Ассоциации по сходству и по контрастности на допросе. Представление в тактике допроса

 

ТАКТИКА И ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ДОПРОСА

 

 

Ассоциации по сходству и по контрастности на допросе. Представление в тактике допроса

 

Статья 150 УПК устанавливает, что обвиняемый и свидетель допрашиваются по месту производства следствия или в месте их нахождения. На практике многие следователи толкуют это указание закона как необходимость производить допрос в кабинете или в редких случаях по месту работы допрашиваемого.

 

Очень полезным, основанным также на закономерности взаимовызывания смежных представлений тактическим приемом оказания помощи допрашиваемому в мобилизации своей памяти, является допрос на месте восприятия интересующего следствие факта.

 

Это не только облегчает изложение важных и часто для допрашиваемого трудно излагаемых фактов (положение трупа, предметов обстановки и т. д.), но и, как правило, дает возможность получить более полные показания ввиду восстановления в его сознании ряда представлений по их ассоциативным связям. На использовании ассоциативных связей основан и такой прием, как предъявление во время допроса лиц, документов, фотографий места происшествия или вещественного доказательства.

 

Ассоциации по сходству в тактике допроса мало могут быть использованы в качестве приема для мобилизации памяти допрашиваемых. Известно, что представления о сходных явлениях, событиях, предметах часто сливаются в сознании, и вместо того, чтобы оказывать помощь допрашиваемому, затрудняют получение правдивых показаний. В таком случае трудно разграничить эти сходные явления в памяти допрашиваемого. Например, если свидетель за последнее время имел несколько встреч с обвиняемым, то довольно трудно будет установить, о чем именно они разговаривали при интересующей следствие встрече. У свидетеля представления этих сходных событий сливаются в памяти, и он не может сказать, о чем говорил именно на интересующей следствие встрече, или скажет, но допустит ошибки.

 

Вместе с тем опыты показали, что сходство материала не всегда отрицательно влияет на запоминание. Оно может играть положительную роль в продуктивности запоминания при осознании сходства и различия в материале, сопоставлении друг с другом как сходных, так и различающихся частей его.

 

На допросе, по возможности, целесообразно выяснить, не мешают ли сходные явления, события, предметы вспомнить подробности, и если да, то, с одной стороны, нужно попытаться отграничить их, опираясь на ассоциацию по смежности, с другой — при оценке показаний учесть наличие этого факта, сравнительно часто являющегося источником ошибок в показаниях. О том, как ассоциации по смежности могут помочь при разграничении сходных предметов и явлений, показывает следующий пример.

 

Организованная шайка взломщиков специализировалась на совершении краж со взломом из магазинов главным образом в сельской местности. Участники шайки давали путаные показания, когда нужно было назвать взломанные и ограбленные ими магазины. Показать их на улице они тоже не смогли, но когда им было предложено пройти по дороге, по которой они приближались к магазинам, проходя по огородам, легко нашли взломанные ими когда-то магазины.

 

 

Ассоциация по контрастности редко используется в допросе. В случаях, когда допрашиваемый не может ответить на некоторые вопросы о величине, цвете, эти вопросы еще раз могут быть заданы в контрастной действительности форме, особенно, если интересующий следствие предмет имеет крайностные признаки. Так, если свидетель не помнит роста преступника, а тот по сведениям, которыми располагает следствие, маленького роста, то с целью проверки памяти допрашиваемого можно задать вопрос дополнительно в контрастной форме, в данном случае так: «Не был ли он высокого роста?». Иногда допрашиваемый может вспомнить таким образом обстоятельства, кажущиеся давно забытыми.

 

Представление, как правило, является менее ярким, менее ясным и отчетливым, чем восприятие. Но у некоторых людей следы прошлого опыта достигают степени непосредственных впечатлений. У художников первая сигнальная система превалирует над второй. Поэтому они пишут портреты в отсутствие лица, опираясь на живо воспроизводимые следы, как будто перед ними сидит человек . Великие художники, скульпторы, поэты и музыканты обладают яркими представлениями. Следственной практике известны случаи, когда, например, потерпевший настолько хорошо смог нарисовать портрет грабителя, что по нему оперативный работник милиции опознал опасного преступника.

 

Перед предъявлением для опознания фотокарточки или живого лица неплохо осведомиться о способности свидетеля к рисованию. Опознание или неопознание, например, подозреваемого лицом, способным хорошо рисовать, при прочих равных условиях имеет большее значение, чем опознание или неопознание его лицом, не умеющим рисовать.

