ИСТОРИЯ РОССИИ 18 ВЕКА

Развитие русской литературы в 1750—1780 гг. Дело о побеге петуха от куриц из Пушкарских улиц. Комедии Сумарокова и Фонвизина

ЛИТЕРАТУРА И ЖУРНАЛИСТИКА 

Русская литература 1750—1780 гг. не была однородной. «В каждой национальной культуре,— указывал В. И. Ленин,— есть, хотя бы не развитые, элементы демократической и социалистической культуры, ибо в каждой нации есть трудящаяся и эксплуатируемая масса, условия жизни которой неизбежно порождают идеологию демократическую и социалистическую. Но в каждой нации есть также культура буржуазная (а в большинстве еще черносотенная и клерикальная) — притом не в виде только «элементов», а в виде господствующей культуры»  .

В 1750—1780 гг. устное народное творчество и народная рукописная книга непосредственно отражали настроения и чаяния закрепощенного крестьянства. Одновременно элементы демократической культуры сказывались и в творчестве передовых писателей этой поры — от М. В. Ломоносова, Н. И. Новикова и Д. И. Фонвизина до А. Н. Радищева.

В условиях феодально-крепостнического строя русская литература вплоть до конца XVIII в. была по преимуществу дворянской. Кроме гениального помора Ломоносова, нп один писатель, не дворянин по происхождению, не имел первостепенного значения.

Более того, творчество таких писателей XVIII в., как Ф. А. Эмин, М. Д. Чулков и др., ясно обнаруживало идейную и политическую слабость нарождавшейся русской буржуазии.

Гневный голос многомиллионной крепостной деревни отчетливо гремел в народной поэзии и рукописной книге. В них ясно было выражено основное классовое противоречие XVIII в.— противоречие между дво- рянско-помещичьим классом и угнетенным крестьянством.

Обличение крепостничества, дворянской роскоши и беспутства было подсказано жизнью. В правдивом отображении действительности фольклор и народная рукописная книга в XVIII в. опережали ранние реалистические тенденции в дворянской и мещанской литературе.

Углубление социальных противоречий, протест против крепостного права находят яркое отражение в крестьянской и нивовой городской литературе, начиная с 60-х годов XVIII в.

В рукописпых произведениях ярко раскрывается нарастание классовой борьбы к концу 60-х годов XVIII в. В этом смысле наиболее значительным является «Плач холопов» (1767—1768), замечательный не только изображением бесправия крепостных и тиранства помещиков, но и своим призывом к крепостному крестьянству «злых господ корень переводить».

 В этом произведении, созданном в среде крепостных, звучит понимание непримиримости классовых противоречий. До этого сознания не мог подняться никто из дворянских или разночинных писателей в 60-е годы XVIII в.

Иногда социальная проблематика облекается в рукописной книге 60-х годов в юмористическую оболочку. Примером этого может служить «Дело о побеге петуха от куриц из Пушкарских улиц»  . Анекдотическое, невероятное происшествие является в этой повести материалом для пародии па судопроизводство по розыску беглого. Если же вспомнить, что побеги были массовой формой пассивного протеста крепостных в течение всего XVIII в., то станет понятной серьезная идейная основа этого произведения.

К произведениям, созданным трудовым народом в 70-е годы XVIII в., относятся сатирические крестьянские повести «Сказание о царевне Кисе- лихе», «Повесть Пахрияской деревни Камкина»  , солдатские стихотворные сатиры («Челобитная крымских солдат», «Горестное сказание») , манифесты пугачевцев  , которые Пушкин назвал «удивительными памятниками народного красноречия». При разнообразии жанров и содержания все произведения проникнуты сознанием непримиримости классовых противоречий, и это находит свое выражение в социальной антитезе как основном приеме композиции, в сочувствии закабаленному трудовому народу и ненависти к дворянскому сословию.

Рост классового самосознания трудового народа в процессе Крестьянской войны 1773—1775 гг. запечатлен во многих произведениях демократической рукописной сатиры и юмористики, созданных в последней четверти XVIII столетия.

Осознавая роль бюрократического аппарата, в первую очередь — суда, как орудия классового угнетения, народ создает разнообразные сатирические произведения, обличающие грабительство и продажность чиновников.

Распространенными жанрами таких произведений являются сатирический диалог («беседа», «разговор») и пародия на документ.

Из числа рукописных обличений суда и чиновников издана сатирическая трилогия; «Копия с просьбы в небесную канцелярию»  , «Беседа у секретаря» , «Разговор двух министров, земского суда канцеляристов» .

По идейной направленности к ним близки юмористический «Разговор ококушке в суде» сатирическая переписка воеводы с Сенатом по поводу пожара  и анонимная стихотворная сатира на суд и чиновников  , где обличается всеобщая продажность — от «государева наместника» до последнего подьячего и квартального надзирателя.

