первоначальной. Матрифилия возникла как часть материнского рода. Материнский род на поздних этапах развития обычно представлял собой совокупность матрифилий или даже целую их иерархию.

У наяров материнского рода уже не было. У них сохранились лишь матрифилии. И каждая большая матрифилия была не частью рода, как у многих других народов, в частности у микронезийцев, а вполне самостоятельной единицей. Большая матрифилия у наяров в свою очередь делилась на 4—8 меньших, которые и являлись хозяйственными ячейками общества. Каждая такая группа состояла из братьев, сестер и детей сестер, т. е. была родьей. Члены родьи совместно владели землей, инвентарем, жилищем и совместно производили. Во главе наярской родьи, которая, как и большая наярская матрифилия, именовалась таравадом, стоял старший мужчина.

Но самый большой интерес представляют брачные отношения, существовавшие у наяров еще в XVIII и начале XIX в. Недаром споры об их природе не утихают в этнографической литературе до наших дней. Прежде всего следует упомянуть, что любая наярская матрифилия имела наследственные связи с двумя-тремя соседними матри- филиями. Каждые несколько лет всякая матрифилия устраивала великую церемонию, во время которой все девушки, не достигшие зрелости, в возрасте от 7 до 12 лет в один и тот же день ритуально выдавались замуж за мужчин из матрифилии, наследственно связанной с данной. Центральным моментом церемонии было повязывание мужчиной золотого украшения вокруг шеи своей ритуальной невесты. После этого пара оставлялась наедине трое суток. Если девушка была близка к зрелости, то могли иметь место половые отношения. В XIV—XVII вв. это рассматривалось как существенный момент ритуала," к XIX в. потеряло свое значение. На четвертый день ритуальный муж покидал дом и больше не имел никаких обязанностей по отношению к своей ритуальной жене. Она же и ее дети независимо от того, кто был их реальным отцом, имели по отношению к нему единственную обязанность — соблюдать обряд очищения после его смерти.

После завершения церемонии девушка считалась взрослой женщиной. Достигнув зрелости, она могла вступать в связи с мужчинами, принадлежащими к другим матрифилиям. Эти отношения носили своеобразный характер. Прежде всего у женщины было несколько более или менее постоянных партнеров, которые могли проводить у нее ночь. Среди них мог находиться и ее ритуальный муж, но он не имел никаких преимуществ перед остальными. Каждый такой партнер мог прийти в жилище родьи женщины только поздно вечером, после ужина, и должен был покинуть его рано утром, еще до завтрака. Тот, кто ночевал у женщины, оставлял оружие у дверей ее комнаты, что служило предупреждением для тех ее партнеров, которые могли прийти позднее.

Такого рода отношения зависели только от доброй воли людей, вступавших в них, и могли быть прекращены в любое время без каких-либо формальностей. Установление их тоже требовало лишь обоюдного согласия сторон. Поэтому партнеры женщины могли меняться: одни исчезали, другие появлялись. Кроме этого круга более или менее постоянных партнеров женщина была вольна вступать и в эпизодические связи с мужчинами. Если женщина имела несколько более или менее постоянных партнеров, то мужчина соответственно имел несколько более или менее постоянных партнерш.

Связи между постоянными партнерами не сводились лишь к половым. Чтобы оставаться постоянным партнером женщины, мужчина должен был нести по отношению к ней определенные, установленные обычаем обязанности. При завязывании отношений существовало обыкновение дарить женщине кусок ткани такого размера, чтобы хватило на рубашку. Позднее он должен был делать ей небольшие подарки во время каждого из трех главных ежегодных праздников. Если партнер не делал подарков, то это было признаком прекращения отношений. И наконец, когда женщина рожала, то один или несколько ее партнеров должны были признать свое отцовство путем оплаты услуг повивальной бабки.