 

Встречаются люди и не художники по профессии, обладающие способностью вызывать в памяти очень яркие представления о прошлом опыте. Такие люди, как свидетели, отличаются исключительно точными и подробными показаниями вплоть до описания цвета шнурка обуви преступника. Такие детальные показания иногда могут дать повод для подозрения в лжесвидетельстве. Дело в том, что среди допрашиваемых, умышленно желающих ввести следствие в заблуждение, нередко встречаются такие, которые «все помнят точь-в-точь». Следует отличать таких лиц от добросовестных свидетелей, имеющих настолько яркие представления, что они иногда достигают степени непосредственных впечатлений. Лица с такими богатыми представлениями точно опишут кабинет, в котором в прошлый раз их допрашивали, а лжесвидетели не в состоянии сделать это.

 

В отдельных случаях, когда свидетель не умеет рисовать, но может подробно рассказать о приметах разыскиваемого человека или предмета, на допрос целесообразно приглашать художника.

 

Так, по делу о грабеже на допрос потерпевшего был приглашен художник, который на основе показаний о внешности преступника нарисовал его портрет. Рисунок был помещен в местной газете с обращением к общественности помочь разыскать преступника. На следующий день неизвестный гражданин сообщил по телефону, где работает человек, приметы которого схожи с помещенной в газете фотографией. В дальнейшем это подтвердилось.

 

В следственной практике сравнительно редко встречаются допрашиваемые с представлениями, достигающими степени непосредственных впечатлений. Обычно сохранившиеся в памяти образы являются нестойкими, неравномерными, и это накладывает свой отпечаток и на показания.

 

Представления, сохраняясь в памяти, видоизменяются, преобразуются в сознании, связываются друг с другом, сливаются, обобщаются, и даже воображение на их основе создает новые представления о реальных или фактических явлениях. Поэтому мы различаем два вида представлений, а именно представления памяти и представления воображения.

 

Представления воображения могут возникать непроизвольно, пассивно, или произвольно, активно. С первыми мы встречаемся в показаниях добросовестных, но заблуждающихся свидетелей, со вторыми — тогда, когда имеем дело с неискренними, недобросовестными показаниями подозреваемых, обвиняемых или лжесвидетелей.

 

Добросовестные свидетели сами критически контролируют представления воображения. Однако к этому не всегда способны некоторые индивидуумы, мало считающиеся с реальностью, и особенно дети. И. Ф. Случаев- ский  предлагает простой метод демонстрации суду степени склонности к фантазированию у детей. Указанный метод состоит в том, что при надавливании на закрытые глаза исследуемого последний начинает видеть «кружки, треугольники, звездочку, сетку, собачек, кошечек, цветочки» и пр. «Красочность видимого и быстрое проявление зрительных образов пропорциональны степени внушаемости детей, их склонности к фантазированию и к иллюзорным восприятиям». Автор сообщает также об этом методе, что он был им применен во всех случаях исследования детей на достоверность их показаний. Юсе- вич также пишет о практике экспертизы достоверности показаний несовершеннолетних .

 

Мы не беремся оценивать эти методы судебной психиатрии при определении степени склонности детей к фантазированию, но отметим, что экспертизы такого рода противоречат Основам уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик. В соответствии со ст. 17 Основ доказательства оценивают суд, прокурор, свидетель и лицо, производящее дознание. Оценка достоверности доказательств, и в том числе показаний несовершеннолетних, не дело эксперта. Оценка достоверности показаний должна осуществляться не в отрыве от содержания, а путем его исследования по существу, в совокупности со всеми имеющимися доказательствами.

 

Трудные задачи стоят перед следователем при оценке показаний добросовестно заблуждающихся свидетелей и потерпевших. Их воображение иногда незаметно для них самих дополняет пробелы, имеющиеся в восприятии или в памяти, под влиянием различных эмоций и придает представлениям особую уверенность.

 

Восприятие действительности может преобразоваться воображением под влиянием желаний, симпатий и антипатий.

