ПРОИСХОЖДЕНИЕ БРАКА И СЕМЬИ

Завязывание отношений между тотемистическими стадами поздних неандертальцев и образование дуально- стадных организаций

Составить представление о том, как началось завязывание половых отношений между членами разных первобытных коллективов и какую форму эти связи первоначально носили, дают возможность данные этнографии и фольклористики. Рассмотрение этих данных мы начнем с анализа своеобразного обычая, существовавшего у меланезийцев островов Тробриан. Обычай этот, носивший туземное название йауса (yausa), был подробно описан известным английским этнографом Б. Малиновским в монографии «Сексуальная жизнь туземцев Северо-Западной Меланезии».

На островах Тробриан повсеместно был распространен порядок, согласно которому прополка огородов, каждый из которых находился в распоряжении отдельной семьи, производилась всеми женщинами деревни коллективно. На юге острова Киривина и острове Вакута женщины, занимавшиеся коллективной прополкой, имели право напасть на любого замеченного ими мужчину, если он не был жителем их деревни. Право это осуществлялось женщинами, как отмечает Б. Малиновский, с рвением и энергией. Передать подробности нападения не представляется возможным. Отметим лишь, что женщины, заметив мужчину, сбрасывали с себя одежду, нагими набрасывались на него, подвергали насилию и совершали над ним непристойные действия22.

Подробно описав, со слов своих информаторов, этот обычай, Малиновский отказался дать ему объяснение. Прошли мимо него и другие этнографы. К тому времени, когда обычай был зафиксирован Малиновским, он носил пережиточный, во многом даже ритуальный характер. Тем не менее восстановить его первоначальное значение вполне возможно.

Прежде всего следует обратить внимание на то, что йауса носила ярко выраженный оргиастический характер. Недаром Малиновский назвал ее оргиастическим нападением женщин. Йауса представляла собой не что иное, как пережиток имевшего в прошлом место необычайно бурного, неудержимого, принимавшего самые дикие формы проявления полового инстинкта. Столь бурное проявление полового инстинкта можно объяснить, лишь допустив, что он в течение длительного времени не мог получить удовлетворения. Такое предположение подтверждают факты.

Оргиастические нападения женщин на Тробрианах происходили не в любое время, а лишь в период коллективной прополки огородов. Этот период был временем действия половых табу. Были не только строжайше воспрещены половые сношения, но вообще считалось для мужчин неприличным приближаться к женщинам, когда они были заняты прополкой23. Эти данные говорят о том, что йауса в своей первоначальной исходной форме была не чем иным, как стихийным прорывом полового инстинкта, который долгое время сдерживался производственными табу. Почему же этот дикий прорыв полового инстинкта во время строжайшего запрета половых отношений не только не осуждался коллективом, непримиримо относившимся ко всякого рода нарушениям табу, но был по существу санкционирован им? Прежде чем ответить на этот вопрос, приведем еще один в некотором отношении аналогичный обычай.

На острове Яп (Каролинские острова, Микронезия) в течение всего сезона ловли рыбы, длившегося 6—8 недель, рыбаки были обязаны соблюдать строжайшее половое табу. Они не только не имели права вступать в половые отношения со своими женами и вообще женщинами своего селения, но даже жить с ними под одной крышей и смотреть на них. И в то же время в каждод! мужском доме, где в полной изоляции от женщин должны были жить рыбаки во время ловли рыбы, находились 1—2 женщины, сношения с которыми ни в малейшей степени не возбранялись24. Объяснение этого весьма странного на первый взгляд факта мы получим, если примем во внимание, чю женщины, содержавшиеся в мужских домах, были пленницами, захваченными в других селениях острова. Этот пример раскрывает нам одну из характерных черт первобытного общества. Заключалась она в том, что каждый человеческий коллектив имел свою собственную мораль, нормы которой распространялись исключительно на его членов. На человека, стоящего вне коллектива, не распространялось действие ни негативных, ни позитивных норм, существовавших в нем. Эта черта, довольно отчетливо проявлявшаяся на стадии родового общества и не исчезнувшая даже в период его разложения, в гораздо большей степени должна была сказываться в эпоху формирования человеческого общества, когда каждое первобытное стадо представляло собой совершенно самостоятельный, изолированный от остальных коллектив. Понимание этой особенности первобытной морали позволяет ответить на вопрос, почему оргиастическое нападение женщин не только не было осуждено, но даже и санкционировано обычаем. Объектом его во всех случаях был исключительно чужеземец, человек из другой деревни. В силу этого оргиастическое нападение женщин не было нарушением производственного полового табу и не подлежало осуждению.