Этим связи между партнерами исчерпывались. Мужчина не нес по отношению к детям жены никаких обязанностей и не имел на них никаких прав. Он не жил с ними, не кормил их, не воспитывал их, не передавал и не имел права передавать им имущество. Весь свой труд он полностью отдавал родье. Кормил и воспитывал он только детей сестер. Таким образом, у наяров в отличие от многих народов семейные отношения были не просто слабее родейных, у них вообще не было семейных связей, не было семьи, даже парной. Что же касается индивидуального брака, то у них он был. Отношения постоянных партнеров не сводились лишь к половым, между ними существовали определенные, признанные обществом права и обязанности. Это делало их отношения браком, а их самих — супругами.

Пример наяров, наглядно доказывая возможность существования индивидуального брака без семьи, свидетельствует в пользу выдвинутого выше положения о том, что парный брак возник раньше парной семьи и существовал некоторое время без нее. Данные о наярах находятся в полном соответствии с положением о том, что возникновение парного брака было связано с появлением обмена дарами. Но было бы ошибкой рассматривать наяр- ский брак как законсервировавшуюся и сохранившуюся до наших дней самую раннюю стадию индивидуального брака. Приведенные выше данные не оставляют сомнения в том, что он представляет собой вторичное явление, что ему предшествовал настоящий парный брак и, по всей вероятности, если и не сложившаяся, то во всяком случае уже формировавшаяся парная семья. Об этом говорят и церемония ритуального брака, и все прочие связанные с ней обряды.

У наяров в процессе становления классового общества родья, а не какая-либо другая социальная форма стала ячейкой частной собственности. Утверждение последней требовало укрепления родьи, ее дальнейшей экономической консолидации, что предполагало ликвидацию экономических отношений ее членов с посторонними лицами. Результатом было, во-первых, исчезновение семейных отношений, во-вторых, значительное ослабление брачных. Необходимость предотвращения укрепления брачных отношений и возрождения семейных вызвала к жизни обязательное многомужество и столь же обязательное многоженство. Как отмечают исследователи, когда мужчина у наяров начинает проявлять нежность к жене и детям, то все окружающие ожидают, что его родственники наймут колдуна с целью сжить его со света, особенно если он является главой родьи. Причина заключается в боязни того, что он будет тайком передавать жене и детям деньги и вещи, которые по праву принадлежат только родье и ее членам, и никому больше52.

С утверждением родьи в качестве ячейки частной собственности связано сохранение материнской филиации не только в эпоху перехода от доклассового общества к классовому, но и в раннеклассовом обществе. Если во втором варианте эволюции мы наблюдали раннее возникновение отцовского рода, не связанное с накоплением богатств, то в третьем мы сталкиваемся с сохранением материнского рода в условиях существования эксплуатации человека человеком. При последнем варианте развития материнская филиация обычно не сменяется отцовской.

Но это вовсе не означает, что родство по отцу в данных обществах никогда не приобретает ведущего значения. Дело в том, что нельзя отождествлять филиацию с линией родства, линией происхождения. Филиация есть способ определения принадлежности человека к экзогамной группе — роду, фратрии. В обществе, где нет таких групп, нет и не может быть никакой филиации — ни материнской, ни отцовской. Так, например, не существует никакой филиации ни в современном капиталистическом, ни в социалистическом обществе. Однако и в том и в другом существует линейно-степенное родство, а тем самым и линии происхождения, связывающие человека как с отцом, так и с матерью, как с родственниками отца, так и с родственниками матери. И эти линии имеют далеко не одинаковое общественное значение. Так, например, человек обычно получает фамилию отца, а не матери. А в обществе феодальном именно по отцовской линии обычно передавался титул и земельные владения. Это явление тоже нередко именуется патри- линейностью, но такого рода патрилинейность качественно отличается от отцовской филиации.

В отличие от филиации, которая всегда является односторонней (упилатеральной, унилинейной), линейно-степенное родство всегда носит двусторонний (билатеральный, билинейный) характер — оно связывает человека и с отцом и с матерью. Как уже указывалось, линейно-степенное родство начало возникать с появлением и развитием парной семьи, хотя оно не сразу получило отражение в родственной терминологии. На позднем этапе развития первобытного общества наблюдалось сосуществование филиации и линий происхождения, что, в частности, нашло выражение в появлении филий. Поэтому существование в обществе одной лишь материнской филиации само по себе ни в малейшей степени не исключало наличие в ней отцовской линии родства, отцовской линии происхождения. После исчезновения материнской филиации эта линия могла стать и обычно становилась доминирующей, что не означало возникновения отцовской филиации. Отцовский род при этом варианте развития чаще всего не возникал. Это было связано с тем, что к моменту исчезновения материнского рода никакой объективной необходимости в существовании родовой организации уже не было.

