Личность Ферсмана. Собакиты и швырк-штайны. Геолог и минералог П. Л. Драверт

Природа, ее тайны не даются без борьбы, организованной, планомерной, систематической; и в этой борьбе за овладение тайнами природы, ее силами — счастливый удел ученого, в этом — его жизнь, радости и горести, его увлечения, его страсть и горение.

А. Е. Ферсман

А. Е. Ферсман был цельной натурой, и многие черты его личности определялись одной главной владевшей им страстью — увлечением наукой. Он работал быстро, легко, без напряжения, часто стенографистки не успевали записать его речь. Ученый признавался, что у него рука устает писать, но голова никогда не устает мыслить. Пожалуй, Александру Евгеньевичу были п неведомы муки творчества, он испытывал лишь радость.

Все современники отмечают жизнерадостный характер и огромную трудоспособность Александра Евгеньевича. «Сердечность, вежливость, душевность, скромность, внутренний такт, дружелюбие, демократичность, заботливость, великодушие, интеллигентность в подлинном смысле слова, гостеприимство были органически свойственны Александру Евгеньевичу. Он никогда не позволял себе грубого или резкого обращения с подчиненными, не показывал своего превосходства, не было в нем и тени чванства или высокомерия. Ни в науке, ни в общении с окружающими не признавал чинности и табели о рангах (...) Если создавалась неловкая обстановка, он первый смущался»,— писал Б. И. Коган1.

Говоря о любимой науке, Александр Евгеньевич нередко забывал о других делах. Академик И. Г. Эйхфельд вспоминает: «Как-то в Ленинграде Александр Евгеньевич повел меня в организуемый им в то время Минералогический музей Академии наук СССР. Он предупредил, что сдаст меня ,,на руки“ старшему хранителю музея и тот мне все покажет и расскажет. Но как только мы вошли б зал, уставленный изумительной красоты образцами минералов — громадными друзами горного хрусталя, сверкающими глыбами разноцветного кварца, гнездами аметиста, кристаллами многих цветных и драгоценных минералов, он так увлекся, что забыл свое намерение поручить меня кому-нибудь и более часа провел со мной, открывая все новые и новые чудесные творения природы и рисуя изумительную историю их происхождения» 2.

А. Е. Ферсман не придавал значения бытовым условиям. М. Горький как-то сказал К. Федину: «Мне все чаще приходится иметь дело с нашими учеными. Удивительные люди! В самодельных перчатках, ноги в одеялах, сидят, понимаете ли, у себя в кабинетах, пишут. Будто с минуты на минуту явится караул, проверит — на посту они или нет <...) По Уралу, в непроходимых горах бродят — составляют фантастические коллекции драгоценных камней для Академии наук. Месяцами не видят куска хлеба. Спрашивается — чем живы? Охотой живы, как дикари, да-с. И это, знаете ли, не Калифорния, не золотая лихорадка. Бессе- ребреники, а не добытчики в свой сундук. Гордиться надо таким народом» 3.

Е. В. Цинзерлинг писала о А. Е. Ферсмане: «Он всегда выделялся из окружающей его толпы. Улыбаясь, он стремительно врывался в нее, встречая каждого по-своему, но всех очень приветливо. Если он торопился, то говорил быстро, скороговоркой: „Здрасте, здрасте!“— и тут же принимался за дело. Он появлялся обычно в косоворотке с расстегнутым воротом. Казалось, ему жарко от его торопливости. На шее у него на черном шнурке неизменно висела лупа, с которой он не расставался никогда <...>

Неприхотливость к бытовым условиям, умение довольствоваться малым резко выделяли Александра Евгеньевича среди ирочих участников экспедиции (в Хибины.—А. Я.). Помню, как однажды, решив передохнуть в маршруте, он расположился прямо на покрытой снегом земле и наслаждался своим бытием. Сгребая в руку снег, смачивая его из пузырька клюквенным экстрактом, клал в рот и затем выразительно приговаривал: „До чего же вкусно!“» 4.