 

Это свидетельствует о необходимости выяснения взаимоотношений свидетеля с обвиняемым, подозреваемым, потерпевшим и даже отношения его к предметам, являющимся объектами показаний. При этом отношения понимаются в широком смысле. Может быть, свидетель раньше, до совершения преступления, о котором он допрашивается, не знал об обвиняемом, но потом у него появилась симпатия к нему, например, узнал, что он совершил преступление при каких-то смягчающих обстоятельствах и т. д., ему стало жалко его, он хочет, чтобы обвиняемый не был наказан или чтобы был наказан, по возможности, не очень сурово, и это желание уже влияет на его воображение. Пробелы в восприятии или в памяти бессознательно заполняются смягчающими вину обстоятельствами, а отягчающие вину обстоятельства незаметно сглаживаются. Украденная старая, поношенная, но любимая вещь потерпевшему кажется «почти новой», элегантной. Пропавшая без вести женщина для любящего человека изящна, одета с большим вкусом, интересна и даже выглядит намного моложе своего возраста и т. д.

 

Выяснить эти соотношения тактически нетрудно. Они иногда сами так и выпирают из показаний, а нередко устанавливаются в результате беседы с допрашиваемым. Опытный следователь никогда не перебивает допрашиваемого вопросом о дальнейшем ходе дела, не говорит: «это к делу не относится» и т. д. Следователь выслушивает его терпеливо. Это облегчает определить желаемый для допрашиваемого ход дела и на основе этого сделать некоторые выводы о направлении его воображения и влиянии на содержание показаний. По УПК РСФСР следователь в начале допроса должен установить отношение свидетеля к обвиняемому (ст. 158). Конечно, симпатия или, наоборот, неприязнь со стороны свидетеля к обвиняемому не влечет его отстранения от дела. Это должно быть учтено при оценке показаний такого свидетеля, но не должно явиться основанием недоверия к нему и его показаниям.

 

Уголовно-процессуальное законодательство СССР и стран народной демократии не знает правового института отвода свидетелей по мотивам их заинтересованности в исходе дела. Советский уголовно-процессуальный закон не освобождает близких родственников обвиняемого также от дачи свидетельских показаний по делу, как это делают УПК НРБ (ст. 51), ВНР (ст. 57), ПНР (ст. 94),ЧССР (§ 111). Хотя УПК этих стран предоставляют право близким родственникам обвиняемого отказаться от дачи показаний, они относительно часто допрашивают нежелающих воспользоваться этим правом. С одной стороны, при оценке их показаний нужно учесть их особую заинтересованность в исходе дела, родственные чувства к обвиняемому, а с другой стороны, как правильно отмечает М. С. Стро- гович, «при вызове таких свидетелей, при их допросе, а также при разрешении вопроса об их привлечении к уголовной ответственности за отказ от дачи показаний или за дачу ложных показаний необходимо учитывать своеобразие и трудность положения этих свидетелей, связывающие их с обвиняемым отношения и подходить к ним с большой осторожностью и чуткостью, не требуя от них подавления в себе естественных человеческих чувств» .

 

Специфическое влияние на воображение и через него на содержание показаний имеют страх и ужас, что особенно часто проявляется в показаниях потерпевших. А. Ф. Кони очень метко охарактеризовал это следующими словами: «...потерпевшие от преступления всегда и при этом часто с полной добросовестностью склонны преувеличивать обстоятельства или действия, в которых выразилось нарушение их имущественных или личных прав. Особенно часто встречается это в показаниях потерпевших от преступников, то есть у тех, которые были, так сказать, очевидцами совершенного над ними преступления. В подобных случаях вполне применима пословица: «У страха глаза велики». Опасность, возникшая неожиданно, вызывает невольное преувеличение размеров и форм, в которых она явилась; опасность прошедшая представляется взволнованному сознанию большею, чем она была в самом деле, отчасти под влиянием того, что она уже прошла»1.

 

Об этом нельзя забывать при оценке показаний потерпевших и при возможности, кроме их показаний, желательно получить и другие доказательства о тех предметах и явлениях, которые описаны в показаниях, и при сопоставлении разных доказательств учесть большую вероятность наличия преувеличений в показаниях потерпевших.

 

С активным произвольным воображением мы встречаемся в показаниях недобросовестных допрашиваемых. В процессе активного воображения допрашиваемый преднамеренно строит образы в связи с поставленной задачей: ввести следствие в заблуждение. Важнейшей с точки зрения тактики разоблачения ложных показаний особенностью представлений воображения является то, что они всегда построены на основе уже имеющихся в памяти представлений и являются продуктами их преобразования.

 

Из этого следует сделать важный тактический вывод. Следователь не должен ограничиваться выборочной проверкой имеющихся в показаниях сведений, а обязан довести проверку до конца, даже если показания по своему характеру не противоречат уже известным обстоятельствам дела, собранным доказательствам, не вызывают сомнения в правдивости.