К народной сатире на классово-несправедливый суд и чудовищное бездушие учреждений тесно примыкают разнообразные рукописные пародии на официальные документы. Еще И. Е. Забелин в 1892 г. напечатал пародийный «Глухой паспорт», в котором говорится о безвыходном положении беглого . Неизданное пародийное завещание в юмористическую форму облекает горестные думы об ограблении народа; беглому, ставшему удалым разбойником, нечего завещать близким, кроме виселицы, своих «молодецких затей», или того, что не бывает на свете .

Та же тесная связь юмористики с сатирой наблюдается в неизданном «Апшите, данном от хозяина серому коту»  . Заветная мечта крепостного слуги получить вольную — «апшит» — была несбыточной, пока дворовый был трудоспособным. «Когда холопей в яму покладут, тогда и вольный аишит в руки ему дадут»,— писал с горечью автор «Плача холопов».

Но зато дворяне охотно отпускали на все четыре стороны престарелых и увечных, чтоб сбросить с себя необходимость их кормить и содержать. Перед ревизиями, указывает В. И. Семевский, это делалось массовым явлением  . Поэтому образ старого калеки-кота, получившего «вольный апшит», воспринимался читателем XVIII в. как на:.1ек на хорошо известное ему явление русской крепостнической действительности.

Разнообразными произведениями представлена в последней четверти XVIII в. антидворянская сатирическая повесть. Иногда она является автобиографией крепостного интеллигента, обличающего барина-крепостника, как, например, автобиография двадцатидвухлетнего художника В. В. Подзорова, сохранившаяся в деле о его побеге (1787)   и первоначально изданная анонимно . Былинным складом повествует молодой художник о ненавистной неволе, о наказаниях «палочьем» без всякого «резону», о заключении в домашнюю тюрьму, об оковах, наложенных на него по барскому произволу, и о своем побеге. Гнев и горечь крестьянства, несущего еще большие тяготы после подавления крестьянского восстания 1773—1775 гг., запечатлены в этом «пасквильном, наподобие песни письме», как называли автобиографию В. В. Подзорова судейские чиновники 1780-х годов.

Другие сатирические повести конца XVIII в. складываются на основе устных сатирических диалогов. Таковы, например, «Повесть о некоем господине» «Повесть о господине и приказчике»  .

За балагурством и внешним комизмом в «Повести о некоем гоподи- не» сквозит глубокое презрение к барину и четкое осознание непримиримости интересов помещика и крестьянина.

Вторая — «Повесть о господине и приказчике» — интересна тем, что в ней показано расслоение крепостной деревни в 1780—1790 гг. и зарисован образ крестьянина-мироеда, который «крестьян разорил, как варом переварил».

Развитие русской литературы в 1750—1780 гг. не может быть раскрыто с надлежащей полнотой без учета рукописной книги, бытовавшей прежде всего в крестьянской среде.

Главную ценность рукописных сборников XVIII в. представляют не только списки старинных повестей, встречающиеся в них, но те произведения демократической литературы, в которых народ запечатлел свою оценку крепостнической действительности XVIII в. Насыщенность социальной тематикой, правдивое отображение непримиримых классовых противоречий — черты, характеризующие рукописную народную книгу на протяжении 60—80-х годов XVIII в.

Те же свойства характерны и для устной народной поэзии во второй половине XVIII в. Пословица, песня, былина были неразлучными спутниками народа в его труде, отдыхе, борьбе.

В народных пословицах четко звучало осознание классовых противоречий: «Неволя холопу — воля господину», «Всякой барин свою милость хвалит, а нашу услугу ни во что не ставит», «Близ царя — близ смерти», «Царь жалует, а псарь не жалует», «До неба высоко, а до царя далеко»   и др. Народная пословица клеймила классово несправедливый и продажный суд («С кого судья взял, тот и прав стал», «Закон, как паутина: шмель проскочит, а муха увязнет», «Вор виноват, а подьячий мошне его рад», «Судьям то и полезно, что в карман полезло»), обличала паразитизм господствующих классов — дворянства и духовенства («Белые руки чужие труды любят», «Где поп, тут не надобен чорт», «Игумен за чарку, а братья за ковши») и выражала вековую мечту народа о свободе («Воля всего лучше»).

В народной песне XVIII в. классовая ненависть обращена не только против светских феодалов, но и против церкви. Сатирическая песня XVIII в. клеймит обжорство, пьянство, разврат и прямой разбой под смиренной одеждой монахов и монахинь  .