Неприхотливость А. Е. Ферсмана, его пренебрежение к бытовым удобствам, умение мириться с любыми условиями и при этом продуктивно работать были поразительны. С. И. Вольфкович вспоминает, как в начале 20-х годов, приезжая из Петрограда в командировку в Москву, Ферсман останавливался в лаборатории кафедры минералогии Московского университета и ночевал там на лабораторном столе, положив под голову кипу журналов и накрывшись пальто. Здесь же, в лаборатории, ученый варил себе кофе, по вечерам читал и писал, очевидно чувствуя себя уютнее и свободнее, чем в гостинице. О ночевке на столе вспоминают и другие ученые, хорошо знавшие Александра Евгеньевича. По словам инженера-строителя А. К. Гельмана, если в палатке не было подушки, то А. Е. Ферсман подкладывал под голову кулак и безмятежно засыпал.

Не следует, однако, думать, что Александр Евгеньевич был вообще небрежен. Так, на торжестве по случаю празднования 200-летия Академии наук в 1925 г. он, по воспоминаниям А. В. Шубникова, был во фраке, который сидел на нем безукоризненно.

Александр Евгеньевич жил очень скромно. Его образ жизни можно вполне охарактеризовать словами А. Блока: «У человека, который действительно живет, т. е. двигается вперед, а не назад, с годами, естественно, должно слабеть чувство всякой собственности; тем скорее оно должно слабеть у представителя умственного труда; еще скорее — у художника, который поглощен изысканием форм, способных выдержать напор прибывающей творческой энергии, а вовсе не сколачиванием капитала» 5. Достаточно сказать, что свою первую большую коллекцию минералов Александр Евгеньевич подарил университету нм. А. Л. Шанявского, свою научную библиотеку (более 10 тыс. томов) передал в дар Хибинской горной станции.

Если А. Е. Ферсман видел, что какое-нибудь важное дело задерживается из-за отсутствия средств, то нередко отдавал свои сбережения. В 20-х годах, вспоминает А. В. Шубников, «в Ленинграде я был занят организацией кристаллографической лаборатории при Минералогическом музее. Меня интересовал пьезокварц. Для изготовления пластинок из кварца было необходимо примитивное оборудование. Оно могло быть собрано и изготовлено своими руками, но для этого мне нужен был токарный станок. Добыть его нормальным путем, через отдел снабжения (не существовавший в то время в академии), не представлялось возможным. Иду на барахолку, нахожу там старый токарный станок времен Фридриха Великого, как впоследствии определил механик-немец, работавший в сейсмической лаборатории. Станок стоит четыреста рублей. В музее денег нет, у меня — тоже, я работал в музее на подставки (56 руб. 28 коп.). Иду к Александру Евгеньевичу. Он немедленно достает из кошелька требуемую сумму» 6.

По словам горного инженера С. Р. Ивановского, А. Е. Ферсман нередко затрачивал собственные средства на организацию небольших, но срочных экспедиций, командировки сотрудников.

Александр Евгеньевич любил молодежь, считал своим долгом ободрить и поддержать любого новичка. Профессор Н. В. Петровская вспоминает свой приезд в Москву с материалами по пегматитовым полям Мамского района Забайкалья: «Трудно передать волнение юного неофита минералогии, робкая мечта которого увидеть „самого Ферсмана“ вдруг сбывается. По лестнице здания, теперь для меня обычного, а в те далекие дни почти легендарного, поднимается большой добрый веселый человек, лицо которого хорошо знакомо по фотографиям в газетах и журналах. ..Ко мне? Ну, пойдем, пойдем...” Простые слова, ободряющая улыбка, и моя робость тает. Как важна психологическая атмосфера таких вот консультаций!» 7.