 

Иногда же целесообразно внимательно и терпеливо выслушать и тщательно проанализировать даже явно неправдоподобные показания подозреваемых и обвиняемых. В таких показаниях тоже можно найти крупицу правды. Проверка их может приблизить нас к установлению истины.

 

Нередко некоторые следователи вместо терпеливого выжидания правды выбирают как раз противоположный метод — если можно так сказать — метод лобовой атаки.

Выбор тактической линии зависит от собранных доказательств и от личных качеств допрашиваемого. Поэтому данный вопрос может быть освещен только в связи с вопросами характера и темперамента допрашиваемого, выходящими за рамки настоящей работы.

 

Признание обвиняемым своей вины с точки зрения содержания процесса воспроизведения после запирательства является не чем иным, как заменой представлений активного воображения воспоминаниями.

 

Основные тактические приемы допроса дающего ложные показания обвиняемого сводятся к приемам ограничения поля возможной деятельности его воображения. Дело в том, что такой допрашиваемый мобилизует всю свою фантазию, чтобы придумать объяснения тем фактам, на основе которых он был привлечен в качестве обвиняемого. В подобных случаях следователь из доказательственных фактов должен построить такую ограду, из которой есть только один выход: путь к искреннему признанию. Обвиняемый, чувствуя, что все его выдумки противоречат доказательствам, которыми располагает следствие, убедившись, что все его попытки отрицать свою вину являются бесполезными, признается в совершенном им преступлении.

 

Следственная практика знает много приемов, ограничивающих свободную работу воображения допрашиваемого. Сюда относятся некоторые приемы определения очередности задаваемых вопросов, предъявления или непредъявления доказательств или просто упоминание о доказательствах, которыми располагает следствие.

 

Последний прием особенно полезен в случаях, когда допрашиваемый уверяет следователя в своей искренности и чистосердечности показаний.

 

Примером использования правильного выбора очередности задаваемых вопросов с целью ограничения поля деятельности воображения обвиняемого является общеизвестный прием предъявления найденных на месте происшествия следов пальцев рук, следов обуви и т. д.

В случае изъятия таких следов обычно вначале обвиняемому задают вопросы, связанные с его пребыванием на этом месте. Спрашивают: когда он там был, знает ли обстановку. Допрашиваемый, как правило, отрицает свое пребывание на месте происшествия, и только после фиксации отрицательных ответов ему сообщают о наличии таких следов. Тогда ранее данные им показания будут уже ограждать воображение допрашиваемого о происхождении следов. Когда же вначале сообщают обвиняемому об обнаружении его следов на месте происшествия и только потом задают вопросы относительно места происшествия, создается большой простор для воображения, придумывания различных ложных объяснений. Обвиняемые в таких случаях обычно поясняют, что были в магазине с целью покупки каких-то товаров, если, например, дело возбуждено за кражу со взломом из магазина, или были в квартире потерпевшего с целью посетить его, если допрашиваются по делу о преступлении против жизни, здоровья или имущества граждан и т. д. Подобные показания могут поколебать доказательственное значение найденных на месте следов преступника.

 

Предъявление обвиняемому доказательств обычно также преследует цель ограничить возможности воображения. Иногда следователь предъявляет обвиняемому все имеющиеся доказательства, уличающие его, нередко предъявляет их в отдельности в опровержение новых вариантов ложных показаний обвиняемого. Выбор той или иной тактической линии зависит от особенностей личности допрашиваемого, а также от качества и количества собранных улик.

 

Сразу могут быть предъявлены все уличающие доказательства, если их достаточно, чтобы убедить преступника в бесполезности отрицания вины и придумывания новых ложных показаний в свое оправдание, в опровержение доказательств или с целью их объяснения в свою пользу. Отдельно, в опровержение различных вариантов придуманной защиты обвиняемого, уличающие доказательства могут быть предъявлены, если их недостаточно еще для исключения и опровержения всех возможных объяснений обвиняемого. Будучи информирован об имеющихся доказательствах, он начинает придумывать новые варианты защиты, но при изложении их вновь и вновь наталкивается на умело предъявленные доказательства и в конце концов убеждается в бесполезности ложных объяснений и признается в совершенном преступлении. Если при этом он случайно наталкивается на пробел в имеющихся доказательствах, то под каким-либо предлогом можно приостановить допрос до получения новых доказательств, но это нужно делать так, чтобы обвиняемый не заметил, что допрос не продолжается потому, что следователь еще не может опровергнуть его ложь.