Рост русской промышленности не замедлил отразиться на содержании устного творчества работных людей. Сказы и были и особенно песни горнорабочих Урала и Алтая, ярославских ткачей попадают к концу века в отдельные книги и рукописные сборники  .

Центральное место в фольклоре второй половины XVIII в. занимают произведения, связанные с Крестьянской войной 1773 — 1775 гг.

Антидворянский характер движения выразился в характерной пословице пугачевцев: «Руби столбы — заборы повалятся», которой они сопровождали свою расправу с помещиками  . Глубокой симпатией овеян в народной песне образ Е. Пугачева: это «родной батюшка», «добрый молодец Емельяп-казак». Даже пойманный, связанный Пугачев страшен своим врагам (песня «Судил тут граф Панин», предание «Пугач и Салтычиха»). Оп силен народной поддержкой, его укрепляет «мелка рыбка», «мелка пташка» (песня «В том сударыня простила»). Многонациональный характер крестьянского движения также запечатлен в фольклоре. Известны мордовские, чувашские, башкирские, татарские песни и предания о Пугачеве. В сознании народов Поволжья Крестьянская война была воспринята как крупное событие их жизни. Еще в 60-х годах XIX в. чуваши и марийцы вели летосчисление от восстания крестьян, а старики считали свои годы и определяли хронологию разных народных событий от Крестьянской войны. Оценка восстания крестьян дана в следующих заключительных словах мордовского предания: «Спасибо пугачевцам, опи перевешали всех господ..., пусть они увидят хорошее»  . Память о Крестьянской войне 1773—1775 гг. нашла выражение в конце XVIII в. в широко распространенных песнях, попадавших даже в печатные песенники: «Что пониже было города Саратова», «Вниз по матушке по Волге», или «Не шуми, мати зелена дубравушка». Последняя песня, по народному преданию,— одна из любимых песен Е. Пугачева.

Мотивы резкого протеста против насилия господствующих классов проникли в народную любовную лирику конца XVIII в. (песня-баллада о Ваньке-ключнике). Они отчетливо звучали в женских причетах при проводах рекрута, записанных и литературно обработанных А. Н. Радищевым

Обострение классовой борьбы сказывается и на развитии народной сказки в XVIII в. Новые фантастические сюжеты встречаются в ней как исключение (сказка о Мизгире, сказка об Иване белом). Зато получает интенсивное развитие сатирическая сказка. Живое бытование именно такой сказки-бывальщины засвидетельствовано А. Н. Радищевым (сказка о чиновнике, любителе устриц, в главе «Спасская полесть»). К XVIII в. можно отнести также приурочение сюжета «укрощение строптивой» к Екатерине II . Косвенным, но веским свидетельством существования сказок о глупом барине в фольклоре XVIII в. является вышеупомянутая сатирическая повесть «Сказание о деревне Камкине». В XVIII в. широко известна также социально заостренная устная народная драма «Лодка», завершающаяся призывом атамана: «Жги, пали богатого помещика», и сатирическая устная драма «Мнимый барин».

Приведенные примеры ясно показывают, в чем заключались характерные черты демократической культуры в фольклоре и рукописной книге 50—80-х годов: это — правдивая обрисовка непримиримости классовых противоречий, обличение паразитизма господствующих классов, резко выраженная в отдельных произведениях антидворянская направленность, вплоть до призыва к вооруженной борьбе, социальная антитеза как одив из осповных приемов композиции.

Элементы демократической культуры были многообразны и в литературе. Писатели 50—80-х годов ие раз обращались к устному народному творчеству, хотя и с неодинаковых социальных позиций.

Развитие русской литературы в 50—80-х годах было обусловлено, в конечном счете, двумя осповными социально-экономическими предпосылками — развитием капиталистического уклада внутри господствовавшей феодально-крепостнической формации и обострением классовой борьбы крестьянства с помещиками.

Сложность социально-экономического базиса в эти годы обусловила быстрые темпы развития литературных направлений, которые не сменяли друг друга, а развивались одно внутри другого, сосуществуя и противоборствуя.

Последнее обстоятельство было отмечено еще В. Г. Белинским: «Ка- кая-же чудовищная разница между Ломоносовым и Державиным, между притчами Сумарокова и баснями Хемницера, между комедиями Сумарокова и комедиями Фонвизина, между прозою не только Сумарокова, но и самого Ломоносова, даже какая значительная разница между драматургом Сумароковым и драматургом Княжниным!»  .

С конца 50-х годов внутри классицизма все отчетливее обнаруживаются элементы сентиментализма (Сумароков). Начиная с пьес Д. И. Фонвизина и журнальной прозы Н. И. Новикова, все яснее пробиваются первые реалистические тенденции, оформившиеся четко в произведениях A.Н. Радищева.