Мудрым наставником назвал А, Е. Ферсмана академик АН УССР А. С. Поваренных. В 1934 г. он сообщил А. Е. Ферсману, что после обработки материала по пегматитам их генезис ему представился совершенно ясным. «Он взглянул на меня,—пишет А. С. Поваренных,—слегка прищурив один глаз, и сказал: „Ну, если Вам, молодой т елггек. все совершенно ясно, то Вы законченный ученый, а я, Вы знаете, кое в чем еще сомневаюсь“. Я стоял Перед ним красный, неловко переступая с ноги па ногу, и молчал, отчетливо сознавая, что допустил бестактность. Нидя мое смущение, он успокоительно похлопал меня по спине, добавив в заключение: „Никогда не спешите с выводами, особенно с окончательными, в которых все ясно и дальше, выходит, уже не надо работать, по существу-то здесь часто работа только и начинается“» 8.

Академик Н. В. Белов вспоминал, что «хорошее отношение к людям было методом воспитания ферсмановских кадров (...) Александр Евгеньевич старался убедить, доказать ученику, что именно ему (ученику) принадлежит львиная доля в предложенном исследовании, за учеником основная пдея, в которой академику одному не разобраться было. Если же действительно что-либо получалось, то ученик удостаивался самой большой похвалы и представлялся в очень высокие инстанции. Именно таким образом я вместе с Александром Евгеньевичем побывал у Серго Орджоникидзе (...) И такое отношение к начинающим заниматься наукой действовало весьма положительно. Я, во всяком случае, с уверенностью могу сказать, что если чего-либо достиг в науке, то сделал меня ученым дорогой, хороший Александр Евгеньевич» 9  10.

Все, кто встречался с А. Е. Ферсманом, неизменно отмечали его простоту и демократичность. Э. М. Бонштедт-Куплетская писала, что Александр Евгеньевич «не мог жить без общения с людьми, пойти или поехать куда- нибудь один, всегда брал кого-нибудь с собой, всегда был окружен людьми, которые тянулись к нему на „огонек“» lu. По выражению химика В. С. Быковой, это был человек, «приносящий радость». Вот как она описывает приезд Александра Евгеньевича в Хибины: «Мы — анали-} тики Хибинской горной станции — любили приезды Александра Евгеньевича, ждали его с волнением и радостью (...)

Завтракать и обедать не начнет, пока все до единого лаборанта не появятся за общим столом, заметит, кто не весел, знал все наши характеры, наши семейные дела. Под Новый год однажды не все хотели выйти в общий зал — полярные ночи в Хибинах на некоторых действовали угнетающе. Ему не нравились уединения. Чтобы заставить всех обитателей Горной станции оживиться, о и зашумел: «Давайте устроим лотерею на мои сПегматитыЧ» (книга только что выходила из печати, и первый экземпляр он привез в Хибины). Всем захотелось получить книгу от самого Александра Евгеньевича, все вылезли из своих комнат, приняли участие в лотерее и весело встретили Новый год. А в долгие зимние вечера как он увлекательно рассказывал о своих путешествиях — голос звучный, сочный, красоты исключительной (...)

Индивидуальный, сосредоточенный, обособленный характер работы аналитика мало способствует развитию в нем навыка к выступлениям и даже к письменному изложению своей работы. Создается невыгодное положение по сравнению с геологами. Александр Евгеньевич все это понимал и всячески старался нас вытаскивать „на люди“, заставлял делать доклады, сам слушал их внимательно, удивлял неожиданными выводами по нашим работам, и от этого наш кругозор расширялся, открывалась перспектива на многие годы вперед, работа получала яркое освещение, глубокий интерес, увлекательность. Мы, „незаметные химики“, начинали ощущать чувство радости, удовлетворенности от своего труда, сознание полезности и необходимости его в большом деле освоения богатств Кольского полуострова.

Какое счастье, что мы знали этого большого ученого, замечательного человека и работали с ним» и.

А. Е. Ферсман очень ценил в людях любовь к камню. Он хорошо знал многих «горщиков» и старателей. Интересен рассказ горщика о приезде Александра Евгеньевича в уральскую деревню на каменную ярмарку: «Ферсман пошел к мужикам. Он сел вместе с ними на полянку и стал слушать их рассказы о золотых жилах, о самоцветах, кому „фартнуло“, а кому не „поталанило“.

