КОНДАРАКИ. ОПИСАНИЕ КРЫМА. 1873

Аутинская долина. Форфора и Аутка

Спускаясь с последней Ливадской возвышенности, по направлению к Ялте, путешественник с невольным трепетом смотрит на громаднейшую Яйлу, которая, повернув здесь к югу, образовала у подножия своего две живописныя долины, разделенныя между собою одною из отраслей ея, выступивших в виде соединенных пирамид, прекращенных высоким холмом подходящим к морю.

Первый из них обращен к Аутинской долине, а последний к Ялтинской. Обе эти долины не имеют себе подобных на южном берегу, ни по богатству садов, ни по громадности окружающих их гор заросших прекрасными лесами, ни по величественности видов, близости моря, множества крошечных но хорошо устроенных дачъ; в каждой из них, промеж тенистых садов, вьются реки, по сторонам которых расположены: на одной два греческих, а на другой два татарских селений. Эти богатейшия долины примыкают к морскому берегу, в виду котораго красуется миниатюрная Ялта — этот крошечный город, поражающий всех своим счастливым местоположениемъ. Из них Аутинская занимает узкое ровное пространство пресеченное отвесною массою Яйлы, охватившею ее с С.-В. И Ю.-З. сторон отраслями, идущими по направлению к морю.

Таким образом закрытая с трех сторон горами, единственным видом ея служит безконечный горизонт моря, в которое тут же вливается перерезывающая ее пополам река Учан-су или Кремасто-неро*, с правой стороны которой расположены селения Аутка и Форфора, замечательныя тем, что обитатели их есть единственные из потомков первобытных греков поселившихся в этой стране; а с левой — рядом прекрасных садов, составляющих гордость и богатство этой местности. Тот кто обратит сериозное внимание на эту равнину и изучить те скрытыя от глаз удобства и богатства, тот без сомнения согласится с нами, что эта местность, врезавшаяся в промежутке гор, есть самая удобная и самая лучшая для жизни человека; удобная потому, что морские ветры не проникают в нее с такою силою как например в Ялту; здоровая потому, что со всех сторон окружена горами заросшими до вершин смолистыми растениями, скрыта от туманов и имеет превосходную воду.

По нашему мнению это есть единственная местность для больных, не терпящих сильных переворотов в атмосфере, нуждающихся в соседстве города и жаждущих вдыхать морской воздух при южном ветре. С некотораго времени это преимущество Аутинской долины начало становиться известным и значительное число больных проводят здесь летний сезонъ; но к сожалению пока она служит местожительством менее зажиточных семейств, потому что не имеет в достаточном количестве удобных квартир, но нет сомнения, что рано или поздно местность эта исключительно избрана будет для жизни посещающих южный берег с гигиеническою целью и покроется комфортабельными постройками

 По долине этой великолепно ростут всевозможныя растения, из которых останавливают внимание преимущественно те, которыя были в большом употреблении у древних обитателей южнаго берега и именно: Крымская рябина (sorbus ancuparia) дающая чрезвычайно приятные плоды, гранаты*, винныя ягоды, курма или дикие финики (dispyroslotus), мушмола или меслили и скипидарное дерево (pistacia terebinthus), а из виноградных лоз, известных у туземцев под именами: разаки, мавро-кара** и халкия — почти неизвестны виноделам этой полосы, которые предпочли им разведение иностранных сортов винограда. Нигде окрестности южно-бережских поселений не представляют такого множества чаиров, таких восхитительных зеленых покатостей и такого разнообразия растительности — как за Ауткою. Проеезжающие к водопаду Кремасто-неро имеют возможность заметить все эти прелести, не сворачивая с тропинки, идущей к крепости, или следующие по вновь проведенной к нему экипажной дороге.

Выше сказано было, что в долине этой расположено два греческих поселения. Ближайшее из них к морскому берегу именуется Форфора, а более приближенное к основанию Яйлы, испещренной скалистыми выступами, промойнами и сосновыми группами дерев, называется Аутка. Оба они основаны на возвышенности нижайших отраслей Калафаты*, так что садовая долина виднеется до самаго берега моря почти с каждой хижины поселянъ. Как одно, так и другое скрыты от восточных ветров, дующих преимущественно в начале и конце лета, самых неприятных для южнобережских жителей. Важное исключение это послужило к тому, что с некотораго времени в ближайшей из них быстро закупаются садовыя участки и устраиваются хорошенькия дачи; на Аутку-же пока не обращается внимания по отдаленности ея от морскаго берега версты на две и не имению хорошо устроенной дороги, но как только раскупятся сады и домики Форфоры, без сомнения охотно станут замечать прекрасное местоположение и Аутки, замечательной соседством красиваго водопада Учанъ-су, падающаго с отвесной скалы в 40 сажень вышины в глубокую пропасть, представляющую по обеим сторонам громаднейший сосновый лес, наводящий, по словам академика Кеппена, необыкновенное уныние, являющее всю суетност дум человеческих и ничтожность земных прихотей.