Все это позволяет понять, что представляла собой йауса в своей исходной форме. Это был стихинный прорыв необычайно долго сдерживаемого табу полового инстинкта, ставший возможным вследствие появления объекта, не попадавшего под действие половых запретов. Особенности оргиастических нападений не позволяют отнести их появление к стадии родового общества. Они могли возникнуть лишь в конце эпохи первобытного стада.

Постепенное расширение сферы действия производственного полового табу делало все более длительными периоды агамии и все более редкими и короткими периоды оргиастических праздников. Чем больше подавлялся и обуздывался половой инстинкт, тем больше он стремился прорваться. Но прорыв его внутри стада был исключен: коллектив карал нарушителей. Однако кроме членов данного коллектива существовали люди, которые к нему не принадлежали и на которых не распространялось действие норм стадной морали вообще, половых табу в частности. Хотя каждое первобытное стадо было замкнутым коллективом, изоляция их друг от друга не могла быть абсолютной. Их члены не могли время от времени не встречаться. На стадии, когда подавление полового инстинкта достигло такой степени, что дальнейшее его сдерживание становилось все более трудным, встречи мужчин и женщин, принадлежащих к разным коллективам, все чаще стали принимать форму оргиастических нападений сильной стороны на слабую. Кроме оргиастических нападений женщин на мужчин, о существовании которых свидетельствует тробрианская йауса, несомненно имели место и нападения мужчин на женщин. Однако эти нападения не требовали численного превосходства и поэтому не могли приобрести столь ярко выраженного характера, как первые.

Может возникнуть вопрос: не слишком ли много выводов делается на основе рассмотрения одного лишь обычая? Но все дело в том, что этот обычай не стоит особняком. Совсем в другом конце земного шара у некоторых племен Северного Ирана, когда женщины сообща работали в поле, ни один мужчина-чужак не мог пройти мимо них, не уплатив выкупа. В противном случае он рисковал подвергнуться такому же обращению, которое было характерно для тробриапской йаусы25. Но самое главное: иначе как пережитки оргиастических нападений женщин, нельзя рассматривать целую группу обрядов, празднеств и вообще обычаев, имевших поистине универсальное распространение26.

В этих обрядах и празднествах могли участвовать лишь женщины. Все они в той или иной степени носили эротический характер: женщины нередко раздевались донага, совершали неприличные телодвижения, исполняли непристойные танцы, пели песни весьма нескромного содержания, обращались друг к другу с такого же рода шутками и т. п. Всякий мужчина, вольно или невольно оказавшийся свидетелем обрядов, подвергался со стороны разъяренных женщин самому жестокому обращению.

Подобного рода обычаи и обряды были зафиксированы у многих народов Европы, не говоря уже об Азии, Африке, Америке, Австралии и Океании. Во время праздника Тесмофорий в Древних Афинах женщины знатного происхождения собирались в особом здании, куда'доступ мужчинам был строжайше воспрещен. Здесь они обращались друг к другу с непристойными шутками и сквернословили. Непристойные действия совершались и нескромные песни распевались женщинами во время праздничной процессии. Женщины, принимавшие участие в праздничных обрядах, готовили себя к ним длительным половым воздержанием27. Но особенно ярко черты былых оргиастических нападений проявлялись в древнегреческих вакханалиях, являвшихся первоначально исключительно женским праздником. По словам Плутарха, во время праздника женщины яростно набрасывались на плющ, который считался мужским растением, и раздирали его на части28. Свидетельством происхождения вакханалий из оргиастических нападений женщин является изложенная в трагедии Еврипида «Вакханки» легенда о растерзании участницами такого празднества Пенфея 29.