Его интересовало все: народные приметы, по которым камни находят, старые побывальщины, рассказы о гранильщиках и скупщиках. Изредка он вставлял замечания, давал советы. Про его речи говорили у нас в Колташах: „Ферсман сказал, как золото в руки дал“.

После того как вдоволь наговорились, попотчевали дорогого гостя, люди стали показывать свои камни. И каких только минералов ему не принесли: аметисты, рубины, тяжеловесы, горный хрусталь, хризолиты.

Горщики смотрели на них, судили-рядили, оценивали. Основной приговор делал Ферсман, как непревзойденный знаток минералов. Он приехал закупить камни для Академии наук. Не скупился и не обесценивал товар, как делали частные скупщики. Горщики без страха и утайки показывали ему свои богатства.

Много камней отобрал Ферсман и каждому самоцвету дал настоящую цену.

Принес один горщик большую друзу аметистов. Ферсман протер ее белоснежным носовым платком и долго, любуясь, смотрел на нее: „Ай да колташники, ай да каменные души! Порадовали! Чудесную ярмарку открыли не зря, не зря к вам приехал!“» 12.

Любовью и популярностью пользовался Александр Евгеньевич и среди старателей Урала. «Во время совместных и неоднократных посещений Изумрудных копей,—вспоминал горный инженер G. Р. Ивановский,— я мог наблюдать, как все эти старатели, страстные „охотники за камнем“, приходили к Александру Евгеньевичу и рассказывали ему о своих злоключениях и неудачах, делясь с ним своими соображениями о дальнейших поисках, которые должны обязательно, по их мнению, успешно закончиться, и, конечно, просили Александра Евгеньевича посетить их „закопушки“. Многих из них он знал давно и всегда помогал им советом, а иногда и деньгами».

В. В. Щербина пишет, что в 1960 г. в районе Мурзинки он встречал стариков старателей, которые хорошо помнили Александра Евгеньевича и рассказывали о встречах с ним.

Об отзывчивости и внимательности А. Е. Ферсмана к людям писалось много. В 1942 г. Александр Евгеньевич приехал в Миасс, где жила в эвакуации семья А. А. Сау- кова. «В то время у нас тяжело болел маленький сын Сережа, родившийся незадолго перед этим,—вспоминал А. А. Сауков.— Мы с женой очень тяжело переживали это несчастье. Александр Евгеньевич вместе с П. И. Степановым навестил нас и, как мог, постарался успокоить. В заключение визита был составлен шутливый „Приказ по квартире Сауковых“, в котором среди других пупктов были такие: немедленно открыть все окна и не закрывать их до выздоровления Сережи; родителям не хныкать и лучше кормить сына — с этой целью А. Е. Ферсман передает Сауковым свой паек манной крупы, и т. д.» 14

Александр Евгеньевич очень любил детей. Его общение с ними доставляло обоюдную радость. С. И. Вольфко- вич пишет, что, когда они с А. Е. Ферсманом были в Кисловодске, их как-то окружила шумная ватага ребят 10— 12 лет. «Александр Евгеньевич угостил их арбузом и конфетами и за несколько минут так увлек своим рассказом, что они буквально потеряли дар речи. Затем он читал им стихи, задавал множество вопросов, играл с ними в шарады и окончательно покорил их рассказами о камнях (...) В результате эти мальчишки до ночи ходили за ним по пятам. Через несколько лет Александр Евгеньевич получил от двух из них письма, в которых они сообщали, что стали студентами-геологами» 15.

Во время киносеансов в санатории «Узкое» Александр Евгеньевич раздвигал занавески на окнах зала, чтобы местные ребята смогли посмотреть фильм.

Александр Евгеньевич был веселым собеседником, любил остроумную шутку, быстро становился душой общества.

В 1940 г., приехав на месторождение, А. Е. Ферсман высказал сомнение в достоверности одного вывода геолога А. В. Пэка. Когда во время экскурсии Александр Евгеньевич увидел в глыбе мрамора прожилки (аргумент в свою пользу), то расхохотался, подозвал А. В. Пэка и сказал: «Смотри, вот антипэк лежит».