Каждому, явившемуся в Форфору и Аутку и осмотревшему остатки замечательнейшей древней крепости Зигоисар, воздвигнутой в лесу по дороге к водопаду на вершине громаднаго камня, как-то невольно хочется узнать историю этих поселений. Постараемся удовлетворить таких путешественников на сколько это возможно в настоящем отделе нашего труда.

Аутинская долина, судя по могилам, недавно открытым французом Барье, при копке фундамента для своей мастерской и следам, найденных в них глиняных сосудов, указывает на время явления в Тавриде основателей Херсонеса и Пантикапии. По месту нахождения их надобно полагать, что первое поселение основано было не вдали от них против моря; но как оно было велико и где именно находилось — нет положительных следовъ. Несколько подальше, напротив Форфоры, у подножия Ливадской ротонды, снова встречаются признаки пребывания человека; но здесь уже открыты не только могилы, но и фундаменты жилищъ. Место это называется Пола-клесия, т.е. много-церквие и повидимому было поселением греков до времени выхода их в Екатеринославскую губернию.

К сожалению туземцы не сохранили об этой местности никакого другаго предания, кроме того, что под спудом одной из церквей этих, были погребены неизвестно кем и за что, убитыя три сестры девицы и что, когда во время служения священник провозгласил оглашенные изыдите, то присутствующие слышали разрыв земли под ногами и видели трех окровавленных женщин быстро удалявшихся от храма. Указывают также на целебный источник Кабака, находящийся около этих церквей, к которому по настоящее время ходят преимущественно одержимые лихорадками, уверяя в действительности свойства его врачевать страждущих от этой болезни.

Далее, взбираясь на покатость Могаби, виднеются между лесными и фруктовыми деревьями следы построекъ. По словам аутинских жителей, это Алачик или летнее местопребывание приморских жителей, скрывавшихся здесь от внезапных нападений черкесов, подплывавших на кочермахъ. Туземцы предполагают, что это разбойничье племя, не столько из алчности делало набеги на южныя берега Крыма, сколько из наследственной ненависти к владетелям его, когда-то вытеснивших и истребивших прадедов их из этой благодатной страны. Если мы примем в основание предания кабардинцев, сообщаемыя нам г. Ашиком в археологических изследованиях Воспорскаго царства и г. Дюбуа де-Монпэре в ученом своем сочинении о кавказских народах, а равно и историческия сведения о том, что после взятия турками Кафы, генуэзские колонисты, обитавшие вне полуострова Тавриды по берегам Чернаго моря, от Тамани до Анаклии, потеряв возможность возвратиться в Крым, основались на берегах Кубани, где забыли и свою религию и свое происхождение — то предположение аутинских старожилов имеет вид правдоподобия, но не иначе, как допустив явление вместо черкесов итальянских выходцев, некогда повелителей Крымских ханов и обладателей лучших из коммерческих пунктов этого полуострова.

Третьим местом следов древних жилищ, представляет Форфора могилами подобными Гаспринским, именуемым караконджола-фулесъ*, и Аутка надгробными плитами, лежащими на дороге между мечетию и церковью. Судя по устройству этих могил, можно полагать, что местность эта гораздо раньше других служила поселениемъ; а что это было обширное и богатое поселение доказывается укреплением Зиго-исар, отличающимся от прочих южно-бережских воротами, составляющими арку вышиною в три или четыре сажени. Не вдали от этой крепости существуют развалины храма также с целебным, по преданию, источником во имя св. Дмитрия, где покойный Иннокентий, славный архиепископ Таврический, имел в виду устроить монастырь, могущий оживить эту величественную местность и служить местом посещения множества посетителей южнаго берега, в числе которых многие страждущие ищут утешения в молитве.