Теперь, когда мы располагаем определенным фактическим материалом, можно попытаться дать и общую характеристику парного брака и парной семьи.

Первоначально парный брак возник из потребности сделать отношения между половыми партнерами более стабильными. Первыми социальными рамками, в которые были облечены половые связи между индивидами, стали отношения дарообмена. В дальнейшем муж постепенно становится кормильцем детей жены, т. е. отцом, и возникает экономическая ячейка, состоящая из него, жены и детей последней, т. е. парная семья. В результате меняется характер первоначального индивидуального брака. Он становится союзом между мужчиной и женщиной, имеющим целью обеспечить содержание и воспитание детей последней. Каждый из супругов использует для этого полученную им от общества долю продукта.

Объективная необходимость такого союза возрастала по мере того, как в обществе увеличивалась роль трудового распределения и уменьшалась роль уравнительного, а вместе с ним значение родовых и родейных связей. Чтобы существовать, общество должно обеспечивать детей. С появлением такого вида распределительных отношений, как иждивенческие, объективной экономической необходимостью стало бесперебойное образование и нормальное функционирование иждивенческих ячеек. Из всех социальных образований к роли такой ячейки больше всего подходила семья, основанная на индивидуальном браке. Одержав рано или поздно победу над родьей, добив шись окончательного исчезновения последней, элементарная семья стала единственно возможной нормальной ячейкой иждивения. С переходом от материнской филиации к отцовской существование ее стало для общества объективной необходимостью. В отличие от материнского рода, который может существовать без парного брака и парной семьи, отцовский род, ни поздний, ни ранний, без них абсолютно невозможен. Он и возник в результате победы семейных связей над родейными, а тем самым и над родовыми.

Когда объективно необходимой стала парная семья, объективно необходимым стал и парный брак. Таким образом, хотя парный брак был союзом мужчины и женщины, обеспечивавшим половые отношения между ними и тем самым рождение детей, но объективно необходимым делали его не потребность в удовлетворении полового инстинкта и не потребность общества в обеспечении биологического воспроизводства своих членов. И та и другая потребности могут быть удовлетворены и без индивидуального брака. Брак между индивидами был необходим как экономический союз между мужчиной и женщиной, как основа экономической ячейки, какой является парная семья. С возникновением парного брака половые отношения между индивидами были введены не просто в социальные, а в социально-экономические рамки. Индивидуальный брак был не просто социальной, а социально- экономической организацией отношений между полами. Социально-экономические отношения стали регулятором половых отношений.

В доклассовом обществе все его члены, превысившие определенный возраст, исключая лишь самых престарелых, состоят в браке. В нем и не может быть ни старых холостяков, ни старых дев. Состояние вдовства или развода всегда является лишь временным. Важнейшим средством, обеспечивающим реализацию объективной потребности общества в существовании и нормальном функционировании семьи, являлось уже рассмотренное выше разделение труда между полами. Оно делало невозможным существование взрослой женщины без экономической связи со взрослым мужчиной и взрослого мужчины без экономической связи со взрослой женщиной. Именно поэтому половое разделение труда существовало во всех доклассовых обществах совершенно независимо от того, было оно технически и технологически оправданным или нет. Оно было порождено не столько технической, сколько социальной необходимостью.

Об этом свидетельствует тот факт, что один и тот же вид хозяйственной деятельности в одних обществах мог быть чисто мужским занятием, в других — чисто женским. Так, например, хотя рыболовство, постройка хижин, обработка камня, дерева, рога, кости в-большинстве обществ были чисто мужским делом, однако известны и такие доклассовые социальные организмы, в которых эти занятия были монопольным достоянием женщин. А с другой стороны, известны доклассовые общества, в которых монопольным занятием мужчин были такие, казалось бы, чисто женские виды деятельности, как собирательство, приготовление пищи, изготовление циновок, корзин, веревок, материалов для одежды, шитье и починка одежды53.