Но подобного рода обряды существовали в Европе не только в древности. В пору бытовавшего еще в XIX в. женского праздника у мордвы всякий мужчина, который имел несчастье попасть навстречу двигавшейся по деревне с пением эротических песен процессии женщин, становился объектом издевательств30. Можно упомянуть и об обряде опахивания деревни, который бытовал у многих народов Азии и Европы31. В России этот обычай кое- где наблюдался даже в первые годы Советской власти. Совершалось проведение борозды вокруг деревни глубокой ночью в строжайшей тайне от мужчин. Все женщины, принимавшие в нем участие, распускали волосы и оставались в одних нижних рубахах, а иногда раздевались полностью. Затем вся процессия с криком неслась вокруг деревни. Ни один мужчина не мог попасть на глаза без риска быть избитым разъяренными женщинами32. Иногда прямо-таки поражает необычайное сходство между отдельными моментами женских обрядов у народов, разделенных и временем, и пространством. Так, например, и с древнеримским женским праздником, упоминаемым Плутархом, и с праздником женщин в Котельническом уезде Вятской губернии, описанным в XIX в., было связано поверье, что мужчина, оказавшийся свидетелем совершаемых обрядов, должен ослепнуть33.

Не менее убедительные доказательства того, что в определенный период истории человечества оргиастические нападения представляли собой всеобщее и закономерное явление, дает наряду с этнографией и фольклористика.

На островах Тробриан Б. Малиновским была записана любопытная легенда, тесно связанная с обычаем оргиастического нападения женщин. Туземцы были убеждены, что где-то далеко в море лежит остров Кайта- луги, населенный одними женщинами. Когда к острову приплывает лодка и моряки выходят на берег, женщины набрасываются на них и в конце концов замучивают насмерть. Как утверждали туземные информаторы, нападение обитательниц этого острова на мужчин полностью сходно с тем, что совершали женщины островов Кири- вина и Вакута во время коллективной прополки огородов. Все это дает основания полагать, что в данном случае мы имеем дело с отражением в фольклоре оргиастических нападений женщин.

Легенда эта не одинока. Она примыкает к целому циклу преданий об амазонках, т. е. народах, состоявших исключительно из женщин. Достаточно полная сводка данных по этому вопросу содержится в интересной работе советского этнографа М. О. Косвена «Амазонки. История легенды» зб. Но, убедительно доказав универсальную распространенность легенд этого типа, автор в то же время не дал им объяснения.

Понять, какой именно момент истории человечества нашел отражение в преданиях об амазонках, можно, если вспомнить, что развитие производственных половых табу неизбежно привело к известному обособлению мужчин и женщин во всех отношениях. Забегая вперед, отметим, что это обособление не только не исчезло, но даже углубилось после превращения человеческого стада в род. Изоляция женщин от мужчин наглядно проступает и в оргиастических нападениях, и в их разнообразных пережитках. Везде при этом женщины держатся вместе и в то же время обособленно от мужчин. Причем во всех примерах с оргиастическими нападениями женщины не просто совместно держатся, а коллективно занимаются таким видом хозяйственной деятельности, к которой мужчины не допускаются. И это закономерно: ведь оргиасти- ческие нападения могли иметь место лишь в агамные периоды. А эти периоды, будучи временем напряженной хозяйственной деятельности, как раз и характеризовались обособленным существованием мужских и женских групп, между которыми наблюдалось разделение труда.

