СУД и УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС РАННЕФЕОДАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА

Когда появился розыск. Применение розыскного начала в сеньориальных судах

Общее указание Р. Шмидта о светском происхождении розыскного процесса в средневековой Западной Европе полностью подтверждается изучением материалов, относящихся к Франции.

Выше мы указывали на институты упрощенного суда при поимке виновника на месте преступления или при преследовании по горячим следам, как исключения из общих правил обвинительного процесса. Теперь же нам надо остановиться подробнее на институте задержания заподозренного по инициативе суда, которое существовало в различных феодальных владениях на территории Франции. Оно и явилось тем зерном, из которого развилась позже экстраординарная форма процесса, постепенно вытеснившая старое обвинительное производство.

В кутюмах различных феодальных герцогств и графств Франции мы находим ценные указания на те моменты уголовного процесса, которые, регулируя активность судей, характеризуют ее классовую направленность и определенные привилегии господствующих классов.

Речь идет о тесно связанных друг с другом институтах enquete и apprise, которые являлись прямым отступлением от правил обвинительного процесса.

Отступление это состояло в том, что при общеизвестности факта совершения данного преступления определенным лицом, судья имел право арестовать это лицо по подозрению. Этот институт так и назывался — арест по подозрению (prise pour soup^on). Задержав предполагаемого виновника, судья принимал меры к широкому оглашению факта и основания задержания: специально сообщал родственникам убитого и приказывал выкликать об этом в публичных местах своего округа Это делалось для того, чтобы заинтересованные лица могли явиться в суд и предъявить формальное обвинение арестованному. В случае такой явки дело шло путем обыкновенного обвинительного процесса и разбиралось тем порядком, о котором подробно говорилось выше.

Но если обвинитель не являлся, то ввиду отсутствия основной процессуальной предпосылки — формального обвинения судья должен был освободить арестованного.

Отдельные кутюмы устанавливали различные сроки, по истечении которых заподозренный мог освободиться под поручительство (recreance a plege). Но по истечении одного года и одного дня, если не являлся обвинитель, снималось и это поручительство, и подозреваемый полностью освобождался . После этого его нельзя уже было обвинять в данном преступлении. Поэтому надо признать известное процессуальное значение за этим арестом по подозрению и вряд ли можно согласиться с тем наименованием «полицейской процедуры», которое дает этому институту Р. Шмидт  .

Сходное явление было фиксировано и в законах Иерусалимского королевства, основанного французскими крестоносцами. Если по делу об убийстве нет других, подтверждающих факт свидетелей, а обвинитель сам задержал и представил обвиняемого, против которого имеются лишь указания молвы, виконт заключает его в тюрьму и в течение трех дней допрашивает, добиваясь сознания. Он может употребить при этом и пытку. В случае сознания обвиняемого вешают. В случае неполучения сознания виконт держит его в тюрьме год и один день. Если в течение этого срока обвинитель не представит доказательств или не предложит решить дело поединком, обвиняемый полностью освобождается

Здесь явно уже выраженные розыскные начала, правда, переплетающиеся со старыми обвинительными принципами. Очевидно, старая французская практика знала случаи задержания подозреваемых сверх установленных кутюмами сроков. Возможно, что здесь играла роль тяжесть преступления; возможно, что известное влияние оказывало и социальное положение заподозренного.

Во всяком случае, согласно кутюмам Бовэ решающим моментом было не истечение срока, а окончательное освобождение судом заподозренного из тюрьмы после истечения срока. Это видно из того случая, который рассказывает Бома- нуар из своей практики. Он держал в тюрьме одного человека по подозрению в совершении убийства. На все вызовы в течение законного срока обвинитель не явился. Но затем, пока заподозренный еще не был освобожден, в суд явился обвинитель и предъявил формальное обвинение. Возник процессуальный казус. Обвиняемый защищался путем возражения о запоздалости обвинения и требовал полного своего освобождения. Обвинитель доказывал, что обвинение заявлено вовремя, поскольку обвиняемый еще не освобожден. Решение последовало в пользу обвинителя, так как обвиняемый еще находился «в руках правосудия». И дело должно было быть решено путем поединка. Такое решение, конечно, являлось более целесообразным с точки зрения увеличения судебных доходов: ведь поединок был одной из крупных статей дохода. Но совестливый бальи заканчивает этот отрывок своей книги благочестивым замечанием о том, что судья, который не спешит с освобождением заподозренного после истечения срока, совершает грех .