 

Некоторые преступники на допросе выбирают иную линию поведения: они не мобилизуют свое воображение, не придумывают, а просто «ничего не знают», не имеют «никакого отношения» к делу. Молчание обвиняемых рушится под тяжестью предъявляемых улик. Но и в этом случае тоже не обязательно сразу предъявлять все собранные улики. Начинать ли их предъявление с самых веских улик или вначале предъявлять менее важные доказательства, постепенно переходя к более важным,— это вопрос большого тактического значения, который должен разрешаться в первую очередь в зависимости от личности допрашиваемого.

 

При ограничении возможности придумывания обвиняемым ложных рассказов в свое оправдание следователь не предъявляет имеющиеся уличающие доказательства, а только говорит о них допрашиваемому. Здесь нужно подчеркнуть, что говорить при этом неправду, не только недостойно звания следователя социалистического государства, но и недопустимо с точки зрения успеха расследования. Если обвиняемый заметит, что следователь, уверяя его в наличии доказательств, говорит неправду, то это, с одной стороны, подрывает авторитет следователя и тем самым сводит на нет выполнение важной воспитательной функции, с другой — дает возможность понять обвиняемому, что следствие не располагает соответствующими доказательствами, и использовать в свою пользу пробелы в доказательственном материале, затруднить установление истины.

 

Однако незыблемое требование, предъявляемое к следователю, быть честным, не означает, что он не может прибегать к тактическим «хитростям». Используя работу воображения допрашиваемого, можно создать такие условия, при которых он будет считать, что следователь располагает уже такими доказательствами.

 

Обратным процессом сохранения материала в памяти является забывание. Знание закономерностей забывания поможет следователю решать такие важные тактические вопросы допроса, как вопрос о сроках его проведения, достоверности отсроченных показаний и т. д.

 

Забывание понятного материала происходит прежде всего за счет второстепенных, психологически и логически менее важных его частей. Запоминание на основе понимания является более эффективным, чем запоминание бессмысленного материала не только по объему, но и по прочности. Все это, конечно, не говорит о том, что допрос можно отложить на любое время, что следователь не должен стремиться к проведению допроса, по возможности, непосредственно после события или выявления допрашиваемого. Дело не в том, что процесс забывания не зависит от времени, а в том, что забывание осмысленного материала проходит не по кривой Эббингауза, и нет основания не доверять отсроченным показаниям.

 

Уже в опытах Листа наблюдалось, что некоторые испытуемые давали более точные сведения о наблюдаемых ими фактах на втором и даже третьем отсроченном опросе, чем на первом. Это в то время считалось случайным. Опыты советского психолога Б. П. Красильщикова показали, что «усиливание в памяти новых смысловых связей при отсроченном воспроизведении по сравнению с непосредственным» — явление, именуемое в психологии реминисценцией, не случайное и не редкое. Из 485 индивидуальных экспериментов, проведенных им, реминисценция была обнаружена в 40,5% опытов и даже «в ряде случаев, где второе воспроизведение было хуже, третье воспроизведение после более длительного временного интервала давало резкое улучшение». Второе воспроизведение многих испытуемых (из 252—120) не только содержало отдельные новые элементы, но явилось вообще лучше первых — непосредственных .

 

Реминисценцию больше всего показывали дети, но большой процент имеется и у взрослых испытуемых, улучшивших второе воспроизведение.

Как показали эксперименты, непосредственное воспроизведение больше опирается на внешние стороны материала, отсроченное — на смысловые связи. Значительный интерес для нас представляет и то наблюдение, что «возбужденное состояние, вызванное эмоционально-насыщенным материалом, тормозило процесс непосредственного воспроизведения. При отсроченном воспроизведении, когда непосредственное впечатление от прослушанного рассказа сглаживалось, испытуемые значительно улучшали изложение» .

 

В свете этих экспериментальных результатов можно сделать некоторые тактические выводы и в отношении времени допроса и в отношении допустимости, желательности повторных допросов.