Правее от источника св. Дмитрия ведет тропинка на Яйлу к Аутинскому бугазу, т.е. углублению доступному для езды. Миновав местность, называемую Эки-чам или две сосны, достойную внимания тем, что здесь никогда не держится снег, вследствие теплых испарений из земли, путешественник въезжает в лес и с ужасом озирается на баснословно-величественныя картины строения этой части Яйлы, глубоко осадившей здесь землю, чтобы выдвинуться стеною против моря, вероятно в давно прошедшия времена разбивавшагося о скалы ее, представляющияся в виде фантастических чудовищ, одетых стройными соснами. Далее является скала Еграфъ-хаясы с пещерою, в которой сохранились ясные следы христианскаго богослужения. Пещера, эта значительно велика, имеет сталактиты и представляет скважины куда проходят, из внутренних басейнов горы, едва приметныя струи воды. Мы рекомендуем, не редко скучающим на южном берегу, побывать в этой пещере, путь к которой известен всем почти Аутинским грекамъ.

Из достопримечательностей, как памятников древности, нам приходится указать еще на одну скалу по выше водопада Кремасто-неро, где до настоящаго времени на недоступной оконечности остается огромное железное кольцо, без сомнения прикрепленное человеческими руками. Предание говорит, что оно существует с того времени, когда к вершине этой скалы подходило море и служило местом прикрепления судовъ. Как ни трудно согласиться с подобным предположением, однако никто еще не определил значения подобных колец, встречаемых и в других горных местностях Крымскаго полуострова.

Для окончательнаго-же знакомства с аутинскими окрестностями, мы советуем любителям природы съездить и на Мисхорский бугаз — самый удобный из всех древнейших переездов чрез Яйлу. Едущий этим путем проезжает во первых мимо Пола-клесия, расположенной в виду кургана, изобилующаго залежнем превосходнаго диорита, который не добывается в ближайших окрестностях Ялты, потом Алачика и чрез возвышенность Могаби. Я не стану говорить о том, насколько живописна эта дорога, потому что имею в виду сказать о величественном ландшафте, открывающемся с бугаза, не стану также описывать чудовищной вышины сосноваго леса, в вечной тени котораго пасутся стада соседственных деревень, такия-же безстрашныя и легкия на бегу, как дикия козы.

Мисхорский бугаз отстоит от морскаго берега в семи верстах и к нему не иначе можно ехать как на местном коне в сопровождении туземца. Дорога исключительно составляет крутую покатость сначала Могаби, а потом Яйлы. Крутизна иногда доходить до того, что приученный к подобным дорогам конь безпрестанно останавливается; иногда тропинка проходит по окраине пропасти, в которую страшно смотреть, но все это не составляет ни малейшей опасности для седока, предоставившаго полную свободу горской лошади. Покрайней мере я во все время пребывания моего на южном берегу никогда не слыхал о несчастии, приключившемся с кем нибудь, ехавшим на туземном коне даже более непроходимыми и опасными путями. Однако дамам мы не советуем ездить к этому бугазу, потому что редкая из них в состоянии будет, при виде опасных мест, сохранять равновесие и притом не все южно-бережские лошади приучены свободно идти с женскими седлами. Темъ-же, которыя вздумали-бы ехать, как делают местныя женщины на татарских седлах по мужески — не может быть никакой опасности.

Мисхорский бугаз занимает одну из самых высших точек Яйлы. Он образован повидимому вековыми истоками дождевой и снеговой воды, проложившей себе путь по этому направлению и путь этот послужил ближайшею тропинкою для сообщения обитателей обоих подошв Яйлы. Знакомый со всеми другими горскими тропинками чрез Калафату, я нахожу его самым ближайшим и удобнейшим для въезда к вершине этой горы; но не в этом только заключается его достоинство: с Мисхорскаго бугаза представляется такая величественная картина на лучшую часть южнаго берега, что делается страшно при мысли образования ея. С одной стороны в глубокой пропасти, там где реже становится растительность и начинается белоснежная нить игривых волн — едва приметно выглядывают Мисхор с Луреизомъ; направо вся масса Яйлы с поворотом к морю в углублении котораго рисуется Медведь-гора, верный бюст этого животнаго. Эти вершины занесены густыми облаками, которыя безпрестанно принимают различныя формы и как стаи привидений, безсильных против силы морскаго дыхания, то спускаются к подножью, то вдруг подымаются на глубокое пространство фона натуры и спешат в противуположную сторону, не помрачив ни на минуту яснаго неба южнаго берега.