Практика знала и другие отступления, определяемые личным усмотрением, наполненные классовым смыслом, ярко характеризующие «кулачное право». Один из примеров такого суда или господской расправы в ее неприкрытом виде подробно описан у Брюсселя. Случай относится к последней четверти XIII в. и имел место в сеньориальном суде Шассен в Шампани. Один из крестьян-новоселов, пользующихся некоторыми привилегиями в новом месте поселения (hospes), Бодье, убил дворянина Филиппа де Монсель. По тому, как описывается этот случай, налицо была необходимая оборона. Но потерпевший был благородный рыцарь, а убийца — мужик. И это решило направление и исход дела. Владетельная дама де Шассэн на основании молвы арестовала Бодье. Но вместо того, чтобы ждать формального обвинителя в течение 45 дней с момента оповещения об аресте заподозренного, она немедленно созвала свой суд, который приговорил Бодье к смерти, и он сейчас же был повешен, а все имущество его было конфисковано владетельной дамой.

Дочери повешенного жаловались в высший суд Шампанского графства Les grands jours de Troyes   и добились здесь пересмотра дела. Высший суд признал, что дама де Шассэн не отвечает за приговор, вынесенный ее судом, по делу ему подсудному, но все же назначил расследование фактов, на основании которых был осужден Бодье, а вместе с тем поручил бальи проверить, были ли выполнены в суде все формальности, кото- • рые требуются кутюмами.

Владетельная дама была возмущена -таким решением, которое, по ее мнению, ставило под сомнение ее сеньориальные права . Однако суд не отменил своего решения. После проведенного расследования приговор сеньориального суда был отменен как явная «юридическая ошибка». В решении было даже указано, что если бы убитый дворянин был жив, то суд, исходя из обстоятельств дела, должен был осудить его. Владетельной даме де Шассэн было предложено вернуть конфискованное имущество дочерям Бодье, а тело повешенного снять с виселицы и похоронить на кладбище  .

Не во всех феодальных государствах Франции арест по подозрению ограничивался вызовом обвинителя и пассивным его ожиданием. В источниках нормандского права мы находим более яркий след inquisitio каролингской эпохи. И, конечно, это не случайно. Историки феодальной Франции давно уже отметили, что в Нормандии раньше всего сложилось военно-феодальное устройство, и здешние герцоги довольно скоро и прочно подчинили се'бе своих вассалов и учредили разветвленный административно-судебный аппарат — бальи, прево и т. д. .

Относительно больший внутренний порядок способствовал развитию торговли и росту городов. Но эксплуатация крестьянства была, пожалуй, более жестокой, чем где-либо.

Указанные моменты должны были сыграть свою роль в деле отправления правосудия и обусловить более активное вмешательство представителей судебной власти герцогов в уголовно- правовые споры. Отсюда мы вправе ожидать именно в нормандских кутюмах, хотя бы в зачаточном состоянии, наличия норм розыскного процесса, конечно, более бледных, чем соответствующая судебная практика.

В отношении происхождения и времени составления дошедшего до нас самого старого памятника общенормандского права, так называемого «La tres ancienne coutume de Normandie», в науке нет единого мнения. Большинство первых комментаторов считало его официальным источником. Затем было установлено частное происхождение сборника

Время редакции сборника можно отнести к третьей четверти XII в. Приведем некоторые интересные для нашей темы постановления сборника. Первая часть говорит о составе суда из баронов и почтенных людей (legales homines). Равные должны судиться равными. Следовательно, бароны и рыцари, богобоязненные и знающие законы, могут судить друг друга и подвластный им народ; но крестьянам и другим из народа не дозволено судить рыцарей и духовенство .

Далее мы встречаем положение об аресте ex officio лиц, убивших или изувечивших слабого и бедного человека, в случаях отсутствия обвинителя из числа родственников потерпевшего.

Но здесь, в отличие от ранее рассмотренных нами французских текстов, мы находим более проникнутое розыскным началом правило: заподозренный содержится в герцогской тюрьме, «пока не очистится водой», то есть не подвергнется испытанию этого вида. Так, по-видимому, надо читать испорченное место этого латинского текста, что подтверждается соответствием с текстом французской версии.

Но, кроме этого, кутюм содержит еще более общее и дальше идущее положение, в котором основанием для задержания и дальнейшей процедуры очищения судом божьим является обвинение молвой (in quo infamia laboraverit). Здесь уже в чрезвычайно яркой форме выражена чисто розыскная деятельность судей, расследующих ex officio всякое преступление, если в деле нет обвинителя. Правило оговаривает неприменение к задержанному пытки.

В Нормандском сборнике Somma тот же розыскной порядок установлен в отношении обвиняемых общей молвой в совершении убийства, поджога, кражи и т. д., если нет формального обвинения.

Наряду с указанием об аресте («prisio») мы видим также, что тот или другой подлежащий суду вопрос может быть передан на решение местных присяжных людей — jurata.