 

Прежде всего отметим, что непосредственно после события произвести допрос, как это делается в лабораторных условиях, невозможно. Между событием и допросом всегда проходит какой-то промежуток времени. Следователь должен принять все возможные меры, чтобы сократить его. Это необходимо с точки зрения оперативности и быстроты расследования, а также предупреждения выпадения важных моментов из памяти допрашиваемого. Но проведение первого допроса во многих случаях недостаточно. Нередко возникает необходимость в проведении повторного допроса. Желательно всегда повторить допрос, когда допрашиваемый на первом допросе был очень возбужден, когда уже непосредственное впечатление немного сгладилось. Такое же положение должно иметь место и в отношении допроса некоторых категорий обвиняемых, особенно тех, кто совершил преступление в состоянии сильного душевного волнения, из ревности и пр. Их допрос также нельзя отложить из-за их возбужденного состояния. Этого требуют интересы расследования и, кроме того, нужно помнить, что эти лица в таком состоянии могут дать ценные показания, которые, может быть, не стали бы давать после того, как успокоились. Отсроченный, повторный допрос и в этих случаях может дать новые, ценные для следствия сведения.

 

При проведении повторных допросов нельзя с огуль* ным недоверием относиться к вновь полученным данным, о которых допрашиваемый не рассказал на первом допросе. Нужно помнить о явлении реминисценции, о возможности всплывания в памяти новых моментов и тактически правильно использовать это в интересах расследования.

 

Авторы книги «Тактика допроса на предварительном следствии» рекомендуют следователю в нужных случаях, прощаясь с допрашиваемым, говорить ему в виде напутствия: «Если вспомните еще что-либо по делу, то сообщите— напишите или приходите» . Там же указывается, что, несмотря на то, что предполагается, что допрашиваемый может что-либо еще вспомнить, повторный допрос свидетеля допустим лишь в следующих случаях:

 

«а) когда выявляются новые обстоятельства, которые не были известны следователю во время первого допроса;

б)        когда выявляются противоречия в показаниях с другими имеющимися в деле доказательствами;

в)         когда появляются сомнения в достоверности или правдивости первых показаний данного свидетеля;

г)         когда нужна очная ставка» .

Нам представляется, что нет оснований ограничивать следователя в проведении повторного допроса и в случае, если по обстоятельствам дела видно, что допрашиваемый был свидетелем какого-то события, мог наблюдать и воспринять какие-то факты, обстоятельства, но не мог вспомнить их на первом допросе. Практика судебного разбирательства уголовных дел изобилует фактами, когда показания свидетелей содержат в себе ряд моментов, новых по сравнению с их первоначальными показаниями, данными на следствии. При этом довольно часто они сами заявляют, что о новых фактах вспомнили либо только в зале суда, либо после допроса на предварительном следствии.

Проведение повторного допроса можно рекомендовать и тогда, когда после первого допроса возникает возможность оказать содействие в восстановлении в памяти допрашиваемого каких-либо фактов. Так, можно повторить допрос в случае необходимости на месте происшест- БИЯ, после предъявления вещественных доказательств, документов, лиц.

 

Многие авторы предлагают обходиться, по возможности, без проведения повторных допросов добросовестных свидетелей. Но ни возможность по существу точного повторения свидетелем своего показания на повторном допросе, ни случаи обеднения воспоминания свидетеля в период между двумя допросами и, наконец, даже ни возможность воздействия посторонних влияний на свидетеля в это время не могут быть обстоятельствами, исключающими проведение повторного допроса, если имеется возможность получить новые доказательства. А такая возможность, как мы видели, имеется. Второй допрос нужно вести в ином плане, чем первый. Очередность задаваемых вопросов и даже форма их должна быть иная, чем на первом. Это значительно затрудняет допрашиваемому воспроизвести точно изложенное на первом допросе показание и заставляет его концентрировать внимание на припоминании оригинальных восприятий. Для того, чтобы было меньше посторонних влияний на повторное показание, следует предупредить добросовестного допрашиваемого о том, чтобы он никому не рассказывал, что было на допросе, ни с кем не делился впечатлениями. На повторном допросе прежде всего следует спрашивать допрашиваемого, с кем, когда и где он разговаривал после первого допроса об интересующих следствие фактах, и, по возможности, точно нужно установить содержание разговора. Когда следователь заранее знает, что в будущем состоится повторный допрос, он может предупредить и об уголовной ответственности по ст. 184 УК за разглашение данных предварительного следствия.

 

 

К содержанию книги: Имре Кертэс. ТАКТИКА И ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ДОПРОСА

 

Смотрите также:

 

Понятие приемов допроса  Тактика допроса  протокол допроса.  виды допроса