Кто пройдет несколько шагов за бугаз и остановится над правым обрывом вершины, тому представится как на ладони вся Аутинская долина с Ялтою и окрестностями и безпредельный горизонт моря, представляющагося отсюда соединенным с небомъ. Там, в отвесной глубине около 5 тысяч футов, рослыя деревья кажутся едва приметными кустиками, река не шире ленты, а домики как белыя точки. Могаби — этот великан для смотрящих на него с морскаго берега, отсюда кажется холмом с ровною почти покатостию, идущею в уровень с Аутинскою долиною. Достойным зрелищем с этой-же точки является с левой стороны ближайшая сторона Яйлы, с половины которой выдвинулись остроконечные громадные камни, представляющие поразительное сходство с красивыми сосудами, покрытыми однообразными крышками и соединенными между собою боками. Таких сосудов я насчитал 21. Проводник мой, при первой моей поездке к этому бугазу, старался убедить меня, что эти камни когда-то действительно были амфоры с вином, купленныя каким-то купцом, постигнутым смертию; когда-же явился за ними наследник, продавец отказался выдать их, желая вторично получить за них плату. Приехавший в ужасном негодовании поднял руки к небу и вскрикнулъ: «если эти кувшины с вином принадлежат мне, да превратятся они в камни и займут такое положение, чтобы вечно напоминали жителям этой местности о безчестном поступке человека, желающаго обмануть меня». Молитва его была услышана и амфоры очутились в соседстве Мисхорскаго бугаза.

Мы сказали выше, что греки, обитатели Форфоры и Аутки, есть единственные на южном берегу христиане, потомки древних жителей этой местности. Вот каким образом они сохранились здесь: в 1778 году, когда все южнобережские греки, под руководством митрополита Гот Фийскаго и Ка Фскаго Игнатия, выступили в русския владения и поселились на берегу Азовскаго моря, где основали город Мариуполь и многия селения — и Аутинские греки в числе их тронулись с места; но пять лет спустя, когда Крым присоединен был к Российской державе, они, в количестве 18-ти семейств, поспешили возвратиться на родину и удостоились получить в собственность, по указу Императрицы Екатерины Великой, земли и леса от Верхней Орианды до водопада Учанъ-су и до самой Ялты.

Обширная дача эта представляла громадныя выгоды для переселенцевъ: продавая лес в Керчь,  Феодосию и другия места Крыма, они с необыкновенным усердием занимались хлебопашеством на всех почти равнинах, ныне занятых или виноградниками или обращенных в чаиры — и занятие это доставляло им столько хлеба, сколько было необходимо. Мы видим и теперь, что поднятая здесь земля сохою в течении трех и четырех даже лет постоянно при посевах одного и того зерна приносила сам 6 и 7. Один встречался недостаток, что в собранном зерне быстро разводились, свойственныя ему насекомыя, так что если его не смешивали с солью, то все превращалось в живую массу. Но более выгодным промыслом для них было содержание коз, плодившихся здесь по паре и доставлявших поселянину в горской части, где неудобно было держать коров и овец, все потребности для его жизни. Козы и лен — это было средство и богатство аутинских жителей, но с тех пор как запрещены козы, жители с каждым днем беднели и в крайности начали продавать свои льняные даже места.

 Таким образом они лишились и последних своих выгодъ; затем поступили в продажу и хлебопахотныя места, но в минуты наступающаго бедствия южный берег обратил на себя внимание русской аристократии, явился уездный город, шоссе и сотни дач поглотивших громаднейшия суммы. Деньги эти оставались на месте и дали возможность почти всем заняться садоводством, виноградниками и табаководствомъ. За тем край этот начал посещаться ежедневно тысячами проезжих и проживающих в нем в течении лета — а местныя произведения нашли выгодный сбыт, не говоря уже о том какия выгоды начали извлекаться от квартир, лошадей и личных услуг в виде проводников и т.п. Ныне-же Аутинской долине, расположенной между Ливадиею и Ялтой, выпал жребий более счастливый: в ней заметили то удобство, котораго нельзя нигде найти на южном берегу в прибережных дачах и именно: сосновый воздух, прохладу горных ветерков, защиту от северо-востока, прекрасную воду, близость города, множество садов, церквей в которых идет богослужение на греческом и на русском языках и, наконец, море. Если к этому мы прибавим, сравнительно с ценами Ялты, дешевизну здешних квартир, винограда и прочих фрукт, то уголок этот пока еще не отстроенный на столько, чтобы снабжать хорошими везде квартирами — имеет более существенные для больных интересы, и в особенности для тех, которым не прописываются морския ванны и следует избегать сильных морских ветров.