О порядке выбора их говорит глава XXVII Сборника кутю- мов. Судьи должны избирать их из людей, не состоящих со сторонами ни в родстве, ни в вассальных отношениях и не могущих быть заподозренными по каким-либо другим основаниям в пристрастии

В отношении рассмотрения этими присяжными уголовных дел мы находим следующее постановление: человек, подозреваемый в совершении явного преступления, может быть избавлен от тюремного заключения, если он соглашается подвергнуться расследованию через присяжных — enqueste — по вопросу о виновности. В этом согласии кутюм видит как бы доказательство добросовестности подозреваемого .

Приведенные здесь тексты были известны еще Бруннеру, работавшему над материалами, сохранившимися в парижских архивах. Изученные с того времени 'нормандские документы внесли много новых данных и окончательно установили, что инквизиционный порядок исследования но земельным делам был в ходу еще при Жоффруа Плантагенете (между 1145 и 1150 г.) что в 1159 году курия Генриха II Плантагенета постановила о применении расследования через присяжных при рассмотрении дел о преступлениях в местных герцогских судах . При этом такое расследование (Sworn inquest) не являлось в Нормандии новинкой, так как оно было предписано еще Генрихом I в 1133 году, и Жоффруа только продолжал применять его 3. Наконец, доказано и существование таких же ассизов в судах баронов светских и духовных в XI и XII вв. Так, из соглашения 1061 года между епископом Авраншским и аббатом Мон-Сен-Мишель видно, что люди аббата постоянно жаловались на тяготы участия в судах епископа в качестве присяжных  .

Ныне изученные документы уже не оставляют никакого сомнения в нормандском происхождении суда присяжных, занесенного отсюда в зародыше в Англию и там под влиянием местных условий развившегося в законченный институт, долгое время считавшийся специфически английским ..

Но в Нормандии, как и в Англии, в первое время существования института присяжных для проведения enquete требовалось согласие обвиняемого. Сборник Somma устанавливает категорически это правило.

Каким же образом происходило рассмотрение дела, если в решении вопроса о виновности принимали участие jurata, то есть местные присяжные люди? Сборник «Grand Coutumier de Normandie» дает детальное описание этой процедуры в главе XXVIII «De suyte de meurdre». Здесь опять мы видим прямое указание на необходимость ограничения содержания заподозренного в тюрьме уже известным нам сроком в один год и один день. Но тут же присоединяется черта, позволяющая говорить о применении некоторого принуждения для того, чтобы добиться «добровольного согласия» подозреваемого на производство inquisitio patriae. Кутюм предписывает в этих случаях содержать подозреваемого на «скудном питании и питье». Такое длительное содержание, конечно, могло вынудить подозреваемого согласиться на проведение расследования.

Процедура расследования протекала следующим образом: созывались люди, которые могли иметь сведения о совершенном преступлении. Их должно быть не менее двадцати четырех; они не должны быть пристрастны из-за любви или ненависти. Это должны быть самые честные и разумные' люди из местности, где произошло преступление. Бальи поочередно допрашивает их перед четырьмя рыцарями и записывает их показания. Затем приводят заподозренного, предъявляют ему всех «присяжных» и спрашивают, не заявляет ли он против кого-либо из них отвода. Потом вызывают присяжных всех вместе; сказанное ими сообщается подозреваемому. Они подтверждают присягой сказанное. И на основании этого состав суда выносит приговор.

При этом кутюм указывает на своеобразную роль этих присяжных. Каждый из них обязуется рассказать все, что он знает о жизни и поступках обвиняемого и что он о них думает. С другой стороны, они присягают в том, что выскажут истину о предмете процесса сообразно с тем материалом, который им будет представлен

Таким образом, присяжные играют в этой процедуре двойственную роль; с одинаковым правом можно утверждать, что они еще остались свидетелями, или, наоборот, считать, что они уже стали судьями  . Во всяком случае, здесь бесспорно имеет место применение старой каролингской inquisitio с созывом свидетелей обвинения. И в свете собранных новейшими исследователями фактов, подтверждающих постоянное использование этой процедуры на севере Франции, нельзя согласиться с утверждением Эсмена о том, что это «курьезное учреждение» не имело сколько-нибудь длительных последствий ни в церковных, ни в светских судебных учреждениях .

Это же производство сохранилось во фландрском праве; здешние Veritas, verite, coye verite, stille Wahrheit, Franche verite — явно франкского происхождения, что было доказано еще Варнкенигом и Бруннером

Институт Franche verite был и в ряде французских кутюмов.

Этим созывом людей для обличения преступников без формального обвинения могли, как показывает Бутийе, пользоваться сеньоры, обладавшие правом высшей юстиции . «La tres ancienne coutume de Bretagne», дающий очень отчетливое описание уголовного процесса, перечисляет большое количество случаев, в которых суд действует ex officio. И здесь мы находим,' кроме поимки на месте преступления и преследования по горячим следам, также преступления, направленные против сеньора и его суда или против тех, которые находятся под его охраной. «La tres ancienne coutume de Bretagne», воспроизводя относя: щиеся к более старому времени обычаи, устанавливал возможность применения одного и того же пронизанного розыскными началами производства в трех случаях отрицания заподозренным своей вины: а) при поимке его на месте преступления, б) при преследовании и задержании его по горячим следам и в) при обличении его общей молвой.