Подчинение половых отношений социально-экономическим не было в доклассовом обществе сколько-нибудь полным. Половые отношения могли осуществляться в нем совершенно свободно и до брака, и вне брака. Вступление в брак накладывало на индивидов определенные обязанности, давало им друг на друга определенные права в сфере половой жизни, но не накладывало на них обязанности воздерживаться от половых связей с посторонними людьми. Во многих изученных этнографами доклассовых обществах, особенно в тех, в которых продолжал сохраняться материнский род, наряду со свободой добрачных отношений существовала значительная свобода внебрачных связей54. Примеры этого дают Микронезия, Полинезия, а также Австралия55.

Многие доклассовые общества ни в малейшей степени не осуждали ни добрачные, ни внебрачные связи, если только они не представляли собой нарушения брачно- группового регулирования, и прежде всего экзогамии. Как уже указывалось, групповой брак, который предшествовал парному, не исчез сразу же после появления последнего. Он долгое время продолжал существовать, конечно в измененном виде, наряду с парным браком. И, продолжая регулировать половые отношения, он тем самым регулировал и парный брак.

Дальнейшее возрастание роли трудового распределения, утверждение обособленной собственности, накопление богатств и т. п. вело к укреплению брачных отношений и ограничению свободы как добрачных, так и внебрачных связей, особенно в обществах, в которых парная семья стала единственной иждивенческой ячейкой. На обществах, развитие которых шло по третьему варианту, особенно тех, где долгое время продолжала господствовать родья, это сказывалось меньше. Интересно отметить, что во многих обществах, в которых отношения молодежи до брака ни в малейшей степени не возбранялись, в то же время решительно осуждалось рождение добрачных детей. И это объяснимо. Ребенок, родившийся до брака, имел на одного кормильца меньше, чем родившийся в браке. В обществах с отцовской филиацией к этому добавлялась еще неопределенность его родовой принадлежности.

Но и самое полное проявление закона трудового распределения само по себе не только не меняло, но, наоборот, еще более рельефно обрисовывало основные особенности парного брака и парной семьи. Оба супруга в равной степени принимали участие в общественном производстве, оба трудились и соответственно оба получали от общества долю продукта. Поэтому оба они в равной степени выступали по отношению к детям как кормильцы. Вклад каждого из супругов в семью в качественном отношении был равен вкладу другого. В экономическом отношении они выступали как совершенно равные стороны. А экономическое равенство супругов влекло за собой их равенство и во всех других отношениях. Конечно, это равенство не могло быть абсолютным. Иногда оно нарушалось в пользу мужчин или в пользу женщин, особенно на сравнительно поздних этапах развития. Однако, пока существовали парный брак и парная семья, ни о каком господстве мужчины над женщиной или женщины над мужчиной не могло быть речи. Можно говорить лишь об известном общественном преобладании, главенстве мужчин или женщин. И это главенство не затрагивало принципиального равноправия полов, лежащего в основе парного брака.

Наиболее наглядно экономическое равенство супругов проявляется в существовании раздельной собственности мужа и жены. Даже у папуасов Новой Гвинеи с их отцовским родом,патрилокальным браком, платой за жену,что вместе взятое обеспечивало главенство мужчин, муж имел свое имущество, а жена — свое. Муж без разрешения жены не имел права пользоваться принадлежащими ей вещами56. Но особенно ярко раздельность имущества супругов выступает в обществах с материнским родом. Так, например, на острове ГТонапе (Каролинские острова, Микронезия) муж и жена отдельно друг от друга возделывали поля и полностью распоряжались полученным с них урожаем. Раздельно владели и плодовыми деревьями. Каждый из них единолично распоряжался всеми выращенными плодами и фруктами до тех пор, пока они не поступали в непосредственное потребление членов семьи57. Пока существует парная семья, никто не может выступать в роли собственника семейного имущества, ибо такового не существует. Парная семья единицей собственности не является. Возникновение семейной собственности есть начало перехода к иной форме семьи — моногамной.