Для лиц преимущественно бедных, Форфора и Аутка есть единственныя места для жительства. В этих деревнях всегда можно за пустыя деньги нанять простую, но чистенькую комнату и платя хозяйке, пользоваться ея слугами, если-же у хозяина есть лошадь, то он никогда не запросить за езду в течении дня дороже существующей цены, а между тем татарин в Ялте не уступит на тоже время своего коня дешевле иногда и трех рублей. Для людей зажиточных и желающих иметь большия помещения, в Форфоре есть несколько домов, которые легко отыскать в деревне без всякаго содействия факторов и подобных им лиц, жаждущих подаяния.

В деревне Форфора есть еще одно удовольствие, которое не везде представляется: это возможность видеть всех вообще посетителей и посетительниц края, которые постоянно проезжают мимо ея на водопадъ; имеются лавки с бакалейными товарами и фруктами.

Для дополнения нашего очерка о Форфоре, приложим слышанную нами легенду об этой местности.

Проклятые

В виду ялтинскаго берега, с правой стороны русла небольшой, но быстрой речки Кремасто-неро (висячая вода), на живописной покатости Яйлы, расположено миниатюрное селение потомков древних Крымских греков, носящее два названия: Форфора и Нижняя Аутка. Селение это основано на развалинах бывшей здесь некогда деревеньке Форфора, прослывшей на столько чудовищною, что редкий христианин решался пройти мимо ея после заката солнца. Даже теперь есть еще старики, которыя раскажут вам про такия ночныя видения, которых не в состоянии вымыслить самое трусливое и восприимчивое воображение современнаго нам человека. Но так как недальновидный разсудок простолюдина не воспроизводит ничего без приличнаго повода, то и всякая легенда с прибавлениями чего нибудь страшнаго, небывалаго, создается в назидание потомству а между тем выражает степень нравственной основы духа или меру отвращения к известнаго рода порокамъ.

«У подножья Форфоры, как на диво человеку, Господь открыл источник воды такой прохладной и приятной, что однажды утоливший от него жажду человек ни за какия блага не раставался с этою местностию. Он вытекал из под огромной скалы, завитой вековым плющом, прорванной в центре шелковичным семечком, взростившим величественное дерево. Источник этот орошал всю поляну, идущую к морю, ныне именуемую Дарсана, и обладал какою-то чудотворною силою воспроизводить оливковыя деревья, густо и роскошно прикрывавшия эту местность от жгучаго влияния солнечных лучей. Здесь был вечный приют соловьев и всех сладкозвучных пернатых певцов, которые день и ночь не переставали славить Творца миров и восхищать человечество. Сюда в праздничныя дни собирались все почти христиане с противоположнаго склона Полаклесии и Аутки и с благоговением, в тени висящих групп винограда, слушали это волшебное пение и вместе с тем мудрые разсказы владетеля этой местности богобоязливаго старца Анагности, только что возвратившагося из священнаго Иерусалима и построившаго обширный храм над источником во имя патрона своего, сохранившаго его в опасном путешествии от всяких печалей и скорбей. Благочестивый Анагности обыкновенно с распростертыми объятиями принимал гостей и неиначе отпускал их, как накормивши изысканным образомъ. За это народ прозвал его Эвлесменос (т.е. благословенный).

У Анагности было два сына. Старшаго звали Василис, меньшаго — Георгиосъ. Была и дочь нежно любимая, но она Бог весть с кем и куда скрылась из отцовскаго дома. Анагности никогда не произносил ея имени и неутомимо трудился для старшаго сына, котораго именовал единственным утешением своей старости, меньшаго-же он постоянно предавал ана Феме за ослушание, дерзости и позорную жизнь.

В одно время престарелый Анагности, после выслушания обедни в воздвигнутой им церкве, почувствовал себя дурно и потребовал к одру старшаго сына.

- «Василиму*, — сказал он — я сегодня умру. Похорони мена здесь в саду, под виноградною гущею и посещай ежедневно могилу любящаго тебя отца. Вторая заповедь моя — берегись брата твоего: если он был способен сокращать мою жизнь, то поверь, что не пожалеет твоего счастия и благополучия». Старик умер и согласно желания, похоронен на любимом месте. Предание говорит, что в туже ночь над его могилою виден был перебегающий свет — благодать Св. Духа.