Легенды об амазонках отличаются друг от друга по содержанию. Но по крайней мере в значительной их части нашли отражение не только обособление полов, но и оргиастические нападения женщин. Этот тип легенд, по- видимому, самый ранний, включает три основных момента: 1) существование местности (чаще всего — острова), населенной только женщинами; 2) вступление последних в связь со случайно появившимися в этой местности мужчинами-чужеземцами; 3) смерть этих чужеземцев.

Рассказ, почти полностью сходный с записанным Малиновским, мы находим в относящейся к X в. книге «Чудеса Индии», представляющей собой арабский сборник повествований моряков36. Сходные легенды имеются в фольклоре нивхов, живущих в бассейне Амура и на Северном Сахалине, и айнов, населявших Курильские острова и юг Сахалина 37. В версии легенды, приводимой в книге Чжень Цюй Фей «Линь Вай дай да» (1178 г.), к указанным выше трем моментам добавлен четвертый — мотив чудотворного зачатия. Женщины легендарной страны беременеют от ветра38. Интересный вариант содержится в приписываемом Ибрахиму ибн-Ваших-Шаху «Очерке чудес». В книге рассказывается о существовании народов, состоящих лишь из женщин, которые беременеют от ветра и рожают лишь девочек. Эти женщины обладают чудесными голосами, завлекающими мужчин. На одном из островов, населенных этими женщинами, побывал мужчина. Женщины намеревались убить его, но одна из них оказалась милосердной: она посадила пленника на бревно и пустила в море39. К этому же циклу примыкает и легенда о сиренах, которую мы встречаем в «Одиссее»40. Наконец, еще одну версию мы находим в дневнике А. Пигафетты — участника первого кругосветного путешествия, совершенного Магелланом. В дневнике имеется относящаяся к 1522 г. запись о том, что взятый в Молуккском море в качестве лоцмана старый туземец рассказал о существовании за Явой острова Околоро, на котором живут женщины, оплодотворяемые ветром. Если какой-либо мужчина осмеливается высадиться на остров, женщины его убивают41.

Легенды приведенного типа являются исходными. Из них путем выпадения одних моментов и добавления других возникли предания остальных типов, причем в ряде случаев можно даже проследить, как это произошло. В некоторых легендах мы наблюдаем исчезновение одного из основных моментов — представления о стране женщин. В них сохраняется лишь мотив опасности, грозящей мужчине от первого сочетания с женщиной. Связь имеющих широкое распространение в мировом фольклоре сказок, содержащих этот мотив, с легендами об амазонках была глубоко раскрыта в книге известного советского ученого В. Я. Проппа «Исторические корни волшебной сказки»42. Представление об опасности первого сочетания с женщиной не было лишь фольклорным мотивом. У многих народов зафиксировано наличие живой реальной веры в эту опасность, а также существование многочисленных обрядов, имеющих целью ее нейтрализовать 43.

В другой линии развития амазонских легенд мотив существования страны женщин сохраняется, но исчезает представление об опасности, грозящей мужчипам-чуже земцам. Таковы китайские, корейские, тибетские, бурятские, японские, индонезийские, ирландские, норвежские предания44.

Наибольший интерес для нас представляет третья линия развития амазонских легенд, ибо в ней нашли, по нашему мнению, отражение реальные сдвиги в отношениях между первобытными стадами, начало которым было положено оргиастическими нападениями. В этой линии развития наблюдается, во-первых, превращение случайных, эпизодических связей между первоначально совершенно чуждыми друг другу мужчинами и женщинами в прочные и постоянные, во-вторых, ослабление, а в дальнейшем и полное исчезновение опасности, грозящей мужчинам со стороны женщин.