Этот последний случай является как бы воспроизведением каролингской inquisitio.

Во всех указанных случаях кутюм предписывает производство расследования через свидетелей. Но если Оно не дает полного доказательства, а в то же время против заподозренного будут явные улики или общая плохая молва, он должен подвергнуться троекратной пытке. И только если он сможет вытерпеть эту пытку не сознавшись, его признают невиновным и освобождают.

Приведенные указания источников позволяют сделать тот вывод, что розыскные формы уголовного процесса не исчезли совершенно из юридического быта феодальной Франции до начала XIII в. Они употреблялись сеньорами в их расправном производстве, не регламентированном никакими кутюмами; они же нашли свое выражение в провинциальных кутюмах там, где отдельные феодалы — светские и духовные — были достаточно сильны, чтобы заставить своих подданных подчиняться этой процедуре. Острие ее, конечно, было направлено против крестьянской массы для ограждения неприкосновенности сеньориальных привилегий. Вполне понятно, что тут была благодатная почва и для применения пыток: ведь в глазах сеньоров каждый разночинец— вчерашний серв, то есть бесправное существо.

В делах о преступлениях, которые по их классовой направленности носили оттенок измены (а это понятие имело чрезвычайно широкое значение в мире феодальных отношений), в ряде случаев нельзя было рассчитывать на успешную защиту интересов сеньора на путях старого обвинительного процесса. Легче и удобнее можно было осуществить задачу феодальной юстиции в порядке розыскном, где к услугам суда были, во-первых, пытки, а во-вторых, вердикты «самых разумных и лояльных людей страны», собранных для дачи присяжных показаний. Классовый смысл и содержание этой enqueste du pais в качестве процессуальной гарантии для обвиняемого были, очевидно, полностью понятны широким массам населения, сложившим в эту эпоху «весьма выразительную поговорку: «Fol est qui en enqueste se met» (Только безумный соглашается на процедуру расследования) Там, где, как в Нормандии, имела место централизация власти, судебная практика постоянно расширяла случаи расследования ex officio, исходя из конкретных особенностей данного дела или обобщая категорию дел, имеющих специальный интерес для носителя верховной власти.

В уцелевших отрывочных записях судебной практики нормандского Echiquier за первую треть XIII в. мы встречаем несколько таких случаев. Под заголовком «D'enqueste» (1226 г.) читаем постановление о производстве королем расследования дела жены Пьера Кота по поводу смерти Пьера  .

С точки зрения принципов формального равенства, провозглашенного в обвинительном процессе старых кутюмов, вся эта процедура расследования была злоупотреблением. Понятно поэтому, что все случаи применения «расследования» не записывались «на память потомкам». И все же можно сделать вывод о широком применении «расследования» в сеньориальных и в королевских судах XI—XIII вв. Доказательством служат отдельные законодательные акты, уничтожающие или, точнее говоря, обещающие по тем или иным причинам уничтожить подобные «злоупотребления». Таково, например, обещание, которое дал Филипп-Август в 1183 году в грамоте городу Орлеану. Здесь уже целая программа улучшения дела борьбы с преступностью, которая, очевидно, отражает ряд чинимых до того времени судебными органами злоупотреблений.

Мы видим, что к жителям Орлеана постоянно применялись такие «процессуальные» мероприятия, как взимание заложников и арест имущества, а затем не ограниченные суммой штрафы по всем видам преступлений. Король обещает не применять впредь этих мер, а также и иного насилия (aliquam vim) и не взыскивать более 60 солидов за совершение преступлений, кроме самых тяжких перечисленных в грамоте.

И можно утверждать на основании исторических данных, что не заимствование правил церковного суда породило розыскной процесс во Франции, а классовые отношения позднего средневековья, совершенно так же, как они вызвали к жизни несколькими столетиями позже, в другом конце Европы, «сыск», направленный для изъятия и осуждения «ведомых лихих людей», и метод доказательства через «повальный обыск». С глубокой исторической интуицией указывал старый русский исследователь вопроса о смертной казни А. Ф. Кистяковский на тесную связь между отношениями рабства и крепостничества X—XIV вв. в Западной Европе и кровавыми формами уголовного суда и наказания феодального средневековья.

Если благородный сеньор, указывая другому на крестьянина, мог с сознанием своего права говорить: «это мой человек; в моей воле его сварить или сжарить», то значит, «действительно сеньор для подданного был законом, судьей и палачом» .