Александр Евгеньевич часто употреблял меткие выражения и сравнения. Так, он очень возмущался, когда витрины Минералогического музея оформлялись плохо. Неудачные образцы ученый называл «собакитами» и «швырк-штайнами».

Химик И. Д. Борнеман-Старынкевич, приехав в Хибины, отправилась вместе с геологами в маршрут. Ее первые неудачные сборы камней Александр Евгеньевич окрестил «великолепными выброситами».

А. Е. Ферсман часто шутил и на совещаниях, отмечает Б. И. Коган. В докладе или прениях он нередко вставлял лишь одну фразу, и зал разражался хохотом. Вначале Александр Евгеньевич оставался спокойным, но затем сам начинал заразительно смеяться «по-особенному, весело и умно».

Особенно ярко это великолепное качество Александра Евгеньевича проявлялось в научно-популярных книгах и в «Воспоминаниях о камне». Например, описывая ночную поездку на автомашине по Кызылкумам, А. Е. Ферсман отмечает: «Маленькие камни казались нам грозными фигурами верблюдов. Перебежавшая дорогу дикая кошка показалась Мише тигром. И он все повторял: „Вот она, дикая тигра, со сверкающими глазами“» 16. Или вот как заканчивается рассказ о происхождении новых географических названий Хибин: «Ей-богу, я верно все рассказал о рождении слова. Правда, немного приукрасил, но, как говорят, ориентировочно все правильно; спросите хотя бы Перепелкина, диспетчера в Кандалакше, или братьев Сорвановых, что на южном конце Умбозера рыбу ловят» 17.

Александр Евгеньевич тонко чувствовал природу. Он восхищался суровой природой Кольского Севера, яркими красками Юга, далеким Забайкальем, окрестностями Москвы и Ленинграда. И. Д. Борнеман-Старынкевич вспоминает, дак в Хибинах «в вечера и ночи северных сияний Александр Евгеньевич всегда звал нас на крышу нашего дома или на улицу любоваться необычайными световыми эффектами»18. Многие страницы «Путешествий за камнем», «Воспоминаний о камне» и других кпиг А. Е. Ферсмана посвящены восторженному описанию красоты природы.

Он любил реалистическую живопись И. К. Айвазовского и И. И. Шишкина (сам тоже немного рисовал). описания природы у И. С. Тургенева и М. Горького. А. Е. Ферсмана восхищали произведения М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, Ги де Мопассана. Из современных писателей Ферсман высоко ценил А. Н. Толстого, с удовольствием читал «Хождение по мукам», нередко цитировал юмористические и лирические стихи А. К. Толстого и даже упомянул их в «Воспоминаниях о камне» при описании рисунка орской яшмы: «То кагае-то таинственные крылья неведомых птиц, снятых со сказочных картин Врубеля, то те мягкие переливы, о которых так хорошо писал Алексей Толстой: „Рассказ убедительно лживый развивал невозможную повесть и змеиного цвета отливы соблазняли и мучили совесть“».

В 1932 г. во время маршрута по Мопче-Тундре, заночевав в лопарской избушке (веже), Ферсман более часа наизусть читал спутникам «Евгения Онегина».

А. Е. Ферсмана увлекало творчество поэта-ученого П. Л. Драверта (1879—1945), геолога и минералога, сосланного царским правительством в Сибирь. Стихи П. Л. Драверта о Якутии, о выращивании кристаллов, о бескрайних казахских степях, о походной жизни нравились А. Е. Ферсману, и он часто их декламировал своим прекрасным голосом.

А. Е. Ферсман любил работать под тихо звучащую музыку из произведений его любимых композиторов — П. И. Чайковского, С. В. Рахманинова, Ф. Шопена, Р. Вагнера, Л. ван Бетховена, охотно посещал театры, особенно МХАТ. Его восхищала игра И. М. Москвина, В. И. Качалова, Н. П. Хмелева и других выдающихся артистов. Александр Евгеньевич любил пьесы жизнерадостные, не признавал на сцене тоску, бездеятельность. 

К содержанию книги: Биография и книги Ферсмана