В старинном индийском сказании «Махабхарата» имеется рассказ о стране, населенной одними женщинами. Когда мужчины-чужеземцы прибывают в эту страну, женщины становятся их женами. Но если мужчина оставался в стране больше месяца, его предавали смерти Поэтому все они стремились покинуть страну через 20—25 дней. Сходная легенда была записана у папуасов Новой Гвинеи. Испанский монах де Мендоза, побывавший в Китае во второй половине XVI в., рассказывал, что недалеко от Японии открыты острова, населенные женщинами. Ежегодно в определенное время на острова прибывают из Японии суда с товарами. Прибывшие мужчины ведут себя с местными жительницами как с женами, но лишь на протяжении определенного срока, по истечении которого они должны удалиться45.

В последней легенде связи между мужчинами и женщинами продолжают оставаться эпизодическими, но об опасности, грозящей мужчинам, уже не говорится. В некотором отношении обратную картину мы наблюдаем в предании, содержавшемся в апокрифическом «Послании пресвитера Иоанна», правителя легендарной страны, якобы находившейся где-то около Индии, к византийскому императору Мануилу Комнену (XII—XIII вв.) В нем рассказывается о женщинах, живущих на острове. Мужья этих женщин в обычное время не осмеливаются на нем появиться под страхом немедленной смерти. Лишь в определенный период они приплывают все вместе на остров, живут с женами 10—15 дней, а затем удаляются46.

Наконец, в следующей группе легенд рассказывается о существовании прочных связей между мужчинами и женщинами и не упоминается ни о какой опасности, проистекающей из этих отношений. Характерным примером является рассказ греческого географа Страбона (68 г. до н. э. — 20 г. н. э.) об амазонках, обитающих, по его словам, на Кавказе рядом с народом гаргариев (по другим версиям — рядом с племенами гелов и легов). Большую часть года амазонки живут совершенно самостоятельно Весной они поднимаются на гору, отделяющую их от гаргариев. Последние по древнему обычаю тоже приходят на это место и вступают с амазонками в связь. Девочек, родившихся в результате этих отношений, амазонки оставляют у себя, мальчиков отдают гаргариям47. Вариант этого предания содержится в жизнеописании Помпея, принадлежащем перу Плутарха, и в некоторых других древних источниках48.

В «Книге» венецианского путешественника Марко Поло (XIII в.) содержится рассказ о двух островах в Аравийском море — мужском и женском. Ежегодно в марте мужчины отправляются на женский остров, где и остаются до конца мая. Остальные девять месяцев мужчины и женщины живут изолированно49. Представляет интерес приводимое в одной из версий объяснение причины. «Это оттого, — указывается в ней, — что климат не позволяет мужчинам постоянно жить вместе с женщинами, так как они умерли бы» 50. Вряд ли можно расценить это объяснение иначе, как отголосок легенд первого типа. Рассказ, почти во всех деталях тождественный этому, приводит со слов туземцев-араваков Христофор Колумб51. Подобного же рода легенды конкистадоры и путешественники встретили у племен Центральной и Южной Америки52. Сходные рассказы мы находим в трудах арабского путешественника и географа XII в. Аль-Идри- си, помещавшего мужской и женский острова в Северный океан, а также в описании Индии, принадлежащем церковному писателю Палладию, жившему в конце IV — начале V в 53

Сходные мотивы мы находим в преданиях австралийского племени арунта (аранда), в которых рассказывается о существовании в мифическую эпоху альчера самостоятельных мужских и женских групп, между членами которых имели место половые отношения54. Интересно отметить, что в мифах арунта мы встречаем намеки на существование в былом нападений и мужчин на женщин Так, в одном из преданий рассказывается о мужчине, имевшем своим тотемом дикую кошку, который шел от страны соленой воды на север и по пути насиловал и убивал женщин. В других мифах рассказывается о целых группах мужчин тотема дикой кошки, бродивших по стране. В полном противоречии с существовавшим вран- нем и среднем альчера порядком, согласно которому мужчины жили с женщинами своего тотема, мужчины, имевшие тотемом дикую кошку, вступали в связь с женщинами, тотем которых отличался от их собственного. Записавшие эти легенды крупные австраловеды Б. Спенсер и Ф. Гиллен особо обращают внимание на тот факт, что путешествия мужчин тотема дикой кошки, следствием которых были их связи с женщинами других тотемов, относятся к среднему альчера, т. е. ко времени, непосредственно предшествовавшему, согласно легендам, введению экзогамии55.