Год спустя Василис, томимый тоскою обходил свой величественный масличный сад и невольно остановился у морскаго берега полюбоваться страшною бурею. в этот момент из за-мыса Св. Иоанна показалось судно с переломанными мачтами, которое громадными волнами влекло к берегу. Юноша, увидеев матросов с поднятыми к небу руками и громко взывающих о помощи, бросился к морю с полным желанием оказать христианский долгъ. Судно неслось — и в тот момент, когда спасение экипажа казалось близким — его разбило о подводную скалу и все люди исчезли в кипучей бездне грознаго моря. Василису, после долгих и отчаянных усилий, удалось вытащить из волн без памяти только одно юное прекрасное существо. Это была девица с прелестными черными глазами и доброю улыбкою; это была гречанка из очаровательной Эллады — девица блаженных мест, полная огня и свежести.

Василис привел ее в дом отцев своих и обещал заменить утопших друзей. Он обещал ей вечную любовь и преданность нежнейшаго брата. Клятвы эти случайно подслушаны были духовником отца его. Тогда пригласив чужестранку к исповеди и открыв, что она изгнана родителями с проклятиями, священник умолял добраго Василиса отпустить дочь Эллады туда, куда она стремилась. Он доказывал многими примерами, что таким людям как он, необходимо жениться на девице, которую знал с детства и родители которой заслужили народное уважение честною и добродетельною жизнию.

Василис задумался над этою великою истиною, но увы, не был в силах совладать с собою. Он женился и лелеял избранную подругу. Еще больше, еще сильнее она отвечала его ласкамъ.

Однажды Василис, возвратясь с дневных работ, застал у постели Елены, недавно родившей ему прекраснаго сына, брата своего Георгиоса. Он был оборван и представлял вид глубоко раскаявшагося грешника. Добрая Елена упрекала его позорными поступками и употребляла всевозможныя усилия возвратить к честной жизни. Василис, поблагодарив подругу свою за добрыя наставления и судя, по виду, что несчастный брат его действительно раскаялся, объявил жене о желании допустить его к крещению новорожденнаго, надеясь этим великим таинством пробудить в нем двойную привязанность к дому своему. Елена одобрила мысль мужа — и проклятый Георгиос сделался крестным отцем невиннаго ребенка.

У греков крестный отец и в настоящее время пользуется важным значением и теперь многия матери, принимая от него вновь окрещеннаго дитя своего, обязаны трижды поклониться ему в ноги и трижды поцеловать его руку. По их мнению крестный отец вносит в дом священный мир и общее благополучие.

После того, как окрестили ребенка, Василис, веруя в священныя отношения брата к семье своей, по целым дням трудился, чтобы доставлять всякаго рода удовольствия жене и вполне раскаявшемуся брату. Однажды он возвратился домой раныле обыкновения за забытою косою. Шаря в кладовой, примыкавшей к его опочивальне, он внезапно услышал громкий поцелуй. У бедняги дрогнуло сердце и он с невольным страхом и трепетом подошел к дверной щели. Тогда пред изумленными очами его представилась добрая Елена, страстно прижавшаяся к устам брата и духовнаго отца его единственнаго сына. Она называла его самыми нежными именами, клялась в безпредельной любви и благословляла судьбу, сблизившую ея с нимъ.

Василис стоял неподвижно до той минуты, пока излияние любовных чувств перешагнуло за последний предел его надежд, тогда подобно кровожадному тигру, он бросился на преступников и страшным взмахом топора предал проклятых любовников позорной смерти. Затем, повесив их тела на ветвях одной из масличных дерев на съедение птиц и червей, схватил в объятия драгоценнаго сына и навсегда скрылся из Форфоры.

С тех пор местность эта, преданная народом ана Феме, опустела и заросла колючками. Никто уж не подходил к отрадному источнику утолить жажду, никто не слышал более песни соловьев и никто не дерзал проходить мимо масличнаго сада в ночное время; если же проезжал запоздалый чужестранец, незнакомый с ужасным событием, его останавливали две тени с разрубленными головами, умоляя привести к ним Василиса, чтобы испросить у него прощения. Пораженный путник только молитвою и знамением креста мог избавляться от преступных привидений.

Легенда эта на столько распространена между стариками туземцами, что некоторые из них указывали мне на масличное дерево, утверждая, что на нем именно повешены были тела преступных любовников и что растение это с тех пор не приносит более плодов, но сохраняется в неизменном виде, какъ-бы для того, чтобы свидетельство о неслыханном грехе проклятых родителями детей.