Парный брак является союзом двух равных и в экономическом и в других отношениях сторон. Именно с этим связана возможность его расторжения по желанию любого из супругов. У большинства народов доклассового общества развод не требовал никаких особых формальностей. Например, на атолле Ламотрек (Каролинские острова, Микронезия), где брак был матрилокальным, мужчина, если он решал расторгнуть брак, просто покидал жилище жены58. Люди, расторгнувшие брак, обычно быстро вступали в новый. Особенно частой смена супругов была в обществах, воплощавших третий вариант развития. Как отмечают этнографы, в Микронезии, например, разводы и повторные браки были не исключением, а правилом. На атолле Улити (Каролинские острова) каждый из состоящих в браке в среднем разводился 2,05 раза, а если взять людей в возрасте свыше 50 лет, то 2,46 раза 59. На атолле Ламотрек каждый из мужчин в течение своей жизни в среднем вступал в брак 3,6 раза, а""каждая из женщин — 3,2 раза. В 1963 г. один из мужчин состоял уже в десятом браке, а одна из женщин — в восьмом60.

В обществах, воплощавших первый и второй варианты эволюции, в которых индивидуальный брак имел большее значение, смена супругов представляла менее частое явление. У папуасов Новой Гвинеи наблюдается появление такого средства упрочения брачных связей, как плата за невесту, которую вносят жених и его сородичи. У них же муж получил право наказывать жену, вступившую во внебрачную связь, а также требовать возмещения от ее любовника. Но причину этого явления нельзя понять, не поставив его в связь с началом зарождения у папуасов имущественного и социального неравенства и появлением зачатков эксплуатации человека человеком61. Оно говорит о том, что парная семья папуасов уже сделала первый шаг по пути превращения в моногамную.

Все сказанное выше о парном браке может навести на мысль, что он всегда был союзом одного лишь мужчины с одной лишь женщиной. Таким он являлся чаще всего, но далеко не всегда. Как свидетельствуют данные этнографии, один мужчина мог быть связан точно такими же союзами не с одной женщиной, а с несколькими одновременно, т. е. иметь несколько жен, а одна женщина могла состоять в таких отношениях с несколькими мужчинами одновременно, т. е. иметь несколько мужей. Иными словами, и мужчины и женщины могли одновременно состоять не в одном, а в нескольких парных браках каждый. Парный брак, таким образом, совершенно не обязательно представлял собой единобрачие. Он не исключает ни многоженства, ни многомужества.

Все это заставляет поставить вопрос об отказе от термина «парный брак». Помимо уже сказанного недостаток этого термина заключается .-еще и в том, что он не выражает особенностей данной формы индивидуального брака. На наш взгляд, более правильным было бы называть этот брак первобытно-эгалитарным (протоэгалитарным), а связанную с ним семью соответственно первобытно-эгалитарной (протоэгалитарной). Человек мог состоять как в одном, так и в нескольких протоэгалитарных браках одновременно. В первом случае мы имеем дело с прото- эгалитарным единобрачием, во втором — с протоэгали- тарным многоженством (полигинией) и протоэгалитар- ным многомужеством (полиандрией).

Чаще всего, конечно, многоженство встречается на довольно поздних стадиях развития доклассового общества. Несколько жен обычно имеют лишь самые богатые и влиятельные люди. Примером могут служить и матрили- нейные тробрианцы, и патрилинейные папуасы62. Но многоженство наблюдалось также и у народов, которые считаются самыми отсталыми из всех известных: у тасманийцев, аборигенов Австралии, бушменов и пигмеев Африки, ямана и алакалуф Огненной Земли63. Многомужество встречается гораздо реже. В качестве примера можно назвать эскимосов, индейцев плато и Большого бассейна Северной Америки, полинезийцев Маркизских островов, тода (Южная Индия), шерпов (Непал) 64.

Заключая главу, можно сказать, что общая тенденция развития отношений между полами в доклассовом обществе в целом идет по линии упрочения брака, ограничения свободы добрачных и внебрачных связей. Это особенно заметно в обществах с отцовским родом и свидетельствует о переходе к моногамии.