В третьей линии эволюции амазонских легенд, на наш взгляд, нашло в целом верное отражение реальное развитие отношений между мужчинами и женщинами, принадлежавшими к разным первобытным стадам (а тем самым имевшим и разные тотемы). Оргиастические нападения, носившие в своей исходной форме дикий и жестокий характер, не могли первоначально не привести к известному обострению отношений между первобытными коллективами, к возникновению вражды между ними, которая могла выливаться и в кровавые столкновения. В дальнейшем характер отношений между коллективами начал меняться. Это было обусловлено тем, что в существовании полового общения между членами разных коллективов были заинтересованы на данном этапе в равной степени все первобытные тотемистические стада. Только нормализация отношений между стадами могла обеспечить удовлетворение подавляемого внутри каждого из них и рвущегося вовне полового инстинкта и тем самым реализацию объективной необходимости в расширении полового общения между формирующимися людьми.

Постепенно половое общение между представителями разных стад все в большей степени начало осуществляться с обоюдного, вначале молчаливого, а затем и все более открытого согласия коллективов, стало все в большей степени санкционироваться ими. На смену оргиасти- ческим нападениям пришли иные формы организации. Половые отношения между членами разных групп приобрели более или менее упорядоченный характер. О том, как они были первоначально организованы, позволяют судить данные этнографии.

Б. Малиновским на тех же самых островах Тробриан было зафиксировано существование двух интересных обычаев, носивших название «улатиле» и «катайауси». Улатиле представляла собой экспедицию юношей одной деревни, имевших целью вступить в связь с девушками другой. Хотя такие экспедиции и были узаконены обычаем, но тем не менее сборы и отправление в путь окружались покровом строгой тайны. Скрытно покинув деревню, юноши дальше двигались открыто, с песнями. Приблизившись к намеченной деревне, они прятались в чаще, куда к ним тайком прокрадывались девушки. Если место встречи обнаруживали жители данной деревни, могла произойти схватка, которая в прошлом иногда влекла за собой войну между селениями. Таким образом, улатиле носила противоречивый характер. С одной стороны, она была узаконена обычаем, а с другой — должна была во избежание серьезных столкновений между членами двух общин совершаться втайне. Такой же двойственностью отличалась и катайауси, представлявшая собой женский вариант улатиле — любовную экспедицию девушек в одну из соседних деревень56.

Улатиле и катайауси тробрианцев не представляют собой исключительного явления. Существование подобного же рода экспедиций юношей и девушек в соседние общины в самое последнее время было зафиксировано у ряда племен горных районов Новой Гвинеи (чимбу, дене, сиане, камано, форе, узуруфа, джате) 57. Сходные обычаи были обнаружены у бушменов Африки58.

Определенный свет на ранние формы организации половых отношений между людьми, принадлежащими к разным коллективам, проливают некоторые обычаи аборигенов Австралии. У австралийцев Арнхемленда две локальные группы, жившие в отдалении, устраивали совместные праздники, длившиеся несколько дней. В течение такого праздника мужчины каждой из групп вступали в отношения с женщинами другой группы. Это не только не вызывало протеста со стороны мужей, но, наоборот, ими всемерно поощрялось. Важно при этом отметить, что мужчины одной локальной группы, вступая в отношения с женщинами другой, в то же время демонстрировали свою враждебность к ним. Вполне понятно, что эти проявления вражды носили чисто ритуальный характер 5Э. Но эту ритуальную рознь нельзя рассматривать иначе, как пережиток, когда-то существовавший между мужчинами и женщинами, принадлежавшими к разным коллективам, реальной вражды, возникновение которой уходит корнями к оргиастическим нападениям. По мере того как половое общение между членами разных коллективов из случайности стало правилом, нормой, эта вражда из реальной превратилась в фиктивную. В такой форме она длительное время продолжала существовать и после того, как связи между коллективами окончательно упрочились.

Фактически в приведенном выше австралийском примере мы имеем дело с оргиастическими праздниками, но своеобразными. В отличие от тех, что были описаны в четвертой главе, в ходе их не происходило нарушения родового агамного табу. Половые отношения были возможны лишь между лицами, принадлежащими к разным фратриям. Эти праздники были оргиастическими, но не аномными и в этом смысле не промискуитетными. Подобного рода праздники тоже имели весьма широкое распространение. Характерной особенностью большинства таких празднеств была фиктивная вражда между мужчинами и женщинами, принадлежащими к разным группам. Чаще всего она приобретала форму ритуальной борьбы или состязания между полами. Существование ритуальной борьбы между полами или ее пережитков отмечено у многих народов, в том числе и у тех, у которых не было обнаружено оргиастических праздников. Эта борьба или ее многообразные пережитки являлись важным моментом свадебной обрядности у многих народов, в том числе и у русского. У значительного числа этнических групп она выражалась в форме избиения жениха, а иногда и сопровождавших его лиц женской родней и подругами невесты, что опять-таки заставляет вспомнить об оргиастических нападениях женщинб0.

Ход развития вел, таким образом, к превращению половых отношений между членами разных коллективов из случайности в правило, а затем и в необходимость, к трансформации их из фактора, обострявшего отношения между человеческими группами, в такой, который тесно связывал их друг с другом. И это в конце концов привело к тому, что каждое из ранее изолированных тотемистических первобытных стад оказалось в большей или меньшей степени прочно связанным с одним из остальных человеческих коллективов. Повсеместно возникли системы, состоящие из двух взаимобрачующихся первобытных стад, — дуально-стадные организации. Каждая из таких систем представляла собой формирующуюся дуально-родовую организацию, а каждое из входящих в ее состав тотемистических стад являлось не чем иным, как становящимся родом.

Возникновение дуально-стадной организации сделало возможным завершение формирования человека и общества. Тотемистическое стадо было с точки зрения биологии инбредной линией. Соответственно завязывание половых отношений между членами стад было не чем иным, как внутривидовой гибридизацией. Одним из следствий гибридизации является, как известно, гетерозис — резкое возрастание крепости, мощности, жизнеспособности, а в случае внутривидового скрещивания также и плодовитости потомства по сравнению с исходными родительскими формами. Другое важнейшее следствие гибридизации — обогащение наследственной основы, резкое увеличение масштаба изменчивости, необычайное возрастание эволюционной пластичности организма61. В силу всего этого завязывание половых отношений между членами разных стад давало возможность разрешить давно назревший конфликт между потребностями развития производства и физической организацией палеантропов. Под действием вновь обретшего силу биосоциального отбора эта возможность начала быстро превращаться в действительность. Дуально-стадные организации были своеобразными «котлами», в которых быстрыми темпами шла переплавка поздних специализированных неандертальцев в Homo sapiens.

Таким образом, необычайная быстрота, с которой шел процесс превращения неандертальцев в неоантропов, получает свое естественное объяснение. Прежде всего это превращение давно уже назрело, давно уже стало настоятельной производственной, экономической необходимостью. Гибридизация не только сделала этот процесс возможным, но и, дав ему мощный толчок, необычайно его ускорила.

Гибридизация же сделала возможным превращение иалеантропов в неоантропов еще в одном важном отношении. В настоящее время большинство биологов выступает против абсолютизации закона необратимости эволюции, открытого бельгийским палеонтологом А. Долло. Соглашаясь с тем, что вид никогда не может вернуться к состоянию, раз уже осуществленному в ряду его предков, они в то же время считают возможным возвращение отдельных утраченных в ходе эволюции признаков и даже их комбинаций. Не ограничиваясь указаниями на фактический материал, свидетельствующий о возвращении утраченных особенностей, академик П. П. Сушкин, а вслед за ним известные советские биологи А. М. Сергеев, С. И. Огнев и А. Н. Иванов раскрыли механизм этого явления. Таким механизмом оказалось так называемое помолодение организма, т. е. преждевременное окончание онтогенеза, как бы его обрыв, и закрепление эмбриональных особенностей во взрослом состоянии организма. Гибридизация как раз и является фактором, способствующим «помолодению» организма и тем самым делающим возможным возвращение утраченных им признаков, его деспециализацию62.

Деспециализация организма невозможна без его«по- молодения». Если неоантроп действительно является потомком специализированных неандертальцев, то его морфологический облик обязательно должен носить следы «помолодения». И он их действительно обнаруживает. На абсолютизации таких особенностей современного человека была построена целая концепция антропогенеза— теория фетилизации (от фетус — «зародыш») голландского анатома Л. Болька. Но если сама эта концепция несостоятельна, то факты, легшие в ее основу, неопровержимы. Сохранение некоторых эмбриональных и инфантильных особенностей в морфологической организации современного человека никем не ставится под сомнение б3.

О том, что именно специализированные неандертальцы были предками Homo sapiens, свидетельствуют особенности морфологического облика людей из пещеры Мугарет-эс-Схул (Палестина). Они жили в вюрме I—II и были не столько собственно неандертальцами, сколько формами, переходными от палеантропов к неоантропам. Важно подчеркнуть, что они были формами переходными не просто от неандертальцев, а от поздних специализированных неандертальцев. Наличие у части обитателей Схул отчетливо выраженных черт классических неандертальцев общепризнано64.

Поразительно многообразие морфологического облика людей из Схул. Одни из них (Схул VIII, IX) являются почти типичными классическими неандертальцами, другие (Схул IV, V) обнаруживают значительную близость к неоантропам. Если принять во внимание, что самых ранних из найденных обитателей Схул отделяет от самых поздних сравнительно незначительный промежуток времени, то все это нельзя расценивать иначе, как свидетельство необычайной быстроты, с которой шел процесс трансформации палеантропов в неоантропов. Однако пестрота антропологического состава Схул столь велика, что одной лишь трансформацией объяснить ее невозможно. Необходимо допустить гибридизацию. Многообразие форм гибридов начиная со второго поколения — твердо установленный факт. К выводу о том, что население Схул обнаруживает гибридную природу, пришли многие исследователи, в частности известный советский антрополог Я- Я. Рогинский65. Имеются основания полагать, что коллектив, с членами которого жители Схул поддерживали тесные отношения, обитал в находящейся в 200 м от их стоянки пещере Мугарет-эт-Табун. Возможно, что эти два коллектива образовывали дуально-стадную организацию.

Завязывание отношений между тотемистическими стадами поздних неандертальцев и образование дуально- стадных организаций — очагов формирования современного человека —представляло собой явление, закономерно обусловленное всем предшествующим развитием формирующегося общества. Поэтому оно имело место по всей территории расселения неандертальцев.

О времени превращения палеантропов в неоантропов дают возможность судить не только палеоантропологи- ческие, но и археологические находки. Трансформация неандертальцев в людей современного типа устранила преграды совершенствованию производственной деятельности. Результатом была быстрая смена мустьерской техники раннего палеолита индустрией верхнего (позднего) палеолита. Везде, где мы встречаем позднепалеолитиче- скую технику, она является делом рук человека современного физического типа. Если обратиться к радиоуглеродным датировкам, связанным с переходом от мустье к позднему палеолиту, то получится убедительная картина. Превращение палеантропов в неоантропов произошло где-то в период от 42—41 тыс. до 38—35 тыс. лет назад, причем по всей территории расселения человека06.